Игорь Викторович Бажан
30 лет до нашей встречи
Глава 1. Икра
На балкон, сквозь листья мокрого после дождя орешника, заглядывает шикарное лето. Я пялюсь на «ковер» на стене – они висели у каждого в комнатах, плюшевые, с оленями.
Точно помню, вчера был мой день рождение – мне ровно 3 года и первая, отчетливо запомнившаяся моя мысль:
– Мне три года, и что я за эти три года сделала в мире?
Бред, но, ни разу в жизни, столь глобальный вопрос не прилетал больше в мою бедовую головушку.
4 года…
–Ой, ой, ой… Мамаша, да как же Вы допустили подобное! А еще медик в санатории, да еще и именно этой туберкулезной направленности – сапожник без сапог! – врачиха распинала и без того бордово-красную и сопливо-зареванную маму.
5 лет…
– Да как же так можно! Срочно менять климат, ей Кавказ противопоказан – категорически! Она год уже в санатории, но лечение только стабилизировало ее состояние. Икру каждый день даете?
Икра… буэ… черная, блестящая, в трехлитровой банке, каждый обед под наблюдением 40 пар глаз таких же, как и я туберкулезников, я ем ее ложкой в присутствии моей матери в общей столовой.
Она работала в этом же санатории секретарем-делопроизводителем. Уж откуда и на какие средства мои родители это чудо в банке достали – история пойдет дальше. А вот чувство стыда, что я «жру» икру и моя мама меня ею пичкает – ненавистно мне до сих пор.
Вердикт лечащего врача – срочно менять климат. Первый вариант – сухой, жаркий, пустынный Узбекистан или второй вариант – морозный, сухой Север. И я, исхудавшая до вида голодной глисты в скафандре, вечно кхекающая немочь, с кругами под глазами, которая упорно не желает жрать.
Думаете легко было родителям решиться уехать из так недавно полученной 3-х комнатной шикарной квартиры с двумя детьми? Думаете сразу? Ога! И счас!
Я позже узнала, откуда появилось то «чудо в банке». Отец с двумя друзьями залезли в государственный питомник саженцев Госфонда, в соседнем колхозе. И украли более 100 штук. Каждый саженец по 100 рублей и это не нынешние деньги, а оклад хорошего инженера. Грозило каждому по 10 лет с конфискацией имущества. А деньги и были нужны на эту проклятую черную икру для меня.
Все это я слышала из туалета, когда подслушивала, как мать разоряется на отца и судорожно звонит дядьке (Владимиру Ивановичу), просит спасти отца от суда. Я о нем ранее и не знала, и думала, что баб Тоня и вовсе была одним ребенком в семье, моя бабуленька. А мама все продолжала умолять дядьку, и его раскатистый баритон я слышала даже сквозь тонюсенькую стену:
Танюша, ну ты же знаешь я не всесильный (врал, министр юстиции, стервец!), я, конечно, нажму куда надо и помогу, но лучше будет если муж твой исчезнет на пару-тройку лет. Как куда? Да чем дальше – тем лучше.
Глава 2. Папа
А жрала я только у папы. Грудь мамы я выплюнула примерно в 4 месяца, после того как у меня вылечили первое воспаление легких, подхваченное мной прямо в родовом зале – по жаркому лету. Жарко было акушеру – окошечко открыли… А меня оставили на сквозняке… Что? Бывает, и не только такое бывает.
Перестала я брать грудь совсем. Вот чем кормить 4-месячную дитенку в 75 году? В наличии – козье молоко, коровье, смесь «Малютка» была в диком дефиците… А что делать если стеклянных бутылок не было, да что там бутылок – не было латексных пустышек. Но у нас – была, мама с работы принесла (подарили) и ее я ни в какую – тьфу и нафиг…
Мать билась в тихой истерике и поднимала всех знакомых медиков на уши, как и чем кормить и как? Это сейчас есть смеси, баночки, безлактозные, безглютеновые да и еще бог знает какие прибамбасы. Но не тогда.
Тюря… Знаете о такой еде для младенцев? Я вот тоже нет. А пришлось узнать от отца, когда он, придя после суток, увидел в холодильнике молоко, налитое в его большую кобальтовую кружку. В такой обычно мама ему оставляла либо бульон, либо магазинное молоко из бутылки. Он, деловито покрошив в кружку сухари и посыпав их сахаром, смачно наворачивал на кухне.
– Все! Я не могу так, Вов! Она орет и орет как резанная и ничего не ест. Я ее ненавижу, забери ее хоть на полчаса, – и, всучив меня к отцу, мама вылетела из квартиры куда глаза глядят.
– Ну, чо, доча! Будем есть? – весело улыбаясь и шевеля шикарными усами, спросил у меня папа, – у меня не забалуешь! Вон, смотрю, сухарь с усов стащила, значит и «тюрю» будешь!
В ход пошла марля, пережеванный отцом сухарь, вымоченный в молоке из кружки и веселый хохот папы, который периодически опуская в молоко мешочек с сухарем, умудрился накормить меня до «отвального» состояния и засыпания прям с этой тюрей во рту.
– Вов, а где ты молоко-то взял?
– Ну как где, вот тут, в своей кружке, – продолжая меня держать на руках и допивая последний глоток.
– Молока я сегодня и не покупала, я только цедилась… ой!
– Чего теперь ойкать-то? Вкусное было… сладенькое, чего ей не нравится? А чем и как кормить завтра – поняла? Вот так и делай – пожевала, свернула мешочек и в молоко.
Как-бы не так! После первой тюри мамы я упорно не желала вторую. Ни с молоком, ни без него и даже из тяжело добытой стеклянной бутылки с соской, проколотой шилом – никак. Орала диким криком, до тех пор, пока отец не пожевал сам.
– Вот и будешь ее «жевками» своими кормить, ни у меня, ни у тещи она тюрю не берет.
Вот так и кормил, почти до 3 лет, что поделать, он жует, а я вытаскиваю. Поэтому мама и звала «папина дочка», мало того, что хотел, так и сделал дочь, мало того, что назвал сам, так еще и сам выкормил с самых первых моих дней.
До злополучной этой икры.
После разговора с Владимиром Ивановичем было все же принято решение – папа едет на Север. На вахту. На 15 дней в месяц – по вахте. А мама остается на Кавказе со мной и братом до того момента, пока папе не дадут семейного общежития. Но все оказалось еще интересней.
Глава 3. Бананы
Ммммм…. Вахтовик – это папа, который привозит на Кавказ бананы! В три года я была в этом уверена, а еще голландское масло несоленое, тоненькие крекеры, в коричневых банках с оранжевыми крышечками порошок «Меринды»… И еще много всяких «дефиСитных» вещей, как говорила бабушка Тоня!
80-е года, голодные года. Но папу вроде больше никто не искал, а икрой меня вроде как не пичкали. И он, приехав в этот раз, изрек:
– Все, мать, вперед и с песней! Собирай добро и дочу, и ко мне, я квартиру получил.
И понеслось! Квартиру мамину трешку на бронь, уволиться, брата младшего пока к бабуленьке Тоне. И мы прилетели.
Мама моя ж дорогая! Как же тут холодно-то! И темно. Спать хочется неимоверно, собаки лают, а бананы есть? – вот что у ребенка главное – бананы…)))
– Вов, я все понимаю, полгода тут один, ну ты бы хоть тапки женские убрал бы куда? Я все же жена тебе.
– Танюш, ну так это квартира с подселением – общага семейная…
И понеслась мамина площадная брань в 2 часа ночи – куда ты меня, сука, привез, я не хочу, я хочу в свою 3-х комнатную, бабы тут всякие у него…
И тут как гаркнуло:
– Молчать! Мне на работу в 6.00 утра, а ты тут воешь, рот прикрыла и пошла картоху чистить – Вовке по разнарядке выписал – у мамы челюсть упала на пол, подобрала – осмотрела ЭТО и молча пошла.
Сосед, армянин 120 кг весу 2 метра росту и жена – божий одуванчик-Дюймовочка рядом.
– Здравствуйте, только вы ее прям сейчас почистите и сварите лучше всю, сетку, там всего килограмм 15-20, а то она на утро вонять будет – померзла. Дюймовочка интеллигентно зевнула, прикрыв рот тыльной стороной руки, и ушла спать к себе.
А на утро была ОНА – вареная мерзлая нечто, с привкусом непонятно чего – но зато полный холодильник и ели мы ее – долго. Обжаривали в масле, делали пюре, суп, пока маме не надоело, и она ее не спустила все в унитаз. Большей в жизни гадости я не ела…
А бананы? Да… бананы были, вот только мне их ночью не дали – они лежали под кроватью и были зеленые. Своровав один, впилась зубами…ииии… о боже, они же мерзкие! Ввяжут во рту как черемуха и жесткие. Зуб остался в зеленом банане. Выпал. Первый.
С работай для женщин на Севере тогда было не ахти. Почта, детский сад, «поварешкой» (повар по вахтовому методу), или фельдшер. На фельдшера мама не доросла – не доучилась, «поварешкой» не захотела, а мне до школы полтора года. Родственников нет, очередь на детский сад на пару лет вперед.
Ну что поделать – мед образование в помощь! Нянечка в группу «малышни» от 1.5 до 2-х требовалась всегда… Ведь те, кто отработает – без очереди могут своих детей отдать в сад, правда не сразу, а после испытательного срока – если раньше не сбегут. Вот она и «побежала вприпрыжку» – лишь бы не сидеть на месте.
Глава 4. Соседи
И аля, улю… я сидела целый день в комнате одна. Дюймовочка, как оказалась, была “музычкой”, учила детей музыке на дому, поэтому весь день разыгрывались гаммы. Было настолько скучно под них, что я нашла старую металлическую расческу для начесов и засунула ее в розетку… Бабах… ох уж это «липездричество»! Знатно искры полетели из моих глаз. И мне прилетело – подзатыльник от Дюймовочки. Чтобы не мешала и не лезла куда не следует.
Поэтому вечером родителями было решено оставлять меня соседям – пенсионерам рядом на площадке. Ну как, пенсионерам, тете Анне лет 50 и дяде Мише лет 55-ти. Уж не знаю почему, но дядя Миша, был всегда дома, он был лыс как коленка. А тетя Аня, худая болезненная женщина, то работала, то была в больнице или на курорте. Поэтому чаше всего я оставалась один на один с дядей Мишей.
У них было интересно, дядя Миша увлекался съемкой на камеру «Аврора» – 215, на столе всегда стояла вазочка с конфетами, которую я непременно опустошала. А дядя Миша обычно ходил и снимал меня камерой, как я их ем, приговаривая:
– Кушай, я маме ничего не скажу, а мне потренироваться в съемке надо.
А еще папа привел Мишку Лысого, неее… не настоящего, это у него фамилия такая, а сам он дядька прикольный, называть себя просил, именно так как есть, по фамилии. Он с Киева был, ранее работал учителем математики, жена была и трое детей, пока не развелись. Как рассказывала мама (я снова подслушивала), он жену «застукал» с его же отцом, потому и развелся, уехал «на Севера», за длинным рублем.
Вот с ним действительно было интересно – Мишка-Лысый научил меня ЧИТАТЬ и писать! В 5 лет, за один день! Методика была настолько проста, что к концу вечера я уже могла кривовастенькими буковками записать классически целую фразу – «Мама моет раму». Моей радости не было предела, я научилась читать, ведь от прошлого жильца осталось две огромные стопы книг под самый потолок. А мама хотела их выкинуть.
Книг было много – Чехов, Карамзин, Толстой, Лесков, куча справочников по физике и механике с огромным количеством таблиц, астрономия и горное бурение, в самом низу лежали непонятные листочки, как будто вырванные из книг и сшитые между собой.
– Самиздат, кажись, – прокомментировал, глядя строго на них сосед Армянин.
А тут и новый год на носу, папа забрал меня на загадочную «буровую» в «балок» (рабочий вагончик) за елкой. Я вся такая красивая, в бабушки Ксенином пуховом платке крест на крест и в валенках, с топором топаю по снегу за отцом. И вдруг вижу – озеро дымится, а на улице – минус 35. И так мне захотелось воды попить, что я жадно пила как не в себя из ладошек эту водичку с плавающей шугой.
Шуга – это льдинки, а озерцо – местный незамерзающий глубоководно-залегающий ручей, а дымок – это мороз, испаряющий влагу с поверхности и создающий ту самую быстро-замерзающую шугу. А я разгоряченная и хотела пить.
Очнулась я в балке, сверху на меня смотрели тетки в купальниках с картинок прикрепленных к потолку. И чего они там делали, на потолке… Наверно, что бы на них было лежа приятно смотреть лежа. Ооооо, а вот одна виноград ест – проносились у меня мысли в голове.
– Танюш, я не знаю, она уже 6 часов без сознания, да, вызвал вертолет. И на всякий случай узнавай, где взять цинковый гроб, ведь у нас на Большую землю только в цинковых и самолетах хоронить отправляют – это папа по рации так маму успокаивал, – конец связи.
Глава 5. Опасная грань
И вот тут я услышала слова бабушки Ксени (папиной мамы):
– Внуча, рано тебе, не выполнила ты свое предназначения – от судьбы не уйдешь, даже туда не уйдешь, поверь.
Ох, я испугалась! Ведь баб Ксеня-то живет на Кавказе! А я на Севере и в голове сумбур и неразбериха в картинках…
Роза, жара, автобус, мужчина насилует падчерицу, девочка напротив голодная и хочет есть, парнишка вспоминает как с местной «давалкой» в подвале трахался, собака знает, где она откопает кость, женщина едет с аборта… Людей вокруг столько… Стоп! Что это? Ведь я это все «слышала и видела» очень давно…
Вихрем ворвались как будто «мои-не мои» воспоминания, чужие чувства и образы запахи, чужие желания, порой очень отвратительные, особенно у мужчин. Вижу себя стоящей где-то в районе пояса у взрослых в переполненном автобусе и мне плохо, кружится от всего этого многообразия голова.
– Мам, ну мам, мамочка, подними меня на ручки, мне жарко и плохо.
– Все, стой, мне тоже жарко.
Я «вижу» как мужчина рядом думает: «Какая возможность, ведь меня никто не увидит в этой толпучке, как хочется… и малявка эта как по заказу… прям сейчас хочется взять и…»
До меня в картинке приходит, что он хочет сделать, и в дикой панике я кричу:
– Мамочка, спаси меня!
– Да замолчи ты уже, я все равно не возьму тебя на руки, тут развернуться негде! – автобус тряхнуло, мужик быстро расстегнул разболтанные пуговицы брюк и быстрым движение вывалил свое потное «хозяйство» прям перед моим носом.
Сознание поплыло, вонь стояла специфическая.
Пытаюсь встать и не могу, пялюсь на потолок рабочего балка отца. А вот вторая девушка в крошечном купальнике! Она кусает смачно персик, у меня невольно выделились и побежали слюнки. Бррррр…. Брррр – забурлил живот. И еще – всхлип отца и его рыдания в соседнем помещении.
– Пап, я кушать хочу! – сил хватает только тихо сказать.
– Да моя ж ты хорошая! Если жрать хочешь – значит жить будешь! – и как схватит меня с кровати и как давай закружить меня на руках по балку.
А на следующий день я у соседей. Дядя Миша опять достал кинокамеру и ушел заряжать в ванну, ведь это Вам не современные аппараты – она была пленочной и боялась засветок.
– Посмотри, что я тебе принес! Туфли. Они ГДР-овские, оранжевые и такие блестяще-лакированные, очень тебе подойдут, примеришь?
И вот я уже стою на длинном обеденном столе, в туфлях, и дядя Миша снимает меня на камеру со всех ракурсов.
– Ага, а сейчас пройди вперед, развернись… да… Ой, смотри ты туфлю измазала! Вон видишь пятнышко? Нагнись пониже, нету? Ну ладно, мне показалось. Вот, все хорошо… Вот еще что – туфли не носят с толстыми колготками как у тебя – некрасиво… Все, я отснял пленку. Водички будешь?
И пока я снимала туфли, слезала со стола, дядя Миша наливал в углу кухни воду в стакан и резко повернулся и выплеснул мне воду под ноги.
– Ай-ай-ай, какой же я не ловкий, ты вся мокрая, давай я тебе сниму колготочки? Они как раз досохнут на батарее до вечера…
