Игорь Ворона
Проект ЮНЕСКО
Плезантвиль. Штат Нью-Йорк
– Алло? Алло? – он среагировал на незнакомую трель, оборвавшую летаргию забытья.
«… Черт, как его включать…»
– Элина… Элина, проснись, wake up![2] Твой телефон звонит, не переставая, я не знаю, как его включать. Там полно сообщений. Ты своим-то, в Израиль, позвонила после посадки?
– Да, я послала эсэмэску дочке.
– И всё? Они знают вообще, куда и к кому ты поехала?
– Нет, я не хотела вдаваться в объяснения.
– Ну, ты даешь! Я думал, что ты умнее. Как же так можно? Бери, звони им сейчас.
– У тебя вообще обо мне было и есть завышенное мнение. В этом проблема. Ой… они знают, что первое, что оказывается у меня в руках утром – это смартфон; дай сюда. Она набросила на себя включённый им в Аколь калюль халат и, выходя в коридор, начала стучать указательным пальцем по экранчику. Её голос был немного другим, чем тогда в Литве. Что-то отсутствовало в нём, и вместе с этим какая-то новая интонация, новые нотки делали его приятным на какой-то добавочный манер. Разговор вёлся на русском, с жирными вставками на иврите.
Возрождённый язык их далёких предков, из которого он понимал лишь два десятка слов, звучал величавым гимном в её устах, хотя это был обычный бытовой трёп. Его мозг выделял лишь отдельные фрагменты разговора…
«“Сими лев” – даёт кому-то указание? “Сим Лев” – “обрати внимание”, или дословно – “положи сердце”; почувствуй сердцем».
На мгновение он вдруг поймал себя на слабо очерченной мысли, как было бы, если бы она позволила тогда оставить его сердце там, где он выложил его тридцать лет тому назад?
…«Мы бы уехали вместе в Израиль? Я тоже мог бы говорить на этом языке? …Мало ли чего ещё могло бы быть, если бы…»
Его тянуло назад в сон, мутность изнурённого прошлой ночью сознания не подпускала его к лакомству ностальгических иллюзий. Доносящийся из коридора сленг русской израильтянки входил в его уши Божественной литургией, смешивался в голове с запахами духов на соседней подушке.
Ангелы наслаждения прикрыли своими крыльями его веки и уволокли назад, откуда пять минут до того он был вытянут звонком её телефона.
Закончив разговор, она направилась к нему в спальню:
– Оронов, ты… – посмотрев на кровать, она остановилась у входа и запнулась на полуслове. Пытаясь сделать каждый свой шаг неслышным, она прокралась в ванную, взяла там оставленную косметичку и также неслышно, удалилась в коридор.
Отрывать человека от просмотра предмета, показанного во сне, когда у спящего такое счастливое выражение лица, было бы верхом кощунства. Спать ей не хотелось. Может, ещё не ощутила разницы во времени? В Израиле день давно уже перевалил за полдень…
* * *
– Проснулся?
– Вроде. Ты давно не спишь?
– Какое-то время. Наблюдала за тобой. Ты чему-то улыбался во сне. Что-то снилось?
– Хм… Да. Я иногда вижу такой вот странный и непонятный сон. Ты и твоя мама. Вы едете с пересадкой в Вильнюсе в какой-то другой город. Но билеты у вас только до Вильнюса.
Я по роду своей работы помог вам с билетами дальше, в тот другой город и обратно. А кассир говорит мне – что ты делаешь? Ты не должен помогать ей с этими билетами. Она встретит там высокого мужчину, который потом станет её мужем вместо тебя. Но я её не слушаю. И на вильнюсском перроне отдаю билеты вам. Вы садитесь в вагон…
– ??? Что!? Какой другой город? – Округлив от неожиданности глаза, она пыталась вникнуть в суть услышанного. Как-кой… вы-со-кий мужчина? Когда!?
– Элина, откуда мне знать, это сон. Но я вот так его вижу иногда. Бред, да? Ладно… забудь. Кормить?
– Да… Я… – у неё не получалось отпустить обрывки памяти назад в Литву.
– … Элина?
– А, да… Что? А да, очень. Чем меня будут тут кормить? Ммм?
– Ну, я стряпал вчера, чтобы время до аэропорта как-то шло скорее, но в основном всё готовое – кулинария из русского магазина. Спускайся вниз.
– А в постель? Аколь калюль разве не предусматривает в постель?
– Это в пятизвёздочном.
– А у тебя какой?
– Не знаю пока. Книга жалоб и предложений в гостиной на чайном столике. Спускайся на кухню вниз. Я быстро в душ и присоединюсь…
* * *
Наперекор урчанью в животе, она решила не хозяйничать и подождать его. Взгляд неожиданно упёрся в фото на чайном столике в чёрной морёной рамке и чёрной полоской в уголке.
Она сделала к ней несколько робких, нерешительных шагов. Руки инстинктивно сами поднялись к обильно покрытому тональником лбу. Пройдясь по щекам, пальцы провели линию между десять дней назад поправленных тонкой иголкой губ. Пытаясь пробить глазами линзы двух пар очков, она не заметила, когда он положил ей на плечи свои ладони:
– … Элина, пойдём… Пойдём на кухню…
* * *
– Ну? Полегчало? Ещё кофе?
– Оййй, фууу… хватит! Нормально… Пять звёздочек! И… вааще… Хммм…
…«Взгляд из-под очков такой же, как он был вчера… и, такой же, как он был тридцать лет назад. Или… я…»
– …Элина, да не смотри ты так.
– Как?
…«Почему мне так нелегко с ней?»
– Ну… Это было не совсем, как я себе всю жизнь представлял.
Ххх… Ну-с… вааще… Как-то форсированно что ли, у меня получилось. Не знаю, как и сказать… Что-то среднее между изнасилованием и медицинской процедурой. Не смотри так и… без обид. Хорошо?
– … Ааааа…
– Ну… во всяком случае, ты видишь, что ты в безопасности здесь. Ковбой, хоть и изрядно поседел за тридцать лет, но он не сошёл с ума. Тебя тут не придушат, и ты не станешь секс-рабыней. Но самое главное, я хочу, чтобы ты чувствовала душевную безопасность, тебе должно быть комфортно морально; это твой отпуск, твой Аколь калюль и моя скатерть-самобранка. Возьми всё, что в него включено и, всё что на ней… ну, вернее, только то, что хочешь взять из того, что там есть. И без обид, если чего-то там нет. Хорошо?
– Хмм… – загадочно улыбнувшись, она прикрыла глаза за линзами очков.
«… И опять как тогда…»
– Хочешь леденцы? – опять теряясь в своей неумелости, он нелепо протянул ей монпансье в красной жестянке.
– Ой… слиплось, – с трудом отщипнув кусочек от склеенного кругляшка, она закрыла коробочку, – На, возьми, я не люблю это.
– Да, их давно никто не открывал, – он вдруг вспомнил, как давно врачи запретили сахар и всё остальное его жене. – Ладно, заканчиваем кулинарную разминку. Готова смотреть Америку?
– Па-чти. Слушай, а что там? – она указала на дверь, ведущую на веранду.
– Балкон. Дек по-нашему.
– Можно мне туда?
– Конечно. Я пока посуду поставлю в мойку.
Заканчивая возню в кухонной раковине, он почувствовал запах дыма сигарет со двора. Взяв пустую кофейную чашку, он вышел к ней:
– На, возьми; вместо пепельницы.
– А ты? – она чувствовала себя немного не в своей тарелке.
– Ты нет?
Вспоминая о чём-то своём, он опять посмотрел ей в глаза:
– … Нет… Я нет…
* * *
В их первый выход в ресторан она не изменила и своим кулинарным вкусам:
– Что ты так смотришь? Как израильтянка расправляется с некошерным мясом?
– Нет, просто вспомнил, что ты ела тогда, в кафе, возле твоего дома в наш первый раз. Впрочем, там выбор был меньше, чем здесь.
– Лучшее место для первого свидания – кафе? Оронов, ты ненормальный. Как ты это можешь помнить?… А ты не ешь свинину? Ты стал религиозным за эти годы?
– Нет, все эти годы мне было как-то не до этого. Но свинину я не ем. Видишь ли, мой вид без рубашки, который так тебя удивил, он не сам по себе. Это требует усилий, ну и диета в том числе; только и всего… А ты совсем не помнишь то кафе возле твоего дома, где мы сидели с тобой первый раз? Ладно, можешь не отвечать. Я вижу по глазам, что нет… О чём ты думаешь?
Постельный кегельбан раскрепостил её. Как и тогда, тридцать лет назад, она начала опускать на него свой стопудовый пресс:
– Знаешь, я показала нескольким надёжным подругам твои фотки, они все в восторге, все мне завидуют. Как и тогда, у него не получалось подобрать нужные ноты к партитуре её флирта:
– Оу, что ж, передай им, что тридцать первого ты летишь назад. Наступит сентябрь. Он свободен пока, октябрь тоже не забит никем – сказал он с грустной улыбкой, думая, как бы совсем не оплошать с ней в словесном фехтовании.
– Что?!?! Нахалюга!
– Элина, извини, я… я не об этом думал. Я…
– А о чём ты думал, маленький гигант большого секса?
…«Вот так с ней, как и тридцать лет назад. Я сотрясаю воздух притворной фальшивой болтовнёй, боюсь ошибиться, постоянно под прессом. Не знаю, что ей говорить, а где лучше промолчать, где встать перед нею на колени»:
– О шахматах я думал. – сказал он виновато, – Три пешки за слона, и слон и две пешки за ладью.
– Чего?
– Ну, в шахматах три пешки – это примерно как один слон или конь по убойной силе.
– Я не играю в шахматы, поясни мысль.
Он сделал два глотка из стакана с минералкой и, ненавидя себя за собственную с ней беспомощность, проронил сумрачно с убитым видом:
– Элина, а можно сложить восторги всех твоих подруг и променять их на намёки благосклонности одной конкретной женщины? – Как и тогда, в Литве, ей было несподручно иметь с этим дело в день признания:
– Оронов, ты слишком серьёзен. Был тогда, и есть сейчас. Это давит. – Она допила свой бокал вина из принесённой им в ресторан бутылки.
– Ммм… что это за вино, вкусное, зараза. Где ты покупал, ты разбираешься?
Он молчал, вспоминая, сколько бутылок вина он запортил, готовясь к её приезду, пока остановился на этом. Как и тогда, после откровения у подъезда в Шяуляе, он зарёкся больше не заикаться ей о своей любви. Впрочем, в чате «Одноклассников» он довольно скоро не смог сдержать себя.
…«Ничего, кинофильм жизни пролетит мгновенно.
Мне лишь надо уберечься от этого во сне. Ведь сны так трудно поддаются управлению…»
– Хорошо, быстро. А у нас в Израиле сервис – неактуальное понятие. Его почти нет. И в заведении часто шатаются столы. Можно сорок минут ждать официанта, который принесет холодное блюдо. Гарри, что ты молчишь? Эй, не спи…
Возвращая своё сознание в разговор, он вдруг увидел, что она вытягивает банковскую карточку из кошелька. Безупречность маникюра на не помилованных жизнью пальцах только усиливала необратимость времени.
– Элина, плиз… стоп-ит, – он сделал рукой однозначный жест. Мы же ещё в чате «Одноклассников» договорились: за тобой – билет. Всё остальное – за мной.
– Гарик, ну мне неудобно. Я ведь хорошо зарабатываю. В конце концов, кто должен платить за счёт на первом свидании? – Каждый за себя, – растягивая рот в улыбке, она придвинула подглазные щёчки к дужкам очков.
«… Сколько ночей после свиданий с ней, где каждое было как первое, я провёл в ночных литовских поездах…»
– Ну да… вчерашнее и всё остальное не в счёт. – Усилием воли он отвёл свой взгляд от сухой пергаментной бумаги её постаревших рук. – Элина, убери. Спрячь! Ты меня поняла?
Не зная, как реагировать на совершенно незнакомую ей сталь в его голосе и непроницаемость брони в его глазах, она молча вернула квадратик пластика на своё насиженное место.
* * *
– Ой, извини… Я разбудила? У меня ведь ещё всё по израильскому времени.
– Ничего.
– Гарри… а где луна? …В Америке что, нет луны?
Он перевёл свой взгляд с соседней подушки на пасмурное небо за окном:
– Почему нет, есть, есть луна. Просто пасмурно и сегодня, наверное, новая луна. Её не видно поэтому. Есть луна, есть… Спи…
August 12, 2018
Нью-Йорк. Манхеттен
– И, конечно же, господа, Бродвей. Эта виляющая и не желающая подчиняться строгой шахматной архитектуре Манхеттена артерия демонстрирует вам сразу несколько эпох в архитектурных стилях…
Её попытки увидеть через окно верхушки небоскрёбов убирали её возраст с её шеи. Он перевёл свой печальный взгляд на пол автобуса.
«… Неужели, если бы я…»
– Гарик, эй, не спи, это Сити-холл? – она толкнула его локтем.
– ??? Что? Элина, что, извини, я задумался. – Он виновато вернул глаза назад. – Что ты спросила?
– Ничего; проехали.
Разница по времени с Израилем стала напоминать о себе к концу экскурсии. Устало прислонив голову к окну, она сняла очки и дала их ему в руки:
– На… возьми.
Вспоминая о чём-то своём, он осторожно сложил орудие борьбы с её куриной слепотой. Она прикрыла глаза….
Он не сразу нарушил затянувшуюся паузу:
– Устала?
– Да.
«… Как же мне хочется наперекор всем сидящим рядом… Что удержало меня тогда?»
* * *
– Фуу… хорошо, что ты выбрал автобус с кондиционером…
Вытерев пот со лба и положив носовой платок в сумку, она взяла его под руку:
– В открытом я бы долго не выдержала.
Он опять вспомнил, как начался для него тот проклятый им високосный год:
– Да. Помнишь, мы в похожем ехали с тобой утром первого января в Литве? Ты, точно так же сняв очки, дала мне их в руки. Помнишь?
Её молчание напомнило ему, что он одинок в памяти о том новогоднем дне:
– Ладно… я не буду грузить тебя сантиментами своих воспоминаний… Как тебе Нью-Йорк? Нравится?
Она оглянулась на автобусную дверь, куда заканчивала вползать очередь следующих туристов:
– Трудно ответить так сразу, он другой, совсем не такой, как те города, которые я видела в своей жизни. Такое впечатление, что никто не планировал строительство – один небоскреб, рядом другой, совершенно непохожий на соседний, за углом неожиданно церковь, потом вдруг старый дом – но всё это создает атмосферу бурлящей жизни, вечного движения. У нас в Израиле не так. В Ашдоде, например. Знаешь, у меня там какое-то ощущение искусственности что ли. Скажем, в южной части города. Все эти прямые линии, всё новое, всё блестит и сверкает, но такое впечатление, что там как будто никто не живет. Механический город будущего. А на севере города старые бюджетные коробки в 3–4 этажа. Весь город на деле – это как смесь модерновых Черёмушек с местечковой провинциальной грязнотой. Как иронично говорит моя подруга: смесь архитектурного изящества и людской гармонии. Мне, как человеку по сути столичному, приехавшему из маленького европейского городка, там неуютно. Арсов[3] до хрена…
– ???Чего, – он среагировал на незнакомое ему слово.
– Ничего. Не бери в голову… А здесь… Теперь я, наверное, понимаю, почему Нью-Йорк называют столицей мира.
Он грустно улыбнулся, посмотрев вслед уходящей махине на колёсах, давшей им двухчасовой прохладный уют в полуденной жаре:
– Элина, у нас ещё уйма времени до начала. Кулинарный выбор опять твой.
– Почему опять мой?
– Ну… это ведь твой Аколь калюль и моя скатерть-самобранка.
– Ой, ну ты ж вроде тоже при этом?
Он не знал, о чём с ней сейчас говорить, стараясь не показать ей, что делает с ним ток, исходящий из её ладошек:
– Вроде… Да… у тебя свой Аколь калюль… у меня свой…
Она взяла его глубже под руку:
– Чего ты такой грустный? Ты выглядишь уставшим. Ты плохо спал?
– Сам не знаю. Я еще не привык спать так близко с тобой, мой сон, наверноe, не такой глубокий… Хочешь поедем в русский магазин? У нас уйма времени, на самом деле. Здесь недалеко; я не думаю, что днём сильный трафик. Минут десять – и мы уже в тоннеле. С той стороны Ист Ривер еще, наверное, столько же. Там наверняка есть столики в кулинарном отделе. Купим ещё чего-нибудь, что не портится, с собой. Поедем?
Пытаясь вспомнить тот новогодний день, она выпала из разговора на несколько секунд.
– ??? Элина? Ты где сейчас?… Эй?
Переведя задумчивый взгляд на него, она молча кивнула головой…
Нью-Йорк. Куинс
– Вау… – на входе в супермаркет она взяла корзинку, – как говорит моя вечно голодная приятельница из Ашдода: «Перед сном предпочитаю посмотреть ТВ. Полный пансион». Ну… точно скатерть-самобранка. Оронов, у меня сейчас необъяснимое чувство, что ты мой человек. И это ж всё оттуда. Как они умудряются набить его всем этим до отказа?
– Мадам, целуйтесь с закрытыми глазами. Здесь всё есть, – он стал накладывать в коробочку картошку с грибами. – Что ты будешь?
– Гарри, мой любимый жанр кино – триллер; я сама разберусь, ммм… – в азарте кулинарной охоты она пустилась сновать между рядов с едой. – Готовы-ли-вы-к-браку? – По-ка-нет. Оронов, ты прям как знал, что я предпочитаю знакомиться в проверенных кругах. Ой, и эти… мои любимые! – она положила что-то в лоток. – Занимаетесь ли вы спортом? Да, ре-гу-ляр-но, – рука потянулась к чебурекам, но в последний момент она передумала и шагнула к прилавку с мясом. – Довольны ли вы своим телом? Несов-сем. Да… так вот, подруга из Ашдода, съедающая их всех без соли и не видящая никого на метр, но… большая юмористка, сравнивает жизнь, любовь с супермаркетом, с кулинарией: Невнимательно читала надписи на консервах – и… фуу… – скривив губы, она отшатнулась от подноса с посредственной селёдкой, – Пришла не в тот супермаркет – всю жизнь потом будет изжога. Не-спра-вед-ли-во… Ой… лучший способ познакомиться: Через общих друзей… Вау… конфеты! – она метнулась в сторону кондитерской полки. – Настоящая любовь – это реальность? Что ж ты всё время молчал? Мой организм это требует! Ммм… Беру…
– Элина, мне не жалко, но ты не объешься?
– Оронов, спокойно, ты что, до сих пор не заметил, в какой позе я сплю? – На боку. Не боись, я перед сном посмотрю ТВ.
Глядя на выбранные ею жирные колбаски с луковым гарниром и суп лагман, он выпал из разговора на несколько секунд.
– Гарри, что ты так смотришь на мой супчик? Ну, да… в своё время подруга из Ашдода траванулась; больше не хочет. – Она поправила на подносе высокую банку с аппетитной жидкостью. – ??? Гарри… эй… Ты где сейчас?
Переведя задумчивый взгляд на неё, он молча кивнул головой…
Нью Йорк. Театральный Дистрикт
Когда стихает шум
И меркнет свет,
Звучит наш сладостный
Ночной дуэт.
Ты знай, что рядом я…
Он видел этот мюзикл несчётное количество раз.
Фантом – белый артист, фантом – чёрный артист, фантом постарше, фантом помоложе, фантом, которому пора бы на покой.
Гости из Москвы, друзья из Израиля. Гости из Германии. Чуть ли не каждый год он кого-нибудь сюда приводил. Простое либретто, не требующее от зрителя большого знания английского, божественная вечная музыка. Сегодняшняя игра Фантома и его партнёрши не то чтобы хватала с неба звёзды.
…«Сколько раз в неделю они стараются над их двойной драматургией?
Драматургией любви внеземного духа к земной, замирающей от страха деве. И драматургией страха внеземной любви мужчины к женщине, которая замыслом дьявольского плана, никогда не сможет стать его. Сколько раз в неделю они повторяют это? Семь раз? Девять?»
Спой ещё раз со мной.
…«Где же непереносимость боли в голосе, которую я слышал, каждый раз, когда был здесь? Где нестерпимость муки под маской? Почему он не рыдает? Она ж ведь никогда…»
Каждый раз, сидя в этом зале, он почему-то вспоминал Литву, где они смотрели пару каких-то спектаклей вместе. В каждое посещение «Фантома» память уносила его назад в Вильнюс, где они сидели рядом и смотрели на сцену.
…«Сидели рядом…»
Пой вновь со мною ты,
Ты, я – дуэт,
Власть надо мной твоя —
Сильнее нет.
Хоть и боишься ты,
Поверь ты мне,
Я, Призрак тот, из Оперы, я здесь,
В твоем уме…
В каждое посещение он почему-то представлял её сидящей на соседнем кресле…
«Какая она теперь? Как выглядит? Любит ли ходить в театр? Сейчас она опять, меньше чем в полуметре сидит справа от меня. Все те же тридцать сантиметров разделяют наши головы. И тридцать лет разделяют нас с нашего последнего посещения храма Мельпомены.
… Почему..? Почему она боится, почему не играет в игру “доверие”? Почему забрала руку? Ведь её же никто и никогда не будет больше так любить…
… Нет, это не искреннее “АААААААА!!!” Как сложно и сколько раз в жизни драматургию внеземной любви можно повторить?
… Почему он не пьёт её сопрано? Почему не на коленях?… Сколько раз в жизни такое можно..?»
В безумном пиршестве
Ночных теней
Всего лишь маска я.
Я скрыт под ней
Ты слышишь голос мой,
он мой двойник.
Смогу ли я теперь
забыть сей миг…
* * *
– Понравилось?
– Гарик, очень, спасибо тебе! Потрясающе. Это не может не растрогать. Как на таком маленьком кусочке сцены можно создать такое чудо. А тебе?
…«Сказать ей о своих чувствах и воспоминаниях? С ума сошёл.
Неужели ты думаешь, она поверит? И ей что, сейчас нужно слушать твой сентиментальный бред?»
– …И мне понравилось.
– Дай, я возьму тебя под руку. Устала чего-то. Спать хочется. Видимо, к перемене времени ещё не привыкла. Сколько ехать до дома?
…«Почему когда я с ней, подошвы туфлей предательски скользят?»
– А ехать никуда не надо. В двух кварталах отсюда живут мои друзья. Они сейчас в Калифорнии или Юте делают свои ботинки пыльными. Ключ от их квартиры у меня в кармане. Только на парковку зайдём, возьмём сумку. Я прихватил с собой зубные щётки, бритву и бельё переодеться.
– И… моё бельё???
– И твоё бельё, черное такое с кружевами, которое ты почему-то затолкала в самый дальний карман чемодана. Почему ты туда его затолкала?
– Ммм, потому что… потому что когда увидела тебя в первый раз без рубашки, я поняла, какие это будут нелепые попытки приукрасить свои телеса. Ты что, не понимаешь, как мне неловко прикладывать свою дрябловатость к твоим мышцам?
– Зря затолкала, мы его сегодня опробуем. И перестань унижать себя.
– Гарик, ты и вправду сумасшедший, ну-ка посмотри, ну посмотри на меня, ты видишь меня такой как тогда, да?
– Наверно… Возможно я действительно всё ещё где-то там, между подъездом и видом из окна. Это плохо?
– Эй, подожди, а косметика? Косметика где? Мне ж себя поутру разрисовать надо под шпиона Гадюкина, чтобы мама родная не узнала.
– Косметика осталась дома. Я про неё не подумал.
– Э, нет, я так не могу. Поехали домой!
– Элина, домой мы не поедем. Я тоже устал и хочу отдохнуть. Так что посмотрю на тебя завтра без косметики.
– Гарик, ты что не понимаешь, зачем я проскальзываю в ванную, пока ты ещё дремлешь? Ты будешь избегать смотреть на меня без косметики. Испугаешься.
– Элина, давай договоримся, если увидишь испуг на моём лице, когда я проснусь, отвернёшься…
* * *
– Гарик, сколько этажей сейчас под нами?
– Сорок семь… сорок шесть, если точнее. Тринадцатого здесь нет из-за суеверия. Нравится вид? И тишина, шум с улицы сюда не доходит.
– Да, вид впечатляющий, в этом есть что-то завораживающее. – Подойдя к подоконнику, она стала рассматривать фотографию мужчины в обнимку с женщиной в очках, – это хозяйка квартиры?
Он посмотрел на фото в её руках, отснятое не меньше десяти лет назад, – Да, а что?
– Мужик хорошо сохранился, а она чем-то похожа на меня в молодые годы. Тебе везёт на брюнеток в очках. Ему стоило усилий не показать, что делает с ним так беспечно оброненная ею глупость:
«… Она сейчас понимает, что всего два месяца как…»
– Все брюнетки в очках как-то похожи. Но в её случае повезло хозяину квартиры. У него, правда, заняло очень много времени это понять.
Почувствовав лёгкий сарказм в его голосе, она сменила тему. – Мне подруга из Ашдода всё время говорит, что у меня неправильное представление, что замужем женщины лучше сохраняются. Это если муж хороший. А это редкость. Я вообще заметила, что в паре лучше выглядит тот, кто меньше отдает. А женщина, как правило, всегда отдает больше. Плюс психологический прессинг вынужденного замалчивания, – она поставив фотографию на место. – Но у кого-то бывает и по-другому. К сожалению многие женщины не ценят этого.
Хочешь спать? Я ещё посижу немного у окна…
Чарующая красота Нью-Йорка открывалась перед ней с высоты приютившей их квартиры. Центр Манхэттена, вопреки устоявшимся стереотипам, не выглядел как страшное каменное чудовище. Наоборот, какое-то приятное расслабляющее чувство заползало в её голову мягким эйфорическим кайфом. Огромные бетонные глыбы не пугали, не отталкивали. Каждое окошко в них светило тёплым таинственным светом, давая намёк на обычную жизнь за этими стеклами. Свет отражался в зеркальных окнах зданий напротив, удваивая сказочную панораму. Чтобы усилить картину, она потушила свет в комнате. Повернувшись вполоборота к окну, стала молча впитывать в себя десертный этюд утомительного дня.
Его глаза созерцали бесценный силуэт на фоне феерии ночного царства. Он старался не выпустить эти контуры из сознания до последнего и не почувствовал момента, когда они, медленно пробивая пелену времени, унесли его в Вильнюс…
Она не сразу поняла, что он не один в кинозале сновидений. Он прерывал дыхание, потом начинал дышать учащённо, явно ведя борьбу с чем-то. Неясный крик пытался прорваться через видение его грёз. Он затихал на какое-то время, но гипноз нестерпимой летаргии снова забирал его к себе.
– Гарри, Гарри, проснись!!! – она трусила его в испуге за плечо.
– Гарик, титорер[4], ты кричишь во сне, проснись…
Он выплыл из своего кошмара не совсем понимая, где он.
– Гарик, ты кричал во сне, – она гладила его по голове, – ты кричал… что тебе приснилось?
Меньше всего ему сейчас хотелось делиться с ней кинопрокатом своей отключки. Он прятал глаза, явно не желая запускать её на эту полку своей памяти. Приподнявшись на локте и переместив голову к её коленям, он восстанавливал дыхание:
– Элина, давай спать. Я постараюсь не мешать тебе.
– Оронов, скажи, тебе станет легче, я знаю! Что тебе снилось?
…«Может, теперь, когда я с ней, мне лучше вылить эту воду из ведра моей истерзанной души?»
Он поцеловал её в чашечки обоих коленок и нехотя через силу начал своё признание:
– Элина… мне часто снится этот сон. Три месяца спустя после того как ты дала мне отставку, ты приходишь в мою вильнюсскую квартиру, как будто отдать какие-то деньги. Тебя привозит ко мне какой-то пижон на жигулях…
– Какой пижон, какие деньги, на каких жигулях?
– Не знаю, это же сон. Но мне он не нравится. И тебе он не нравится…
– Кто не нравится?
– Пижон на жигулях.
– Почему ты решил, что мне он не нравится?
– Не знаю, это сон… но я вижу это по твоим глазам.
– И дальше что в твоём сне?
– Ну, ты отдаёшь мне какие-то деньги, которые якобы ты была мне должна, потом начинаешь рассказывать про какие-то уроки вождения машины. Ты говоришь мне, что ты такая дура и у тебя ничего не получается.
– С кем? С пижоном?
– Нее, нет… не знаю, Элина, это же сон, там не всё чётко…
– Ну а дальше?
– Дальше я отдаю тебе твой портрет, мой подарок ко дню рождения, завёрнутый в мешковину. Говорю, что сейчас не открывай, потом посмотришь.
– А потом?
– Ты говоришь мне, что я с весны так ни разу и не был в Шяуляе. Я отвечаю, что ты забрала у меня причину бывать там…
– Дальше…
– Ты подходишь к окну… и стоишь там, скрестив руки на груди, смотришь куда-то далеко… и молчишь. Я хочу броситься к твоим ногам с криком:
– Что же ты делаешь, не уходи!!! Дай мне руку, тебя ведь никто больше не будет так… Я хочу крикнуть это тебе и не могу. Как это обычно бывает во сне, я пытаюсь… и не могу…
– Но я же слышала сейчас, ты кричал. Ты что-то неразборчиво кричал!
– Не знаю, я это вижу так что хочу кричать… и …что-то держит меня. Ну и это, может, в этот раз, в этом сне.
Да и как ты могла услышать меня? Ведь это был мой сон… его видел я.
– Что потом? Чем заканчивается твой сон?
– Не знаю, у меня никогда не получается досмотреть его до конца. Это же сон… Хотя один раз в нём ты прервала своё молчание… и сказала: «Да ладно тебе, будешь в Шяуляе, позвони…»
– И что ты мне ответил?
– Я ответил: Хорошо, буду – позвоню.
– Что же ты не позвонил?
– Элина, не знаю. Ведь это же сон. В нём я лишь тихо без слов надрывно кричу тебе, чтобы ты не уходила… Но ведь это же всего лишь сон.
– Ой, ну и сон, сплошные кошмары. С тобой не соскучишься. Подвинься-ка лучше, дай мне лечь. И спи. Завтра у тебя будет кошмар наяву – я без косметики.
* * *
– Гарри, ты не спишь? Ты не можешь уснуть?
– Пытаюсь… – его рука судорожно тянулась к покрытому туманом призраку минувшего, но барьер времени, как это бывает во сне, делал последние сантиметры непреодолимыми. Веки смыкались, укутывая память покрывалом блаженства, с каждой попыткой зачехляя упоение тех далеких лет:
– Эй, Оронов, не спи ещё чуть-чуть. Мне важно знать это…
– Что?
– Гарри, а почему ты не падаешь на колени в твоём сне? Почему не бросаешься к моим ногам?
– Элина, не знаю. Ведь это же сон, сны не поддаются управлению.
– Ааа…
– Ну и, наверное….
– Гарри, что?
– …Пижон на жигулях, он ведь ждёт тебя у подъезда.
– Ну и что с того?
– Наверное, мне очень не хочется увеличивать количество пижонов в твоей жизни.
– …Я… Я не думала про это.
– Не думала про что? Ведь это ж сон, в нём не думают, его просто видят. И это мой сон.
Ей хотелось понять его, но мешанина чувств не давала проникнуть в смысл услышанного. Ему хотелось свернуть этот разговор, но её всё ещё тянуло говорить:
– Ладно… извини. Помнишь год назад в чате «Одноклассников» ты говорил мне, что работал программистом какое-то время. Я в этом совсем ничего не понимаю. Это было трудно?
«… Столько лет прошло, а я всё ещё вижу этот сон…»
– Нелегко. Всё впервые. Кто-то сверху вручает тебе непонятно для чего и кем задуманный проект. И ты искренне пытаешься справиться, лихорадочно что-то делать, не особенно умея это делать. Ошибаешься. Не спишь ночами, продумывая свои ошибки. Звонишь по телефону с намерением что-то понять, разобраться и в то же время не наговорить глупостей.
Пытаешься перепрограммировать, исправить. Опять не спишь… Тяжело было, очень. Ххх… Самый важный проект я, если честно, завалил. Со временем понял, что нужно искать другое место в жизни.
– Понятно… Ладно… будем спать?
– Да…
– Гарик…
– Ммм…
– А ты любил её?
– Элла, давай спать.
– Но всё-таки.
– Элла, давай спать. Три часа ночи. Ночью люди должны спать. Я знаю, что в Израиле сейчас уже десять утра. Но постарайся не мешать мне. Я постараюсь не мешать тебе тоже. Дай мне поспать….
Его сознание висело на последней нити перед отрывом в небытие. Комок не до конца понятных ею самой чувств не отпускал, не давал ей свернуть своё нещадное ковыряние:
– Гарик… последний вопрос. Мне не легко его задать. Не обижайся… Насколько твоя покойная жена была похожа на меня? Ну… в жизни?
Фантом его жизни уносил с собой всё дальше сгусток щемящих чувств:
– Хххх… Не знаю… Ждать и искать, Элина, всегда легче, чем найти, но остаться на том же расстоянии. Я ведь тебя толком не знал. Все брюнетки в очках как-то похожи. А насколько была она..? Наверное, настолько, насколько я этого хотел…
August 13, 2018
