Игорь Зимин
Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX – начало XX в.

Полная версия

При Николае II, весьма почтительно относившемся ко всему, что касалось памяти его отца, традиция ношения мундирных платьев продолжилась в ее классическом варианте. Императрица Александра Федоровна стала шефом нескольких полков русской армии: лейб-гвардии Уланского Имени Ее Величества, 5-го гусарского Александрийского (с 30 июля 1904 г., в этот день в царской семье родился наследник-цесаревич Алексей Николаевич. В свою очередь, 30 июля 1907 г. в три года он зачисляется в состав полка в чине корнета), 21-го Восточно-Сибирского стрелкового и Крымского конного, а из числа иностранных – Прусского 2-го гвардейского драгунского полка. Поэтому у нее имелись мундирные платья по форме каждого из подшефных полков. В основном это были полки русской армии, чьи истории восходили к рубежу XVIII – начала XIX вв. Например, Уланский лейб-гвардии Е.И.В. Государыни императрицы Александры Федоровны полк сформирован в 1803 г. За проявленный героизм в боях с наполеоновскими войсками в 1812 г. полк получил Георгиевский полковой штандарт. За участие в Заграничных походах 1813–1814 гг. – 22 Георгиевские трубы. За участие в боевых действиях в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. – знаки на шапки с надписью «За Телиш 16 окт. и Балканы 18 дек. 1877 г.». Традиционно уланские каски имели квадратный верх.

Однако ухудшающее здоровье императрицы, замкнутость на очень непростых семейных проблемах сделали ношение мундирного платья императрицей Александрой Федоровной крайне редкими эпизодами ее официальной жизни во главе российского Императорского двора. Но когда подрастали дочери, то они, включаясь в официальную жизнь Императорского двора, становились шефами гвардейских и армейских полков.

Первыми шефами «своих» полков стали старшие дочери Николая II, великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны. Произошло это в 1909 г. В то время девочкам исполнилось 14 и 12 лет соответственно. Надо добавить, что в 1907 г. состоялась очередная реформа обмундирования в русской армии. В результате реформы отказались от упрощенных мундиров времен Александра III и вернулись к традиционно красивым, больше пригодным для парадов, чем для повседневной жизни, «историческим» мундирам. Именно в эти красивые мундиры и одели царских дочерей. Великая княжна Ольга Николаевна стала шефом 3-го гусарского Елисаветградского полка, а ее младшая сестра, великая княжна Татьяна Николаевна, – шефом 8-го уланского Вознесенского полка. Но мундирные платья по форме «своих» полков они получили только летом 1913 г.¹⁴⁹, когда им было 18 и 16 лет.

31 июля 1913 г. в Красном Селе Николай II со старшими дочерьми принимал смотр Елисаветградского и Вознесенского полков, которые «представились отлично». Вечером этого же дня великие княжны приняли участие в торжественном обеде с офицерами «подшефных» полков. 5 августа 1913 г. Николай II в дневнике назвал «памятным днем» для Ольги и Татьяны. В Петергофе, как вспоминал император, «Вознесенские уланы и Елисаветградские гусары представились щеголевато и прекрасно в зимней парадной форме. Оба шефа молодцами прошли во главе своих полков и отлично сделали заезд. Завтракали с офицерами и дамами во дворце и затем снимались группой. Около 4 час. оба полка вошли пешком в Александрию, привел их к нашему дому, где песенники пропели несколько песен при Алике, сидевшей в коляске. Провел их с дочерьми вдоль моря к воротам и простился с ними». Именно в этот день и были сделаны фотографии царских дочерей во главе подшефных полков.

Стоит также отметить, что поскольку при российском Императорском дворе все строилось на основании принципа прецедента, то великая княжна Ольга Николаевна не случайно стала шефом 3-го гусарского Елисаветградского полка, поскольку в 1845 г. ее полная тезка, дочь Николая I, великая княжна Ольга Николаевна была шефом именно этого полка.

Новоиспеченные «улан» и «гусар» были горды своей замечательно красивой формой, охотно позировали и начали принимать участие в полковых праздниках подшефных полков.

Последней великой княжной, ставшей шефом 9-го драгунского Казанского полка русской армии, была великая княжна Мария Александровна. Стоит обратить внимание на то, что если императрицы, как правило, становились шефами старейших аристократических гвардейских полков, то великие княжны со времен Николая I – шефами рядовых армейских полков.

Стоит упомянуть и о том, что связь с подшефными полками сохранилась у императрицы Марии Федоровны и в эмиграции. В сентябре 1926 г. она направила телеграмму Собранию Кавалергардского полка в эмиграции: «Генералу князю Эристову. Сердечно благодарю Моих дорогих кавалергардов за поздравления и выраженные чувства. Мария». Поздравления кавалергардов были связаны с юбилеем – 60-летием приезда датской принцессы Дагмар в Россию в сентябре 1866 г.

Таким образом, можно констатировать, что сложившийся в 1760-х гг. феномен женского военного мундирного платья «прошел» через весь имперский период существования России.

Великие княжны Ольга и Татьяна Николаевны в мундирных платьях Елисаветградского и Вознесенского полков

При этом на протяжении 150 лет сохранялась идеологическая основа этой традиции – демонстрация связи между представителями императорской фамилии и русской армией, а мундирные платья стали зримым символом этой связи.

Императоры верхом

Говоря о внешнем облике российских императоров, следует также упомянуть и о такой особенности, как умение держаться на лошади. В монументальной скульптуре Медный всадник, Этьен Фальконе запечатлел Петра I верхом. Это было данью европейской традиции. Конный памятник первого лица – неотъемлемый атрибут европейской художественной традиции. Вспомним памятник Николаю I на Исаакиевской площади Петербурга работы Э. Монферрана и барона Клодта. Николай I действительно был прекрасным наездником и великолепно управлялся с лошадьми.

Что касается Александра II, то современники весьма критично оценивали его навыки как наездника. При этом следует иметь в виду, что первые лошадки-пони у царских детей появлялись в 3–4 года, а систематически учить верховой езде их начинали с 7 лет. Тем не менее мемуарист утверждает, что «Государь Александр II ездил неважно, постоянно шпоря лошадь, когда она стояла на месте, и не замечая того»¹⁵⁰. Возможно, скульпторы учитывали это, поскольку на конном памятнике Александру II, сооруженном в Софии, император спокойно сидит на спокойной лошади. В России также преобладали его «пешие» памятники.

Что касается Александра III, то он тоже был плохим кавалеристом. Это было во многом связано с весом императора, которому требовались лошади-тяжеловесы. Доброжелательно относящийся к Александру III граф С.Д. Шереметев писал о царе: «Ездок он был плохой и вообще не охотник до верховой езды. Кавалерийской жилки у него не было, и это ставилось ему многими в упрек»¹⁵¹. Тем не менее самым известным памятником царю остался конный памятник работы Паоло Трубецкого, стоящий сейчас перед Мраморным дворцом в Петербурге. В результате конкурса вариант Трубецкого отобрала сама вдовствующая императрица Мария Федоровна. Памятник этот воспринимался публикой очень по-разному. Либеральная интеллигенция считала его пародией на российское самодержавие. Монархисты видели в нем символ незыблемости российской монархии. Споры об этом памятнике не утихают по сей день.

Самой лихой кавалеристкой среди российских императриц считалась императрица Мария Федоровна, жена Александра III. Граф С.Д. Шереметев упоминал, что «цесаревна наслаждалась верхом, скакала через рвы и канавы, брала препятствия, с трудом за нею угонялись»¹⁵². Дочь императрицы упоминает, что «Мама… обожала лошадей, но Папа их терпеть не мог»¹⁵³.

На акварелях придворного художника М. Зичи запечатлено несколько сюжетов участия цесаревны Марии Федоровны в псовых охотах. При этом иконография остальных императриц XIX в. почти совершенно исключает сюжеты, изображающие их сидящими верхом. Есть единственная картина О. Берне, посвященная Царскосельской карусели 1842 г. На этой картине императрица Александра Федоровна изображена в средневековых одеждах, спокойно сидящая верхом в дамском седле.

Николай II был хорошим кавалеристом. Он уверенно держался в седле, но при этом верховой езды не любил¹⁵⁴. Поэтому, когда у царя появилась возможность, то он поменял лошадь на автомобиль. К концу своего правления Николай II, даже принимая парады, объезжал строй полков на автомобиле. Тем не менее во время особо торжественных случаев Николая II старались «усадить» на лошадь. Это делало императора более величественным поскольку рост в 168 см не добавлял царю представительности. Кроме этого, у него была непропорциональная фигура – короткие ноги при длинном туловище. Лошадь и седло скрывали эти недостатки царя. Удивительно, но и вечно больная императрица Александра Федоровна иногда садилась на лошадь. В мае 1906 г. Николай II записал в дневнике: «Алике ездила верхом».

Взаимоотношения в семье

Семья, жена и дети, традиционно занимает важное место в жизни любого мужчины. Так было и при российском Императорском дворе. Но при этом в обыденном сознании бытует представление, что «жениться по любви» на императорском уровне невозможно. Отчасти это действительно так, но, тем не менее, практически все¹⁵⁵ XIX столетие при российском Императорском дворе браки заключались именно «по любви».

К началу XIX в. для подбора невест молодым великим князьям сложилась определенная методика. Как правило, великих князей по завершении образования отправляли в европейское турне, одной из главных задач которого был выбор невесты среди многочисленных немецких принцесс. При этом конкретные кандидатуры цесаревичам не навязывались. Просто маршрут их путешествия по Европе планировался так, чтобы у них появилась возможность «отсмотреть» всех потенциальных невест. Опытные дипломаты тактично «подводили» невест, «согласованных на всех уровнях», к российским женихам.

Традицию женитьбы на иностранках заложил Петр I, который женил своего сына Алексея на немецкой принцессе и выдал своих сводных племянниц Анну и Екатерину за герцогов Курляндии и Мекленбурга. За весь XIX в. только одна российская императрица была датчанкой, все остальные были именно немками, как и подавляющее число жен великих князей. Немки отвечали многим практическим соображениям.

Во-первых, протестантки легко меняли вероисповедание, принимая накануне замужества православие. На рубеже XVIII XIX вв. сделана единственная попытка породниться с католическим домом Габсбургов благодаря одной из дочерей Павла I. Этот брак был во многом обусловлен популярными тогда идеями сближения католической и православной церквей, что отчасти проявилось и в том, что Павел I стал гроссмейстером католического Мальтийского ордена. После этого русских великих княжон за католиков не выдавали.

Императрица Елизавета Алексеевна на прогулке в Царском Селе. Неизвестный художник, начало XIX в.

Во-вторых, немки, воспитанные в бедных семьях, были домовитыми, рачительно вели «хозяйство» императорской или великокняжеской семьи.

В-третьих, приехав в Россию, немки не тащили за собой родню, но при этом вводили своих русских мужей в круг самой родовитой европейской аристократии. Таким образом, в браках с немецкими невестами имелось больше плюсов, чем минусов.

Брак Александра I был далек от идеала, даже в то весьма свободное в отношении супружеской верности время. Екатерина II начала подыскивать невесту любимому внуку с 1790 г., когда ему исполнилось 13 лет. Выбор невесты сделала именно Екатерина II. Из множества кандидаток она выбрала дочь маркграфа Баденского Луизу-Марию-Августу. Окончательно вопрос решился, когда потенциальная невеста в октябре 1792 г. прибыла в Петербург. Великому князю Александру Павловичу, которому тогда было 15 лет, 13-летняя девочка-невеста понравилась. 9 мая 1793 г. состоялось миропомазание 14-летней принцессы Луизы, которая была наречена великой княжной Елизаветой Алексеевной. 10 мая последовало обручение с великим князем Александром Павловичем, а 28 сентября 1793 г. – бракосочетание.

Когда молодые повзрослели, они осознали, насколько далеки друг от друга. Все внешние формы брачных отношений соблюдались, но супружеских отношений фактически не было. Тем не менее у Елизаветы Алексеевны родились две дочери – Мария (1799–1800) и Елизавета (1806–1808). Можно с большой долей уверенности утверждать, что вторая дочь императрицы родилась от связи с конногвардейцем Охотниковым. У Елизаветы Алексеевны при родах второй дочери возникли осложнения, которые сделали ее бесплодной. Александр Павлович знал об этой связи, но закрывал на нее глаза, поскольку сам жил на две семьи.

М.А. Нарышкина

Мемуаристы упоминают о многочисленных любовных связях Александра I, некоторые из которых были мимолетными (актриса Фаллие, мадам Шевалье, девица Жорж, фрейлина В.И. Туркестанова), а другие продолжались годами. Его фактической женой стала одна из первых красавиц петербургского света М.А. Нарышкина (урожд. княгиня Четвертинская), она родила царю троих детей. Двое из них умерли в раннем детстве, а Софья в – 1824 г.¹⁵⁶ При этом прекрасная полька М.А. Нарышкина была женой обер-егермейстера Д.Л. Нарышкина. Один из современников писал об Александре I: «Государь любил общество женщин, вообще он занимался ими и выражал им рыцарское почтение, исполненное изящества и милости»¹⁵⁷.

Великая княгиня Анна Федоровна и великий князь Константин Павлович

Не сложилась семейная жизнь и у второго сына Павла I – великого князя Константина Павловича. В феврале 1796 г. его женили на Саксен-Кобургской принцессе Юлиане-Генриетте-Ульрике, при миропомазании нареченной великой княгиней Анной Федоровной.

Этот брак оказался бездетен, что дало формальные основания для развода в марте 1820 г. Уже в мае 1820 г. 41-летний Константин Павлович сочетался вторым, морганатическим браком (брак, заключенный между членом императорской семьи и лицом неимператорского происхождения) с 25-летней полькой Иоанной Грудзинской, получившей после того титул светлейшей княгини Лович.

Старшие братья, испытавшие все трудности непростых отношений с женами, искренне желали счастья младшему брату и поэтому на него не давили. Брак будущего Николая I, конечно, готовился заранее. Вопрос о браке с прусской принцессой Шарлоттой-Фредерикой-Луизой-Вильгельминой обсуждался в семье еще в конце 1808–1809 гг., когда Николай достиг возраста 13 лет. Окончательно вопрос был решен в 1813 г., когда Александр I увидел принцессу в Силезии. Однако последнее слово оставалось за женихом.

Княгиня Лович

С династической и дипломатической точки зрения брак был выгоден и Пруссии, и России. После разгрома Наполеона Россия, наряду с Англией, политически доминировала в Европе. Пруссия же, ослабленная наполеоновскими войнами, нуждалась в сильном союзнике. Поэтому прусский король Фридрих-Вильгельм одобрил возможность этого брака. Потенциальная невеста получила хорошее образование, поскольку с ней занимались профессора Берлинского университета.

Впервые Николай Павлович увиделся с принцессой Шарлоттой 21 февраля 1814 г., когда прибыл в Берлин. Российского великого князя приняли в прусской королевской семье. Между молодыми юношей и девушкой (18 и 16 лет) возникла взаимная симпатия. После многочисленных согласований в октябре 1815 г. объявляется о помолвке, но брак отложили до совершеннолетия молодых. Видимо, к этому решению подтолкнул печальный опыт Александра I.

В сентябре 1816 г. в Берлине состоялось обручение по протестантскому обряду. В апреле 1817 г. Николай Павлович вернулся в Петербург. Вскоре принцесса Шарлотта с братом выехали в столицу Российской империи. Наконец, в июне 1817 г. состоялась церемония перехода невесты в православие, которую нарекли Александрой Федоровной. На момент заключения брака жениху шел 22-й, а невесте 20-й год. Церемония бракосочетания состоялась 1 июля 1817 г. в Большой церкви Зимнего дворца. В этот день будущей императрице исполнилось 20 лет.

Брак был «по любви», поскольку это личный выбор великого князя, хотя и тщательно подготовленный старшим братом. На протяжении всей жизни Николай Павлович с трогательной внимательностью относился к своей жене императрице Александре Федоровне. К супруге он проявлял предельное внимание, окружая ее роскошью. На половине императрицы в Зимнем дворце традиционно собиралась ее большая семья, центром которой была слабая и постоянно недомогавшая Александра Федоровна.

С начала XIX в. загар в аристократической среде считался дурным тоном. В эпоху романтизма бледные, анемичные девушки (по моде того времени) уже в 17 лет «разочаровывались» в жизни, прогуливаясь с томиком Байрона по аллеям пригородных резиденций. Поэтому, когда в 1817 г. в Россию приехала принцесса Шарлотта, дамы высшего света, внимательно рассмотрев девушку, вынесли свой вердикт: слишком загорелая, как простолюдинка. Воспитательница Николая Павловича графиня Ливен сочла возможным заявить Шарлотте: «Вы очень загорели, я пришлю вам огуречной воды умыться вечером»¹⁵⁸.

В 1818 г. великая княгиня родила первого ребенка – будущего императора Александра II. В 1820 г. родился мертвый ребенок. Всего она родила Николаю Павловичу семерых детей, не считая мертворожденного. Конечно, это не могло не сказаться на состоянии здоровья еще молодой женщины.

Частые роды стали одной из причин преждевременного старения и худобы Александры Федоровны. Она считалась крайне больной женщиной, испытывавшей периодические «припадки биения сердца». По этой причине императрица могла позволить себе принимать гостей полулежа. Врачи старались удалять императрицу из столицы на зиму, поэтому она регулярно выезжала на курорты за границу (в 1821, 1824, 1834, 1835, 1839, 1844–1845, 1852, 1856, 1859 гг.), где лечилась сывороткой и минеральными водами. Постоянными местами ее пребывания были модные климатические курорты в Спа, Эймсе, Крейте у подножия Альп. Зимы Александра Федоровна проводила в Неаполе, Палермо, Ницце, Шлангенбахе¹⁵⁹. Современники отмечали, что императрица после трагических событий декабря 1825 г. страдала конвульсивными подергиваниями головы.

Трогательное и внимательное отношение к жене не мешали бравому Николаю I заводить интрижки. Эти интрижки император называл «васильковыми дурачествами». Испытывал он и более сильные чувства. Так, одна из фрейлин его жены В.А. Нелидова, на протяжении многих лет была его негласной фавориткой.

Императрица Александра Федоровна. К. Робертсон. 1840–1841 гг.

Но следует подчеркнуть, что свои несемейные увлечения Николай I тщательно скрывал, и все выглядело весьма прилично.

Современников, особенно дам, крайне интересовали эти «васильковые дурачества». При этом они дружно отмечали, что «дурачества» занимали далеко не главное место в жизни императора, буквально заваленного многочисленными делами и скованного очень плотным рабочим графиком.

Так, даже весьма осведомленные дамы, с надежными «источниками информации» при Дворе, задавались вопросом: «Когда же царь бывает у фрейлины Нелидовой? В 9-м часу после гулянья он пьет кофе, потом в 10-м сходит к императрице, там занимается, в час или 1 у₂ опять навещает ее, всех детей, больших и малых, и гуляет. В 4 часа садиться кушать, в 6 гуляет, в 7 пьет чай со всей семьей, опять занимается, в десятого половина сходит в собрание, ужинает, гуляет в 11, около двенадцати ложится почивать. Почивает с императрицей в одной кровати»¹⁶⁰.

Судя по всему, Варвара Аркадьевна Нелидова являлась больше другом царя, чем фавориткой, поэтому отношения Николая I и Нелидовой были непонятны окружающим, которые пытались уловить хотя бы намек на их «неформальные отношения». Бывшая фрейлина императрицы, «черноокая Россети», упоминает в воспоминаниях, что в марте 1845 г. «за ужином государь пожаловал за наш стол, между мной и Захаржевской; по ту сторону Захаржевской сидела Варинька Нелидова, которую государь всегда зовет Аркадьевна… она очень умно себя ведет и очень прилично. Особенного не было говорено»¹⁶¹.

Видимо, император Николай I считал придворный флирт неотъемлемой частью своей «работы». Конечно, его «маневры» весьма критично оценивались «обойденными» его вниманием современницами: «В Аничковом дворце танцевали всякую неделю в Белой гостиной: не приглашалось более ста персон. Государь занимался в особенности бар.[онессой] Крюднер, но кокетствовал, как молоденькая бабёнка, со всеми и радовался соперничеством Бутурлиной и Крюднер. Я была свободна как птица и смотрела на все эти проделки как на театральное представление, не подозревая, что тут развивалось драматическое чувство зависти, ненависти, неудовлетворенной страсти, которая не переступала границ единственно оттого, что было сознание неискренности государя. Он еще тогда так любил свою жену, что пересказывал ей все разговоры с дамами, которых обнадеживал и словами, и взглядами, не всегда прилично красноречивыми»¹⁶². Этот приватный бал («не приглашалось более ста персон») состоялся в марте 1845 г., когда семейный стаж императорской четы составил уже 28 лет, но при этом мемуаристка признает, что Николай I «любил свою жену». Об этом же свидетельствует и диалог между мемуаристкой и баронессой А.П. Крюднер, наблюдавшей, как царь беседует с одной из дам. «Вы ужинали, но последние почести сегодня для нее. – Это странный человек, – сказала она, – нужно, однако, чтобы у этого был какой-нибудь результат, с ним до конца никогда не бывает, у него на это нет мужества; он придает странное значение верности. Все эти маневры с ней ничего не доказывают»¹⁶³.

Современники подчеркивали, что по отношению к дамам Николай Павлович придерживался тона «утонченной вежливости», что совершенно не мешало императору требовать от своих подданных строгого соблюдения правил придворного этикета.

Наряду с аристократками у Николая Павловича были и лихие интрижки с простолюдинками, с которыми он мог познакомиться на улице или маскараде. С ними он был по-солдатски прост, скор и решителен. Видимо, следы этих интрижек отразились в его «Гардеробных суммах». Например, в 1853 г. он выплатил некой «жене коллежского регистратора Грибанова Ольге в пособие» дважды по 300 руб. В этом же году дочь коллежского секретаря Авдотья Юрьева также трижды получила 300 руб. «в пособие» и в «вспомоществование»¹⁶⁴. В списке секретных пенсий, выплачивавшихся из сумм Кабинета Е.И.В., с 1842 г. значилась некая дочь титулярного советника девица Герасимова, которой выплачивалась скромная пенсия в 38 руб. в год¹⁶⁵. То, что в списке вдовы чиновников, офицеров и пр. – это понятно, но «девица Герасимова» – загадка.