Игорь Сотников
Апокалипсис в шляпе, заместо кролика
Тогда как для людей со стороны, как например Клава, всё это видится, как отговорки этого господина, которого явно устраивает вся эта затяжная ситуация, – дома его ждут готовые обеды и ужины, а также выглаженные брюки и рубашки, в общем, порядок в двух словах, а на стороне Лианны всё наоборот, его тут ждёт всякая беспорядочность мысли и поведения, и такое сладостное баламутство, – и он всячески затягивает разрешение этого вопроса с Лианной. Да и ситуация с Константином, где он себе щекочет нервы, определённо ему доставляет незабываемые ощущения, и очень интересна. Так что он будет до последнего оттягивать разрешение всей этой ситуации, где итог её решения не столь и очевиден.
А Лианна, как оказывается Павловна, между тем была убеждена своим спутником. Правда, не без того, чтобы немного покапризничать.
– Всё так, но мне так тяжело в последнее время. – Тяжко вздохнула Лианна Павловна.
– Крепитесь, дорогая. – Проговорил представительный господин, сжав руку Лианны своей свободной рукой и, заглянув ей в глаза. А та, как увидела Клава, ответила ему проникновенным взглядом, и Клаве стало до странной боли бесконечно жаль Константина, кого уж точно в будущем ждёт своя потеря.
А между тем, они все покинули пределы аллеи и уже двигались по пешеходной мостовой, где Клава время от времени поглядывала на часы и каждый раз, как под копирку комментировала эти свои визуальные остановки. – Ещё есть время. – И так до тех пор, пока впереди идущая парочка, как-то уж неожиданно для Клавы, – она к тому же в этот момент, в который уже раз обратилась к своим часам, – проходя мимо одного из зданий, вдруг резко поворачивает в сторону его парадного входа и прямиком туда.
И только Клава всё это обнаруживает, как они уже зашли внутрь и за ними дверь захлопнулась. А Клава теперь стоит на распутье и не знает, что дальше делать – зайти внутрь этого здания вслед за ними, или же повернуть назад и вернуться туда, откуда она сюда пришла, то есть на ту самую обычную скамейку для непосвящённых людей, где она ранее сидела, а так-то это то самое место, которое было указано на листе в принтере. Ну, или по крайне мере, с этого места открывался прямой и отличный вид на указанный в листе адрес – это был тот напротив, небольшой ресторанчик.
– Я просто загляну, и всё. – Решает Клава и вперёд к парадному входу в это здания, которое представляет собой … «Цирк лицедеев», – с некоторым недоумением читает Клава вывеску на входе в это здание. – Хм. И что это значит? – в наклоне головы в сторону посмотрев на вывеску, задалась вопросом Клава. И так и не ответив на это своё вопросительное затруднение, взялась за ручку входной двери и вперёд, чтобы заглянуть хотя бы внутрь.
И, пожалуй, хорошо, что она не поставила перед собой сверх задач, а ограничилась самым минимумом. И как только она оказалась внутри, на удивление в просторном фойе, то тут же на входе ей не дали пройти дальше, а очень вежливо и в тоже время непреклонно твёрдо встретили, а вернее встретил высокий человек в костюме типа фрака, где у него на голове был надет цилиндр, а на лице была надета маска мистера Икса. И скорей всего, этот человек во фраке и представлял собой мистера Икса. Так он напевчиво и манерно выглядел, хоть при этом и изъяснялся не речитативом, а лишь простым слогом.
– Добро пожаловать, прекрасная незнакомка. – Перегородив собой путь Клаве, улыбчато поприветствовал Клаву этот мистер Икс. А Клаве даже понравилось такое к себе обращение, и она и сама улыбнулась, и кивком поприветствовала мистера Икса.
– Чем обязаны вашему здесь появлению? – интересуется мистер Икс, не сводя своего взгляда с Клавы. А вот этот его вопрос вызывает у Клавы затруднение в ответе. Она ведь и сама не знает, чем местные постояльцы обязаны её появлению здесь. А говорить о том, что она зашла сюда вслед за одной парой, она не собирается.
– Моему любопытству. – Говорит Клава, найдя в себе компромисс.
– Понимаю. – Улыбчиво кивает головой мистер Икс. – Вот только у нас строгие правила. И мы вас дальше не можем пустить без маски. – С сожалением говорит мистер Икс.
– Но почему? – искренне удивлена Клава.
– Место обязывает. – С некоторым апломбом говорит мистер Икс. – Это всё-таки театр лицедеев, и маска на тебе, это обязательный атрибут твоего здесь присутствия.
– А я быть может зритель. – Вступает в спор Клава. А мистер Иксу смешно смотреть на такие потуги Клавы, хоть даже и зрителя, оспорить местные законы жизни.
– И что с того. – Усмехается мистер Икс. – Если даже самый отстранённый зритель не может быть сторонним наблюдателем. И как бы он не равнодушничал, он не сможет остаться в стороне от происходящих и демонстрируемых здесь событий, и он всё равно, даже в таком равнодушном качестве, будет задействован в ставящемся здесь спектакле.
– Я это обязательно учту. – С задумчивым видом сказала Клава, берясь за ручку двери. После чего она открывает дверь, делает шаг на выход, здесь оборачивается к мистеру Иксу и спрашивает его: «Так здесь всё-таки что, театр или цирк?».
– Это вам, зрителю, решать. – С неизменной улыбкой отвечает мистер Икс.
– Хорошо, я решу. – Говорит Клава и выходит вон из здания. После чего она, не задерживаясь здесь больше ни минуту, быстрым шагом и со стремлением не опоздать, следует в обратный путь. Где по пути назад, само собой, мало что примечает на своём пути, а вот когда она выходит на финишную прямую, – на парковую аллею, где в самом далеке виднеется та скамейка, на которой она пережидала время, – то тут она уже проявляет пристальное внимание ко всему впереди находящемуся и в особенности к тому, что происходит рядом со знаковой скамейкой. Впрочем, ей не стоило особенно беспокоиться – там никого не было, и скамейка в своём одиночестве поджидало её или кого другого.
Но всё-таки скамейка, это не та самая цель, к которой так спешно уже слегка, а может и нет, запаздывала Клава, вдруг с остервенением начавшая трясти часы на своей руке, которые, как только ею выяснилось, решили остановиться и перевести дух, – да когда эти чёртовы часы остановились?! – А скамейка всего лишь промежуточная точка, своего рода наблюдательный пункт, с которого Клава, заблаговременно придя к пункту назначения, вела наблюдение за тем, напротив, ресторанчиком, чей адрес и был указан на листе с принтера.
А вот теперь благодаря такому вмешательству провидения и случая вместе с ним, – а по другому и не объяснить этот фокус с часами, – Клава не просто опаздывала, а она из-за этой своей оплошности (она проявила невнимательность и не сразу заметила остановку часов) может упустить связного (всего вероятней, Ивана Павловича), кто и назначил ей эту встречу. Ну а к чему это может её и ситуацию вокруг неё привести, то Клава даже и представить себе не может.
– Вроде ничего не изменилось. – Глядя на пустынную площадку у входа в ресторанчик, ложно приободрила себя Клава, прекрасно зная, что все главные события должны произойти внутри здания ресторанчика. Куда она и направилась с упавшим сердцем и без дополнительной траты времени. Где она на пути к его входу тщательно по сторонам осматривалась, стараясь заметить в округе ресторанчика, а если точнее, то на стоящих неподалёку от его входа лавочках, явные следы чьего-то присутствия.
И надо отдать должное приметливости Клавы, ей удалось обнаружить на одной из лавочек брошенную кем-то обёртку от конфеты, которую кто-то не воспитанный и возможно, что отброс общества, раз он так себя ему противопоставляет, не соизволил докинуть до урны обёртку, а как развернул конфету, закинул её себе в рот, то обёртку от неё прямо здесь и бросил. Правда, эта не та улика, указывающая на чьё-то здесь нахождение, когда Клава на время отошла, которая её может заинтересовать, – Иван Павлович хоть и смущал её в своё время конфетами, всё-таки он не из тех, кто будет на виду у всех разбрасываться такими уликами, – а вот то, что она увидела на соседней лавочке, определённо её заинтересовало.
– А это ещё что такое? – приподняв с соседней лавочки тряпичную повязку чёрного цвета и подтянув её к себе для изучения, задалась вопросом Клава. Но ответа на свой вопрос она не получила, как бы не ощупывала и не осматривала эту повязку.
Повертев в руках повязку, Клава в итоге её оставляет на своём прежнем месте, на лавочке и направляет свой ход в ресторанчик. Войдя в который, она начинает быстро осматриваться, и к своей досаде, мало кого подходящего на роль связного там обнаруживает. Правда у неё есть надежда на то, что на роль связного как раз и подбирают таких людей, кто мало на них подходит, и тогда она не в пустую сюда пришла. Так же нельзя списывать со счетов вариант опоздания связного, и тогда ей нужно его обождать.
– Закажу чашку чая и посижу. – Решила Клава, подбирая для себя подходящий столик. Ну а как только он ею выбран, а затем занят, то вот он уже официант с приветливой улыбкой кладёт перед ней меню, и далее готов обождать её выбор. А Клава, не сводя всё это время своего взгляда с официанта, когда он приготовился расположиться обождать её выбора, задаёт ему вопрос. – Последние полчаса сюда кто-нибудь заходил?
Ну а официант ожидаемо Клавой не внёс много ясности. – В точности не могу сказать, я заходил на кухню. – Говорит официант. Но Клава настойчива и она, кивнув в зал, спрашивает его. – А по вашим гостям не можете это определить? – Официант бросает в зал подслеповатый взгляд и Клава без его ответа догадывается, что он ответит: « Не могу сказать в точности».
– Тогда мне пока что только чашку чая. – Говорит Клава. – Я рассчитываю на своего друга, когда посещаю такие заведения. Так что не обессудьте. – С улыбкой добавляет Клава.
– Понимаю. – Со знанием такого рода дел с расчетливыми девушками и расчетливыми сверх меры их молодыми, а может и нет, людьми, с улыбкой говорит официант, задерживая своим присутствием мысль Клавы. В результате чего она вынуждена поинтересоваться у официанта. – А туалет где у вас здесь?
– Там. – Махнув рукой куда-то в сторону, сказал официант, продолжая лыбиться.
– Можете меня не провожать. Я сама. – Говорит Клава, вставая из-за стола, и не дав ни одного шанса официанту себя проводить, быстренько его обходит, и с такой же поспешностью идёт в указанную им сторону. Там она без особых сложностей отыскивает нужную дамскую комнату, где на входе натыкается на двух беззаботных и беспечных молодых особ, которым дел ни до кого кроме себя нет, и они никого вокруг не замечают и делятся всем сокровенным и так просто, что в них есть, с этим окружающим миром.
Что, конечно, и местами интересно послушать, и прелюбопытно посмотреть с какой мимикой и художественностью лица выражаются и делятся собой, как частью этого мира, со всеми остальными частями мирового мироздания, эти молодые и такие искренние молодые особы, когда особенно упоминают своих неразумных парней, кто по их рассуждению, не в пример им, недалёкие, а если честно, то тупые дикари. И Клава бы с удовольствием их послушала, если бы так не была занята. Правда, не в том качестве, как можно было подумать и подумали эти две особы, визуально покрутив пальцем себе у виска, когда они отправляли взглядом Клаву в одну из кабинок. А Клаву сейчас в крайней степени волновал вопрос нахождения Ивана Павловича, который может быть уже сюда, в ресторанчик, заглядывал, а она опоздала. И зашла она в кабинку для того, чтобы ей там никто не мог помешать подумать над этим вопросом.
Да вот только ей это не дали сделать. А кто не дал, то это не трудно догадаться – эти две неумолкающие ни на минуту болтушки.
– Знаешь. – До Клавы доносится голос первой болтушки. – У меня прямо какое-то возникает дежавю, когда я вижу, как эту кабинку занимают.
– И не говори. У меня тоже. – Со своей загадкой и тревогой в голосе говорит вторая болтушка, заставляя Клаву напрячься – она сразу уразумела, в чей адрес завёлся этот, со своей загадкой разговор. И теперь нужно было выяснить, что в этой кабинке случилось такого, что это происшествие вызвало такую обуреваемость мыслями и памяти у этих беспечных подруг. И ответ на этот вопрос могут дать только они. И Клава нисколько не сомневается в том, что они всё сейчас же расскажут ей и ничего не утаят. И ей только и остаётся, как внимательно слушать. Что между тем так и случилось.
– Я после того случая страшусь занимать эту кабинку. – Очень тревожно для себя и получается, что и для Клавы, принявшейся озираться по сторонам, ища здесь какой-то подвох, говорит вторая болтушка.
– И я тоже. – Час от часу не легче Клаве от таких признаний уже со стороны первой болтушки. – Да что с этой кабинкой не так?! – начинает крепко про себя нервничать Клава, не без оснований подозревая, что тут дело совсем не в неработающем смыве. Но тогда в чём?
Но ответ на этой первостепенной для Клавы важности вопрос не звучит, и она, можно сказать, находится вся на нервах.
– А как думаешь, – звучит голос второй болтушки, – кто всё-таки тогда там находился? – с такой страшной для Клавы многозначительностью задаётся вопросом вторая болтушка, что Клава, не долго думая, но при этом соблюдая тишину и конспирацию, закрывает крышку унитаза, и для контроля за тем, кто там внутри однозначно сидит и сейчас может вылезти, всем своим весом наваливается на неё. И это ей совершенно не кажется глупостью.
Ведь когда о таких, за пределами здравого смысла вещах говорят совершенно незаинтересованные, живущие, как бог на душу положит люди, то очень сложно не поверить в то, о чём они тут уверяют. К тому же определённо глупо не беспокоиться о своей безопасности, хоть немного не подстраховавшись. А то, что в трубах канализации, бывает, что заводятся всякие жуткие гады, а потом они раз и неожиданно вылезают из унитазов и прямо тебе в то место, на котором ты на нём сидел, ничего такого не подозревая, то это что ни на есть реальность и обыденность жизни сантехников, борющихся не только с засорами в трубах, но и со всякими гадами, кого новые хозяева жизни спустили в унитаз вместе с наркотой, когда к ним неожиданно нагрянули правоохранительные органы.
Ну а спущенные в унитаз гады, нажравшись всей этой наркоты, сумели не просто выжить, а они мутировали в ещё больше и жутче страшных монстров, и начали плодиться и распространяться в этой своей новой среде обитания. А затем собой пугать ни в чём не виноватых девушек. В общем, зевать никак нельзя, находясь вот в такой кабинке, сидя верхом на унитазе.
– Мне кажется, – берёт слово первая болтушка, – но я в этом не уверена. Это ведьма. – Добавляет первая болтушка, прямо вдавливая в себя и под себя Клаву, непроизвольно и несколько невоспитанно ахнувшую тут же про себя. – Ёп ты! – А затем уже как надо: «Мама дорогая!». И на этом бы Клаве поставить точку и рвануть отсюда поскорей, но её как будто что-то тут держит, и она пошевелиться ногами не может. Они как будто одеревенели и не дают ей подняться с места. И ей приходится сидеть и слушать, что там ещё такого жуткого скажут из-за двери. А там только рады в этом плане стараться.
– Может быть. – Задумчиво говорит вторая болтушка, затем следует небольшая пауза и звучит перенаправивший все мысли Клавы вопрос.
– А ты, куда девала вручённую тебе записку? – вдруг спросила свою подругу вторая болтушка.
– Да чушь какая-то. Выкинула я её. – Говорит первая болтушка.
– А я свою оставила. – Говорит вторая болтушка.
– И зачем она тебе? – спрашивает первая болтушка.
– Ну, не знаю. Может, пригодится.
– Не пригодится. – Категорична в ответ первая болтушка. Вторая болтушка не стала спорить со своей подругой, зная, насколько та упёрта в своём не всегда и чаще чем можно это подумать, неверном мнении, а перевела разговор на кабинку, где сидела Клава.
– А может…– многозначительно недоговаривает для Клавы вторая болтушка, заставляя её напрячь все свои мысленные извилины и слух. А вот для первой болтушки эта недоговорённость своей подруги не представляет никакой загадки, и она согласно в ответ кивает, и прижав пальцем рот, тихо вступает вслед за своей подругой, выдвинувшейся в сторону знаковой кабинки, где сейчас находилась Клава, чуть ли не прижав свою голову, ушами вперёд, к двери кабинки. Откуда теперь не раздаётся ни слова, ни шума, а хлопанья дверьми об косяк она не слышала, что говорит о том, что никто отсюда не выходил, и это всё заставляет задаться вопросом: «Что там такое сейчас происходит, раз всё в одно мгновение затихло?».
И Клава со всем вот таким вопросительным недоумением в лице сидит сейчас, прижавшись ухом к дверке кабинки, и пытается своим ушным эхолотом обнаружить там, за дверью, хоть какие-то признаки жизни. – Да что здесь, в самом деле, происходит?! – задаётся про себя в недоумении вопросом Клава. – Они что, испарились? – задаётся вопросом Клава, и вдруг икрой ноги чувствует некое шорканье об неё чего-то.
Клава переводит свой взгляд от стенки кабинки на свою ногу, и вот чёрт, что она, одёрнувшись ногой, там видит – просунутый в свободное под дверное пространство листочек бумаги. Клава, застопорившись в одном положении, смотрит на этот свёрнутый вдвое листок бумаги и пытается сообразить, что всё это может значить. И видно она не слишком поспешно это делает, раз тот, кто с той стороны держал этой листочек бумаги, начал нервничать и водить листком из стороны в сторону, как бы призывая Клаву к решительным действиям, – возьми, наконец, уже.
И Клава решилась и взяла протянутый ей лист бумаги. А как только она его перехватила, то с другой стороны двери раздался спешный звук стука удаляющихся каблуков, а затем долгожданный хлопок закрывшейся двери. Но Клава на всё это уже не обращала большого внимания. Её взгляд полностью поглотила оказавшаяся в её руках записка. И тут дело не в том, что всё это выглядело странно и несколько необычно, а всё вдруг для Клавы оказалось много сложнее для понимания и драматичней.
Так, когда она перехватила эту просунутую ей записку руками, то её как будто от кончиков пальцев рук до самых нижних окончаний обожгло вначале, а затем пробило памятливым озарением. Она неожиданно увидела перед глазами записку Тёзки, которая точь-в-точь, как минимум, размерностью и качеством бумаги, выглядела как эта записка. И Клаве в голову вслед за всем этим забрались достаточно невероятные и в некотором роде странные мысли. – А нет ли здесь своей связи между этой и запиской Тёзки?
Ну а когда вот такие мысли забивают твою голову, то их выкорчевать никаким разумным способом не представляется возможным, и тут лучше предоставить Клаву самой себе наедине с запиской. На которую она с тайной надеждой смотрит и не пойми что от неё ждёт. А разворачивать её она не спешит, боясь, что её надежды не оправдаются.
Правда, вечно она тут сидеть тоже не может, и Клава, собравшись, разворачивает записку, мгновенно выхватывает из неё написанные строки, и потерявши в бледности цвет лица, роняет из рук записку. Которая, кружась, летит вниз, и в итоге на границе двери и общего помещения падает. А Клава сидит на одном месте и смотрит на записку, откуда на неё смотрит не просто фраза: «Мы знаем, кто тебе нужен», а она написана подчерком Тёзки. Что может и невероятно, но не в данном, вся на нервах случае с Клавой, находящейся сейчас в областях доверительных отношений с неизведанным и невероятным. Где места нет для разумных вещей и для всего того, что с этим связано. В общем, она, как это иногда говорится, бредит в своём желаемом воображении, но при этом не витает в облаках – она так называемый реалист среди сомнов.
– Так что же я тогда сижу! – Клава вдруг спохватывается, поднимается на ноги и, сходу открыв защёлку, резко распахивает дверки кабинки. И видимо, эта проявленная ею резкость в распахивании кабинки, вызвала собой попутные ветра, в результате чего записка была ими нагнана и выброшена за пределы видимости Клавы, которая немедленно принялась её искать. И как оказывается, бесполезно.
И Клава, как и любой человек оказавшийся в такой ситуации, растеряна и не поймёт, как так могло получится. – Да как же так. Вот только что здесь лежала. – Прямо в негодовании на вот такую реальность, где за всем нужен глаз да глаз, а иначе обязательно потеряешь то, что, казалось бы, и потеряться не может, разводит руки Клава, уже даже заглядывая туда, куда не стоило бы заглядывать. Да и не может туда занести записку. И на этом Клава заканчивает свои поиски и покидает пределы этого помещения, в котором она и так подзадержалась.
И, пожалуй, даже у официанта, не чьего ума дело, сколько она времени тратит на посещение такого рода мест, могут закрасться в голову вопросы насчёт её долгого отсутствия за своим столиком.
– Мне сразу показалась странной эта новая клиентка нашего ресторана высокой культуры. – Начнёт себе чёрт те что воображать официант, когда с него спросят, что же послужило поводом к этому невероятному происшествию, случившемуся в его смену в женском туалете. – Она, как мне уверенно думается, заранее, по приходу к нам в ресторан, уже нечто такое провокационное задумала, чтобы очернить нашу кухню. Возможно, что она из этих, как его там, активисток веганского движения, кого тошнит от одного только вида мясных блюд. – Вон так углубится в проблематику современной клиентуры официант с эффектным именем Гриша (героев нужно знать хотя бы по имени), по себе знающий, насколько проблематичны вот такие эко-клиенты – они, как и вся предметность с приставкой «эко», дорого стоит, и для них обходится.
– Так вот, она сделала интригующий заказ, всего лишь одну чашку чая, и сразу направилась к месту подготовки диверсии. – С глубокомысленным видом продолжает говорить официант Гриша, в чью смену произошла вся эта неприятность в туалете. Там произошёл прямо настоящий потоп, как вскоре специальными сантехническими службами выяснилось, из-за чьей-то диверсии – кто-то сделал в канализации засор и всё там внутри женского туалета взорвалось, раскидав во все стороны не только одни не слишком удобно озвучивать, что за запахи, а так же вместе с ними была по всем сторонам раскидана та субстанция, коя является источником возникновения всех этих зловонных, на злобу обеда или ужина запахов.
– Но почему вы ничего не предприняли? – но до чего же все журналисты наивны, задавая такие глупые вопросы. Как будто Гриша экстрасенс и может предвидеть все замышления своих клиентов. Нет, конечно, он вполне себе может предвидеть неплатежеспособность клиента, с его желанием переложить всю нагрузку по оплате заказа на его официантские плечи. Но всё же это его ежедневная и особенно по вечерам обыденность, тогда этот случай со странной клиенткой не вписывался ни в одну из категорий связки официант-клиент.
– Мы в нашем высококультурном заведении следуем принципу презумпции невиновности. – В один ответ Гриша сбивает весь норов у журналистов, неожиданно почувствовавших голод и желание на практике проверить как работает в местном ресторане этот принцип презумпции невиновности. – А принесите нам Гриша всё то, что в тот вечер заказывала эта ваша странная посетительница. – Вот с какой хитроумной подоплёкой делают заказ журналисты, решив таким образом провести журналистское расследование.
– Этот Гриша лицо заинтересованное, – перешептались за спиной Гриши журналисты, – и за его спиной стоит администрация ресторана, кто контролирует каждое его слово. Так что, чтобы вывести на чистую воду всех этих жуликов (трудно добиться от себя объективности и непредвзятости, когда голоден и при этом у тебя в кармане гуляет ветер, а здесь так вкусно и дорого кормят), придётся пожертвовать своим временем и что там у нас осталось от суточных.
После чего журналисты, кто всегда находится в гуще событий, для остроты ощущений и понимания происходящего в тот злополучный вечер, занимают тот самый столик, который в своё время занимала та странная клиентка Гриши, и начинают удивляться, а чего это ты, Гриша, глаза вылупил и не спешишь нас обслужить. Прямо ведёт себя как в тот злополучный вечер, когда Клава и вправду достаточно надолго подзадержалась в туалете, и он начал волноваться за уже остывший чай, который он ещё когда к ней на стол принёс.
Но вот появляется Клава, а для Гриши странная клиентка, и Гриша сразу по ней замечает, как она взволнована и чем-то встревожена. И хотя это не его дело лезть в сугубо личные дела своих клиентов, и это как-то не прилично спрашивать, что послужило причиной для такой деформации их лица, он дурак всё-таки не выдержал, да и спросил Клаву по её приходу к столу. – С вами всё в порядке? – Клава же, как будто наткнувшись на что-то для себя новое, изучающе смотрит на Гришу, да и спрашивает его. – А вам это действительно интересно. Или вы это спрашиваете из вежливости?
А Гриша и сам не знает, что послужило основанием для этого его вопроса. Хотя всё-таки заинтересованность присутствовала, и он не соврал ей, сказав, что ему интересно.
– Тогда, – говорит Клава, начав оглядываться по сторонам, ища там кого-то. Но видимо этого кого-то там нигде не было и она, возвращается к Грише и заканчивает свою фразу, – скажите мне…– здесь Клава вновь сбивается с мысли, затем немного тратит времени на додумывание того, что хотела сказать и, обретя для себя зацепку, довершает свой вопрос к Грише. – Вам девушки нравятся?
И вот спрашивается, как Грише реагировать на этот даже и не вопрос, а какую-то провокацию. Он что, похож на того, кому девушки не нравятся. Да никогда такому не быть и не было, чтобы они Грише не нравились. А вот сам Гриша, если быть достаточно откровенным, испытывал на себе и с трудом переносил такую в свой адрес дисфункцию со стороны всех этих девушек, отчего-то не видевших в нём для себя будущих перспектив. – А может она как раз и имела в виду мою непривлекательность для них. – Горько для себя догадался Гриша, всё же решив не признаваться полностью в этом.
– Что-то я не пойму, к чему это вы спрашиваете. – Задаётся контрвопросом Гриша.
– Я просто решила, если вам девушки интересны, то вы уж точно заметите здесь присутствие интересных девушек. – Очень мягко, со своей покорностью проговорила Клава. И Гриша оттаял и пошёл её навстречу. – К сожалению, сегодня здесь таких, кроме, конечно, вас, нет.
– Что ж, – с сожалением вздохнув, говорит Клава, – как вижу здесь меня сегодня ничего не ждёт, и я, пожалуй, пойду. – На этих словах Клава поднимается из-за стола, бросает свой взгляд на Гришу, не сводящего своего обзорного взгляда с неё и чашки чая, на какое-то время в таком положении задерживается, и не услышав от Гриши напоминаний об оплате чая, направляется на выход из этого заведения.
– И что теперь делать? – нервно вопрошает себя Клава по выходу из ресторана, оглядываясь по сторонам. – Идти домой. – После некоторого замешательства на этом месте у ресторана, где она, впрочем, не стояла на месте, а ходила из стороны в сторону, решает так дальше действовать Клава. А то, что она не сразу отправилась по указанному собой адресу, то всему виной пришедшая чуть ли не сразу мысль. – А что завтра? – вопросила себя Клава, застопорившись на месте. Где ей в момент вспомнились все события сегодняшнего дня и все те люди, кто стоял за ними. И как понимается ею, она их видеть нисколько не хочет. Но при этом если ничего кардинального не изменится, – а встреча с Иваном Павловичем как раз могла к этому привести, –то ей придётся их видеть и на них смотреть.
– Ладно, надо идти. А то у меня уже нет сил. – Тяжело вздохнув, Клава, с задумчивостью посмотрев в сторону ресторанчика, всё-таки отправляется в путь до дому. И хотя он в последнее время растерял для Клавы все те свои основные данности, которыми характеризуется свой дом, – домашность обстановки со своим уютом, ни с чем не сравнимый запах ощущаемости себя в полноте своей жизни и другие характерности, – всё-таки он пока что остаётся её домом. И Клава по приходу в него, где с недавнего времени хоть и стоит холод взаимных отношений и гуляет ветер неприкаянности, всё-таки немного успокаивается, и без передёргивания в нервную сторону готова поразмыслить над всем случившимся.
– Будет день, будет пища. – Подводит итог дня Клава, откусывая вынутый из холодильника кусок колбасы. И с этим её утверждением трудно поспорить, разве что только в деталях. Ведь, прежде чем наступил следующий день, нужно пережить ночь. А она, ни смотря на основной подход к ней со стороны человека, всё больше во сне переживающий эту часть суток, – а чего такого, во время ночи всегда темно, вот и я с закрытыми глазами провожу всё это время, – не менее в себе информативна. И как проведёшь эту часть суток, так и будешь настроен на весь день, который по-своему вторичен по отношению к ночи, которая по окончанию дня тебя в себе успокоит, дав всё накопленное за день пережить во сне (своего рода наркоз), а затем наполнит тебя новыми силами, и ты вновь готов по утру отстаивать своё право на свою отдельную мировоззренческую позицию.
В общем, Клава знала, что делала, когда по приходу домой быстро переоделась в ночнушку, а поверх для согрева накинула плед, и в таком виде вперёд, на кровать спать. – И пусть мне приснятся всё объясняющие сны. – Усыпила себя Клава этим своим напутствием.
