Игорь Николаевич Макаров
Проклятые гномы, или Явление оракула. Рассказы
Проклятые гномы или Явление оракула
Этот год, то есть 199…г. Стал последним годом моей деятельности на журналистском поприще. Кроме того, в самое его окончание, в нашей редакции случился настоящий коллапс. Такой натуральненький без всякого преувеличения, перед самым Новым годом, а нашу славную дружную редакцию я покинул уже в январе, поскольку меня, как одинокого и не служившего в рядах армии, отправили отбывать эту повинность.
Нужно было выпускать праздничный номер. А у нас из всего наличия корреспондентов, то есть так называемых творческих работников, осталось всего два человека. Где были остальные? Как раз за неделю перед праздником наш посёлок посетила какая-та страшная и довольно странная эпидемия. У всех неожиданно резко подскакивала температура, и многие несколько дней не могли подняться на ноги, а затем являлись на работу, как ни в чём не бывало. Впрочем, эта зараза не повлекла за собой повальной смертности, даже среди стариков, а, по лютовав с недельку, так же исчезла, испортив праздник всему честному народу. Кстати, меня это поветрие тоже коснулось, но как-то слегка. Вечером у меня поднялась температура, почти до сорока градусов, так как знобить меня начинает только при этом градусе. Выпив пару таблеток аспирину и чашку чая с мёдом, я сразу же завалился спать, чтобы утром даже и не вспомнить об этом событии, поскольку тогда же у меня прорезался зверский аппетит, которому я уделил большее внимание, чем своим вчерашним событиям.
Вторым творческим работником был наш редактор Анатолия Макаровича, в простонародье просто Макарыч, хотя его с большой натяжкой и трудом можно назвать таковым. Кроме передовиц к празднику его этих самых литературно-журналистских потуг не хватало ни на что больше. Правила и володела редакционными делами Валентина Степановна наш ответственный секретарь, а, короче, ответсек. Она была ничего себе баба и даже нормальный работник на этом поприще, если не считать, что всё, что ни попадала в её цепкие журналистские руки она правила под себя, не считаясь ни с замыслом автора, ни с его стилистикой и индивидуальностью. Сей титанический труд на поприще переписывания газеты, превращал сей коллективный труд в её и только её индивидуальное издание. Благодаря Валентине Степановне, наши творческие работники косяком тащили ей на стол не то что сырые свои опусы, а вообще кое-как сляпанные из натурального дерьма писульки. Благодаря многолетнему труду на этой стезе, у неё выработались уже свои многочисленные шаблоны статей, очерков и прочей подобной многожанровой белиберды, в которые легко втискивались эти наши недоделки и не дописки.
Следует заметить, что я не журналист, а скорее писатель. Я могу написать роман за месяц, а потом не писать ни строчки год или даже более, а выдавать на гора литературный мусор, лишь для того, чтобы забить пустующие колонки нашей газеты, мне было тоскливо изначально. Насиловать себя таким образом, я долго не смог бы и рано или поздно бы ушёл из нашей редакции, а армия мне подвернулась, как раз кстати.
Но вернёмся к повествованию. Понятно тогда было лишь одно: никого нет, материала тоже нема, если не считать подготовленного мною и передовицы Макарыча, а время поджимало. Поскольку на всю редакцию осталось нас только трое, третьей была баба Валя, – бабушка секретарша. Если то, что Макрыча не взяла эта хворь, не улаживалось ни в какие нормальные каноны жизни, поскольку он был изнеженным интеллигентом, жирненьким, моложавеньким, беленьким от постоянного пребывания в помещении, в сорок лет уже с заметным пузиком и вторым подбородком, то бабу Валю пробить никакая хворь не могла в принципе. Поскольку в её столе всегда стояла початая бутылка водки, которая неумолимо пустела к вечеру, чтоб с утра или обеда неожиданным образом превратится в непочатую. Всё это позволяло ей пережить многих редакторов и нашу белиберду, правку Степановны без стрессов и ругани, как и наших Генсеков. Болезнь, подобно этому поветрию, умирала в ней если не после первой, то точно после второй рюмки, влитой во что-то непонятное между её костями.
Почесав затылки, мы с Макарычем, заранее прикинули объём работ. Выходило кисло как-то. Пришлось мне оседлать наш редакционный Уазик и рвануть собирать дань с наших корреспондентов, поскольку Макарыч даже не освоил эти три педали, рычаги и руль, а водила слёг за компанию со всеми. В самом плачевном состоянии оказалась Валентина Степановна. У неё была очень высокая температура, и она страдала больше всех, а может и за всех, явно недооценивая наши с Макарычем силы и стоящий под угрозой выпуск её общего незабвенного издания. Но даже от едва живого нашего ответсека, я умудрился унести в зубах какой-то потаённый ею материал. С другими было проще. Ваня Чайкин, корреспондент от сельского хозяйства, по совместительству смотрящий за нашей газетёнкой от органов, был свеж и бодр, как огурец на грядке в летний день. Поскольку он был на больничном, то и «забил» на работу по всем правилам труженика села. Выколотив из него положенный материал, я быстренько пролетел всех остальных наших мужиков и баб и получил не только запланированные в газету писульки, но и кое-какой дополнительный, лежащий у многих про запас. Поскольку все меня если и не любили, то уважали, а так же из-за сочувствия, что мне приходиться крутиться одному. Этому, то есть то, что заначки с особой щедростью посыпались, ещё способствовало то, узнав, что единственным редактором буду я, Макарыча никто не принимал всерьёз, а к их трудам я отнесусь с большим уважением, что все отлично знали, в отличие от Валентины Степановны.
Я действительно аккуратненько, чтобы ничего не испортить, кое-что исправил, правда другу Чайкину с его деревянным мышлением досталось больше всех, я разделался с его опусом не хуже Валентины Степановны, но создал нечто читабельное, в тон общему настрою выпуска.
В этот же день доблестная баба Валя выдала на гора весь материал. Поскольку время было ещё дикое, печатать приходилось на машинке, макетировать в ручную, а компьютер я даже не видел в глаза, но хотя и слышал. Машинка наша была древним «Ундервудом», так его кликали в нашей редакции, но она шибко уважалась бабой Валей, которая так и не признала электрической разновидности пишущей машинки, которая у нас торчала сиротливо на окне, рядом с рабочим местом бабушки. Ею пользовались все, когда требовалось что-то очень срочно напечатать, но только не секретарь.
Всё было прекрасно. Утром уже был макет. Газета была почти полностью забита, даже почти не осталось места для рекламы, да и мы не горели большим желанием её пихать в Новогодний номер. Вот только в подвале имелось ещё место для небольшой статьи. Требовалось, что-то такое, я бы сказал не обыденное, но местное. Тут Макарыч и вспомнил научного сотрудника, который работал в Иркутске, но местного уроженца, который одно время даже работал корреспондентом нашей газетёнки, попутно занимался всякой ерундой типа Уфологии, популярной в то время фишкой. Поскольку времени было ещё навалом, мы и покатили с Макарычем к нему в гости, поскольку шеф без меня и машины не мог передвигаться в принципе, а в посёлке знали Андрея многие. Он был в отпуске до середины января, так что мы его нашли в доме родителей, которые, в свою очередь, куда-то свалили. Куда? Это были их проблемы, но я их немного знал, а спрашивать не входило в наши планы, тем более разговоры, точнее «базарил» именно шеф, а я складывал в кучу материал, которого было не только предостаточно, а даже чересчур много.
Так мы с ним, в общем, и познакомились. Поскольку он дал довольно много своих рассказов, больше для знакомства, чем для публикации, напечатанных на принтере, что было тогда небывалым новшеством и нам даже не пришлось напрягать нашу бабульку. Так копии его рассказов оказались у меня. Позднее я несколько раз встречался с ним, можно сказать даже часто. Дважды я забывал рукописи, поскольку они валялись у меня дома, а приезжал к нему я по работе. Однажды привёз газету, что мы с Макарычем и бабой Валей героически выпустили к празднику, с его материалом в выпуске. Правда рассказ пришлось сильно сократить, но я это сделал довольно удачно, поскольку по натуре я человек экстремальных обстановок, тогда у меня уж точно мобилизуются все силы и умения. Затем Андрей укатил на работу, а меня забрали в армию. Я не стал выбрасывать его труды, – не поднялась рука. Позднее я много переезжал и потерял их. Так что пришлось восстанавливать их все по памяти. Так что это не оригиналы, а, поскольку прошло много времени, то скорее моё творение, чем опусы Андрея. Его суховатый стиль, как он его назвал, канцелярский, конечно хуже, чем изложение истории доктором исторических наук предки у которого были поэтами, а сам он талантливым писателем. Звали того историка Лев Гумилёв. Но это не ко мне. Пусть я и отношу себя к этому племени писак, но не зарабатываю себе на жизнь этим, но всё-таки меня терзает периодически этот поэтический зуд, так что я всё-таки пишу и пишу профессионально, как ныне говорят. Хотя я считаю, что любой человек все свои дела должен делать хорошо, а профессионал – это скорей рабочий на конвейере, а на конвейер человек становится или из-за лени или не умения зарабатывать деньги другими способами. Поскольку я эти рассказы хорошо помнил, а тот зуд писательства, когда я восстановил его рассказы, посетил уже довольно давно, то им уже много лет. Не мудрствуя лукаво, я ещё через некоторое время собрать их в кучу, на основе их подлинной истории. Позднее, зная низменные вкусы наших читателей, когда я стал публиковать свои «нетленки» на разных сайтах, я переделал их в жанр фантастики из вполне реалистичных рассказов, добавил каплю драйва и разъяснения, типа вступления, почти к каждому рассказу. Благодаря этому я слепил всю эту белиберду в одну кучу, которая хоть немного похожа на литературное произведение во вкусе тинэйджера недотёпы.
Вот и вся история, добавлю в заключение ещё несколько слов о том, как закончились эти самые Новогодние приключения с выпуском нашей районной газетёнки. Вот с выпуском же вышел скандал. Поскольку все привыкли к строгому, даже канцелярскому стилю нашей газеты, как у Андрея и Степановны, то администрацию нашего района этот выпуск поверг в шок. Сначала Макарыча вызвали на «ковёр», провели с ним разъяснительную беседу. Он попытался отбиться, сказав, что клепали этот выпуск вдвоём, что я мол, молодой и зелёный и времени не было. Степановну газета тоже повергла в ступор и едва не затащила в могилу, но спасительная рюмка из заначки бабы Вали, – вытащил нашего ответсека с того света, правда Макарыч получил от неё по первое число. Всё это он принял смиренно, как полагается, поскольку успел побывать до этого в кабинете главы нашей администрации. Больше всего удивила меня баба Валя, никогда никого не хвалившая, а здесь отозвалась о выпуске очень тепло и обо мне тоже. Наши коры меня в тайне поддержали, а кто протиснул таким образом свои публикации, призывали меня держаться и идти тем же путём. Затем пришло десятка два писем. Самое удивительное, что и в нашу администрацию тоже. Все хвалили именно этот выпуск. Макарыча опять вызвали туда и объявили ему благодарность, мне тоже записали в трудовую книжку подобную же формулировку. Тут же прошёл слух, что нашего замреда дедка-пенсионера собираются менять, и садить меня на его место. Я был против, но тут про меня, кстати, вспомнил лохматый и грозный дядюшка Марс, за что я был ему премного благодарен, и уволок подальше от этих дрязг и наметившейся карьеры. А я попутно, что уже говорил, прихватил в спешке и не свои бумаги, а дальше вы уже знаете. Ещё добавлю, что часть размышлений автора, – мои выдумки, а что взято из первоисточника, что слепил я сам, то, не обессудьте, – я уже сам не помню. Время нас лечит, а более калечит, что было – не было, что есть вымысел, что было как на духу – помянёт нам бог, при конечных разборках с нашими душами, а память человеческая иногда даёт сбои. Трактора ломаются, жесткие диски осыпаются, а нейроны, подлецы, – дохнут толпами.
Несколько слов в качестве предисловия к первому рассказу
Как я Вам и обещал, то буду писать эти вступления – объяснения по мере надобности. Первое, что я сообщу, что сам автор сказал, что всё, что он описал в этом рассказе, было с ним на самом деле. Я в это, конечно, верю с трудом, можете мне не верить, но на моё удивление я видел Айю, главную героиню этого рассказа. Да, видел героиню этого рассказа или её клона в человеческом облике. Где? В его доме. Хотите – верьте, хотите – нет, но он тогда сказал, что она не человек, но не стал это разъяснять, ссылаясь на просьбу женщины.
Но всё по порядку. Все считали его холостяком, никто просто не видел его с женщиной, если не считать какой-то его мимолётной беседы со знакомой на улице. Какое же было моё удивление, когда я пришёл к нему домой, и застал у него женщину. Это отчасти объясняет отсутствие его предков, которые в нём души не чаяли, что я знал от Макарыча.
Да, не просто женщину, а женщину в халатике, а это не просто знакомая, да ещё и с утра. Видел я её всего минуты две или три, но успел хорошо запомнить. Если я закрою глаза, то её облик до сих пор стоит передо мною. Начну со сравнения. Если сам Андрей был высокого, почти под два метра роста, широкоплеч, сухопар, но грудные мышцы у него не были раскачены. Скорее всего он был вынослив, но не обладал огромной физической силой, не говоря о мощи. По крайней мере грузчиком он не работал. То женщина, что вошла в комнату, где мы беседовали с Андреем, была прямой его противоположностью. Она была очень маленькая, проще сказать миниатюрная. Если и дышала, не знаю, кем приходился ей Андрей, то уж точно в пупок или даже ниже. По крайней мере, но мне так показалось. Она была выше меня сидящего в глубоком кресле, но не намного, а Андрея, находившегося в таком же кресле напротив – заметно ниже. Определить рост её я затрудняюсь. Представив, что она походила на худосочного подростка, от которого её отличали только явно выраженные округлые женственные формы, вы точно не ошибётесь. Несмотря на эту миниатюрность и микроскопичность от неё веяло такой силой, энергией, что это сразу чувствовалось с первого, даже мимолётного взгляда. Что-то в ней было дикое и даже могучее, не совместимое с нашей изнеженной цивилизацией. Вот она уж точно была не кисейная барышня. В ней было что-то от кошки: та же степенность, осторожность и…взрывной характер. Может быть я, начитавшись его рассказов, уже фантазирую, но глаза у неё были зелёные, как у кошки, и мне даже показалось, когда она выходила из тёмной комнаты, то они даже блеснули отражённым, неестественным огоньком.
Остановлюсь на её внешности. По виду или по национальности она была или арабка или еврейка, что почти одно и тоже. Тонкие, хорошо выраженные черты лица, нос с горбинкой, чёрные вьющиеся волосы и, на удивление, хорошо выраженный эпикантус, что никак не вязалось с её внешностью. Впрочем, ничего другого, что её связывало с азиатами, у неё во внешности не наблюдалось.
Когда она вошла, то Андрей как-то автоматически назвал её Айя, на что та заметила своим чуть хрипловатым, простуженным голосом с хрипотцой, что она просила его называть Аней. Андрей извинился, несколько смутившись, поправился.
Я уже говорил, что автор считал их реалистичными и происшедшими именно с ним. Я тоже заскорузлый прагматик, но мне они всё-таки кажутся фантастикой, о чём я тоже уже говорил. Добавлю, что мне пришлось восстанавливать написанное им по памяти и через много лет, то искажение в деталях его рассказов вполне возможны. Впрочем, у меня не плохая память, и я играю до сих пор на уровне КМС по шахматам благодаря интернету, но в основном только в рапид. Сил и времени на классическую партию у меня уже не хватает, а резаться в блиц – реакция уже не та.
Айя
-Андрей, ты помнишь, пропали в тайге шишкари, ещё по осени. Один тебе ещё каким-то родственником был. Какой-то кисель троюродный, ты ещё о нём говорил. Ты даже про него тогда спрашивал, долго их ещё искали так и не нашли. Потом напарника выловили, так тот не в себе был и до сих пор ещё с придурью. Несёт всякую чушь про лесных баб, а когда их вспоминает, то у него натурально крыша едет. Такое рассказывает – не поверишь! Ты ещё больше не поверишь, но жив твой родственничек! Один охотник не только набрёл на его следы, но и самого видели! – огорошил сим сумбурным приветствием меня мой приятель Володя.
Серёга был не то что мне родственник, а так. У бабушки моей, была троюродная сестра, а у неё приемная дочь, которая считалась как бы её родственницей, но не по крови. Несмотря на это, поскольку мы жили недалеко друг от друга, мы зналась с Серегой и его половиной и считала их родней. Я его почти не знал, но несколько раз встречались на вечеринках и разных семейных сборищах, так что немного считал его тоже за своего. Ничего особенного в нём не было – обычный деревенский мужик, таких в деревнях при советской власти было полным полно.
Уходя, Серый сказал, что выйдут в ноябре, то есть месяц назад, рассказал кому-то, где будут шишкарить. У одной речки, скорее ручья, притока Оки, не помню её название, жить в зимовье, а как ушёл, так и не вернулся. Он был не один, а с приятелем. Когда снег выпал, то схватились, поскольку машина, что пришла за ними, никого не нашла. В зимовье стояли мешки с орехом и несколько мешков с шишками. Продукты не тронутые и пыль на столе лежала слоем. Вызвали МЧС. Приятеля поймали натуральным образом через недели две, после срока, когда они были должны выйти из тайги, точнее наткнулись на его следы и выследили по ним. Он был едва живой, но, при виде людей пытался убегать, но был на столько слаб, что скоро упал. Но когда к нему подошли люди, вновь стал гайсать по тайге с выпученными глазами и дико орать с испугу. Его пришлось связать и вести домой. Он не только боялся людей, но и не хотел идти в село. Обычное дело, если человек заплутает в тайге, то начинает сходить с ума. Только то, что он потерялся, было странно, поскольку там лесовозные дороги на каждом шагу, а мужичок тот был не из районного посёлка, а местный из ближней деревни. Он всю округу знал, как свои пять пальцев, постоянно ходил за шишкой, охотился, грибы собирал и дрова заготавливал. Не мог он просто заблудится. а Серый пропал, как и говорил Володя. Приятель этот был малость не в себе и ничего толком не смог объяснить. Непонятки какие-то. Ловили его, как дикого зверя. Нашли ещё Серёгины шмотки, облазили всю округу, но ничего больше не обнаружили. Его ни живого, ни мертвого, орехи, заготовленные в мешках лежат, машинка и решета на месте, колот валяется. Рюкзаки, там же, и жратва в них, консервы разные, что мыши не почикали. Испарился бесследно. Только в том, что на нём было, в том и остался. Брехня, одним словом, чистой воды, что Серёгу видели.
– Не брешешь, ведь уже больше месяца прошло, а он там без еды и без оружия по предгорьям Саян лазит, да по снегу, и жив и здоров. – Я обозлился и решил послать подальше своего приятеля. Настроение было с утра хреновое, поскольку я ещё не отпился кофе. Так как отношу себя скорее к совам, чем к жаворонкам, и моё самочувствие приходит в норму с утра пораньше, только после доброй дозы кофеина. Если без него, то только после обеда. Тем более тема была неприятная для меня. – Изыди сатана, видишь, я ещё не пил кофе, а издеваться я тебе над собой не дам. Ты же знаешь, что получишь на орехи, за которыми ушел мой не родной родственник.
– Вижу, что глаза у тебя в глубокой задумчивости, – продолжал Вовка, немало не смутившись – Пей свой кофей и слушай. Мне Ванька Салдамаев говорил, знаешь такого?
– Знаю, – буркнул я, – только верить ему – себя не уважать.
– Ты послушай, что он сообщил! Ты же журналюга! Это же такой материал! Он мне сказал, что нынче один знакомый бурят приходил, он тоже в этом зимовье жил, капканы ставил, говорит, что видел он мужика какого-то дикого, который в горах живёт, как зверь, и ещё с ним какая-то женщина маленькая бродит.
– Что бы мне не знать Ваню, я с ним в институте четыре года торчал, только он меня на год младше, и я его, как облупленного знаю. Знаю, что трепло он доброе и твои Саяны ему только в кине показывали. Выжить, конечно, ныне можно запросто: орехи под ногами валяются, но современный народец одними орехами не питаются, на снегу не спит. Он телевизир смотрит и к его заднице прикручен унитаз. Ты, надеюсь, понял мою точку зрения по этому вопросу. Я не исключаю, что мой родственник рехнулся, как и его приятель, и каким-то образом остался живой, бродя по окрестным горам, но откуда там ещё и баба? Врёт Ваня! В заблуждение вводит, как говаривает наш любимый шеф. – Я, конечно, несколько перегибал палку. Ваня Салдамаев был обыкновенный деревенский мужик, хоть и бурятского происхождения. Он был немного наивный и глуповатый, но не обладал сколько ни будь живой фантазией, чтобы вешать макароны на уши. Тем паче на такой блеф он не был способен. Он знал, что Серёга мой родственник, а со мной он не желал связываться, а тем более сорится, ещё будучи студентом, а тем более при моём нынешнем социальном положении в районе, то и подавно. Что-то было здесь не чисто. Сон мой соизволил слететь моментально, даже удовлетворившись одной чашкой кофею, которую я начал скармливать себе уже в присутствии своего приятеля-информатора. Кстати, от кофе, предложенного мной, он отказался. Здесь пахло сенсацией. Я это чуял, но мало понимал с какой стороной к этой сенсации подходить и, что она есть на самом деле эта сенсация. С чего это у двух мужиков, даже сильно пьющих, могли одновременно сдвинуть с катушек крыша, да так, что они едва ли без штанов начали шляться по дикой горной тайге, вести образ жизни шимпанзе или другой северной обезьяны, ночевать в снегу, чем-то там заниматься с неизвестной бабой. С бабой это понятно чем он там занимается, но зачем этому придурку с ней ползать по горам и морозить свою задницу на снегу. Есть же, в крайнем случае, зимовье? Брехня. Никак это не лезло в рамки жизни, но, с другой стороны, если подумать серьезно, зачем кому-то пускать пушку о том, что кто-то там бродит по горам месяц, бередить раны родственникам исчезнувшего мужика? Можно запросто получить по роже, даже если Ваня друг Салдамев, просто работает в качестве попугая, что скорее соответствует действительности. Всё было непонятно и не однозначно. С друзьями бандитами было всё просто и устроено по земному: кто-то кому-то чой-то задолжал, кто-то кого-то поставил на счетоводное устройство или посадил на мушку или перо или не поделили бабки или бабу. Всё это просчитывалось на уровне третьего класса начальной школы, даже не требовались коридоры высшего образования.
Всё это я коротенько изложил Володе, с чем он отчасти согласился, но я выспросил, где он видел Ваньку Салдамаева, откуда он его знает, так как тот вернулся в свою деревню и в городе появлялся редко.
Скоро мы его нашли в гостинице, но разговор с Ваней ничего не прояснил. Пришлось заводить машину и доставить его домой в забытое богом бурятское село. На моё удивление охотником оказался русский, сосед Вани. Петька просто сбрехнул про друга-бурята, поскольку Ванька там был единственный, кто считал себя бурятом, хоть и не говорил на этом гордом языке потомков Чингисхана. Правда, многие русские были слегка похожи на бурят, но это не мешало им быть русскими, так же как селу быть бурятским.
Сосед Вани был сухой, как кочерыжка, жилистый молчаливый мужичонка. Когда мы пришли к нему в гости, то он что-то строгал на чурочке. Встретил он меня неприветливо, когда я его спросил про следы, что он видел в горах, то он сразу помрачнел. Он явно не хотел касаться этой темы. Пришлось сказать, кем я являюсь пропавшему, деликатно умолчав про свое журналистское настоящее. Только после третьей рюмки он несколько потерял концентрацию и разговорился. В сущности ничего нового я не узнал, только то, что он отчего-то боится этого хождения мужика с бабой на пару. Мне пришлось влить в него не меньше полутора бутылок водки, пока он не сказал, что слышал от одного тофалара легенду про то, что в Саянах живёт дух гор в обличие барса, но это не настоящий барс. Он может превращаться в женщину. А превращается он в женщину для того, чтобы родить ребенка. Тогда она находит в горах или предгорных лесах промышляющих охотников или того, кого встретит, тогда она его совращает. Говорят, что если она его поцелует, то тот потеряет всякий разум, затем бродит с ним по горам и занимается любовью, пока не забеременеет от него, а после просто убивает того и съедает.
Я, конечно, мало поверил в это, но всё-таки решил проверить данное сообщение. Тем более информатор не производил впечатления вруна или сочинителя. Он относился, если говорить словами старого охотника Черкасова, к достоверным охотникам, у которых всегда найдётся десяток рассказов про охоту и природу, чтобы врать. Кроме того, он не был из трусливого десятка, но здесь явно выражал или испуг или чуял явную опасность. Я тоже не относил себя к большим любителям подставлять голову под пули или бог весть какие удовольствия, но если Серый был жив, то его надо было вытаскивать из этого дерьмового положения.
В конце концов я уговорил Игоря, так звали мужика, чтобы он показал то место, где он видел следы. Этому способствовало и то, что он успел расставить капканы, но, встретив следы, бросил всё и вышел из тайги. Теперь он о них пожалел и решил снять свои поставушки, несмотря на опасность. В принципе я пока не предполагал, как и что может угрожать ему или мне, но многолетний опыт общения с тайгой – настораживал. Тут я вспомнил про одного своего приятеля. Это был безбашенный товарищ в самом прямом смысле. Его интересовали приключения и всё, что с ними связано. Всё, что он зарабатывал, то спускал или на походы небывалой сложности или иные авантюры с ними связанные. Лезть к черту в пасть при таком раскладе не имело смысла, а без сотоварищи – в двойне.
Договорившись с Игорем, встретиться с ним на следующий вечер и переночевать у него, а на утро уйти в горы. Я сорвался в город на ночь глядя, где нашел друга Петро в «тоске и гусарстве» на следующее утро. Я ему вкратце обрисовал обстановку. В принципе он мало поверил в сию брехню, но согласился на поход в горы, так как адреналин ему бередил душу и звал на необыкновенные приключения. К обеду он уже был полностью готов к ним и соответствующим образом экипирован по этому случаю. Я же утряс все дела только часам к трём.
Мы решили ехать на его Ленде, который, по причине повышенной беспокойности своего хозяина, успел приобрести весьма боевой вид, нося на своей груди вмятины и царапины, приобретенные на просторах России ридной. Я собирался, как на охоту. Взяв карабин и почти двух годовой запас патронов к нему, что было около пятидесяти штук, я прикупил к ним отчего-то ещё сотню, хотя это вразрез шло со здравым смыслом, но я всё-таки это сделал, подчинившись какому-то внутреннему чувству или интуиции или страху. Хотя это и влетело в копеечку. Продуктов мы взяли на неделю, водки – на две. На больше мы и не рассчитывали. Всё это погрузили в Ленд Крузер и попёрли в направлении по вектору ранее мною проторенному. То есть к соседу Вани.
Пришкандыбали мы к вечеру. Игорь вытопил баньку, и мы попарились и пригубили пару бутылок водки. Петро отказался от сего удовольствия в полной мере, сославшись, что за рулем он старается не пить. Впрочем, пригубил тоже, но всего-то три рюмки, что для него, плотно сбитого мужика, было почти, что для слона заряд дроби на рябчика с сорока метров. Утром мы быстро собрались, решив подъехать по возможности ближе к зимовью, а далее уже топать пешком. Мы не брали ни палаток, ни печек и тому подобного, рассчитывая только на спальные мешки. Игорь не имел и его, так как собирался ночевать в зимовье.
Зимовье было дальним. Дороги туда не проложили из-за скверного рельефа предгорий, что обещало нам поход длиною в километров двадцать с полной выкладкой. Раньше здесь охотились только промысловики местного коопзверопромхоза, он же и строил зимовьё, забрасывая охотников по воздуху на вертолетах. Рядом с ним находились густые кедрачи, но из-за того, что не каждый решался таскать мешки урочные километры, да ещё после того вывозить их далее на вездеходных машинах, то урожай данных мест доставался всё более зверям и птицам. Там постоянно держались даже кабаны. Игорь почти всю зиму торчал в этой избушке, собирая урожай с окрестных гор, не востребованный более почившим в бозе кооперативом. За ним периодически приезжал Газ – 66, который и забирал продукты его промысла, которые он выносил в оговоренное место.
Доехав до этого, как говорится, оговоренного места, где кончались все признаки дороги, мы навьючились, как ослы или муллы, и двинулись в сторону своей будущей стоянки. По совету Игоря мы решили идти через горы напрямую. Перейдя пару хороших горок, мы неожиданно наткнулись на человеческие следы. Они были вчерашние. Это был одинокий мужчина, который брёл в направлении противоположному всякому жилью. Я бы не удивился им вообще, но мы тогда находились на расстоянии не меньше, чем полусотни километров от ближайшего дома, если не считать домом зимовьё. Кроме того, человек был одет в армейские берцы, в которых был и мой пропавший родственник, о которых говорил ранее Игорь. Но он был один.
Шёл мужик, едва волоча ноги, постоянно спотыкался, и было даже видно место, где он отдыхал, усевшись прямо на снег, опёршись спиной о ствол дерева. Ясно было, как божий день, что он уже выбился из сил и окончательно потерял всякую ориентировку в пространстве.
Человек не мог уйти далеко, а идти в зимовье, а это более пятнадцати километров в одну сторону, и вновь возвращаться обратно, было излишней тратой времени, за которое он мог не только далеко уйти, но и просто замёрзнуть. Я настаивал на том, чтобы мы немедленно пошли по следам человека и попытались его догнать до темноты, до которой оставалось ещё более трех часов. Игорь несколько поколебался, но согласился на подобное мероприятие, приободрившись тем, что следов маленькой женщины рядом не было видно. Хотя у него не было никакого снаряжения для ночёвки в лесу зимой, но он был человек покладистый и внутренне добродушный и не злой.
Впрочем, всё, что было необходимо для того, чтобы плохо-бедно прокимарить ночь, включая топоры и маленькую пилу, у нас были, так что бояться нам было нечего. Петро только несколько разочаровался тем, что данный поход так быстро заканчивается. Я не был настроен столь оптимистично, заранее прикинув ту фору, которую уже имел прошедший человек. Даже притом темпе, что он держал, это было около десяти километров. Если принять во внимание дрянной снег и то, что он почему-то в этих местах был весьма скверным, то есть сдувался ветром со склонов, то следить пришлось бы его с большим напряжением.
