Игорь Прососов
В тенях империи
Пролог
1. Письма с границы между светом и тенью
Я сижу в тесной рубке боевого модуля в недрах затерянного в Пустоте камня. Холодно. Дыхание изморозью ложится на металл панелей. Позади – гонка наперегонки со временем по полным мин-сюрпризов и ловушек коридорам лабиринта. Еще – жизнь. Короткая, глупая, прямо сказать.
Впереди – скука. Пять часов до сближения. Еще – нарастающая усталость; не в мышцах, а в самом моем существе. Интересно, скоро ли начнутся галлюцинации? Ах да, забываюсь. Уже начались. Не судите строго! Доводилось ли вам держать небо на плечах? Атлант на полставки; несмешная шутка – у любого голова закружится.
Итак, в настоящем притаилось безумие, выглядывает из-за угла; а в будущем, весьма даже вероятно, ожидает смерть. Понятия не имею, какое именно обличье она примет. Если повезет – вспышка орудий чужого корабля, которую я даже не успею заметить. Если не очень – смерть личности, распад разума… Я не специалист и понятия не имею, что мне грозит; пожалуй, я благодарен за это Господу нашему почти так же, как за знакомство с вами.
Есть еще и самый худший исход. На этот случай рядом – игольник, старый приятель. Не беспокойтесь. Я не нажму на спуск, пока не буду полностью уверен: задача выполнена, свободен.
Самоубийство – грех? Спасибо, мне уже говорили. Может ли считаться самоубийством не даться тем, от кого живым никто не уходил; а в их лапах ждет нечто худшее, чем смерть, прошу прощения за пошлый штамп? Это мы обсудим с Судией в последний из дней. Надеюсь, Он поймёт и простит.
Да и знаю я многовато. При правильной обработке ломается любой. Кроме святых, разве что, но я к таковым не отношусь.
Чем заняться, когда от жизни осталось, скорее всего, чуть, а главное чувство, не считая усталости, скука?
Лично я наговариваю это письмо. Отправлю его вам шифрованным каналом за полчаса до времени.
Возможно, поступок глупый и инфантильный, из тех, что творят скорее по пьянке, нежели в трезвом уме… Что поделаешь? Не привычен безвременно погибать; вряд ли в этом деле вообще есть специалисты, одни любители. Так что если вам скучно – просто отключите воспроизведение. Только не удаляйте, ради Бога. Разве что если выживу.
Нам с вами как-то не доводилось вволю пообщаться. Считанные разы, урывками… Возможно есть смысл рассказать – кто я таков, чем дышал и во что верил. Не то, чтобы я был особо интересным типом, но повидать кое-что довелось. «Я видел такое, во что вы, люди, просто не поверите. Штурмовые корабли в огне на подступах к Ориону», или как там было в классике? Их я не видел, но, право слово, похоже, только их.
Ага, шучу. Значит – намереваюсь выжить. Мне вообще неплохо удается убегать и выживать.
Возьми мою жизнь – увидишь один и тот же паттерн: вот я убегаю, потом мне бьют по лицу, вдруг возношусь на вершину счастья, потом я в тоске, печали и запое, поднимаюсь, дальше – повторить снова и снова. А ведь был такой приличный мальчик. Из порядочной семьи обычных честных подданных Российской Империи. Домик в пригороде, по выходным – поездки на море, достойное детство: гимназия, Академия…
Честно, жаль, что вам не довелось меня увидеть тогда. Я был глуп и в меру симпатичен. Не глупее нынешнего; но по крайней мере счастлив той идиллией, что царила вокруг.
Тогда еще я, юнец, вознамерившийся стать космолетчиком, не ведал: чтобы большинство наслаждалось светом и сладостью, как любит выражаться наш общий знакомец, те, кто их дарят, обязаны рыскать в тенях; и сами обращаться в тени.
Вам довелось повстречать меня посреди моей трансформации. Интересно, понравился ли я вам так, как вы мне? Не могу доверять памяти.
Хотел бы, но не могу.
Пожалуй, все началось той лютой зимой…
2. Выдержка из труда профессора Бернхарда Гнайде, д-ра политологии, магистра социологии, Берлинский университет, «Критика Утопии: Империя, которой нет»
Все чаще и чаще наши любопытные взоры обращаются к восточному соседу. В тревоге – и, к моему личному беспокойству – с завистью.
Это крайне опасная тенденция, если вспомнить, что мы говорим о стране, добровольно отвергшей все достижения цивилизации и погрузившейся в лишенную света демократии дикость, более того – целенаправленно прикрывающую свою сущность показным варварством, игрой в век Tsar'ей и Hussar.
С голоэкранов и из рассказов туристов нам представляется счастливая утопия; наши бизнесмены ведут дела с их «купцами» и весьма довольны деловой сметкой таковых; звездолетчики наблюдают их корабли на орбите – прекрасные корабли, оснащенные новейшей техникой.
Но что мы на самом деле знаем о русском медведе?
Очень немногое.
Пресловутая Вторая Империя возникла на руинах Российской Федерации в конце двадцать первого столетия самым парадоксальным образом. Добившись поддержки самых широких общественных кругов, включая военные, демократическое по сути движение потребовало проведения честных выборов, настояло на своем, и, придя к власти, в мгновение ока превратилось в монархическое.
Превращение бывших свободолюбцев в тиранов известно истории, но путем прямого и честного всенародного голосования? Нонсенс; однако факт.
Далёк от религиозных предрассудков, оставляю анализ того, что называют «Вторым Константиновым чудом», компетентным специалистам по агрессивному маркетингу, хотя смею заметить: исходя из открытых данных, мы до сих пор не обладаем технологией, способной вызвать схожий эффект.
Остальное – грубый набор фактов. Референдум, известный как Земской Собор. Избрание Первого Государя, оставившего т. н. «Принципы», ставшие своеобразной Конституцией Империи. Быстрый экономический и технологический рост. Ранняя кончина первого императора.
Что можно сказать о русских сейчас? Технически продвинутые; и в то же время – демонстрирующие процент верующих в десятки раз выше естественной для развитых стран нормы: около 89 % населения, притом атеистов не более половины процента; оставшиеся – агностики и деисты.
Декларирующие мир и дружелюбие, однако абсолютно не воспринимающие демократические ценности, дорогие сердцу любого разумного существа. Добровольно (добровольно ли?) зашорившие себе глаза так называемой «традиционной моралью»; очевидный результат длительной промывки мозгов населения.
Управляемые меритократическим правительством т. н. «бояр», а именно – лучших специалистов области, избранных коллегами и правителем по максимально объективным критериям; однако имеющие монарха, чья власть практически не ограничена. (Добавлю – сама идея боярства дискриминационна по отношению к среднему трудяге невысоких способностей, не имеющему шанса попасть во власть!).
Обладающие множеством социальных лифтов, однако поощряющие привилегиями свою боярскую аристократию и практикующие – также путем аккуратного стимулирования – евгенику; поскольку то, что они называют политикой поощрения создания боярских родов, иначе разумным человеком восприниматься не может.
Их психология считает признаками цельной личности грубое прямое изложение личных мыслей и импульсивное поведение; а вовсе не аккуратное следование политической корректности и общественной философии в делах и оценках, как наша.
Сотканные из противоречий; имеющие абсолютно чуждые жизненные ориентиры. Могу ли я сказать, что понимаю их; что они счастливы; не спрятана ли за благостными словами самая страшная тирания в истории; где лицо, а где маска?
Нет; не знаю; не смею строить предположения; не имею понятия.
И уж точно только сами русские знают, какие тени скрываются за сверкающим на свету блистательным фасадом.
Знаю одно – если традиции старушки Европы что-то значат для нас, мы обязаны быть готовы защищать их силой оружия. Что будем делать мы, грызущиеся между собой и готовые разорвать Евросоюз на части, когда постучат с востока? Как будем реагировать на добрых, улыбающихся жителей Утопии? Потому что если мы откроем дверь – не заметим, как сами обратимся в них, растеряв все свое.
Сколько из нас уже стали ими – слушая музыку, смотря голофильмы, общаясь в Сети?..
Далее в этом труде я покажу принципиальную невозможность существования имперского общества…
* * *
Автор был освистан ученым сообществом на презентации книги – за ненаучность и тенденциозность.
В то же время работа была благостно встречена определенными структурами и использована при подготовке предложения «О необходимости подготовки стратегии превентивного удара», озвученного на заседании Европравительства 23.02.21.. года.
Предложение было ветировано двумя голосами.
В тот раз.
Часть I
Casus belli
«Поистине страсть к завоеваниям – дело естественное и обычное; и тех, кто учитывает свои возможности, все одобрят или же никто не осудит»
Николо Маккиавелли, «Государь»
1. «Возьмите копьё»
Отель «Люксембург» не был тем заведением, куда вы поведете дочь-гимназистку выпить кофею с крем-брюле. Право слово, вы и сами предпочли бы туда не соваться – даже в случае крайней нужды.
В конце концов, в Столице полно кафе и странноприимных домов, где бедненько, но чистенько. Сказать нечто подобное о «Люксембурге» – погрешить против истины.
Были у богоспасаемого клоповника и преимущества, признаем честно: здесь не задавали вопросов и не отвечали на них. Кроме того, самогонный аппарат в подвале исправно снабжал постояльцев дешевым пойлом. Живого персонала тут почти не держали, зато служебные лифты круглосуточно доставляли в номера отраву с той помойки, которую местный владелец добросовестно принимал за кухню.
Полиция не прикрыла это место только по той причине, что лучше один известный свинарник с сетью осведомителей и ассортиментом жучков (которые регулярно крали), чем сотня неизвестных.
Короче, местечко было в самый раз для меня. Обойди Столицу – лучше не найдешь. Я пробовал.
В общем, сижу я в стандартном «пенале» три на полтора, пьянствую и всячески ровняю с землей моральный облик. Настроение хуже некуда, то ли спеть хочется, то ли на службу в церковь сходить, то ли морду кому набить. Желательно – себе.
Ночка за окном – не дай боже. Темно, пурга заметает, ветер воет… Подозреваю, что воет, – не слышно ничего, звукоизоляция.
Есть, знаете ли, такие ночи… Всякое в них творится: кто петельку мылит, кто на перекрестке семи дорог гостей странных встречает, а кто за стаканом бормотухи сидит, чуть не плача.
За что пьем?
Хороним.
Кого?
Меня. Жизнь несбывшуюся, близкую, как тот локоть, что не укусишь…
Память накатывает, застревает в глазу осколком зеркала тролля. Не вернуться назад, а вернешься – не исправишь. Некого винить. Разве что себя.
…В фехтовальном зале пахло кровью, потом и сталью. Вроде и не пахнет металл, а запах лезет в ноздри, отвлекает, мешает.
Комиссия в большинстве своем дремлет. Скучно. Переэкзаменовка. Нет бы юному кретину с первого раза тренировочного болвана сделать? Чай не бином Ньютона. Вот сейчас будущий офицер помножит железку на нуль – чистейшая формальность, – можно будет поставить подписи под представлением на патент и, наконец, уползти на квартиры, чтобы досыпать уже в горизонтальном положении. А пока сиди да сопи, брат.
Разве что вице-адмирал фон Руэ, командующий Высшим Военно-Космическим, не спит. Улыбается сквозь седую бородку, кивает ободряюще. Вице-адмирал в недоумении: у курсанта отличные оценки по пустотной навигации и штурманскому делу, великолепные по тактике и стратегии – явный кандидат на лейтенантский чин, но почему-то срезался на мелочи, фехтовании.
Не иначе перезанимался. Ничего, сейчас отдохнул, справится, а звездочки мы ему зубами выгрызем, мичманом не уйдет.
Еще не спит маэстро Зимин, грузный толстяк с бесчисленными подбородками, он тоже кивает, но иначе. Ему известно не хуже моего, что случайности тут ни при чем. Разве что если курсант Еремин таки сдаст – вот это будет случайность.
Плевать. Назло всем, жизни, судьбе, собственной неуклюжести сжимаю пальцы на моментально налившейся свинцовой тяжестью рукояти шпаги. У нас не ценят спортивные зубочистки – только «исторические», тяжелые шпаги, почти что мечи, затупленные из соображений гуманизма.
Дурацкая традиция. Кто выдумал, что в век космолетов и боевых лазеров офицер обязан владеть клинком, чтобы подняться на мостик? Да на большей части судов дрын даже в кабину не влезет!
«Благороднейший из умственных видов спорта, превыше шахмат, ибо первейшие в оном добродетели – сообразительность и скорость принятия решения, а цена ошибки – боль». Кто сказал? Не знаю, Зимин цитировать обожает. Поймать бы… И Зимина, и автора цитаты.
Бой начинается. Расслабляюсь. Передо мной болван. Бот. Разве я не могу с ним справиться? Хотя бы чтобы стереть сочувственную улыбочку с лица маэстро?
Терция и кварта, звон и яркие высверки стали. Отбить удар. Клинок ведет по инерции налево, а в грудь уже летит яркой рыбкой шпага бота.
Больно. Падаю.
Запах антисептика. Сижу на скамейке, отпыхиваюсь. Ждал, что Зимин подойдет. Ошибся. Смылся куда-то. Может, к лучшему. Маэстро-не маэстро, а придушил бы, как Бог свят.
Зимин не подошел. Зато фон Руэ пожаловал. Сутулый, сухонький, он переминался с ноги на ногу, будто стыдился, словно не я только что опозорился – он.
– Молодой человек, – покхекал тихо. – Сергей Афанасьевич? Это еще не конец. У вас есть еще одна переэкзаменовка. Только… Послушайте старика. Возьмите копье. Возьмете?
Я посмотрел на него – немолодого. Усталого. Забавно: труба мне. А кажется – ему.
Копьем легко работать. Копье никто не упомянет в бумагах. Помнить будут, но что память людская? Зола. Подует ветер – и нет ее.
Экзамен сдам с третьей попытки – значит, о лейтенантских звездочках придется забыть. На какое-то время. Выпущусь мичманом, вместе с раздолбаями и хулиганами. Дослужусь, что там. На какой-нибудь заштатной базе. Скажем, посадят на Чукотку, модифицированных страусов гонять. Пока сам с тоски страусом не стану.
Что делать?
Пойду на принцип, возьму шпагу, проиграю, естественно, – и прощай, патент. Предложат, конечно, остаться унтером. С возможностью снова попробовать себя на экзаменах через пару лет. Не соглашусь, уж очень больно выйдет.
Отец вздохнет, почернев лицом: учеба далась дорогой ценой. Чай, не боярский сын, привилегий нет, все зубами и когтями – с репетиторами, с зубрежкой и выкладкой до седьмого пота.
Мать обрадуется, хоть и попытается скрыть: сын не будет рисковать собой в холодной пустоте.
Работа? Найдется. Неквалифицированная. Даже на купеческую ладью без выслуги в ВКС не наймешься. А делать что иное не обучен. Кто сказал: «пока молод – времени полно»? Ушло время, растратил. Пока чему научусь – вот и жизнь кончится.
Понятно, помолвке с Энн конец. Дочь купца первой гильдии за голь перекатную не пойдет, а голь и не возьмет. У голи честь есть, девушку за собой на дно тащить не будет.
Значит, выбора нет – копье. Единственный разумный выход, такая уж эта игра.
Вот только я не разумный человек. Игр с детства терпеть не мог.
Через полчаса я уже сдал заявление в администрацию. Не буду просить милостыни. И биться головой о стену не буду. Счастливо оставаться.
…Так я считал тогда. Был доволен собственными принципами. Потом зазвонил телефон.
Энн, Анюта моя, сказала:
– Ты же понимаешь, что это значит?
– Конечно, – ответил самодовольный болван, который был я.
– Идиот, – заключила Анна Святославовна. – Прощай. Мне жаль, – и повесила трубку.
– Мне тоже, – ответил.
Отчего-то казалось очень важным ответить, пусть даже меня и не услышат.
Дальше был кабак. Какие-то девки с голыми ляжками. С кем-то подрался. Убежал от городовых, если те мне не чудились. Снова выпил – на сей раз в странной компании, по виду чистых колодников: беспутных, безумных.
И вот, оказался в «Люксембурге». Голова раскалывалась, а душа трещала по швам, казалось: вот-вот, и разорвется в лоскутки, снегом понесется по ветру в ночной пурге.
…Тихо застонала, открываясь, дверь. Тяжелые шаги отдались в хребте.
Стыдно признаться, мне было глубоко и откровенно наплевать, кто заявился по мою душу – грабители, полицейские, или местный сервис сомнительного свойства оказался неожиданно навязчив. В любом случае, добрый человек едва ли бы молча зашел в чужой запертый номер.
Как я уже заметил, в тот момент мне хотелось то ли подраться, то ли помолиться, то ли спеть. И вот, решение трилеммы преподносят на блюдечке. Может ли человек истинно благородный отринуть чужие усилия, оттолкнуть их?
Нет и нет!
Рука сама ухватила тяжелую бутылку за горлышко. Метать на звук я умел недурно – так что сначала через плечо полетел стеклянный снаряд, а потом уж я спрыгнул со стула, разворачиваясь к гостю.
Помянутый гость, редкостный толстяк, вовсе не собирался предпринимать противоракетных маневров. Разумно с его стороны – в такой-то тесноте.
Тем не менее на мгновение показалось, что силуэт его расплылся. Бутылка пролетела будто бы сквозь него и благополучно разбилась о косяк.
Впору было оплакать утрату меткости.
Я не стал этого делать.
В маэстро Зимина, фехтмейстера Вышки, часто бросали предметы – иногда по десятку за раз. Тщетно.
Сам он утверждал, что лучшей разминки для фехтовальщика нет, вызывая тем лютую зависть и самые нелепые слухи.
Люди со стороны вообще зачастую не верили, что этот неуклюжий, вечно спотыкающийся господин превращается в чокнутого хорька, стоит ему взять полуторник в левую руку и кинжал в правую.
Шепотом поговаривали, для некоторых бретеров эта ошибка стала последней.
– Василий Евгеньевич, – кивнул я. – Выпить хотите? Впрочем, теперь нечего. Могу заказать.
Вместо ответа Зимин кинул на койку какую-то бумагу. Я с легким удивлением узнал собственное заявление об уходе.
– И?.. – спросил я. – Кстати, стучаться надо. Нас, штафирок, вообще уважать требуется.
– Хрр, – Маэстро издал звук, которого постеснялась бы и беременная носорожиха. – Брось глупости, Еремин. Завтра – пересдача.
– Правда? – хмыкнул я. – На фиг пляски. Сами-то вы верите, что есть хоть шанс?
– Не зарывайся, – посоветовал Зимин. – И с копьем – не обольщайся. Вице-адмирал – идеалист.
– Чего же вы от меня хотите?
Маэстро вздохнул и тяжело бухнулся на край койки. Пожаловался нарочито:
– Я немолод. Мне было совершенно неинтересно тебя выслеживать. Зачем коммуникатор выключил?
– Переходите к делу. А то безвременно погибну, пытаясь вас вышвырнуть.
– Дурак, но с характером, – резюмировал Зимин. – Экзамен сдать хочешь?
– У вас есть способ научить меня фехтовать за ночь? – усмехнулся я.
– Нет, – неожиданно серьезно ответил фехтмейстер. – У тебя прекрасная реакция. Достаточно силы и скорости. Голова тоже недурная. Но все вместе… полный швах.
– Тогда что вы мне предлагаете? – Я искренне не понимал, о чем речь.
Не взятку же он хочет? Такое только в исторических романах бывает… или за бугром. Ну, не только, но уж точно не в главном учебном заведении космофлота.
– У меня нет такого способа. Мои, выразимся так, товарищи дело иное.
Блеснула золотом эмблема на карточке – имперский орел сжимает в когтях звездную систему. Дальняя Разведка. Ведомство боярина Кронина, человека непростого. Сам службу возглавляет, сам в Думе ее представляет – где такое видано?
Известное дело: ежели боярина до думного повышают, сдавай дела, а Кронин…
Я нахмурился, а Зимин продолжил:
– Конечно, будет цена. Технология новая, риск немалый. Служить будешь под присмотром. В обмен – гарантии: обер-лейтенантский чин сразу по выпуске; назначение на наш корабль. В случае последствий… полный пенсион вне зависимости от выслуги.
– Не тяжеловаты ли вы для Мефистофеля? Хватит искушать. Что именно вы предлагаете?
– Наложение чужого поведенческого профиля. Донор – один из лучших офицеров Империи. Воздействие слабое, на уровне подсознания. Ты не станешь кем-то другим, не беспокойся. Просто будешь чувствовать, как он поступил бы на твоем месте. «Шептун», так это называют.
Я молчал. Протиснулся к окну. Посмотрел на снежинки. И впрямь, недобрые гости приходят к таким, как я, в полночный час. Душу просят. И даже расписаться кровью не придется. Так заберут. Уже забрали.
Спросить, каким по счету буду? Так мне и ответит. Честно-честно. Отчего курсанту-расстриге предложение делают в паршивом отеле? Тем более ясно: эксперименты на людях запрещены. Боярская Дума узнает – взвоет. Да и Дальняя Разведка от ретивых сотрудников открестится. И не проговорюсь, потому душа и пропала – сам ведаю, нужны державе солдаты. Лучшие.
Не спят соседи, зарятся коршунами. Числом не отстоим, умение нужно. Будет умение – и войнам не бывать. Побоятся лезть.
Если из меня за ночь фехтовальщика сделают, то сколько асов сотворить из обычных пилотов можно? А спецназовцев из обычной контрактной шушеры?
Куда ни кинь – всюду клин выходит. Соглашусь – вроде как поощрю. Гнусно. Не соглашусь – кому-то еще собой рисковать. Подло выйдет.
Мягко стелет Василий свет Евгеньевич. Ох, мягко! Обещает много, и к долгу взывает, и на толстые обстоятельства намекнуть сумел.
Да Анюта все перед глазами стоит.
– Куда едем? – спрашиваю.
Прости, Господи, если можешь. Говорят, кто ради Тебя свою душу погубит – тот спасется. Не оставь!
– Оборудование в фургоне внизу. Там и подписку заполнишь, – кивает Зимин. – Смертник ты, брат. Уважаю.
Боюсь, чувство было не взаимным.
…На следующее утро я зачем-то схватил кроме шпаги еще и дагу. В жизни двумя клинками не махал. Но надо – и все тут.
Позвенеть со мной клинками на пробу маэстро отказался наотрез, как и впустить в зал пораньше. Так и вышел против болвана без тренировки.
Понял сразу – не сдюжу. Улыбнулся сам себе: вот номер выйдет… с гарантиями, и вообще.
Схватка продлилась меньше пяти секунд. Принял шпагу на дагу, провалился, бездарно открывая голову, вниз и вправо, почти на шпагат…
Правая рука – молодчина – сама рубанула болвана под коленки, а левая, неестественно вытянувшись, сунула острие даги под пластиковый подбородок.
Комиссия аплодировала. Только фон Руэ отчего-то хмурился. После боя он коротко бросил:
– Так на шпагах не дерутся. Это удар для меча или сабли. Скорее для двух сабель. Понятия не имею, как вам удалось удержать равновесие на ударе… Далеко пойдете. Впрочем, вы и сами знаете.
Отчего-то стало холодно. Но чувство быстро прошло.
…Анне понравились обер-лейтенантские погоны, как и орлы Дальней Разведки в петлицах. Мне понравилось воссоединение – и будет о том.
