Игорь Вардунас
Метро 2033: Ледяной плен
По небритой щеке неожиданно скатилась слезинка, растворившаяся в складках шрама. Этого от вечно задиристого одиночки не ожидала даже Лера.
– А дойти не могу…
– Дядя Миша, вам нужно поспать, – девушка огляделась в поисках одеяла.
– Я тебе, кстати, подарок принес, – неожиданно спохватился охотник. – Вас с Ерофеичем не было, так я его на стол поставил, не ошибешься. Конечно, не ах, но тварей я из-за него знатную кучу положил! Гнезда у них там разбросаны вот такусенькие, а пушка-то у меня во-о-от такущая…
– Вам нужно отдохнуть, – терпеливо повторила Лера, укутывая мужика ворсистым клетчатым одеялом.
– Спасибо тебе, Лерка, ты настоящий мужик! – пробормотал напоследок добитый сивухой дядя Миша, отвернувшись к стенке. – Одна меня понимаешь. Валера и я. Вале-е-ерия…
Через некоторое время он уже раскатисто захрапел.
* * *
На столе, рядом с моргающей карбидкой, в стеклянной бутылке стоял он. Настоящий, живой… ЦВЕТОК. От неожиданности Лера даже перестала дышать и замерла на пороге, боясь ступить в комнату, в сумраке которой таинственно переливались розоватым светом миниатюрные ромбовидные лепестки. Выйдя из оцепенения, девушка осторожно прикрыла за собой дверь и робко подошла к столу. В спертом воздухе комнаты разливался восхитительный сладковатый аромат, источаемый бледно-желтой мохнатой сердцевиной цветка.
– А, вернулась! – выглянул из своей половины Ерофеев. – Тебя тут уже прызент дожидается.
– Как красиво! – пролепетала присевшая на краешек скрипнувшего стула девушка. – Деда, а что это?
– Вестимо, что, – усмехнулся тот, разливая по чашкам дымящийся грибной чай. – Цветок. Все честь по чести, я на радиацию проверял. Где его Батон откопал, одному богу известно. На болотах, что ли?
Лера представила себе мерцающий бескрайний ковер где-то там, на поверхности.
– А как он называется?
– Спроси чего полегче, – поставив перед девушкой кружку, Ерофеев подсел к столу. – У природы теперь другие порядки. На тюльпан или розу вроде не похож. Вот и гадай теперь, кто. Цветочек аленький!
– Аленький, – завороженно повторила Лера незнакомое слово.
– Ладно, родная. С днем рождения!
Лера и дедушка чокнулись жестянками кружек.
– Деда, а зачем к нам караван пришел?
– Дело у них к нам серьезное, – прихлебнув из кружки, нехотя ответил Ерофеев. Девчонке совершенно необязательно знать об истинных целях визита гостей.
– Еще бы, – нахмурилась Лера. – Раз они проделали такой путь.
– Да не забивай ты себе голову чужими проблемами! Пусть Совет разбирается, – Ерофеев подлил девушке еще чая. – У тебя праздник все-таки.
– Ой, совсем забыла! Смотри, что мне подарили! – Лера достала из кармана пудреницу.
Дед повертел безделушку в руках, прищурился:
– Ишь ты! Витек расстарался?
– Как же! Я его вообще сегодня не видела. Юрик где-то достал.
– Подрастает, шельмец, – хмыкнул Ерофеич и вернул Лере подарок. – Все вы теперь, как на дрожжах. Скоро своих рожать приметесь.
– Дед, я тебе уже тысячу раз говорила и еще повторю, – Лера сверкнула глазами из-под рыжей челки: – Я эту образину ушастую и за ящик патронов к себе не подпущу! Хватит об этом!
– Ну, перестань, не кипятись. Не все же тебе в девках сидеть, вон уже какая, – примирительно сказал Ерофеев и стрельнул взглядом на лежащий на столе пожеванный томик с названием «Домоводство». – Прочитала?
– Деда, ну это же такая скука! – закатив глаза, простонала девушка.
– Конечно, живность по поверхности куда интереснее гонять. Только тебе давно уже о другом думать пора: как домашнее хозяйство вести, семейный быт налаживать…
– Нет, это тебе нужно. Чтобы породниться с Боровиковым и на Совете получить право голоса. А я? Меня ты спросил? Я сама хочу решать, как мне жить!
– Поверь, так будет лучше для всех, – прихлебнув из кружки, авторитетно заявил Ерофеев. – Я знаю.
– Не знаешь! – упрямо отрезала Лера.
– Опять перечишь? – нахмурился дед.
– В угол поставь! – буркнула та.
– И штаны на коленях заштопай, – Ерофеев оглядел порванные в некоторых местах джинсы девушки. – Ходишь, как неряха.
– А мне нравится! – Лера с вызовом вскинула подбородок.
– У всех родителей дети как дети, а ты…
– Между прочим, я уже не ребенок, а ты мне – не родитель!
– Знаю, – после непродолжительной паузы пробормотал неожиданно сникший старик.
Вскочив, Лера подбежала к Ерофееву сзади и, приобняв за шею, чмокнула в щеку.
– Деда, ну прости! Само вырвалось, дура я. Завтра всю посуду перемою и уборку сделаю, вот увидишь!
Ерофеев все не поднимал взгляда, молчал.
– Быстро ты у меня выросла, – наконец покачал он головой и погладил девушку по руке.
– Неправда, – Лера зарылась носом в колючую серебристую бороду. – Я еще ма-аленький-ма-аленький лисенок.
– Ты давно уже взрослая девка, – не поднимая глаз, с грустной усмешкой отозвался тот. – И кусаешься не хуже волка.
– Р-р-р! – довольная, что деда отпустило, шутливо зарычала Лера.
– Ладно, засиделись мы чего-то… Утро вечера мудренее, – сдвинув к центру стола опустевшие кружки, Ерофеев чмокнул скинувшую калоши Леру в макушку и пошаркал на свою половину, прикрыв за собой дверь.
– Спокойной ночи, – расстегнув пуговку и тихонько звякнув короткой молнией, Лера качнула бедрами, вылезая из джинсов.
Она забралась на свой матрац и укрылась одеялом, свернулась калачиком, поджав ноги.
Опять ему нагрубила. Глупый, дурацкий язык! Но при одном упоминании о свадьбе внутри у девушки все мгновенно воспламенялось от злобы и омерзения. Она открыла глаза и, повернув голову, посмотрела на чудесный подарок одинокого охотника, который по-прежнему источал сладковатый дурманящий аромат. Устав ворочаться в бесполезных попытках уснуть, Лера вылезла из-под одеяла и подошла к столу. Диковинное растение медленно засыпало, складывая мерцающие лепестки в бутон. Лера забралась на стул и, подобрав ноги, уперлась подбородком в острые коленки. Мерцание лепестков волшебными искорками отражалось в ее глазах.
– Ты чего колобродишь, отбой два часа назад был, – в комнату заглянул Ерофеев, спросонья трущий глаза.
– Еще немного, деда, – не отрываясь от цветка, тихо попросила девушка. – Он закрылся почти.
– Насмотришься еще, – проворчал Ерофеич, пряча широкий зевок в кулак. – И так на плантации больше всех вкалываешь, вон, на лице одни глаза остались…
Большущие зеленые Лерины глаза, чуть прикрытые рыжей челкой, были предметом восхищения всей мужской половины убежища.
– Да ладно, – стушевалась девушка, но тут же, оглядев себя, заявила со всей непосредственностью юности: – Я нормально выгляжу. Не хуже других.
– Нормально, – с отеческой укоризной покачал головой снова зевнувший дед. – А ну-ка быстро спать!
В коридоре за стеной послышался неразборчивый гомон. Раздалось несколько коротких фраз, будто отдавали приказы, и дверь в комнату без стука распахнулась.
– Фу-у, чем это у вас… дезинфекцию, что ли, устроили? Да не суетись ты, Лерка, я не смотрю, – загремел с порога заспанный начальник безопасности, за спиной которого по коридору мельтешил возбужденный народ.
– Женя, в чем дело? – сразу насторожился дед.
– Птах! – мужчина оглянулся в коридор и понизил дрожавший голос. – Он их главного порешил!
Глава 2
Мать
Как это обычно и бывает, простое недоразумение, пропущенное через множество словоохотливых языков, разрослось до размеров смертоубийства. Птах действительно пробрался в отведенное гостям помещение в дальнем конце бункера, но не хотел никого убивать. Его целью был прислоненный к стене рюкзак Ежи, туго набитый морскими картами. Аккуратно сложив из них кучу прямо на полу, прикрытом стертым ковром, Птах благоговейно поднес дрожащее пламя карбидки к распечатке фрагмента Антарктики. По счастью, тот был запаян в целлофан и никак не хотел заниматься, а лишь добавлял в воздух помещения специфический привкус горелой химии. Вот на этот запах и прибежал завалившийся было спать Ежи.
Когда Ерофеев и Евгений Сергеевич прибежали к месту происшествия, дерущихся уже разняли.
– Вот, тут два деятеля свалку затеяли, – объяснил ситуацию рослый оружейник Азат, могучими руками поддерживающий за шкирки насупившихся драчунов.
Под левым глазом Ежи набухала длинная царапина, в то время как Птах обиженно размазывал по бороде и усам сочащуюся из носа кровь.
– Этот ваш юродивый пытался карты поджечь! – начальник калининградского отряда злобно ткнул в Птаха пальцем.
– Без карточек-то дорога трудная, неисповедимая, – обиженно мычал всхлипывающий старик. – Не зная пути, до цели не дойти. Нельзя плыть, нельзя!
– Да этим документам цены нет! – выкрикнул ему в лицо Ежи. – Без них мы ничего не сделаем! По морю вслепую идти – что акулам в зубы!
– Слепые, слепые, – снова утерев кровь, улыбнулся Птах. – Ионы во чреве китовом.
– От них жизни людей зависят! – брыкнулся в мертвой хватке Азата Ежи. – Жизни, понял? Слышишь, ты?!
– Перестаньте шуметь, – примирительно поднял руки Ерофеев. – И примите наши извинения. Кто ж знал-то, что Птах такое выкинет…
– Извинения! – пробурчал нахохлившийся калининградец. – Таких в изоляторах держать надо!
– Юра, распорядись, – кивнул своему помощнику Евгений Сергеевич.
Азат отпустил противников, и несколько рослых парней из местных живо скрутили старика, который и не думал сопротивляться.
– Ты, дед, извини, – сказал Ерофеев, – но нам конфликты с гостями не нужны. Придется тебе в одиночке посидеть.
– Посидит, посидит пташка в клетушке, – покорно забормотал уводимый по коридору старик. – Нахохлилась, знай, перышки чистит. Один к одному. Один к одному.
Сбежавшиеся на гвалт зеваки постепенно расходились.
– Еще раз извините, – Ерофеев посмотрел на Ежи, который отодвинул опасную карбидку подальше и бережно укладывал карты обратно в рюкзак. – Вам помочь?
– Не утруждайтесь, – через плечо буркнул тот. – На днях нужно организовать вылазку по окрестностям за необходимым для лодки. Поможете?
– Разумеется. Чем сможем…
* * *
– Вызывали? – буркнул протиснувшийся в дверь Батон, и комнату старейшин тут же наполнила кислая вонь перегара.
– Завязывал бы ты с сивухой, Мишаня.
– Чего надо, спрашиваю?
– Садись, – Ерофеев указал охотнику на стул. – Калининградская группа отправляется к разрушенной базе учебного центра за необходимым снаряжением для лодки. Нужен проводник.
– Сейчас нельзя. Тварь там какая-то в районе старого аэродрома появилась, еще не разобрался, – нехотя отозвался Батон и поскреб подернутую щетиной скулу. – Добытчики ее Матерью окрестили. Буренок да залетных мародеров за милую душу дерет. А чего, там их ферма неподалеку – вот ей и жрачка, и кров.
Животноводческую ферму Пионерска, окруженную лугами, усеянными метровыми цилиндрами тюков из травы, выбирающиеся на поверхность добытчики обходили стороной. Поползли слухи о безмозглых и свирепых курицах размером со страуса и двухголовых боровах с перекрученными телами. Но самыми опасными представителями новой живности в окрестностях фермы стали коровы. Безобидные, греющие сердце русского человека милые пятнистые буренки под воздействием неведомых ядов превратились в хищных тварей с вытянутыми мордами и пастями, усеянными несколькими рядами острых, как бритвы, зубов.
Мясо их казалось съедобным, но после нескольких отравлений и короткой вспышки непонятной сыпи у детей, от него пришлось отказаться. А из вымени у этих чудовищ, по слухам, сочилась настоящая кислота.
– Что-нибудь еще известно? Видели ее? – придвинулся начальник службы безопасности, Евгений Сергеевич.
– Крохи, – пожал плечами Батон. – Кое-кто из пришлых мужиков говаривал, что днем в окрестностях фермы хоть хороводы води да на травке нежься. Но после заката – как вымирает все разом. Идти туда можно только пьяным или если жить надоело.
– А почему Мать? Странное название…
– То-то и оно. Штука одна непонятная. Добытчики-морпехи, что в прошлом месяце к нам из бункера в юго-западной с караваном умудрились прийти, рассказывали, будто раз они к нам мимо старого самолета шкандыбали, на закате. Так вот, почудился им вдруг голос ребенка, а откуда идет – непонятно. Там ведь такие места есть – трава мне до шеи достает. И голосок-то, главное, жалобный-прежалобный, то ли плачет, то ли зовет. А потом, вроде как, женщина тихонько петь начала или рассказывать что-то. Трое на звук пошли – никто не вернулся. Хотя орали так, что пара караванщиков так на месте с обмороком и полегли, а начальник конвоя, спина в два обхвата, в штаны напустил. Может, и брешут, но поди теперь, дознайся…
– Мы тебя за этим, собственно, и позвали, – выслушав охотника, перешел на деловой тон Евгений Сергеевич. – Ты ведь у нас по мутантам спец. Мать там, или Отец – то нам, как говорится, до лампады. Дорогу к складу нужно расчистить, и как можно скорее. Калининградцы Лобачева, вроде, уломали, так что отплывают как только, так сразу.
– Принесла же нелегкая! – буркнул охотник. – Мне что, заняться больше нечем, кроме как сафари устраивать?
– Будешь заниматься тем, чем совет постановил, – сухо отрезал Ерофеев. – Или слабо? Оплата сдельная – цинк патронов. Плюс, я слышал, что у тебя вроде как выпивка закончилась…
У Батона дернулась скула, и он исподлобья посмотрел на собеседника.
– Лерке скажи, пусть через три часа у гермы меня ждет. Сегодня пойдем, – сказал он и, увидев протестующий жест Ерофеева, быстро добавил: – Сроки короткие, вдвоем больше силков расставим. Приманка ее нужна.
– Знаю, вы обычно вместе охотитесь, но сейчас-то случай особый, – сделал попытку дед. – Да у нее и свадьба скоро, ты же знаешь.
– Вот по-особенному учить и буду, а то что-то она у меня на буренках расслабилась. Чем больше зверина, тем больше опыта, – Батон поднялся, и подлатанный скотчем пластиковый стул с облегчением скрипнул. – Надо ведь будет на кого-то все оставлять, когда… если…
– Если хоть один волос, – в какой уже раз пригрозил Ерофеев, прекрасно зная, что девчонка ни с кем из местных не была в такой безопасности, как в компании охотника, – то я тебя…
– Что, по щам надаешь? – поддерживая давно заведенную игру, беззлобно ухмыльнулся тот, прикрывая за собой дверь. – Милости прошу – только, смотри, не нахлебайся.
– Одна она у меня, Миша.
– У меня тоже…
По обыкновению проигравший в перепалке Ерофеев растерянно посмотрел на Евгения Сергеевича. Тот молчал, задумчиво шевеля усами.
В остающееся после работы на грибной плантации время Лера любила возиться на кухне, готовя наживку для силков Батона. Охотник с малых лет брал смекалистую и быстро учившуюся девчонку с собой на поверхность, упрямо отклоняя кандидатуры парней-подмастерий. Со временем черствый смурной одиночка крепко привязался к помощнице, да и Лерка явно тянулась к нему. Ерофеев поначалу дергался, но, увидев, что Батон ей то ли вместо отца, то ли вместо старшего брата, махнул рукой.
Лера и Батон – хрупкая девчонка и изуродованный великан-охотник – были чем-то неуловимо друг на друга похожи и странным образом друг друга дополняли. Может быть, оттого, что оба были сиротами – две потерявшие семью, в одночасье замкнувшиеся в себе души, неосознанно тянущиеся друг к другу…
Ерофеев понимал: сам он отца Лерке не заменит – ни по возрасту, ни по авторитету, ни по отношению. А вот у Батона получится… Получается. А угрюмый здоровяк, навсегда разлученный Катастрофой со своей семьей, видит, наверное, в девчонке своего собственного ребенка… Если бы тот остался жив, если бы мог вырасти, был бы как раз Лериным ровесником.
Нелюдимого и сильно пьющего Батона в убежище терпели только за одно – редкостное умение разбираться с хищными тварями с поверхности. Нет-нет, кто-то из благодарных обитателей бункера совал ему под матрац пару патронов, пока Батон был в очередной отлучке, а иные и шкалика сивухи не жалели. Ясно ведь, что жизнь у мужика не сахар – каждый день в одиночку с чудовищами воевать. Мишу костерили, побаивались, но уважали и берегли.
Но только по силам ли и ему та тварь, что завелась теперь в окрестностях?
* * *
Когда в назначенный час экипированная Лера топталась у преграждающих выход на поверхность гермоворот и привычно налаживала дыхание в заранее натянутом душном респираторе, кто-то осторожно потрогал ее за локоток.
– Возьми, возьми, горлица, – ласково забормотал улыбающийся Птах, вкладывая в ладонь девушки странную изогнутую костяшку. – Счастье тебе дедушка принес.
Долго держать под замком безобидного и уютного старца, к которому все жители убежища давно привыкли, Ерофееву не позволила совесть. Показательные меры приняли, и будет.
– Что это? – Лера с любопытством повертела странный подарок.
– Повстречалась Птаху в странствиях девица с младенцем. Доброго человека горьким плачем звала, – с охотой принялся объяснять старик в своей непонятной манере. – И пришел к ней добрый человек, и говорили они с восхода и до заката солнышка. И не мешали им ни птицы небесные, ни твари земные, но попрятались да беседу слушали.
– Ничего не понимаю, – растерявшись, выдавила кислую улыбку Лера. – Вы сейчас о ком?
– Принеси его матушке, – заковылял прочь блаженный, заметив подходящего дядю Мишу. – Потеряла его, сердешная, а ты вот верни. Скажи, Птах передал. И поклонись, поклонись девице с младенцем…
– Что, очередные побасенки? – кивнул в сторону ковыляющего прочь Птаха появившийся дядя Миша, и Лера поспешно спрятала странный подарок в карман «химзы».
– Как всегда, – в последний раз проверяя снаряжение, девушка подтянула лямку рюкзака. – Вы же знаете.
– И откуда они только в его голове берутся? – фыркнул Батон, натягивая на голову противогаз. – Ну что, готова?
Лера кивнула.
– Тогда пошли, – двупалой перчаткой дядя Миша махнул караулившей герму охраннику. – Открывай!
Под потолком что-то глухо лязгнуло, и массивные створки с надсадным скрежетом стали неторопливо расползаться в стороны. Стоявшая рядом с охотником девушка вновь ощутила томительное покалывание в груди, с которым за последние восемь лет успела свыкнуться, но так и не сумела побороть. Это был первобытный восторг, смешанный со страхом только вкусившего азарт охоты молодого хищника, в очередной раз вынужденного против воли ступать на территорию врага. Легкомысленный вызов миру, давным-давно ставшему чужим.
Они выходили на поверхность.
* * *
– Ты зачем деду про выпивку наболтала? – угрюмо просипел в фильтры противогаза Батон, наблюдая, как Лера осторожно раскладывает приманку в центре замаскированного губчатым лиловым мхом самодельного капкана. – Вон тот кусок наверх подтяни, аппетитнее выглядит.
– Сейчас-сейчас, – громко шмыгнула носом пытающаяся сосредоточиться девушка. Он сильно зачесался, но надетая на лицо маска не позволяла исполнить сиюминутную прихоть не вовремя раскапризничавшегося организма. Вдобавок аппетитное сырое мясо привлекло к себе полчища возбужденно жужжащих болотных обитателей, так и норовящих облепить стекло респиратора. – Блин, мухи мешают!
– А ты не суетись, не на свидании, – в обычной своей манере неторопливо напутствовал ее опустившийся на колено Батон. – Спокойнее. Сюда вот. Педальку им прикрой, только не дави сильно… Не сильно, сказал! Кисти отрубит – чего делать станешь? Культями в барабаны бить? Вот так, добро.
– Вы прекрасно знаете, что вам нельзя столько пить, – ободренная похвалой, решилась ответить девушка, продолжая работать.
– Ишь ты, в няньки записалась? Подругам своим нотации читай, – беззлобно огрызнулся Батон и тут же прикрикнул на зазевавшуюся напарницу: – Вот здесь пропустила… Не халтурь! Так, первое правило охотника?
– Никогда не теряй бдительность, – тоном ученика, вызубрившего урок, послушно ответила Лера, продолжая привычно месить окровавленное мясо. – Иначе…
– …сожрут, – в тон ей наставительно закончил охотник. – Каждый раз, когда на поверхности, повторяй это себе, как молитву! Глядишь, и не сожрут тогда.
– Да знаю! Выучила! – девушка подняла голову, и Батон увидел, как за поцарапанным моностеклом респиратора блеснули ее глаза. – Вы тему-то не меняйте.
– Тебе какое дело? Своими проблемами голову забивай! А если выпивку перестанут носить – выпорю, усекла? – с этими словами Батон легонько постучал пальцем в перчатке по стеклу Лериного респиратора.
– Не имеете права! – мгновенно нашлась та. – Вы, дядя Миша, мне не родственник!
– Зато учитель, – приглушенно хмыкнул наставник. – Так что, считай, у нас с твоим дедом воспитательные обязанности пополам. Да и далась тебе моя выпивка!
– Мне просто обидно, что вы совсем себя не уважаете. – Вытерев перчатки о траву, Лера встала с колен и закинула на плечо рюкзак. Охотник остался сидеть рядом с полупустым ведром для приманки. – Вы ведь хороший человек, столько всего знаете, умеете, а как выпьете – в тюфяка превращаетесь. Над вами же смеются все… А вы и не слышите.
– Много ты о жизни знаешь, пигалица… – отмахнулся Батон и некоторое время молчал, тупо смотря перед собой, словно о чем-то задумавшись. Под непроницаемой маской противогаза Лера не могла видеть выражение его лица.
– Хорошо тебе рассуждать, – наконец тихо пробормотал охотник. – Остался я бобылем, вот и озверел совсем. А выпивка… с ней забыться можно, хоть на время. Все не так тоскливо…
– Вы сильный. Вам это не нужно, – твердо ответила девушка, поднимая с земли ведро. – Пойдемте, а то солнце садится.
Старая-престарая башня из красного кирпича, стоявшая у КПП учебного центра неподалеку от изувеченного собирателями цветных металлов еще до войны самолета, покосилась и казалась гигантским воткнутым в снег окурком.
– Привал! – объявил Батон.
Они устроились с подветренной стороны на самом верху, откуда, сквозь лишенные стекол проемы, далеко просматривалась окружающая местность: сметенные корпуса центра, заболоченные пустыри, и сам самолет… Какой-то из первых реактивных перехватчиков, оставленный после расформирования аэродрома. Охотник стянул противогаз со взмыленного лица и, перехватив встревоженный Леркин взгляд, усмехнулся:
– Да не бойся ты, чисто тут. В малых количествах ничего. А подкрепиться надо: кто знает, что за чудо-юдо к нам пожаловало? Может, до самого утра просидим.
До утра – на поверхности!? Девушка поежилась.
– Не боись, – подбодрил копающийся в рюкзаке охотник. – Думаю, быстрее управимся. Местная живность под вечер не особо-то кочевряжится, значит, неподалеку она, родимая.
Лера неохотно избавилась от респиратора, с опаской и с облегчением вдыхая сырой, наполненный густыми ароматами неведомых растений болотный воздух, и снова спрятала собранные в хвост волосы под вязаной шапкой с затертым словом, составленным из четырех букв, складывающихся в странное слово «ИIKE».
Отчего-то Лера была абсолютно уверена, что это имя. А что еще можно написать на одежде, кроме имени её обладателя? Если потеряется, все будут знать, кому её вернуть. Вот только никого с именем Ника среди обитателей убежища Лера вспомнить не могла. А может, это Ник? Сокращенное от «Никита» или «Николай»? Интересно, что стало с хозяином этой шапки? Кем он был и почему написал свое сокращенное имя ла-тин-ски-ми буквами – так их назвал подслеповатый заведующий скудной и неумолимо чахнувшей библиотеки. Наверняка чтобы перед девчонками выпендриться, зачем же еще. Когда Лера спрашивала об этом деда, тот только непонятно усмехался в бороду, что её страшно бесило. Она терпеть не могла загадок.
В прежние вылазки они никогда не задерживались наверху дольше нескольких часов. Но тогда и добыча была попроще. Лере было не по себе. Вдобавок сильно давил на нервы жалобный скулеж детеныша буренки, которого Батон поместил в центре самой большой западни, на равных удалениях от которой они замаскировали силки поменьше.
Растерянно топтавшееся у пятисоткилограммовой туши самки, из которой с костями был вырван бок, существо, не пуганное людьми, доверчиво пошло на зов охотника и тут же жалобно замычало, пока Батон хладнокровно перерезал сухожилия на тоненьких ногах. Лере было жалко малыша, но перечить старшему она не посмела. Раз для дела, значит, надо.
– А это что такое? – спросила она, оглядывая хрустящие под подошвами маленькие белые кусочки, напоминавшие отточенные водой камешки, в изобилии разбросанные по широкой смотровой площадке маяка.
– Мало ли чего за двадцать лет накопилось, – пожал плечами Батон. – Не бери в голову.
Алый диск солнца, тускнея, катился за горизонт, и по остывающей земле извивающимися узловатыми пальцами медленно поползли первые тени, растворяясь в наступающих сумерках. С интересом оглядывая незнакомую местность вокруг маяка, в окрестностях которого она была впервые, Лера заметила переливающуюся розоватым свечением цветущую лужайку, примыкавшую к плотной стене травы, из зарослей которой доносились вопли невидимой приманки.
– Вы мне отсюда цветок принесли? – поинтересовалась она у наставника, когда они устроились на краю площадки, свесив ноги.
– Ага, – Батон ухмыльнулся, с наслаждением почесывая запревший под противогазом, слегка посеребренный ежик волос. – Не завял еще?
– Пока стоит. Спасибо. Мне такого никто никогда не дарил.
– На здоровье. А что жених? Не балует? Мы раньше своим девчонкам их целыми охапками таскали: хризантемы, тюльпаны, ландыши… розы, разумеется…
Девушка не ответила. Прекрасно зная, да и, чего уж там, разделяя отношение напарницы к предстоявшему «торжеству», охотник не стал продолжать. В душе он здорово ревновал Леру к неожиданно замаячившему на горизонте семейному быту, страшась потерять единственного оставшегося человека, который слушал его, доверял и… по-своему любил. По крайней мере, Батон сильно на это надеялся.
– Ты чего грызешь-то? – меняя тему, поинтересовался он, когда Лера достала из своего рюкзака маленький мешочек и, как зверек, аппетитно захрустела сморщенными белыми палочками.
– Грибов насушила. Хотите? – спохватилась девушка и протянула охотнику мешочек.
– Не-е, у меня своя пайка, – отмахнулся тот и стал расшнуровывать рюкзак. – Сколько лет прошло, мир разрушили, повыродились совсем, а вам, молодежи, все бы чем-то хрустеть.
– Это плохо? – поперхнувшись грибом, растерялась Лера.
– Нет, – улыбнулся дядя Миша. – Видимо, вы это друг другу по генокоду передаете. Была до войны штука такая, чипсы называлась. Ее из сушеного картофеля делали… Ну, помнишь пару недель назад на плантации три кило клубней вырастили, мячики такие коричневые… Во-во! Димка мой тоже эту отраву шибко любил. Выпросит у матери этих… лейсов… и хрустит в своей комнате, как хомяк, да «колой» заливает. И добавки были разные – с луком, беконом, сыром. А как начнешь читать, что в них понамешано, так таблицу Менделеева зараз и выучишь. Молодежь!
– А вы как будто молодым не были никогда!
– Не знаю… Мне иногда кажется, что и вправду не был… – глухо ответил охотник, разворачивая тряпицу, в которую был аккуратно завернут его ужин.
– А почему вы в пекарне просите, чтобы хлеб был всегда такой формы? – поспешила перевести разговор на другую тему Лера.
– Ностальгия. Батон столичный. Нарезной, – разломив выпечку пополам, промычал набитым ртом Батон. – Двадцать семь рублей сорок копеек. Перед войной подорожал, правда. Сейчас-то это все не то, суррогаты. Помню, у нас в соседнем районе пекарня была, там же и продавали. Так пока дойдешь, от одного запаха с ума сойти было можно. А хлеб-то какой! Кирпич «дарницкого» в руках сожмешь, а он распрямляется. Медленно-медленно. А если на него сверху маслица, да килечки. Или под Новый год икоркой присыпать, м-м-м! В общем, батон – лучшее достижение человечества.
Грызущая гриб Лера улыбнулась, наблюдая, как дядя Миша даже зажмурился от воспоминаний. Вкус у местного печива был не ах. Слепленное из кислого теста, замешанное на грибах и щепотке водянистых злаков неопределенного сорта, оно и хлебом-то именовалось только все из той же ностальгии.
– Симфонь, однозначно! – кивнул охотник, снова с аппетитом вгрызаясь в пористую сдобу.
Неожиданно что-то вспомнив, он запустил пятерню в рюкзак, доставая оттуда помятую банку консервов без этикетки.
– Будешь?
– Опять со-ба-чьи? – Лера брезгливо наморщила носик, вспомнив название хвостато-лохматого животного, которое когда-то видела на картинке. – Бе-е-е! Как это вообще есть можно?
– Ну, извините. Тоже мне, привереда нашлась. Для животных, между прочим, некоторые комбинаты жраку только из лучших продуктов делали.
– Вот именно – некоторые. Фу!
– А для меня мелочь, а приятно, – охотник невозмутимо подкинул банку в руке. – В теперешние времена жировать не приходится, а тут – какое-никакое мясо. Ха! Раньше животину кормили, а теперь сами с удовольствием лопаем!
– Говорите за себя, – Лера брезгливо повела плечами.
– Я и говорю, – невозмутимо согласился Батон, но банку в рюкзак все-таки спрятал. – Очень даже ничего, особенно если по хлебушку размазать.
– Почему вы его так сильно любите?
– Знаешь, как на Руси в старину говаривали: «Хлеб – всему голова».
– В смысле? – покончив с очередным корешком, Лера облизнула кончик большого пальца.
– Хлеб на стол, так и стол престол, а хлеба ни куска – и стол – доска, – замысловато ответил Батон и усмехнулся, увидев округлившиеся глаза девушки. – Пословица такая. Никуда нам, славянам, без него. Даже сейчас вон мастерим потихоньку.
Лера за это и любила дядю Мишу. За странные и замысловатые словечки, за умение вкусно рассказывать. С ним всегда было интересно.
– А вот…
– Тихо, – неожиданно шикнул охотник, подняв руку и перестав жевать.
– Я ничего не слышу, – через несколько мгновений, проведенных в тягучей вечерней тишине, все-таки решилась прошептать Лера.
– То-то и оно. Подранок наш замолчал чего-то, – отложив еду, Батон приник к прицелу винтовки.
Сообразив, что башню действительно окружила тягучая вечерняя тишина, Лера кинула недоеденный гриб в мешочек и поспешно спрятала его в рюкзаке.
– Что он там, дуба дал, что ли? – бормотал не отрывающийся от окуляра Батон, медленно шаря по расстилающимся зарослям травы стволом СВД. – Я ж только жилы подрезал…
– Видите его? – чувствуя, как внизу живота все привычно сжимается в преддверии охоты, прошептала девушка.
– Не-а. Трава высоченная. Или сбежал? В старину волки, пойманные в капкан, даже лапы себе отгрызали, так жить хотелось. Но мы бы услышали тогда. Слушай, ты посиди, я на разведку схожу.
– Я боюсь! – засуетилась девушка. – Можно с вами?
– Сиди, говорю. Ствол взяла?
– Конечно, – Лера проверила кобуру на бедре, в которой дожидался своего часа старенький «макаров».
– В случае чего дашь одиночный. Только в окно стреляй. Я быстро, – охотник напялил противогаз и, перехватив винтовку, застучал сапогами, быстро спускаясь по лестнице.
Оставшись одна, Лера испуганным зверьком вжалась в стену, сжимая в руке вытащенный из кобуры пистолет. Вскоре она услышала, как внизу скрипнула дверь.
Ступив на влажную землю, Батон скинул винтовку с плеча и медленно пошел к тому месту, где был оставлен подранок, фалдами плаща стряхивая на землю обильную пыльцу с мерцающих бутонов цветов. Вокруг царила напряженная тишина. Лишь изредка чавкала упруго проминающаяся под подошвами сырая болотистая земля. Через несколько метров, раздвинув стволом винтовки высокие побеги, Батон вступил в заросли травы.
