«Как-то раз в юности я отправился в путешествие по заданию академии. Мой путь лежал в одну из малых долин в предгорьях Стайского хребта. Дело шло к весне. В южном и даже среднем Доре уже цвели сады, а к северу от горной цепи, пересекающей весь полуостров, еще лежал снег. Высокие скалы и северные ветра не давали проникнуть теплу с юга.
На десятый день пути от последнего крупного города в этом направлении я наконец добрался до предгорного массива, состоящего из разрозненных скал и высоких каменистых холмов. Где-то в центре этого странного места и находилась долина, которую я должен был найти.
Если на равнине снег уже осел под яркими лучами весеннего солнца, то в узких ущельях нередко приходилось брести в мокром снегу почти по пояс. Прошло еще два дня, пока я вышел в широкую долину, окруженную скалами со всех сторон. Промокший и усталый, я попросился на ночлег в один из первых же домов. Пожилая женщина пригласила меня, накормила и уложила спать на топчан подле печки в самом теплом месте дома.
Когда я проснулся ночью, мне показалось, что идет дождь, но тут же снова я погрузился в сон. Утром я встал довольно поздно и, отворив тяжелую дверь, не узнал окружающий мир. Сияло солнце, и по светлому небу летели легкие облачка, подгоняемые теплым ветром. Наверно, ночью действительно прошел дождь, потому что снега на открытых местах почти не осталось, зато было много луж и на прошлогодней траве искрились капли воды. От неожиданности на глаза навернулись слезы, мир был так прекрасен, и почти ничто не напоминало о сугробах мокрого снега и низком сером небе, которые я видел изо дня в день за время своего пути. Жители поселка в легких одеждах тоже высыпали из своих домов, отовсюду раздавались звонкие детские голоса, а откуда-то с озер была слышна девичья песня.
Весь день я не находил себе места, обошел половину долины, везде замечая признаки обновления и начала новой жизни. Небольшие озера еще были покрыты серым ноздреватым льдом, но на самом берегу прямо из-под пятен снега уже раскрывались первые весенние цветы. Жители готовились к празднику весны, наступало время свадеб.
Поздним вечером я снова вышел из дома и засмотрелся на звезды. С юга веяло теплом. Вслед за мной вышла хозяйка. Наверно, я вздохнул в такт своим мыслям о том, как неожиданно может измениться все в этом мире, потому что она тихо произнесла:
Не печалься о том, что было.
Каждый ветер несет перемены,
Открывая новые тропы
В потаенные дальние дали.
Я вздрогнул от неожиданности и удивления, услышав такое четверостишие из уст пожилой крестьянки, к тому же оно было произнесено на чистом даэре. Возможно, эти строки являлись отрывком из какой-то древней песни или легенды. Именно чтобы услышать что-то подобное, я пришел в эту затерянную долину, но то, что я там узнал позже, достойно отдельного рассказа».
Элианар ло’Райди. «Хроники Севера»
В горное селение, о котором говорил Райден, компания переселилась через два дня. Обе карайны перенесли туда же своих малышей, но устроили себе логово несколько поодаль от человеческого жилья у выхода из ущелья, в которое переходила долина в дальнем своем конце. Райден сразу же объяснил ситуацию местным жителям и взялся за их образование по части карайнов. Сначала детишки и котята побаивались друг друга, но уже через несколько дней весело играли все вместе.
Следом наступил черед военного образования для обоих молодых людей. Тот самый пятнадцатилетний подросток, которого звали Сэлги, сам ходил по пятам за бывшим разведчиком и просил его научить чему-нибудь. К всеобщему удивлению, Райден сразу решил начать тренировки и для малышей. На вопрос, почему так рано, он пояснил, что, во-первых, карайны взрослеют быстрее, и физическая подготовка понадобится их напарникам уже через год-другой, а во-вторых, то, что в детстве дается легко, потом наверстывать сложнее, а так к возрасту Релио и Сэлги ребята уже станут обученными бойцами, им останется только набраться физической силы.
Декада проходила за декадой. Дети и котята сдружились, но ни одного запечатления пока не произошло. Люди уже начали волноваться, когда в один из последних теплых осенних дней на детской площадке внезапно раздался плач. Релио, занимавшийся несколько в стороне, бросился туда. Младший из братьев Гарани, а Хальдра ухитрилась утащить двух погодков из одной семьи, всхлипывал и тряс укушенным пальцем, а около него сидел с виновато-задумчивым видом один из котят Хальдры, невдалеке стоял и второй из братьев, с недоумением глядя на сидящего перед ним другого котенка из того же помета.
– Тебя укусил котенок?! – подбежав, спросил Релио у хнычущего малыша.
– Да-а! Я не знаю почему. Я ничего плохого ему не сделал! – всхлипывая, произнес парнишка.
Релио погладил светловолосую голову малыша и успокаивающе произнес:
– Помнишь, Райден всем говорил, что котята могут укусить, если выбрали тебя в друзья.
Малыш перестал всхлипывать и с удивлением уставился сначала на Релио, потом на котенка.
– Приласкай его, – добавил юноша. – Теперь ты ему как брат, он тебя никогда не бросит.
Малыш нагнулся и осторожно погладил котенка по серебристой шерстке, тот замурчал и потерся о его руку.
– Он меня любит, – вдруг произнес малыш.
– Ну вот видишь! А палец твой скоро заживет.
Ребенок, уже успокоившись, стал гладить котенка, а тот всем своим поведением выражал ему ответные чувства. Релио вздохнул: «Вот и первое запечатление». Он радовался за мальчишку и котенка Хальдры, но ему самому было немного грустно. К нему подошел Райден:
– Ну что тут случилось?
Релио показал на мальчика и котенка.
– Вот, первая парочка, – и, грустно улыбнувшись, вздохнул.
Райден приобнял юношу за плечи:
– Не грусти! Между прочим, не первая, а вторая. – Он указал на брата мальчишки, который, размахивая рукой, что-то говорил, второй рукой он прижимал к себе котенка. – Хотя какая разница.
Вскоре и двое других котят один за другим выбрали себе напарников. Теперь Райдену пришлось хоть как-то начать и обучение котят, благо что они уже были довольно большими и воспринимали образы, передаваемые человеком. Но сладить с непоседами было сложно, если бы не Сагрио, уже имевший подобный опыт.
Через несколько дней Релио, наблюдая за окрестностями, сидел на утесе над долиной. К нему бесшумно подошла Хальдра и легла рядом, большие желтые глаза ее были грустны. Релио посмотрел на нее и сказал:
– Вот видишь, твои малыши нашли себе братьев.
«Я выполнила свое обещание».
В мысленном голосе карайны было столько печали, что юноше самому захотелось заплакать. Он почувствовал, что Хальдра не видит смысла в своей дальнейшей жизни.
– Не уходи! – сдавленным голосом произнес он, обняв карайну. – Я слишком привык к тебе. У меня больше никого не осталось…
Карайна несколько удивленно посмотрела на Релио, как будто видела его в первый раз. На этот раз юноша не уловил мыслей кошки. Они некоторое время сидели молча, потом в его голове раздался голос Хальдры:
«Хорошо, я подожду».
Карайна встала, потянулась и спрыгнула со скалы куда-то вниз.
Арен поправлялся медленно. Страшные раны, нанесенные агуалами, почти исчезли с его тела благодаря стараниям ведающей, но душа оставалась сжатой в комок боли. Постепенно юноша стал помогать Караде выполнять мелкую домашнюю работу, но как жить и чем заниматься дальше, он не представлял. До злосчастной истории с храмом Арен помогал отцу вырезать из дерева различные мелкие детали и за компанию порой выходил на лов рыбы вместе с Каленом и его отцом, хотя к этому ремеслу юноша большого интереса не испытывал.
Теперь искалеченной правой рукой он не мог наколоть даже щепок и тайком плакал от бессилия. Карада знала об этом и старалась, когда можно, ободрить его, но никогда не утешала юношу, считая, что он сам должен одолеть свое горе и бессилие. Арен уже не ребенок. В таких случаях сочувствие способно привести к тому, что жалость к себе может войти в привычку.
Первое время Арену, осознавшему, каким он стал, хотелось броситься вниз головой с высокого обрыва, но он не имел на это права – Карада спасла юношу от смерти, и теперь его жизнь принадлежала ведунье. Она же никогда не разрешит подобного – зря, что ли, отдала столько жизненных сил. Сован, все еще продолжавший помогать Караде, тайком от нее рассказал Арену кое-что из истории его появления здесь. Но что ему делать дальше, ведающая тоже не говорила. На вопросы юноши она только отмахивалась, мол, наберешься здоровья, а там поглядим.
Селение, в котором жила Карада, было не маленьким, большинство жителей занималось не морским промыслом, а возделывало небольшие поля с посевами злаков и овощей в узкой долине между грядой невысоких прибрежных холмов и более высокими дальними холмами. При хорошем урожае излишки продавали в другие береговые поселки. Дичь в обмен на муку и овощи приносили охотники с лесистых дальних холмов. Так что селяне жили вполне неплохо. Земледелием занимались и в двух ближайших поселках к западу, но там пригодной под посевы земли уже было меньше.
Сверстников Арена в поселке хватало, но как-то ни с кем из них юноша не сошелся – люди по-прежнему сторонились его, хотя выглядел он теперь вполне сносно. И к самой Караде за помощью местные приходили только в случае крайней нужды. Торопливо отдав оплату и невнятно поблагодарив за помощь, они старались не задерживаться в доме ведьмы лишней минуты. Вот юноша и общался в основном только с ведающей и Сованом.
Постепенно набираясь сил, Арен прожил у Карады всю зиму. Подначиваемый Сованом, он, шипя и ругаясь, но переучивался держать топорик левой рукой и ближе к весне уже мог наколоть хотя бы щепок. Да и с другими домашними делами юноша понемногу осваивался заново, привыкая пользоваться тем, что есть.
– Ну голова-то у тебя осталась, значит, можешь и придумать, как приловчиться, – беззлобно посмеивался Сован.
Сам он, прозванный в селении непутевым за то, что любое его начинание приводило к полному конфузу, хотя руки у Сована работали вполне исправно, за истекшее время как-то приосанился, стал менее суматошным и даже стал казаться шире в плечах. Карада его от себя не гнала, а он уходить уже и не думал. «Околдовала ведьма», – то ли в шутку, то ли всерьез поговаривали односельчане. «Вам бы муку языками молоть – на мельницу не ездить», – отшучивался мужик. Да и, к слову сказать, сами селяне жили недружно, вроде не бедствовали, а не радовались жизни. Не то что в соседних поселках, где хоть бедно, да все вместе. И вовсе не ведьма была тому виной, до прихода Карады они жили так же. Ушел бы Сован отсюда счастья искать, да куда податься при такой невезучести? А теперь он вроде оказался при деле, и дело, на удивление, всегда спорилось. Сован не знал, что и думать по этому поводу, поэтому решил не думать вовсе и жить как живется. К пареньку-калеке он тоже как-то прикипел душой, учил его нехитрым житейским премудростям и радовался каждый раз, когда у того что-то начинало получаться.
Ранней весной, едва потекли ручьи, в дом ведающей заглянул молодой охотник с дальних холмов. Нужного ему снадобья среди имеющихся не оказалось, но дело было не спешное, и Карада пригласила гостя остаться на ночлег, пообещав, что к утру лекарство будет готово. За общим столом они с Ареном и познакомились. Юношу приятно удивило то, что охотник, которого звали Ролан, не ахал и не пялился на его увечья, как местные жители. Слово за слово, и Арен вкратце пересказал гостю свою историю. Тот хмуро выслушал о злоключениях юноши, а потом предложил погостить у него, когда немного просохнет земля, и даже обещал заскочить, чтобы показать дорогу.
Арен очень удивился внезапному приглашению, но Ролан сказал, что вместе с ним живет еще сестра, а ей бывает скучно, когда брат уходит на несколько дней.
– Да и оставить дом на мужчину – всегда спокойнее, – добавил охотник.
Юноша просто не знал, что подумать, ведь до мужчины ему было еще далеко, а, считая теперешнее состояние, пользы от него вообще никакой. Но Ролан сделал вид, что не понял сомнений Арена. Пообещав заглянуть через пару декад, утром охотник ушел.
Попробовав выяснить у Карады, почему охотник пригласил его, Арен получил глубокомысленный ответ: «Понравился ты ему. Думает, что из тебя выйдет толк». Уточнять, что ведьма имела в виду, юноша не решился – он все еще ее стеснялся и где-то в глубине души даже слегка опасался, хотя причины для этого не было никакой. Сован на тот же вопрос просто пожал плечами.
Когда глинистые тропки на откосах холмов просохли и перестали разъезжаться под ногами, молодой охотник действительно снова появился в доме Карады. На этот раз он спешил и сразу спросил, пойдет ли юноша с ним. Арен, уже порядком засидевшийся на одном месте, с радостью согласился. Сован с помощью Карады быстро собрал для него вещи и еду в дорогу, и юноша бодро зашагал за Роланом.
За ближними холмами потянулись поля и луговины, на которых среди темных сухих стеблей и жухлой травы яркими пятнами сверкали первые весенние цветы, но поля путники обошли стороной, углубившись по едва приметной тропинке в заросли на берегу притока речушки, протекавшей по долине. Вскоре тропка стала подниматься вверх и запетляла по склону высокого холма. В зарослях свистели и пищали мелкие пичужки, кто-то шуршал в сухой прошлогодней траве с уже начавшими пробиваться зелеными ростками. Когда запыхавшийся Арен наконец поднялся на вершину, где его поджидал Ролан, то с обрывистого выступа открылся потрясающий вид на долину и море с одной стороны и начавший покрываться листьями лес – с другой. Арен никогда раньше не видел леса. Распускающиеся листья разных цветов и оттенков, от светло-розового и золотистого до серебристого и изумрудно-зеленого, переливались на солнце под колышущими их порывами легкого ветерка. Все это казалось сказочной страной с неведомыми тайнами и ощущением, что здесь может произойти даже самое невероятное. Юноша застыл на месте, дыхание перехватило, он чуть не заплакал. Сейчас совсем не хотелось бросаться с обрыва, о чем он мечтал прошедшей осенью. Охотник стоял в стороне и не торопил своего спутника.
Потом они еще долго шли по холмам то вверх, то вниз, иногда переходя по поваленным деревьям болотистые низинки и мелкие ручейки. Везде кипела жизнь, весенний воздух пьянил. Иногда Ролан невзначай останавливался, чтобы дать передышку юноше, не привыкшему к долгой ходьбе. Но все же когда они наконец добрались до хижины охотника, проделав около пяти миль, не считая спусков и подъемов, все мышцы на ногах Арена гудели, и он со стоном опустился на траву. Ролан не стал его беспокоить и сразу вошел в дом, откуда вскоре вышел с миловидной сероглазой девушкой лет восемнадцати-двадцати.
– Познакомься! Это моя сестра Альна. А это Арен, о котором я тебе говорил, – кивнул Ролан на юношу, обращаясь уже к сестре.
Немного смущенная девушка улыбнулась и слегка присела. Арен тоже встал, стараясь не морщиться, и поклонился.
– Пойдемте в дом! – сказала Альна. – Я сейчас подогрею еду, вы, наверно, устали с дороги.
Арен не заметил, как Ролан усмехнулся, отвернувшись в сторону, фраза сестры была рассчитана явно не на него, потому что Альна знала, что брат привык порой преодолевать в день до тридцати миль.
Уже на второй день Ролан отправился на охоту, оставив сестру с Ареном дома. Первое время молодые люди немного стеснялись друг друга, а потом привыкли. Оказалось, что Альна в свободное время любит вышивать. Вышивки девушки чем-то тронули душу Арена. На первый взгляд на них были простые пейзажи, но они были выполнены так, что в каждом жили тайна и сказка – именно то, что юноша почувствовал, впервые оказавшись в этих местах.
Ролан не задерживался дома подолгу. Нередко, переночевав, он снова уходил в лес. Постепенно, увидев, что сестра и Арен хорошо поладили друг с другом, он стал уходить на более длительное время. Вот тогда выяснилось, что Альна любит еще и петь, она почему-то сильно стеснялась делать это при ком-то, даже при собственном брате.
За прошедшее время Арен немного освоился и стал иногда бродить по лесу невдалеке от жилища. Однажды, вернувшись раньше намеченного времени, юноша сначала услышал доносящуюся из дома негромкую мелодию под аккомпанемент какого-то струнного инструмента, а войдя в комнату, заметил, как смущенная Альна что-то прячет в шкаф. Никого постороннего в доме не было, и стало понятно, что пела сама девушка. Арен стал извиняться за несвоевременное вторжение, пытаясь убедить Альну, что вовсе не хотел ей помешать, отчего та смутилась еще больше.
Однако когда Ролан ушел надолго в следующий раз, закончив с домашними хлопотами, девушка достала из шкафа небольшой пузатый деревянный инструмент с несколькими струнами и, перебирая их, стала что-то тихо мурлыкать себе под нос, забившись в самый дальний угол за перегородку. Арену понравилось слушать, как Альна поет, хотя слов было не разобрать. Однажды он, смущаясь, признался в этом девушке. Та покраснела, но инструмент все же не спрятала.
Из последующего разговора выяснилось, что Альна в основном поет исторические баллады, но настоящим певцом себя не считает, потому и стесняется. Научилась петь и играть девушка у старика-менестреля, который долгое время жил на холмах неподалеку от жилища Ролана. Не так давно старик умер, и его инструмент достался в наследство единственной ученице.
Приободренная интересом и просьбами Арена спеть что-нибудь так, чтобы ему было слышно, Альна в конце концов набралась храбрости и исполнила ему одну из баллад. Голос у девушки был негромкий, но пела она от души, и, наверное, поэтому слова проникали до самого сердца. Юноша был просто потрясен.
Сама баллада повествовала о страшных временах дорского владычества на этих землях – бесправии, унижениях и бесчисленных караванах с рабами, которых увозили с родной земли в Дор. А далее рассказывалось о двух юношах, один из которых был охотником, а второй, младший, странствующим менестрелем, и о том, как они подняли восстание против дорских властей. Судя по тексту, несмотря на героическое сопротивление народа, восстание в конце концов было жестоко подавлено, а двух друзей тайком похоронили: «У подножья скалы одинокой, где впервые певец и охотник заглянули друг другу в глаза».
История, рассказанная в первой балладе, исполненной Альной, неожиданно запала юноше глубоко в сердце, хотя потом он слышал в ее исполнении и много других. Арен, в отличие от некоторых своих сверстников, не мечтал о воинских подвигах, а уж последнее время это стало и вообще бессмыслицей с его точки зрения. Тем не менее, когда однажды Ролан, оставшийся дома на несколько дней, неожиданно предложил юноше попробовать натянуть его запасной лук, Арен не отмахнулся, как это сделал бы еще недавно, а с интересом решил попробовать. Ролан тогда сказал ему безо всяких обиняков, что отсутствие левого глаза не будет помехой для того, чтобы точно прицелиться, а оставшихся трех пальцев на правой руке вполне достаточно для стрельбы.
В тот раз Арену не удалось натянуть лук охотника даже до половины, но тем не менее охотник одобрительно посмотрел на движения юноши и сказал, что это только вопрос тренировки. С этого дня, хотя и ругая порой сам себя за несбыточные мечты, Арен стал тренироваться натягивать лук. Его мышцы не были слишком сильными и прежде, а за последние месяцы и вовсе ослабли, но юноша не сдавался. Надежда стать полноценным человеком была призрачной, но все же появилась.
Лето уже начало клониться ко второй половине, когда однажды утром сквозь сон Арен услышал в доме чужой мужской голос. Гость разговаривал с Альной. Голос девушки был веселым, и юноша успокоился. Когда Арен поднялся и вышел в общую комнату, Альна познакомила его с прибывшим. Высокий рыжевато-русый молодой мужчина с короткой бородкой в зеленой куртке оказался еще одним охотником, старым приятелем Ролана. Было похоже, что Элан и Альна симпатизируют друг другу, впрочем, Арена это не касалось. Охотник поздоровался с юношей, но больше ничего не сказал.
Днем Арен тренироваться не стал и пошел гулять по окрестностям. К вечеру неожиданно вернулся Ролан. Поужинав и перебросившись парой фраз с сестрой и Ареном, он увел гостя к себе, где они беседовали до поздней ночи.
На следующее утро Ролан в присутствии Элана сказал Арену:
– Мы вчера обсудили твои дела, и Элан предложил свести тебя со старым мастером луков.
Юноша напрягся – он не понимал суть затеи, но чувствовал, что от этого шага будет зависеть его дальнейшая судьба. Альна, за последнее время сдружившаяся с Ареном, тоже внимательно смотрела на брата.
– Не волнуйтесь, – продолжил Ролан. – Если Арену что-то не подойдет, он всегда сможет вернуться обратно. Просто Элан подсказал, что мастер Нэдри может сделать лук с учетом рук конкретного человека.
Почувствовав, что эта фраза еще больше добавила напряжения, охотник пояснил:
– Те, для кого от качества лука зависит их жизнь, всегда заказывают себе оружие у настоящих мастеров под свои руки. Такой лук делается долго и стоит соответственно, зато он становится настоящим продолжением тебя самого.
Арен, уже привыкший к луку, непроизвольно начал представлять, как он натягивает лук и посылает в цель стрелу за стрелой, причем чувствует себя одновременно и стрелком, и луком, и стрелой, которая достигает намеченной цели. Вот только юноша не видел в своих фантазиях, в кого или во что он стреляет; там, куда уходили его стрелы, была только темнота. Возможно, именно это и почувствовали оба охотника, потому что Ролан добавил:
– Знакомство с мастером даст тебе еще один шанс: если ты не захочешь быть охотником, то, возможно, мастер Нэдри примет тебя в ученики. Ведь ты сам рассказывал, как помогал отцу делать мелкие деревянные детали, значит, ты чувствуешь дерево и сможешь с ним работать.
Арен кивнул. Сейчас он был не прочь вновь заняться работой с деревом, хотя когда-то работа отца казалась ему скучной. Правда, пока юноше не хотелось расставаться с новой мечтой, где он становился выдающимся лучником, но тут уж какова воля богов. Арен прекрасно понимал, что для того, чтобы стать охотником, мало научиться стрелять из лука, нужно еще много других знаний и навыков. А кроме того, юноша пока не мог представить себе вместо темноты какое-нибудь животное.
Обеспокоенный вполне практическими вопросами, относящимися к его дальнейшему пути, Арен не рассмотрел, что в той темноте, куда улетают его воображаемые стрелы, есть что-то, чему он пока не знает названия, но к этому чему-то юноша не испытывает ни ненависти, ни милосердия.