bannerbannerbanner
Епархиальные реформы

Епископ Савва (Тутунов)
Епархиальные реформы

Полная версия

© игумен Савва (Тутунов), 2011

* * *

Введение

За последние 10–15 лет было предпринято всестороннее изучение опыта реформы в Церкви, осуществленной Священным Собором Православной Российской Церкви[1] 1917–1918 годов и подготовленной в предсоборный период. Однако вопрос о реформе епархиального управления остается почти не исследованным[2]. Впрочем, справедливо задаться вопросом: не является ли исследование этого аспекта реформы лишь «школьным», «кабинетным» упражнением, не имеющим реального значения для жизни Русской Церкви, которая, как будто, уже определила свое отношение к епархиальному строю в принятом на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года Уставе Русской Православной Церкви? В ответе на этот вопрос мы солидаризируемся со священником Ееоргием Орехановым: Русской Церкви еще предстоит определить пути организации своей внутренней жизни в новых исторических условиях. Отец Георгий указывает на ряд вопросов, которые ныне стоят перед Церковью: «Каким будет соборный церковный строй? Какое место в церковной жизни займут миряне?»[3] Эти и другие вопросы были поставлены еще в начале XX века и нашли свое отображение при обсуждении реформы церковного управления. Вслед за отцом Георгием повторим: чтобы сегодня ответ на них «был адекватен жизни, она [Церковь – и. С] обязательно воспользуется опытом, накопленным в течение сложных жизненных перипетий XX века»[4]. Германский исследователь Собора профессор Гюнтер Шульц, выступая в 1990 году на конференции в Лютеранской академии Баварии, высказал мнение, что в свое второе тысячелетие Русская Православная Церковь вступила Собором 1917–1918 годов. Некоторыми своими решениями, говорил Шульц, Собор опередил процессы развития, развернувшиеся позднее во всем христианском мире, но эти решения не были применены по причине гонений, при которых осуществление постановлений Собора стало практически невозможным. Итак, заключил профессор, после завершения гонений Русской Православной Церкви следует лишь вернуться к решениям Собора 1917–1918 годов[5]. Однако немецкий исследователь обходит проблему рецепции определений Собора. Следует признать – этой рецепции со стороны Русской Церкви не было. Конечно, ее и не могло быть в последующий за Собором период бытия Русской Церкви: богоборческая власть не давала ни собрать новый Собор, ни даже избрать преемника почившего Патриарха. Проводить в жизнь объемные церковно-управленческие реформы было просто нереально. Едва ли справедливо мнение М. В. Шкаровского, согласно которому отход Церкви от решений Собора связан с тем, что октябрьский переворот, прекратив процесс возрождения Церкви, постепенно ликвидировав демократические преобразования ее жизни и дискредитировав саму идею реформаторства путем внедрения в 1920‑е годы обновленчества, по сути, стал своеобразной «контрреволюцией»[6].

Однако тот же автор отмечает, что в Устав об управлении Русской Православной Церкви 1988 года были внесены из соборного определения Об епархиальном управлении положения об епархиальном собрании[7]. Протоиерей Владислав Цыпин также пишет:

При восстановлении жизни и церковного управления, в том числе и на епархиальном уровне, на разных этапах <…> были использованы как решения Поместного Собора 1917–1918 годов, так и материалы соборной дискуссии[8].

Тем не менее, очевидно, что некоторые основные элементы епархиальной реформы не отражены в ныне действующем Уставе Русской Православной Церкви (как не были отражены и в Уставе об управлении Русской Православной Церкви 1988 года) – к примеру, практика избрания архиереев, как она была определена Собором. Ряд положений Собора, касающихся епархиального управления, не вошел и в нормативные документы значительной части русской церковной эмиграции – Русской Зарубежной Церкви, к которой едва ли можно отнести замечание Шкаровского[9]. Равнозначно ли

 

такое положение вещей фактическому отвержению (то есть отказу от рецепции) не проведенных в жизнь элементов соборного определения Об епархиальном управлении! К этому вопросу мы еще обратимся в заключительной части нашей работы. Так или иначе, незнание контекста и mens legislatoris – намерения законодателя, то есть «отцов» Собора 1917–1918 годов, не позволяет всерьез приступить к постановке вопроса о рецепции или отвержении их решений.

Итак, основной целью нашего исследования является уяснение замысла участников Собора 1917–1918 годов в отношении норм устройства епархиального управления. Если эта цель будет достигнута, то результаты нашей работы в дальнейшем могут позволить церковному законодателю творчески подойти к документу, принятому почти век назад, в радикально иных исторических условиях.

* * *

Для решения нашей задачи необходимо рассмотреть генезис соборных определений, ознакомиться с материалами предсоборных дискуссий и предсоборной подготовки. Петербургский историк С. Л. Фирсов отмечает вслед за другим современным исследователем – СВ. Римским, что зарождение идеологии «устранения диктата государства в делах Церкви», идеологии, «которая впоследствии привела к Собору 1917 года», происходит в период Великих реформ времен императора Александра II[10]. Действительно, как пишет СВ. Римский,

общий подъем реформаторских настроений, начавшийся с приходом к власти Александра II, пробудил иллюзию возможного восстановления патриаршества, возвращения к выборности духовенства в приходах, устранения таких диссонирующих с каноническими нормами порядков, как переводы из епархий в епархию архиереев или из прихода в приход клириков[11].

Реформы в Церкви «сопровождались передачей функций от высшей администрации ее низшим ступеням, развитием, под контролем епархиальной администрации, выборного начала в духовенстве», – добавляет он[12]. Однако говорить здесь именно о «подготовке Собора», тем более о «предсоборных дискуссиях», рано. По замечанию СЛ. Фирсова,

в 1880–1890 годы, равно как и в первые годы наступившего XX века, вопрос о корректировке церковно-государственных отношений в практической плоскости не рассматривался и рассматриваться не мог[13].

Между тем вопрос о церковно-государственных отношениях был едва ли не ключевым для церковной реформы. Таким образом, хотя вопрос о реформе в Церкви обсуждался и до 1905 года, однако, справедливо замечает Фирсов, «без Высочайшей инициативы любое реформирование было в России невозможно»[14].

Первыми шагами, приведшими к этой высочайшей, то есть императорской инициативе, стали записка митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского) «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной Церкви», поданная в Комитет министров в феврале 1905 года, и записка председателя Комитета министров СЮ. Витте «О современном положении Православной Церкви». Инициатива Комитета министров привела к реакции обер-прокурора К. П. Победоносцева, по настоянию которого вопрос о реформах в Русской Церкви был передан из ведения Комитета министров в ведение Святейшего Синода. «Именно с этого момента, – считает С. Л. Фирсов, – собственно и началась практическая подготовка Собора»[15]. Таким образом, начало предсоборной подготовки следует возводить именно к записке митрополита Антония, поскольку невозможно рассматривать дальнейшее развитие действий Синода без учета этого документа. Дальнейшая официальная предсоборная подготовка будет развиваться в рамках отзывов епархиальных преосвященных 1905–1906 годов, работ Предсоборного присутствия 1906 года и Предсоборного совещания (работавшего с 1912 г. почти до самого Собора).

Почти одновременно с упомянутыми записками, 17 марта 1905 года в еженедельнике столичной духовной академии «Церковный вестник» публикуется так называемая «записка 32‑х священников» (или «группы 32‑х»), которая инициировала широкие публицистические дискуссии, с большей или меньшей интенсивностью продолжавшиеся до 1917 года.

Перед тем как перейти к рассмотрению дискуссий о епархиальном управлении в собственно предсоборный период, необходимо дать краткий обзор состояния епархиального управления накануне этого времени. Кроме того, дискуссии, имевшие место в 1905 и последующих годах, были подготовлены предварительными публицистическими выступлениями, а также церковно-научными трудами профессоров духовных академий, на которые постоянно будут ссылаться участники дискуссий[16]; некоторые из этих трудов мы также рассмотрим. Наконец, из общего исследования пред соборного периода мы выделим его, так сказать, предначинательный период: пресловутые записки.

Вслед за вводными главами, мы обратимся к обзору предсоборных трудов 1905–1916 годов. В отдельных главах мы исследуем мнения, высказанные в ходе пред соборного периода по вопросам:

1) об общих основаниях и проблемах епархиального управления;

2) о формах избрания епископов; 3) о постановке епархиальных правлений (консисторий, советов); 4) о постановке епархиальных съездов (собраний, соборов); 5) о постановке иерархической структуры епархиального управления: викариев, полусамостоятельных епископов, уездных правлений и благочинии. В отдельной главе мы рассмотрим законопроект, подготовленный Предсоборным совещанием. Такое выделение этого проекта из общей структуры исследования оправдывается, с одной стороны, тем, что проект Совещания представляет собой целостный и едва ли делимый на части документ, а с другой, – тем, что, в отличие от архиерейских отзывов и работ Присутствия, труды Совещания не получили широкой огласки в обществе (ни итоговые документы, ни тем более протоколы изданы не были).

Завершив исследование предсоборного периода, мы обратимся к периоду непосредственной подготовки Всероссийского церковного собора и к самому Собору. Мы рассмотрим изменения, происшедшие в епархиальном управлении в контексте Февральской революции под непосредственным влиянием Временного правительства, под давлением «снизу», по решениям Святейшего Синода. Затем, после небольшой вводной главы, мы обратимся к работе Предсоборного совета, соборного отдела Об епархиальном управлении и самого Собора по каждой из тем, определенных нами в первой части исследования.

* * *

Опубликованные источники официальной предсоборной подготовки представлены, прежде всего, сборником «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», изданным в 1906 году в трех томах с томом прибавлений и переизданным двухтомником в 2004 году, а также четырехтомным изданием журналов и протоколов Предсоборного присутствия 1906 года, вышедшим в 1906–1907 годах. Кроме того, к официальной подготовке относятся упомянутые записки, опубликованные в периодике и в различных сборниках, и документы Святейшего Синода, публиковавшиеся в его официальном периодическом органе «Церковные ведомости». Что касается предсоборных публицистических дискуссий, то здесь источниками являются отдельные сборники статей, иной раз монографии, но, прежде всего, – церковные периодические издания. За период 1905–1917 годов нами были просмотрены основные издания общецерковного значения: «Церковные ведомости», «Церковный вестник», «Богословский вестник», «Христианское чтение», «Православный собеседник», «Труды Киевской духовной академии», «Вера и разум». За 1917 год мы дополнительно полностью просмотрели «Всероссийский церковно-общественный вестник», отражавший не только столичные события, но и хронику с мест. Полезным подспорьем является подборка статей по дискуссиям в марте – мае 1905 года, подготовленная И. В. Преображенским к лету 1905 года[17].

Среди архивных документов, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в Москве и в Российском государственном историческом архиве (РГИА) в Санкт-Петербурге, наш поиск был ориентирован в основном на неопубликованные материалы Предсоборного совещания, Предсоборного совета и Собора 1917–1918 годов. Кпоследним относятся: стенографические отчеты пленарных заседаний Собора; материалы соборного отдела Об епархиальном управлении; материалы общих соборных органов (Совещания епископов, Соборного совета). В ходе архивного исследования был также обнаружен ряд документов, относящихся к реформаторской деятельности епархиальных съездов в первой половине 1917 года.

* * *

Завершая это введение, хотим поблагодарить протоиерея Владислава Цыпина – нашего научного руководителя при написании в Московской духовной академии кандидатской диссертации, которая легла в основу настоящего издания. Мы благодарны ректору Московской духовной академии архиепископу Верейскому Евгению, всем нашим академическим наставникам и товарищам, которые помогли нам советом или указаниями при написании этой работы. Не можем обойти сыновней благодарностью наших родителей – Андрея Сергеевича и Елизавету Николаевну, ближайших родственников – Екатерину Викторовну Тутунову и Виктора Сергеевича Тутунова, благодаря всесторонней поддержке которых мы были обеспечены всеми необходимыми для успешного труда внутренними и внешними условиями. Мы обращаем слова благодарности к фонду «Христианская Россия», поддержавшему публикацию нашего труда в серии «Церковные реформы: Дискуссии в Православной Российской Церкви начала XX века», а также к руководителю данного исследовательского проекта протоиерею Николаю Балашову, который внес существенный вклад в совершенствование нашей работы. Мы признательны Вятскому епархиальному управлению и лично протоиерею Александру Балыбердину за предоставленные иллюстрации. Наконец, мы с благодарным чувством хотим почтить память безвременно почившего архиепископа Сергия (Коновалова; f 2003), нашего наставника, направившего нас на церковно-научную стезю. В общении с Владыкой у нас в свое время и зародился интерес к исследованию правотворчества Всероссийского церковного собора 1917–1918 годов.

Московская духовная академия Свято-Троицкая Сергиева Лавра 2003–2009 годы.

Глава 1
Епархиальное управление в канун 1905 года

В данном разделе мы не ставим перед собой цель дать полное описание епархиальной жизни в предсо борный период: это – предмет особого и большого исследования. Тем не менее, попытаемся кратко очертить те основные характеристики епархиального управления в конце ХГХ – начале XX века, которые будут иметь значение в рамках нашего исследования.

 

Основным источником законодательства, регулирующего епархиальное управление в интересующий нас период, являлся Устав духовных консисторий (УДК), последняя редакция которого была утверждена 9 апреля 1883 года (изначальная относится к 1841 году)[18]. Кроме того, епархиальное управление определялось рядом государственных законов, высочайшими повелениями по духовному ведомству и высочайше утвержденными докладами Святейшего Синода. В конце XIX века протоиереем Иоанном Чижевским была осуществлена попытка систематизировать этот материал (равно как и материал, касающийся других пластов церковного управления) в работе «Устройство Православной Российской Церкви – ее учреждения и действующие узаконения по ее управлению»[19].

Крупнейший исследователь синодального периода И. К. Смолич, обращаясь к статистическим данным, делает вывод о том, что «число епархий не успевало за ростом населения и территории государства»[20]. Действительно, при населении численностью в 14 миллионов (в 1722–1724 годах) Русская Церковь разделялась в 1700 году на 22 епархии (в 1764 – на 29 епархий), а при 129 миллионах населения (данные 1897 года) в 1900 году было лишь 65 епархий (в том числе одна на территории США). Таким образом, если население увеличилось приблизительно в девять раз, то число епархий – лишь в три раза. Не столь верно замечание Смолича по отношению к росту территории государства: с 1725 по 1881 год, она увеличилась лишь в полтора раза, с учетом присоединения южных, мусульманских губерний, которые могли быть предметом миссионерского попечения, но почти не включали в себя православного населения[21]. Обратимся теперь к статистике по епархиям, которая на 1901 год (без учета епархии в США) очень подробно приводится в одном из архиерейских отзывов по вопросу о реформе, а именно в отзыве епископа Костромского Тихона (Василевского)[22]. В среднем, на каждую из 64 епархий приходилось 689 приходов[23] и около 1,3 миллиона только православного населения. Разброс был от 59 (Финляндская епархия) до 1536 (Московская епархия) приходов, и от 54 тысяч (Финляндская епархия) до 2,99 миллиона (Киевская епархия) православного населения. Можно насчитать 24 епархии, в которых численность православного населения не превышала миллиона, а в девятнадцати она составляла более двух миллионов.

Обратимся теперь к обзору иерархической структуры епархиального управления. Для помощи правящему архиерею в отдельные епархии назначались викарные епископы: в 1865 году Синоду было высочайше разрешено открывать викариатства в любой епархии, имеющей на то средства[24]. Несмотря на предложение, выдвинутое еще в 1857 году святителем Иннокентием, епископом Камчатским (будущим митрополитом Московским), создать особую инструкцию для викариев[25], она так и не была выработана. Таким образом, каждый архиерей определял круг дел своих викариев так, как сам хотел, и мог, например, назначать их заведовать просфорнями и псаломщиками епархии[26]. Смолич насчитывает лишь три епархии (Вологодскую, Вятскую, Варшавскую), в которых имелись викарии, управляющие частью епархии и обладающие собственным духовным правлением, наподобие консистории[27]. В других епархиях такое могло иметь место лишь по личной инициативе правящего архиерея, как, например, в Волынской епархии, где, в бытность свою на кафедре, преосвященный Антоний (Храповицкий) создал специальную инструкцию для своих викариев, предусматривающую их фактически самостоятельное управление в уездах епархии[28]. Более определенной и эффективной, с точки зрения структуры управления, была система деления епархий на благочиннические округа (благочиния). В состав каждого благочиния входило по 10–30 приходов[29]. Деятельность благочинного определенно была установлена «Инструкцией благочинному приходских церквей», составленной в 1775 году митрополитом Платоном (Левшиным), объявленной Синодом обязательной для всех епархий и дополненной в 1857 году. УДК определяет благочинных как лиц, «чрез которых производится управление или надзор в епархиальном ведомстве»[30]. «Благочинному предоставлено право надзора за всеми сторонами состояния церквей и принтов его округа», начиная с благоустройства или постройки церквей и кончая церковным письмоводством, поведением духовенства, их семей. Ему же принадлежал и суд по мелким проступкам клириков[31]. По итогам каждого года благочинный составлял подробный отчет по своему благочинию в целом и по каждому клирику и приходу в частности. Сюда вносились, в том числе, и отметки о поведении каждого члена причта[32]. По мнению СВ. Римского,

канцелярщина, опутавшая за годы николаевского царствования Церковь, сделала фигуру благочинного ключевой в том смысле, что именно благочинный был первой инстанцией, контролировавшей жизнь приходского духовенства, следившей за правильностью ведения многочисленной документации священниками[33].

Благочинные, наравне с другими должностными лицами епархии, подпадали под общее предписание Устава духовных консисторий:

Избрание и определение доверенных лиц на места и должности, чрез которых производится управление или надзор в епархиальном ведомстве, зависит от Епархиального Архиерея, которому Консистория на открывающееся место представляет кандидатов[34].

С 1860‑х годов распространилась было в отдельных епархиях практика выборности благочинных – в 1879 году, при митрополите Макарии (Булгакове), в Московской епархии были даже выработаны специальной комиссией подробные правила о выборах благочинных. Однако Синод положил конец этой практике в 1881 году, издав указ, в котором подтверждалось, что благочинные должны, в согласии с УДК, назначаться епархиальным архиереем[35]. Из вспомогательных органов благочиннического управления можно назвать благочиннические съезды и советы. Однако ни то, ни другое учреждение не являлись законодательно оформленными установлениями, и само существование их стояло в зависимости от доброй воли епархиального начальства. Роль благочиннических съездов была в основном совещательной: на них обсуждались разные аспекты местной пастырской деятельности. Впрочем, в отдельных епархиях съезды рассматривали работу благочиннических советов и, в случае жалоб на них, могли делать представление епархиальному архиерею[36]. Благочиннические советы, будучи также установлением, не имеющим под собой законодательной почвы, тем не менее, получили распространение по всем епархиям в той форме, которая была предусмотрена в инструкциях, составленных для них в литовской консистории в 1870 году[37]. Состав их включал благочинного и двоих или более выборных членов духовенства[38]. Их основной деятельностью был мелкий суд по вопросам о недовольстве между членами клира, а также между клириками и мирянами. Кроме того, в их компетенцию входило отмечать поведение клириков по клировым ведомостям, представлять клириков и старост к наградам, собирать сведения о нуждающихся духовного звания, наблюдать за сбором взносов в духовную семинарию и училища[39].

Наконец, на низшей ступени устройства епархии находился приход, являвшийся «церковно-общественным учреждением», связанным с «определенной местностью, с обитающим в границах ее населением»[40]. Таким образом, для решения приходских дел, например, для выбора церковного старосты[41] или рассмотрения приходских финансовых вопросов, круг прихожан определялся просто – это было православное население, проживавшее в определенной местности. Этим же принципом руководствовались и при пастырском окормлении прихожан, совершении таинств, а также, например, при соблюдении законодательно закрепленного обязательного ежегодного говенья и причащения[42]. Следует помнить, что Россия была большей частью сельской страной[43]. В посмертно опубликованной рукописи В. В. Болотов, пытаясь найти в истории наиболее подходящую модель церковного устройства для России, исходит из того, что она является «и теперь и – Бог даст – еще на целые столетия почти сплошь деревенской»[44]. Следовательно, распределение населения по приходам было и естественно, и легко осуществимо. В городах же этот вопрос решался не так просто: «При отсутствии точного, твердо установленного распределения городских приходов, принятое ныне распределение их не всегда соблюдается духовенством», – замечает протоиерей Иоанн Чижевский, напоминая об указе Синода, предписывающем

привести в точную известность нынешний состав каждого прихода в столицах и губернских городах <…> а затем составить обязательное к исполнению расписание с точным обозначением входящих в состав их улиц и домов[45]

Приходы могли насчитывать от нескольких сотен до нескольких тысяч прихожан. По сведениям, приводимым Смоличем, штаты 1842 года делили приходы на шесть классов, первый из которых предполагал наличие менее 400 прихожан, а шестой – более 2000[46]. Заметим, что, хотя Смолич употребляет термин «прихожане», речь идет, вероятно, о «душах» мужского пола. Термин «прихожане» Смолич употребляет и ниже, по отношению к штатам 1885 года, в которых счет шел на «души» мужчин. В дальнейшем приходы подвергались укрупнениям. Упомянутые штаты 1885 года (синодальный указ от 16 февраля) разделяют приходы на две основные группы: менее 700 и более 700 душ. Каждому классу приходов соответствовала определенная численность назначаемого духовенства: причты «в приходах, имеющих менее 700 душ мужеского пола, состоят из священника и псаломщика; а в приходах, имеющих более 700 душ, – из священника, диакона и псаломщика»[47]. Впрочем, в другом указе Синод отмечал существование принтов не только из двух или трех клириков, но и пяти, семи или девяти[48]. При желании или необходимости архиерей мог ходатайствовать перед Синодом об изменении состава назначаемого на определенный приход духовенства[49].

Таким образом, основная иерархическая структура в епархии выстраивалась по принципу епископ-благочинный-приход. Эта структура осложнялась множеством вторичных учреждений, среди которых можно назвать «советы и правления по делам епархиально-училищным, миссионерским, братским, епархиальные съезды, вспомогательные и эмеритальные кассы, свечные заводы и другие»[50].

Но главным учреждением, занявшим совершенно особое место в системе епархиального управления, была духовная консистория, определенная в УДК как:

присутственное место, чрез которое, под непосредственным начальством епархиального архиерея, производится управление и духовный суд в поместном пределе Православной Российской Церкви, именуемом епархиею[51].

В ведении консистории находились все дела по епархии и по сношению с вышестоящими органами церковной власти[52]. Дела судные также входили в круг дел консистории[53], которая являлась одновременно административным и судебным учреждением. Консистория состояла из присутствия, в которое входили члены в пресвитерском сане, назначаемые епископом с утверждением Синодом[54], и канцелярии, возглавляемой секретарем, назначаемым Синодом по представлению обер-прокурора[55]. Увольнялись члены и секретарь в том же порядке. Делопроизводство консистории распределялось по отделениям или столам, каждый из которых состоял под наблюдением одного из членов присутствия[56], а возглавлялся подчиненным секретарю столоначальником. Любое дело должно было решаться при участии всех членов[57]. Архиерей при этом не присутствовал. Принятые решения представлялись на утверждение архиерея, который мог их отвергнуть и постановить свое решение[58].

Следует отметить факт централизации и бюрократизации церковной власти. СВ. Римский указывает, что в рассматриваемый им период центральный аппарат церковного управления «продолжал трансформироваться по подобию министерств»[59]. Именно «в связи с бюрократизацией государственного аппарата в синодальный период все более сложным становилось и делопроизводство епархиальных управлений»[60]. Сопоставимость консистории с государственным аппаратом имеет в виду и УДК, предусматривающий, что устройство присутствия «должно быть согласно во всем с постановленными в Своде законов Российской империи правилами о внешнем устройстве и благочинии губернских присутственных мест»[61].

Аналогия между этими учреждениями подтверждается при сравнении IV раздела УДК («Устройство консистории») с относящимся к 1892 году законодательством, определявшим деятельность губернских присутственных мест[62]. Общие принципы остаются теми же: по принятии бумаги в учреждение[63], она проходит первичную канцелярскую обработку, состоящую в помете секретарем (дата, номер) и во внесении в реестры входящих бумаг и настольный[64]. Затем канцелярия подготавливает докладную записку по данному делу, включающую все необходимые справки из законов, из архивных дел, из других учреждений[65]. Дело докладывается в присутствии секретарем или, согласно УДК, под его руководством – столоначальником[66] и решается общим обсуждением и голосованием дел[67]. При разногласии дело решается большинством голосов, но оставшиеся в меньшинстве могут письменно подать особое мнение[68]. Секретарь также имеет право сделать представление против данного решения, когда оно, по его мнению, не согласуется с законом. Это представление вносится в журнал или протокол[69]. Резолюция по делу может записываться в журнале или через отдельный протокол в зависимости от важности дела[70]. Журналы подписываются лишь присутствующими членами, протоколы – всеми[71]. На этом завершается решение дела в светских губернских учреждениях. В духовном же ведомстве все журналы и протоколы, а также особые мнения к ним и рапорты секретаря, в случае его несогласия, препровождаются архиерею, который, просмотрев их, надписывает «исполнить» или «утверждается». Архиерей может утвердить мнение меньшинства или, при несогласии с единогласным решением, вернуть дело в консисторию[72].

Сходными являлись также законодательные нормы гражданского и духовного ведомств в том, что касается «исполнения дел»[73], «вступления, хранения и движения сумм»[74], «содержания и хранения дел в архиве»[75], «порядка сношений»[76]. Характерна для консисторского делопроизводства чрезвычайная детализация канцелярских отношений и докладов, даже большая, чем в губернском производстве. Иллюстрацией может служить пример одного «из самых простейших способов исполнения и самых простейших архипастырских резолюций», приведенный в мнении секретаря Енисейской консистории, приложенном к отзыву епархиального архиерея[77]. Входящая бумага принимается под расписку дежурным чиновником; им записывается в дежурную книгу; передается под расписку секретарю; передается под расписку регистратору; передается под расписку столоначальнику; вносится в настольный реестр; если не заводится новое дело, в любом случае вносится в алфавитный реестр; докладывается присутствию (решение может быть всего лишь «сообщить причту резолюцию»); решение подписывается не менее чем тремя членами; пишется указ причту за подписью члена, секретаря, столоначальника; указ сдается регистратору для внесения в исходящий журнал и отправки; при этом в докладной журнал вносятся, кроме содержания резолюции, дата последней, дата исполнения, номер и год дела, к которому бумага принадлежит.

Такая детализация бумажного производства касалась и низших инстанций. Протоиерей Иоанн Чижевский, помимо уже упомянутой нами работы, составил насчитывающий 370 страниц справочник по церковному письмоводству для благочинных и настоятелей церквей[78]. Согласно приводимым здесь сведениям, каждый благочинный должен был в год подавать в консисторию около полусотни рапортов и бумаг (в том числе и при препровождении различных денежных сборов), это – не считая каких-либо исключительных (что не значит – редких) случаев, связанных, например, со смертью священника, починкой церкви[79].

Такая бюрократизация соединена с усилением связи государства с Церковью[80], становлением «государственной церковности»[81]. По мнению СВ. Римского, через введение УДК епархиальное управление «уподобилось высшему светскому, то есть перешло под контроль государственных чиновников – обер-прокурора и его подчиненных»[82]. Речь здесь идет о секретарях духовных консисторий.

Назначение и увольнение секретарей консисторий совершалось помимо епархиальных архиереев. Формально занимая скромную должность начальника канцелярии, секретарь на самом деле стал ключевым лицом в консисторском правлении. Действительно, отмечает Римский, «растет бумажный вал, с которым могли справиться только специальные структуры», а именно – чиновничьи структуры, специально занимающиеся делопроизводством, оформлением дел в соответствии с законодательством, составлением к делам многочисленных справок из законов. Итак, вся сложная подготовка дел, от которой во многом зависели определение присутствия консистории и резолюция архиерея, была сосредоточена в руках чиновников под руководством секретаря[83], который не только назначается помимо архиерея, но и,

1Именно так он именуется в официальных документах. Есть и краткая форма: Всероссийский церковный собор. Именование Собора в пространной и краткой форме было определено решением Соборного совета от 16 сентября 1917 г. (Соборный совет. 40 об.). Как и в других книгах данной серии, в постраничных сносках курсивом приведены сокращенные ссылки на источники и исследовательскую литературу, причем полужирным курсивом выделены ссылки на архивные материалы; далее при необходимости указаны номера страниц или листов. Полные библиографические данные опубликованных источников и архивные адреса использованных дел приведены в соответствующих списках в конце книги.
2Специальная историография вопроса ограничивается: дипломной работой, написанной в Санкт-Петербургской духовной академии в 1995 году и содержащей некритическое, почти построчное изложение хода дискуссий на Соборе согласно тексту деяний Собора (заслуга автора состояла в том, что на тот момент соответствующие тома деяний еще не были переизданы Новоспасским монастырем и являлись библиографической редкостью) – Левицкий; докладом прот. Владислава Цыпина «Вопрос о епархиальном управлении на Поместном Соборе 1917–1918 гг.», представленным им на конференции в общине Бозе в сентябре 2003 г. и содержащим весьма краткий обзор определения Об епархиальном управлении – Цыпин (3); наконец, небольшой главой в монографии католического священника Иакинфа Дестивеля, также скорее обзорного характера; кроме того, в этой работе содержатся интересные и небезразличные для нашей темы рассуждения относительно понимания «соборности» на Соборе – Дестивель.
3Ореханов. 202.
4Ореханов. 202.
5Мнение Г. Шульца приведено по: Поспеловский. 49.
6Шкаровский. 165.
7Шкаровский. 185.
8Цыпин (3). 167.
9Это верно как в отношении действующего поныне «Положения о Русской Православной Церкви Заграницей» 1956 г., так и в отношении «Временного положения» 1936 г. Примером отсутствия рецепции со стороны РПЦЗ является опять же положение об избрании епископа, постановленное Собором: «В круг ведения Собора епископов входит <…> избрание, назначение, перемещение, увольнение на покой и награждение епископов» (Положение РПЦЗ, Пр. 11/ж). Ср. с соборным определением Об епархиальном управлении, ст. 16: «Избрание епархиального Архиерея производится следующим образом. По освобождении епархиальной кафедры, прежде замещения ее, Архиереи округа или, при отсутствии округов, Священный Синод Российской Церкви составляют список кандидатов, в который, после канонического одобрения, включаются и кандидаты, указанные епархией. По обнародовании в епархии списка кандидатов, Архиереи округа или Архиереи, назначенные к участию в избрании епархиального Архиерея Священным Синодом, клир и миряне епархии совместно производят по особым Правилам выборы кандидата, голосуя одновременно всех, указанных в списке, при чем получивший не менее 2/3 голосов считается избранным и представляется на утверждение высшей церковной власти. Если никто из кандидатов при таковом голосовании не получит указанного большинства голосов, то производится новое голосование о каждом из кандидатов, указанных первым голосованием, в отдельности, и высшей церковной власти представляются кандидаты, получившие не менее половины избирательных голосов» (СОП. Вып. 1. 18–19).
10Римский. 566; Фирсов (2). 202.
11Римский. 561.
12Римский. 564.
13Фирсов (2). 203.
14Фирсов (1). 36.
15Фирсов (2). 212.
16См.: Фирсов(1). 132–133; Ореханов. 80–81.
17Преображенский. О времени подготовки сборника свидетельствует цензорская отметка, датируемая 20 мая и 12 августа 1905 г. (Преображенский. II).
18Смолич (1). 274–275.
19Чижевский (2).
20Смолич (1). 263.
21Статистика приводится по: Смолич (1). 24 (территория), 27 (население), 266 (количество епархий).
22ОЕА. II. 125–129.
23Здесь и далее расчет не совсем точный, так как в статистике, приводимой в отзыве, указывается число не приходов, но церквей, что включает, вероятно, монастырские церкви (этот вопрос не уточняется). К примеру, в Финляндской епархии насчитывалось на самом деле лишь 33 прихода (Финляндия. 955). Впрочем, верным остается порядок цифр.
24Смолич (1). 269.
25Римский. 57.
26Викарные епископы. 1019–1020.
27Смолич (1). 270.
28Антоний.
29Смолич (1). 276–277; УДК. Ст. 65.
30УДК. Ст. 63.
31Чижевский (2). 13–14.
32УДК. Ст. 87.
33Римский. 83.
34УДК. Ст. 63.
35См.: Романский. 335–338.
36См.: Благочиннические съезды.
37См.: Благочиннические советы. 705.
38См.: Благочиннические советы. 707–708.
39См.: Благочиннические советы. 708–709.
40Чижевский (2). 85.
41УДК. Ст. 94.
42Чижевский (2). 82. Об обязательности причащения см.: УДК. Ст. 15–17.
43Для справки приведем статистические данные о населении России по Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона. На 1897 г., за исключением Финляндии, население России состояло на 77,1 % (в Европейской России – на 84,2 %) из представителей крестьянского сословия. Среди них 93,3 % жили вне городов. Россия (2). XLX. Всего же населения жившего вне городов (включая Финляндию), на 1897 г. – 111 059 532 (при общем населении 128 195 483), то есть 86,6 %. В Европейской России это число равно 81 378 352 (общее – 93 442 864), то есть 87,1 %. Россия (2). III.
44Болотов (1). 100.
45Чижевский (2). 85–86. Выделение автора.
46Смолич (1). 334.
47Чижевский (2). 27.
48Чижевский (2). 28.
49Смолич (1). 334–335. Чижевский (2). 26–31.
50О преобразовании. 1901.
51УДК. Ст. 1.
52Смолич (1). 274.
53Судным делам посвящен весь третий раздел УДК. ст. 148–277, то есть более трети объема Устава, состоящего из 364 статей.
54УДК. Ст. 280.
55УДК. Ст. 284.
56УДК. Ст. 294.
57УДК. Ст. 313.
58УДК. Ст. 330.
59Римский. 546.
60Смолич (1). 268.
61УДК. Ст. 288.
62Губернские присутственные места. Ст. 24–165.
63УДК. Ст. 298; Губернские присутственные места. Ст. 86.
64УДК. Ст. 303–304; Губернские присутственные места. Ст. 89–90.
65УДК. Ст. 305; Губернские присутственные места. Ст. 96–97, 100.
66УДК. Ст. 307; Губернские присутственные места. Ст. 104.
67УДК. Ст. 313–314; Губернские присутственные места. Ст. 107–111. Процедура обсуждения намного подробнее расписана в отношении губернских присутственных мест.
68УДК. Ст. 324; Губернские присутственные места. Ст. 112–114, 116–117. Эта процедура более детализована в отношении губернских присутственных мест.
69УДК. Ст. 315, 326; Губернские присутственные места. Ст. 115.
70УДК. Ст. 316–319; Губернские присутственные места. Ст. 120, 125, 129.
71УДК. Ст. 323; Губернские присутственные места. Ст. 121, 127.
72УДК. Ст. 328–329.
73УДК. Ст. 333–342; Губернские присутственные места. Ст. 130–149.
74УДК. Ст. 343–346; Губернские присутственные места. Ст. 150–151.
75УДК. Ст. 347–356; Губернские присутственные места. Ст. 50–67.
76УДК. Ст. 357–364; Губернские присутственные места. Ст. 152–165.
77ОБА. ГГ. 644.
78Чижевский (1).
79Чижевский (1). 152–175 (регулярные представления), 176–188 (представления по разным случаям).
80Эта тема развивается не одним исследователем; из последних работ на эту тему, см. особенно: Фирсов (1). 36–52, и всю первую главу этой работы под знаковым заглавием «Русская Православная Церковь и «ведомство православного исповедания»». Один из важнейших тезисов автора следующий: пересмотр, даже частичный, синодальной системы, представлял тем большую трудность, что «за XVII и XVIII столетия она стала частью единой системы управления империи, и ее изменение неминуемо повлекло бы за собой «цепную реакцию», вызвав необходимость реформы других звеньев». – Фирсов (1). 131.
81Выражение И. К. Смолича: Смолич (1). 21.
82Римский. 76.
83Римский. 79–80.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 

Другие книги автора

Все книги автора
Рейтинг@Mail.ru