Ида Мартин
Всё зеленое
– Зоя поедет с нами.
Широко распахнув дымчатые глаза, Зоя сложила ладошки в молебном жесте:
– Пожалуйста. Очень вас прошу. Я этим летом, кроме грядок на даче, квартиры и дурацкой работы, ничего не видела. Все куда-то уезжают, отдыхают, развлекаются, а мне как будто уже сорок. Я тоже хочу пить, веселиться и танцевать до утра. А не вот это вот все.
– Там не будет никаких танцев, – Артём строго покосился на Макса. – Только глушь и уныние.
– Пусть так, – запросто согласилась Зоя. – Все какое-то разнообразие. А танцы мы можем и сами организовать. Если захотите, конечно.
– Тифон взбесится, – сказал Артём. – Не знаю, что между вами произошло, и не хочу знать, но подозреваю, что спасибо он мне не скажет.
– Да что вы все заладили: «Тифон, Тифон»? А я что? Не человек? – Зоя вспыхнула. – Мы с ним с первого класса дружим, у нас все компании и друзья общие, а стоит только поссориться, так они сразу оказываются на его стороне. Даже Криворотов. И знаешь почему? Потому что боятся. Но разве это справедливо? Разве по-честному?
– Несправедливо, – охотно поддержал ее Макс. – Не переживай. Тёма никого не боится. Он согласен.
– Значит, ты, Котик, типа, тоже с нами? Передумал?
Макс откинулся на спинку стула и вместо ответа уставился на Артёма. Тот ответил на этот взгляд, и около минуты они просто смотрели друг на друга. Со стороны их беззвучный диалог показался мне бесконечно долгим. Наконец Артём сказал:
– Хорошо. Как Вита решит, так и будет.
Все повернулись в мою сторону.
Зоя склонила голову набок, и ее густые вьющиеся волосы легли на стол.
Об их дружбе с Тифоном я знала только понаслышке, но в тот единственный раз, когда мы с ней случайно встретились в автобусе и потом разговорились по душам, была очень удивлена, что такая яркая, энергичная и жизнерадостная девушка чувствует себя несвободной. Этим она была похожа на Артёма, для которого не существовало ничего дороже независимости. Меня свобода пугала. Я не привыкла к ней и не хотела ее. Им же обоим она была нужна как воздух.
Однако очевидный интерес Макса к Зое отчего-то казался мне не совсем правильным, немного напомнив мою историю с теплоходом.
– Наверное, нужно разрешение у хозяев дома спросить, – нашлась я. – Они, может, и нам не обрадуются.
– Обрадуются, – заверил Макс. – За это не волнуйся.
– Пожалуйста, – умоляюще повторила Зоя.
Яростно завибрировав, телефон Артёма запрыгал по столику.
На этот раз звонил Костров – опекун Артёма и отец Полины. С первых же слов он принялся орать в трубку, как ненормальный:
– Мы никогда не вмешивались в то, как ты проводишь время, на что тратишь деньги, с кем спишь… Но у всего есть свои границы и приличия. К сентябрю нам кровь из носа нужен этот клип! Как ты не понимаешь?! Ты обязан в нем появиться. Мы уже анонсировали! Осталось две-три недели до релиза. Даже запись свели ту чертову, которую ты обещал переписать, но, как обычно, забил. Наложили, почистили. Но клип… Все можно снять за пару дней.
Какое-то время Артём стоял, занавесившись челкой, и слушал, затем, встряхнув головой, задрал подбородок и с вызовом объявил:
– Я собираюсь продать дом и переехать от вас подальше.
– Мы, кажется, уже это обсуждали, Тёма! И тебя все очень даже устраивало, разве нет?
– У вас нет права распоряжаться, где мне жить.
– Я оплачиваю все, что ты хочешь, закрываю глаза на все твои косяки, вытаскиваю тебя и твоего бойфренда из неприятностей, которые вы целенаправленно ищете от нечего делать. Любой человек. Любой! Мечтал бы о такой жизни! От тебя всего лишь требуется – ничего не портить. Просто жить и радоваться, что попал в сказку. В сказку попал, придурок ты малолетний.
– А еще… – Артём сделал многозначительную паузу и, уже предвкушая последующую реакцию, расплылся в такой широкой улыбке, что черный шарик пирсинга в его губе демонически блеснул, – я собираюсь жениться.
– Ты собираешься что? – Костров закашлялся.
– Вы слышали. До свидания. Мне сейчас неудобно разговаривать.
Отключив телефон, Артём протянул мне руку.
– Ну все. Теперь я окончательно готов ехать с тобой на край света. – Затем он перевел взгляд на Макса. – И с тобой, бойфренд, тоже.
Про женитьбу Артём сказал Кострову просто так. Специально, чтобы его позлить. Мы обсуждали это как раз накануне, когда придумывали способ, чтобы мне не пришлось уезжать с родителями в Америку на пээмже. Фиктивный брак был для меня одним из вариантов остаться в Москве. Я, конечно, сразу сказала, что это глупость и в семнадцать без согласия родителей жениться или выходить замуж нельзя. Но Артём не смог удержаться и воспользовался этим, чтобы позлить Кострова. Тот в свое время договорился с Тёмиными родителями, что их сын женится на Полине: это было на руку обеим семьям и решало многие финансовые вопросы.
Блинчики выглядели очень аппетитно. С малиновым, вишневым, абрикосовым и черничным джемом. Но, как Артём не уговаривал меня попробовать остальные, я с трудом смогла съесть только половинку абрикосового.
Ребята пили апельсиновый сок и ели мороженое с кофе, в меня же больше ничего не лезло. Внутри все еще дрожал нерв, и где-то на заднем плане играла «We found love».
Зоя заметно повеселела, и выражение горькой обиды на лице уступило умиротворенной улыбке. Макс без стеснения разглядывал ее. Артём какое-то время возбужденно рассказывал о том, как падали вокруг него кирпичи и что он почти не успел испугаться, однако потом внезапно на полуслове замолчал и резко поднялся.
– Все. Выдвигаемся.
Мы ехали всю ночь, лишь пару раз остановившись на заправочной станции.
Темная летящая дорога будоражила, в полях стелился туман. Ночь стояла невероятно теплая и волшебная. Артём отключил кондиционер, и мы мчались с открытыми окнами. Мягкий ветер трепал волосы. Музыка улетала в звездное небо.
А потом случился рассвет. И, внезапно затормозив у обочины, Артём, ничего не объясняя, вышел из машины. Подошел к краю дороги и застыл, глядя в сторону поля.
– Что случилось? – спросила шепотом Зоя, потому что Макс спал.
– Сейчас узнаю, – я выбралась вслед за ним, но выяснить ничего не успела.
Приложив палец к губам, будто в соседних кустах притаилась птица, Артём перемахнул через узкую поросшую травой канаву и зашагал прямиком в скошенное поле. Туда, где в нежно-розовых облаках поднималось солнце.
Я тоже перепрыгнула канаву, но дальше не пошла.
– Куда это он? – На дороге появилась Зоя.
Я только развела руками.
От поля тянуло августовским утренним холодом и сыростью. Зоины рыжие пряди стали совсем розовыми, а в светлых глазах дрожали розовые блики. Обхватив плечи руками, она постояла еще немного рядом, замерзла и вернулась в машину, а я осталась всматриваться в рассеивающуюся в первых солнечных лучах розовую дымку.
Все кругом было наполнено неясным ожиданием чего-то прекрасного. Как по утрам в далеком детстве. Когда просыпаешься и, еще нежась в кровати, чувствуешь в животе счастливое предвкушение нового дня.
Вернулся Артём возбужденный и взъерошенный, с такими же розовыми щеками, как и все вокруг. Но ко мне не подошел, а первым делом сунулся в машину. Покопался в бардачке, достал маленький рекламный блокнот, карандаш и, положив на крышу Пандоры, стал что-то сосредоточенно записывать, а когда закончил, вытерся подолом майки и, перед тем как исчезнуть на водительском сиденье, весело крикнул:
– Эй, Витя. Я тебя люблю!
– Это стихи? Да? – с любопытством стала допытываться Зоя, как только мы снова тронулись.
– Шутишь? – Артём засмеялся. – Я похож на поэта?
И тут я наконец догадалась:
– Музыка?
Он кивнул.
– Неужели ты и правда ее слышишь?
– Конечно же слышу. Вот она, – он помахал блокнотом. – Это музыка мира, и она совершенна.
– Ты пишешь песню? – спросила Зоя.
– Саундтрек.
– К фильму?
– К нашей истории.
– Какой еще истории?
– Той сказке, которую Витя придумывает прямо сейчас.
– Ты сочиняешь сказки? – Зоя перекинулась на меня.
– Артём шутит, – я смутилась. – Давно уже ничего не писала. Сказки тем более.
– Это не мешает им происходить у тебя в голове, – он сгреб меня за плечи и прижал к себе.
Так в обнимку мы долго ехали по пустой дороге в сверкающих лучах встающего солнца, и мне вдруг пришло в голову, что любовь и свобода по сути – антонимы.
На месте мы были в восемь утра, но, прежде чем добрались, почти два часа плутали по округе.
Убегающие в глушь соснового леса кирпичные стены забора были густо увиты диким виноградом и будто выросли перед нами, полностью сливаясь с окружающей зеленью.
Макс позвонил в звонок на столбе чугунных ворот. Перед тем как они с черепашьей неторопливостью растворились, прошло не менее десяти минут.
Широкая асфальтированная дорога вела к утонувшему в диком буйстве растений огромному белому особняку.
Все обильно цвело и зеленело: разросшиеся деревья и кустарники, увитые цветами арки, одичавшие клумбы. Среди некошеной травы вдоль дорожек проглядывали спинки лавочек и декоративные фонари.
Так, наверное, выглядел заколдованный дом зверя лесного в «Аленьком цветочке». Необычайное, потустороннее зрелище, впечатлившее нас всех четверых настолько, что мы замерли, оглядываясь по сторонам, и до самого крыльца ехали молча.
Возле необъятной белой колонны на мраморных ступенях крыльца нас поджидал высокий хмурый парень в черных трусах от футбольной формы. Его голая грудь, коленки, локти и даже светлые короткостриженые волосы в нескольких местах были перепачканы зеленой краской.
– Ты Артём? – спросил он с грубоватой простотой, как только мы выбрались из машины. – Я тебя старше представлял.
– А я представлял, что тут рай… – отозвался Артём, придирчиво озираясь.
– Это же рай суицидника, – усмехнулся Макс, тоже крутя во все стороны головой. – У них свой рай.
– У самоубийц не бывает рая, – заметила Зоя.
– Ну, это ты ему потом сама объяснишь, – Артём быстро поднялся на крыльцо. – Короче, показывай дом, поедим, потом спать завалимся. На сутки. А может, и больше.
– Ты же типа покупатель? – уточнил парень.
– А вот это будет зависеть от того, что я увижу, и от твоего поведения, кстати, тоже.
– Ясно, – парень сонно потянулся. – Тогда пошли.
Глава 7
Тоня
Я уговорила Амелина пойти ко мне, чтобы отметить его поступление. Он, разумеется, долго отказывался и придумывал различные отговорки, но потом сдался.
Заказали суши и салаты. Мама у меня совсем ничего не готовила, но зато она достала бутылку красного сухого вина, банку оливок, чесночный хлеб и сыр. И пока ждали суши, накрыла стол.
Заглянув на кухню и увидев вино, папа обрадовался, откупорил бутылку и тут же подсел к нам, заметив, в свое оправдание, что вино мы не пьем, а значит, без помощи нам не обойтись.
Папа у меня молодой и компанейский, он обожает всякого рода спонтанные посиделки и разговоры.
– Ну и как там в деревне? – спросила мама. – Чем занимались?
– Да ничем, – ответила я. – Купались, загорали и бездельничали.
– Красота… – с мечтательным вздохом протянул папа. – Где мои семнадцать лет?
– А что-то интересное было? – принялась любопытничать мама. – Приключения какие-нибудь?
– Мам, – я строго посмотрела на нее, – вы когда меня к Косте отпускали, ты сама сказала: «Чтобы без приключений». Помнишь?
Мне не нравилось, что они так оживились и набросились с расспросами.
– Да, конечно, – мама сделала вид, что не замечает этого. – Но я же не те приключения имею в виду. А какие-нибудь интересные. Веселые. Что-то необычное же было? Может, воровали яблоки у соседей или ходили на рыбалку?
– Воровали яблоки? – Папа подозрительно покосился на нее.
– Ну а что? Я когда была маленькая, у нас в деревне это было лучшим развлечением.
– Мы не маленькие, – отрезала я. – И яблок у нас самих был полон двор. Мы разбирали Костин хлам в доме и спали в одной комнате. Но ничего такого не было.
Мамино лицо вытянулось, она перестала жевать:
– Нам обязательно об этом знать?
– Ты спросила о необычном.
– Так, Костя! – нарочито громко воскликнул папа и поднял бокал. – Я слышал, тебя можно поздравить с поступлением?
Амелин смущенно кивнул.
– Туда, куда хотел? – спросила мама, показывая, что в теме. – На перевод? Английский?
– Вот я не понимаю, – тут же подключился папа, не давая Костику и рта раскрыть. – Кому сейчас нужны переводчики? Ну, допустим, если это китайский или фарси, то ладно, но английский каждый ребенок знает.
– Дим, ты меня опять перебил, – обиделась мама. – Что за дурацкая манера?
– Дурацкая манера – делать замечание при гостях, – с улыбкой привычно парировал папа.
– Все ясно, – мама встала, подошла к вытяжке над плитой и, включив ее, закурила.
Кухню заполнил сигаретный дым и низкий гул вытяжки. Я сделала бутерброд с сыром и сунула Амелину в руки, которые он старался держать под столом, опасаясь засветить шрамы.
– Я хочу книжки переводить, – сказал он. – Довольно тяжело точно передать идею автора на другом языке.
– Почему? – удивился папа. – Просто берешь и заменяешь слова. Не вижу проблем. К тому же английский язык очень простой. У нас: зеленая зелень зеленит зеленую зелень. А у них: green green green green green, – папа был настроен шутливо и вникать не хотел.
Амелин же почему-то волновался, хотя я сто раз его предупреждала, что мне все равно, понравится он им или нет. Но ему все равно хотелось понравиться.
– Про зелень немного иначе переводится.
– Да не важно, – отмахнулся папа. – Зеленое и есть зеленое.
– Это только поначалу кажется, что стоит лишь заменить слова. На самом деле люди на других языках видят мир совсем иначе. К примеру, слово «окно». В русском языке произошло от «ока». Древние люди представляли окно, как глаз дома. А в английском, если вслушаться, «window» – это то место, куда дует ветер, в арабском языке окно – дыра.
Костик так увлекся, что я вовремя успела заметить, как он по привычке собирается подтянуть рукав, и перехватила его руку.
– Там, в деревне, я хотела вывести из яйца цыпленка. Костя даже инкубатор сделал, но, к сожалению, ничего не вышло. Яйцо разбилось.
– Только цыпленка нам не хватало, – рассмеялась мама. – И чего вас в Москву потянуло? Не понимаю. Свежий воздух, солнце, природа. Вас же оттуда никто не гнал? И мы с папой не возражали.
– Ну, вы-то понятно, – сказала я. – Вам лишь бы меня сбагрить.
– Тоня! – Мама укоризненно посмотрела исподлобья. – Тебе не стыдно?
Стыдно мне не было, потому что я сказала правду. Это вовсе не означало, что родители плохо относились ко мне, но они чувствовали себя намного спокойнее, когда я пристроена. А пристроить меня на самом деле было не так-то просто. Три раза меня пытались отправить в детский лагерь и каждый раз с одинаковым результатом – папа приезжал за мной через неделю и забирал домой.
По правде говоря, моя социальная приспособленность не сильно отличалась от амелинской, с разницей лишь в том, что его люди сторонились, а ко мне постоянно липли, пытаясь набиться в друзья. Но если Костик откликался на хорошее отношение с благодарностью, то я терпеть не могла тех, кто беззастенчиво вторгался в мое личное пространство, наивно полагая, будто ему там рады.
После того как с лагерями у нас не сложилось, в дни летних каникул мама стала отправлять меня к бабушке – папиной маме под Тверь. Месяца на два, а то и больше, потому что у бабушки со мной проблем не было. Я всегда умела занять себя, не требовала особого внимания, не привередничала в еде и не пропадала на улице с местными детьми.
Но в этом году я туда не поехала. Из-за Амелина, разумеется. И пока не отправилась к нему в деревню, родителям приходилось мириться с моим присутствием.
– Тоня, ты где? – Папа пощелкал пальцами перед моим носом. – Костя рассказал нам про дом.
– Какой дом? В деревне?
– Ну ты чего?! – Мама покачала головой. – Та усадьба, куда вы зимой укатили.
– Капищено? А что с ним?
– Я сказал, что Герасимов его продает, – Амелин долгим, многозначительным взглядом посмотрел мне в глаза, но я никак не могла сообразить, что он хочет этим сказать, – ведь он сам предлагал мне не говорить об этом родителям, когда Герасимов попросил помочь с продажей.
Мама с папой были риелторами и разбирались в подобных вопросах.
– Объект очень интересный, – сказал папа. – Но хлопотный. Такой особняк можно продавать годами. К тому же непонятно, в каком он состоянии. Может, там только полуразрушенные стены и крыша.
– Не только стены и крыша, – сказала я. – Несколько лет назад, когда в доме жил старый хозяин, там знаешь какая красота была? Под потолком огромные хрустальные люстры, картины везде, камин, пианино.
– А еще подземные ходы подвалов, – подхватил Амелин. – С семнадцатого века. Или даже раньше. Чтобы от поляков прятаться. Дом уже над ними строили. До Великой Отечественной войны это больница была. Герасимовский дядька его в девяностые почти задаром получил и отреставрировал. Просто потом уехал в Италию и в доме не жил.
– Сейчас Герасимов с Петровым там косметический ремонт делают, – добавила я. – Так что это не какие-нибудь развалины, как ты думаешь. Это очень крутой дом.
– Ну не знаю, – папа покачал головой. – Нужно на месте смотреть. Оценивать.
– А такой дом дороже, чем квартира в Москве? – осторожно спросил Костик.
Папа расхохотался:
– Разумеется. Если он такой, как вы рассказываете, выйдет очень дорого. Не так много людей, которые вообще способны приобрести его.
Амелин сник. В глубине души он лелеял мечту когда-нибудь купить Капищено. Или чтобы кто-то из знакомых купил, лишь бы оно не досталось чужим людям и туда можно было ездить хотя бы в гости. Ему даже Артёма удалось уговорить посмотреть этот дом в надежде, что он захочет стать обладателем «самого лучшего места на земле».
– А что, если вашему Герасимову его не продавать, а сдавать в аренду? – неожиданно предложил папа. – Лето, правда, уже заканчивается, но шансов сдать намного больше. Никому неохота возиться с содержанием дома, а вот иметь возможность уехать подальше от города и жить в особняке хотят многие. Хозяева сохраняют за собой право на дом и получают не только средства на его содержание, но и зарабатывают на нем.
В черноте глаз Амелина вспыхнула детская радость, он вопросительно посмотрел на меня, а потом вдруг с подкупающей непосредственностью спросил:
– А вы отпустите Тоню, если мы вместе туда поедем? Ребята давно звали. Там свежий воздух, солнце и природа.
Я изо всех сил пнула его ногу под столом.
Родители переглянулись.
– Почему бы и нет? – сказала мама. – Еще две недели каникул.
– Я могу вам билеты на поезд по корпоративному тарифу купить, – папа всегда подходил ко всем вопросам по-деловому.
– Я никуда не поеду, – отрезала я.
– Почему? – искренне удивился он.
Ехать до Капищено было далеко – шестнадцать часов на поезде или около девяти на машине. Герасимов с Петровым жаловались на полчища комаров, отсутствие поблизости водоема, жутко орущих по ночам сов и летучих мышей, залетающих в окна, которые держать закрытыми было невозможно из-за духоты и жуткой вони от краски.
Время от времени Герасимов звал нас к себе, но всякий раз я находила предлог, чтобы отказаться. И даже зная, что Настя с Якушиным собираются со дня на день отправиться туда на машине, не стала говорить об этом Амелину. Потому что он обязательно стал бы уговаривать поехать с ними.
Костик отчего-то помнил только светлую сторону нашего пребывания в Капищено. Уютную мансарду, куда его отселили, потому что он простыл и сильно кашлял по ночам. Теплое молоко, что я ему носила, огонь в камине, наши общие игры в карты, фанты, то, как мы с ним спали на бильярдном столе в подвале, успокаивая и согревая друг друга. Покой, которого раньше у него никогда не было.
И хотя Амелин прекрасно понимал, что повторить все это невозможно, он порой увлекался и принимался сочинять о том, как однажды это место станет нашим собственным раем. Самым счастливым местом на земле.
То была его любимая фантазия, наполненная солнечными комнатами, развевающимися на теплом ветру шторами, цветами, запахами леса и музыкой. В ней я ходила по дому босиком в полупрозрачной тунике и танцевала с ним сальсу в желтом каминном зале. Там не было часов и вообще времени. Просто жаркий, бесконечный летний день, сменяющийся ясной теплой ночью с тысячью звездами и полной белой луной.
Во мне же воспоминания о Капищено в основном вызывали неприятные чувства: тревогу, беспокойство и страх.
Все то время, пока мы там были, меня не покидало ощущение ненормальности сложившейся ситуации: мы сбежали из Москвы и поселились в чужом, заброшенном и странном доме, без денег, еды и каких-либо планов. Мрачные коридоры, холодные спальни, жуткие лабиринты темного подвала и призраки.[10]
– Делать там нечего, – после затянувшегося молчания сказала я.
И мама, заметив мое недовольство, перевела тему.
…Амелин жил в просторной гостиной. Кроватью ему служил раскладной диван, а вещи, которых у него почти не было, умещались на одной полке невысокого шкафа.
Напротив дивана висела огромная плазменная панель, по углам комнаты были расставлены напольные колонки, между ними стоял барный шкаф с подсветкой.
Каждые три дня к ним приходила работница и тщательно везде убиралась. После убогой комнаты в его старой квартире – хоромы.
В дальней маленькой комнате обитал Макс, с которым я почти не была знакома, а сам Артём занимал большую спальню с балконом.
Оставшись одна, я побродила немного по квартире, заглянула в спальню Артёма, где на шелковом голубом покрывале кровати лежала странная белая картина, и отправилась изучать содержимое холодильника, потому что позавтракать дома не успела.
Однако, кроме большой коробки шоколадных конфет в виде сердечка, ничего интересного там не нашла. Вероятно, конфеты предназначались в подарок, но по назначению не дошли, и нескольких штук в коробке уже не хватало.
Достав коробку, я раскрыла ее и принялась изучать.
Шарики, залитые глазурью, карамелью, обсыпанные кокосовой крошкой, орехами, трюфели. Все очень красивое и жутко соблазнительное. Хотелось попробовать каждый. Но это было бы слишком нагло.
Увлекшись выбором, я так задумалась, что, когда рядом со мной раздался хриплый мужской голос, резко вздрогнула и выронила коробку из рук. Конфетные шарики раскатились по полу.
В дверях стоял Тифон – приятель Амелина и Артёма по больнице и лучший друг Лёхи. Крепкий, суровый парень в камуфляжных штанах, черной футболке без рукавов и с татуировкой дракона на полшеи.
Я много слышала о нем, но общаться не приходилось.
– Суицидник сказал, что ты можешь спать, – прохрипел Тифон, оправдываясь. – Ключи дал.
– Амелин – дебил! – только и смогла произнести я.
– Он тебе написал, но ты не отвечала.
– Телефон в коридоре оставила.
– Извини, если напугал.
Тифон опустился на корточки и принялся собирать конфеты обратно в коробку.
– Они же с пола! – одернула я его, все еще пытаясь унять сердцебиение.
– И чего? – Он удивленно поднял голову.
Глаза у него были серые, колючие, а взгляд злой, но не на меня, а вообще.
– Чего-чего? Грязные – вот чего. Как теперь их есть?
Он покрутил шоколадный шарик в пальцах, пожал плечами и закинул себе в рот:
– Берешь и ешь. Делов-то.
– Всего лишь микробы.
– Я похож на того, кто боится микробов? – Он демонстративно съел еще одну конфету. – Я в школе одиннадцать лет в столовке питался, мой организм знаком со всеми видами микробов.
– Твой организм – дело твое, но это чужие конфеты, и я ни одной не попробовала.
– Так попробуй, – он протянул шарик.
– Нет уж, спасибо. Травись в одиночку. Амелин вернется, кто ему дверь откроет? – Я полезла под стол доставать закатившиеся шарики.
– А что, если их помыть? – предложил он. – Накидаем просто в тазик с водой, а потом обсушим.
Предложение прозвучало здраво. В посудном ящике я нашла большую пластиковую миску, и мы стали собирать конфеты туда. После чего залили водой из-под крана, и я перемешала ложкой. Вода тут же окрасилась в сероватый цвет.
– Видишь сколько грязи на них было, – сказала я поучительно.
– Это шоколад тает, – спохватился он. – Нужно срочно выложить куда-то. Давай салфетку.
Я нашла рулон бумажных полотенец и расстелила их на обеденном столе. Тифон аккуратно ложкой вылавливал конфеты и выкладывал ровными рядами на полотенца, а когда закончил, удовлетворенно все оглядел и сказал:
– Красота.
Меня разобрал смех. Красотой оплавленные шарики, конечно, сложно было назвать, но, по крайней мере, они стали съедобными.
– Ты чего? – Он недоверчиво прищурился.
– Они теперь похожи на козьи какашки.
– Да нет, козьи какашки маленькие, а эти почти как у лося.
– Что? Серьезно? Ты такой крутой специалист по какашкам?
– Не то чтобы очень крутой, – он тоже засмеялся. – Но кое в чем разбираюсь.
Следующие минуты две мы просто ржали над жалким видом этих несчастных конфет.
– Можешь в Инстаграм выложить и подписать, что это хендмейд, – наконец прохрипел он.
– Какашки хендмейд? Прикольно. Вот подписчики обрадуются.
– Лёха бы точно запостил.
– Ну уж нет. Я таким не занимаюсь.
– Хендмейдом?
– Инстаграмом. У меня там только грустный город.
– Это что?
– Просто фотки домов и улиц. Хочешь, покажу?
Тифон кивнул.
Я направилась в коридор, где оставила свой телефон, но не успела выйти из кухни, как он вдруг окликнул:
– Эй, погоди. Не двигайся.
Я замерла.
– Левую ногу подними.
– Зачем?
– Подними, говорю.
Я слегка приподняла ногу, но он нетерпеливо нагнулся, схватил за лодыжку и задрал пяткой кверху. Оказалось, по моей голой ступне размазалось сладкое шоколадное пятно, а сзади по всей кухне были натоптаны коричневые следы.
– Ты наступила в какашку, – констатировал Тифон.
Смеяться больше не было сил, я попрыгала на одной ноге в ванную, а когда вышла, он, сидя на корточках, старательно оттирал бумажными полотенцами отпечатки моих ног.
Я никогда не видела подобных типов вблизи. И если бы мне еще вчера кто-то сказал, что я окажусь с таким одна в квартире, то перепугалась бы не на шутку.
Лёха, его друг, был вполне адекватным, дружелюбным парнем, хотя и с замашками оффника. Однако Лёха и выглядел симпатягой, а этот Тифон был из тех, кого лучше сразу обходить стороной. Уличный пацан. Такой зажмет – пикнуть не успеешь.
Но подумала я об этом, когда бояться было уже поздно, да и Амелин дал ему ключи, значит, доверял.
– Может, чаю? – предложила я.
– Да не, жара такая, какой чай? Я уже воды хлебнул.
Он выпрямился, закинул в раковину скомканную бумагу. Подтянул штаны и уставился на меня.
– Вообще-то, я хотел поговорить с тобой. По одному важному вопросу.
– Неожиданно.
– Ну да. Я тоже не был готов, – сказал он и замолчал.
– Так о чем будем говорить? – прервала я затянувшуюся паузу.
– Ты же знаешь Зою?
– Пару раз в больнице видела.
– Мы с ней с детства дружим. С первого класса, – он неловко замялся.
– Она твоя девушка. Ты ее любишь. Но сейчас вы поссорились, – с ходу предположила я.
– Лёха рассказал?
– Сама догадалась.
– Как?
– Не знаю, все важные разговоры с каких-то таких историй начинаются.
– В общем, мы поссорились. Она уехала. Звонки сбрасывает. А я хочу поговорить с ней. Помириться. Пока не поздно. Понимаешь? Просто Зоя, она такая. Она с обиды может фигню какую-нибудь натворить.
– Какую фигню?
Он скривился:
– Разную. Глупую. Не важно.
– А я тут при чем?
– Давай ты сядешь?
– Это что-то такое, от чего я могу упасть?
– Суицидник сказал, что ты из-за этого нервничаешь.
– Тогда выкладывай прямо, – на всякий случай я все же уселась на стул.
– То место, куда они уехали. Капищено. Вы там были. Там ваши друзья живут.
– Все ясно, – я начала догадываться, к чему он клонит. – Амелин отправил тебя ко мне уговорить его туда отпустить. Пусть едет. Мне-то что?
– Не совсем так, – оставшись стоять, Тифон сунул руки в карманы и смотрел очень пристально и серьезно. – Он сказал, что без тебя не поедет.
– Замечательно, – я взяла мокрый шоколадный шарик и съела. – Это называется «подстава».
– Слушай, я тебя очень прошу… Просто смотаемся туда-обратно. Дня три займет, не больше. Ты просто скажи, что тебя напрягает, и мы все решим.
– На чем смотаемся?
– На машине.
– У тебя есть машина?
– Будет.
– Туда ехать девять часов, а то и больше.
– Обещаю, ты и глазом не успеешь моргнуть.
Я судорожно придумывала отмазки, но ничего разумного и внятного, кроме как сказать, что родители не пустят, в голову не приходило, но Амелин мог уже разболтать, что они не против.
– Ну что? По рукам? – Тифон протянул здоровый мозолистый кулак, чтобы я отбила в знак согласия.
Мне ужасно не хотелось выглядеть в глазах этого парня глупой, капризной стервой, которая держит Амелина на коротком поводке и не дает шагу ступить. Я зависла с ответом, а потом вдруг меня озарила идея, которую сложно было назвать здравой или умной, но мне она очень понравилась.
– Ладно, – я тюкнула своим кулачком по его набитым костяшкам. – Но у меня есть условие.
Он осторожно кивнул:
– Ну?
– Научишь меня драться? Лёха говорил, что ты можешь сделать из меня Лару Крофт.
Тифон удивленно округлил глаза:
– А тебе зачем?
– От парней отбиваться.
– Пристают?
– Не то слово, – я показала ему красный след, оставшийся на носу после потасовки с двенадцатилетним мальчишкой у Амелина в деревне.
Тифон задумчиво пожал плечами:
– Ну-ка встань.
Я поднялась, он придирчиво оглядел меня, покрутил, пощупал мышцы. Рука у него была тяжелая, пальцы сильные, я поморщилась, и он рассмеялся:
– Мышечная масса как у котенка. – Поднял правую ладонь вверх. – Ударь.
Я легонько стукнула кулаком и почувствовала себя глупо.
– Давай потом?
– Да бей, чего стесняешься?
Стукнула еще раз.
– Все ясно, – едва сдерживая улыбку, он покачал головой.
– Что тебе ясно? – Подобная реакция зацепила.
– Так бывает… Извини, я вряд ли могу помочь. Ты, похоже, из тех людей, которые психологически не могут ударить другого человека.
– Вовсе нет. Я могу ударить!
Он насмешливо выставил вперед подбородок.
– Тогда ударь меня.
– По лицу? – опешила я.
– В лицо, – поправил он.
– Ага, сначала я ударю, а потом ты меня, и я улечу в окно.
– Разумно. Это, кстати, первое правило любой драки: «Всегда помни, что можешь получить в ответ». Поэтому нужно бить так, чтобы сразу и наверняка. В общем, либо ты меня сейчас бьешь, либо даже начинать не будем.
Дракон у него на шее колыхался.
– Может, все-таки потом?
– Ты права. Лучше после того, как вернемся. Иначе ты передумаешь, и мы никуда не уедем.
– С чего бы это?
– Я должен быть честным с тобой, а я не могу быть честным, думая, что ты можешь не поехать.
– Я поеду. Обещаю. Говори сейчас.
– Честно? – Выдержать его неуютный взгляд было сложно, но я упрямо уставилась в ответ. – Ты маленькая, слабая и легкая. Но, даже если я покажу тебе, как и куда бить, ты никогда никого не ударишь. Нет в тебе ни смелости, ни воли к победе. С женщинами всегда так: очень много понтов, а как дело до дела – сразу: спасите-помогите. Просто заведи себе баллончик или шокер и успокойся.
