Игорь Владимирович Кочкин
Книги прочитывают вас раньше, чем вы прочитываете их

Полная версия

(а. может, это и не рассказ вовсе, а что-то вроде эссе? или – по факту! – не то и не другое, и только чёрт его знает, что это такое есть на самом деле.)

Род проходит, и род приходит,

а земля пребывает вовеки.

Екклезиаст, 1:4.

Ваш отец дьявол,

и вы хотите исполнять

похоти отца вашего;

он был человекоубийца от начала

и не устоял в истине.

Евангелие от Иоанна, 8:44.

Был этот мiр глубокой тьмой окутан.

Да будет свет! И вот явился Ньютон,

Но Сатана не долго ждал реванша,

Пришел Эйнштейн – и стало всё как раньше.

С. Маршак.

Война – это мир…

Д. Оруэлл, «1984».

И увидел Господь, что велико развращение

человеков на земле, и что все мысли и помышления

сердца их были зло во всякое время. И раскаялся Господь,

что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.

Бытие, 6:5,6.

Бобби перегнулся через стойку,

чтобы его никто больше не слышал.

– Вы только не шарахайтесь, – сказал он. –

Пусть вас не смущает размах. Нужно дерзать, Том.

Давайте напишем с вами конец света. –

Он выдержал паузу. – В натуральную величину…

Э. Хемингуэй, «Острова в океане».

Что же ещё столь пагубного в редакционные умы беларуского¹ толстого, иллюстрированного – по западной кальке! – журнала образца 1997 года я успел посеять?

То, что всем нам не так уж и много надо от жизни: простой пищи, простой одежды, простых друзей (не числом в миллион душ), супругу (супруга), деток, внуков, правнуков. И ещё не помешало бы иметь крепкую, без протечек во время непогоды, крышу над головой. Ну так не я первый, кто об этом сказал.

Во время бесконечных редакционных перекуров о какой только бредятине мы не говорили: о связи либидо и творческих кризисов; о гонорарных сетках в разных СМИ; о процентном соотношении профессионалов и непрофессионалов в любом деле; о несоответствии того, что происходит в жизни, с тем, чем обычно кормят газеты и журналы, радио и телевидение своих читателей, слушателей, зрителей.

Хотя стоп: одно событие – из ряда вон, как сказал бы профессор Воланд²! – числилось за мной.

Событие это было подобно метафорической шаровой молнии, которая образовалась в редакции из ничего, но не исчезла опять в никуда, а продолжала висеть под потолком, медленно-медленно перемещаясь вокруг люстры из пяти плафонов, не работающей никогда по причине её неисправности.

А началось всё с того, что Дима пожаловался на нехватку тем. И под этим предлогом Лолита Михайловна, наша суровая редакционная шефиня, тюкает его изо дня в день.

– Все шишки на мою голову… – нахмурился он. – Нет, видите ли, значимых тем, чтобы они захватывали! Чтобы они могли парализовать читательскую аудиторию! Всё, что я делаю, «настолько затасканно, что вызывает зевоту». Может, начать писать про Холокост? Или про кровавого Сталина? Или про гадкий СССР и поганую Рашку, чтобы всё было в ажуре? И дурью впустую не маяться.

– Или про педерастов, – сказал я. – Тема «актуальная». И «незатасканная».

– Или про лесбиянок. Мне девочки более симпатичны, чем мальчики.

Я, без какой-либо задней мысли, его успокоил:

– Да, тем кругом – валом. Причём все они на поверхности. Надо их только увидеть.

– Ну конечно, – уныло ответил Дима: мол, языком трепать – не мешки таскать. И спросил с вызовом: – Ну например?

– Что например? – не понял я.

– Ну назови любую тему, чтобы она была на все времена. Только чтобы на все.

– Да, пожалуйста. Готов записывать?

– Как юный ленинец: всегда готов!

– Давным-давно… – начал говорить я.

– Очень давным-давно? – с нескрываемой иронией перебил меня Дима.

– Очень, – спокойно ответил я.

– Итак.

– Возможно, что при царе Горохе или того раньше, я был – случайно – очевидцем одной драки. Я был – случайно – её участником. Я остаюсь участником её до сих пор.

– Это как это? – ошарашенно вытаращил глаза Дима. – Она не закончилась?

– Ну ты же сам просил тему, чтобы «на все времена». Драка была в прошлом. Она идёт сейчас. И она будет продолжаться в будущем. Пойдёт?

Дима кивнул головой.

Тему своей истории я определил так: Страх.

– Страх? – переспросил он.

– А что может сильнее страха парализовать человека? А кого-то – есть такая дикая гипотеза, – и осчастливить.

Дима озабоченно почесал затылок.

Город. Летняя ночь. На улицах ни души, как после нейтронной бомбы.

Как будто мы знаем, как бывает после нейтронной бомбы.

Дома, обычные, многоэтажные, а также небоскрёбы из стекла, металла и бетона, с чёрными глазницами окон целы и невредимы. И фонари светят. И светофоры работают. И автомобили брошены у обочин, и все они с ключом в замке зажигания: если хочешь – садись в любой и катайся, сколько душе угодно.

По этому городу шли двое – Он и Она. Они были молоды, красивы, и полны здоровья.

– Сейчас ночь, – сказала Она, – когда должно быть страшно. А мне не страшно. Это потому, что никого нет?

– Это потому, что никого нет, у кого есть Страх, – сказал Он. – Я говорю о тебе. И о себе…

Они шли не по тротуару, а шагали по проезжей части дороги и говорили о простых вещах. Их интересовало: что есть любовь и что есть не-любовь, что есть жизнь и что есть смерть.

– Со времен сотворения мiра человек изменился мало, – сказал Он. – И соотношение светлого и тёмного в этом мiре³— почему-то! — находится приблизительно в равных пропорциях.

– Потому что «вся природа, по мнению Гиппократа, стремится к самосохранению», – сказала Она.

– Однако процессы разрушения и саморазрушения, как были, так и продолжают нарастать. День ото дня. Год от года. Век от века…

Им казалось, что эта тёплая безветренная ночь не закончится никогда.

И никогда не оживёт этот город. И никогда его улицы не наполнятся движением ярких, разноцветных автомобилей, исторгающих из выхлопных труб чёрти какие запахи: сгоревшего бензина или тухлых яиц.

– А если взять и всех носителей хаоса и дисгармонии переселить, скажем, на другую планету? – спросила Она.

– Повлияет ли это на соотношение сил добра и зла? – спросил Он.

– Ну да…

И разговор их прервался. Потому что далеко впереди, на перекрёстке, где светофор в аварийном режиме – через секунды! — зажигался зелёным, жёлтым, красным светом, они увидели безликие, серые фигуры трёх человек. Когда один из них упал, двое других стали бить его ногами.

Они били его спокойно и методично, будто выполняя рутинную работу.

– Давай свернём в переулок, – предложила Она. – Там, впереди – Страх.

– Нет, – твёрдо ответил Он, – подойдём ближе. – И, положив левую руку на Её плечо, Он улыбнулся и добавил: – Волков бояться – в лес не ходить.

Когда Они подошли ближе к месту драки, бойня не прекратилась. Двое по-прежнему били Третьего, лежащего на асфальте. После каждого удара он что-то выкрикивал, дёргаясь от боли всем телом. И было не ясно: звал ли он на помощь или угрожал своим истязателям.