Илья Андреевич Басов
Экзистенциальные и холистические аспекты поздней взрослости и старости

Полная версия

Экзистенциально-психологическое содержание периода поздней взрослости

и старости

Мы уже не останавливаемся на обосновании «правильности» именно экзистенциального подхода к периоду поздней взрослости и старости, но исходим из этого как из аксиомы и делаем отсылку к нашим предыдущим публикациям¹. Так же к мы отсылаем к нашим прошлым работам² по вопросу размытости и невозможности чёткого определения хронологических рамок для рассматриваемого периода и переноса критерия во внутренний мир, а именно зрелости как итога взросления, который, для конкретного человека, может быть достижим на любом отрезке взрослости (и в 30, и в 40, и в 65 лет), а может быть и вовсе не достигнут. Под зрелостью, вслед за Е.Е. Сапоговой, мы будем понимать «такую фазу взрослости, на которой человек, активно участвуя в собственном развитии, воплощается в своей самотождественности и самобытности, в возможной для него полноте своих сущностных сил»³.

Исследуя психологическое содержание пожилого возраста и старости⁴ мы неизбежно должны погрузиться в «Обитель души» – экзистенциальное пространство субъекта. Эта экзистенциальная собственность является бытийным, внутренним, субъективным пространством по нескольким причинам: 1) имеет индивидуальную линейку; 2) насыщает субъективным ценностным переживанием способы личностного взаимодействия с реальностью, придает статус истинности, правильности, «настоящести»; 3) оно позволяет вне зависимости от давления реальности самоосуществится, состоятся субъекту таким, каким он хотел и планировал стать и другое.

К.А. Абульханова-Славская идею субъективности обозначила как системообразующее личностное качество. Из этого следует, что жизненный путь человека – специфический ментальный конструкт, имеющий «фундаментом» желание, активность и направленность конкретной личности, а не просто перетекающая друг в друга сцепка событий. В исследовании этого субъективного пространства мы опирались на понятие «картина (образ) мира». «Картина мира» – не расплывчатый и диффузный мир фрагментов, образов, осколков чувственных впечатлений, но многомерное пространство переживаний и представлений человека о реальности, и исходя из этой картины, опираясь на нее, личность действует, строит свою жизнь и саму себя. Она является многоуровневой, динамичной системой представлений человека о себе, своей деятельности, других людях и мире в целом, «картина мира» строит внутреннюю логику (возможно не понятную внешнему наблюдателю, поскольку подчинена законам существования конкретного субъекта, содержа в себе систему ключевых индивидуальных смыслов, переживаемых как ценностных и истинных) и смыслы поведения человека, его жизни – жизнетворчества.

Как отмечает Е.Е. Сапогова, «экзистенциальное пространство центрировано на самом субъекте, на его Я, ещё точнее – на явленности субъекта самому себе и переживании истинности, подлинности собственного Я»⁵. В нем она выделяет «узлы», которые помогают субъекту нелинейно упорядочивать опыт, содержа в себе индивидуально значимые переживания, события, воспоминания, происшествия, мысли и смыслы его и только его опыта. Смысловое путешествие по кодирующим единицам этих узлов, их логика образования доступна только самому человеку. Некоторые «узлы» являются «несущими конструкциями», ядром которых являются ключевые для человека смыслы, и из них чаще может запускаться «психонавигация» (т.е. они как бы столицы на карте нашего внутреннего мира). В экзистенциальном пространстве смыслы и причины событий в жизни человека принадлежат не самим событиям и вещам, а опыту, в который они вписываются.

Постижение смысла жизни, осмысление пройденного пути (как одной из экзистенциальных задач⁶) в пожилом возрасте сопряжено (раскрывается в) с «идеальным мифом» и идеальным проектом. «Идеальный миф – это всякая осмысленная версия человеческого бытия и, будучи облеченной в слова и образы, действия и вещи, ритуал и быт она становится самосознающим дискурсом»⁷. В этом дискурсе человек постигает самого себя, «распаковывает» собственные смыслы, выступая фактором субъективного мировосприятия и мироощущения, которому сам человек способен придать разную форму.

Индивидуальный миф обладает динамичным аспектом, включающим в себя процессы самопроектирования, позволяющие человеку осмыслять, строить себя и жизнь в направлении, воспринимаемом личностью (на данный момент) правильным, истинным, достойным. Самопроектирование закрепляется и упорядочивается такими эмоционально насыщенными концептами как: «судьба», «доля», «мой путь», «предназначенное», которые сопровождаются переживанием внутренним согласием с «предназначенным», т.е. отведенным свыше, согласованным с высшим смыслом своего бытия.

Второй «ключ» – идеальный проект, который по тезису С.Н. Булгакова является ядром смыслообразования и базисным центром личностной субкультуры. «Это некое «задание», которое человек определяет для себя свободно, по доброй воле»⁸. Это задание человек берет больше из субъективных мотиваций нежели из объективных предпосылок. Выбираемый проект становится «заданием на жизнь», «смысловой доминантой» и напрямую влияет на другие смыслы, определяя их значимость. Конечность идеального проекта определяется только собственной онтологией человека и расставляет смысловые указатели в траектории его жизни, помогая в структурировании получаемого опыта.

На осмысленное исследование описанного пространства и своего задания на жизнь (себя как проекта), как мы полагаем, способна только зрелая личность, которая сознает то, как ей хочется жить, что должно делать, что является её миссией, предназначением, т.е. способна осознавать смыслы своего существования, следовать своему предназначению, делать и отвечать за выборы в пользу полноты самоактуализации и самоосуществления. Так же зрелость подразумевает смыловое преодоление «доставшихся» экзистенциальных обстоятельств, трансоформацию случаев жизни в шансы самоосуществления (смысловое взаимодействие с судьбой), творческое преобразование сложившихся смыслов или «смыслоуничтожение» – отказ от них. Для человека пожилого возраста во многих аспектах состоявшейся личности, дальнейший путь представлен в поиске экзистенциального и символического содержания бытия, своего существования, поиске ответов на «большие вопросы».

Отмечаемый в современности феномен «квазивросления» (псевдозрелости) мы склонны рассматривать основной причиной неспособности справится с экзистенциальными задачами в период поздней взрослости, выбора смыслов жизни уводящих от их решения (и соответственно снижения субъективного благополучия), а так же «геронтофобии». Квазивзросление – стремление человека жить без побуждения себя к экзистенциальным усилиям, оставаться в статусе взрослеющего, а не взрослого; когда перед человеком не встают и не ставятся взрослые задачи (умение брать ответственность, контроль над социальным пространством, поддержка других, тяготение к пониманию себя и мира, философствование, аутентичность и другие задачи взрослости; уклонение от самодетерминирования и самопологания; ориентация на жизнь «без усилия жить».

Главным признаком стремления к невзрослению и даже страх перед такой необходимостью (уже практически «узаконеной») – тенденция к избеганию ответственности за выборы и содержание своей жизни, отмеченное Э.Фромом желание, подчас открытое, «отдать свою свободу» кому угодно, такой человек «не в силах вынести, что он предоставлен собственным силам, что он должен придать смысл своей жизни»⁹.

Таким образом, квазивзросление приводит к девальвации смыслов существования, квазижизни и её суррогатам, «вырождению» переживаний заботы и близости («одинокая толпа»), а диктат телесности (как одна из черт квазивзрослости) делает второстепенными и необязательными духовные искания, заботу о душе, сам поиск и реализацию высших смыслов.

Отметим так же, что распространенность данного феномена в современных реалиях, является одной из актуальных причин для нового анализа периодизации развития человека, ведь именно человек делает возраст, а не наоборот.

«Кризис старения» («кризис пожилого возраста») является одним из аспектов понимания процессов становления человеческого в человеке у личности, перешедшей пик зрелости (ступень универсализации по В.И. Слободчикову). На наш взгляд, наиболее интересным и пока ещё недостаточно изученным контекстом «кризиса старения» образует экзистенциальная психология. Фокус анализа при таком рассмотрении (в отличие от других углов зрения: психофизиологического, деятельностного, коммуникативного, медицинского и др.) образует взятое в индивидуальной жизненно-смысловой перспективе субъективное осознание и переживание кризиса стареющего человека.

Привязать «кризис старения» к конкретному жизненному отрезку, хотя интуитивно мы обычно помещаем его между 50 и 60 годами, проблематично, по нескольким причинам: во-первых, индивидуальный разброс переживания себя как зрелого, состоявшегося, полного сил и т.д. человека велик от 35 до 65 лет (из чего следует, что есть люди, которых «кризис старения», не смотря на физическое старение, не настигает и в 65 лет); во-вторых, сами «взрослые» кризисы, поскольку более подвержены индивидуальному опыту (конкретные обстоятельства жизни, внутренний мир личности), более подвижны, чем кризисы предшествующих возрастов; в-третьих, с 35-40 лет социальные требования мало конкретизируются в жизненно-смысловой перспективе, в каком-то смысле она сама решает в какой мере ей меняться, она более автономна во взаимодействии с миром и от его оценок.

Внутренние переживания человека, проходящего «кризис старения» говорят об экзистенциальном одиночестве; вопросах «зачем, надо ли?» и имплицитных ответах «уже не надо, не успею»; происходит смена масштаба восприятия себя и своей жизни – «песчинка в мироздании» (позитивный аспект которого состоит в постепенном слиянии разделения «Я-Мир»). Возникает необходимость очертить индивидуальный горизонт: всё многообразие жизненных вариантов и потенций осуществить принципиально невозможно, что порождает эмоционально-когнитивный коллапс – ради чего жить дальше, если полнота самовоплощения недостижима. Это осознание исчезновения транспективы «доминанты дали», является центральным моментом, системообразующим стержнем «кризиса старения», очень сложное, «вершинное» для зрелой личности переживание (стать «кем-то» в жизни возможно только за счёт того, чтобы «кем-то не стать»). Разрешение экзистенционального противоречия приводит к открытию оборотной его стороны – рождающему своеобразную смелость осознанию «нескончаемой открытости жизни в потенциально возможное: пока живешь, можно начинать и пробовать»¹⁰.

Все учащающиеся моменты осознания недостижимости полноты самовоплощения тесно связаны с мыслями о смерти (неизбежной экзистенциальной данностью существования). Когда человек конструктивно преодолевает «кризис старения», то при ретроспективном погружении в прошлое, он переживает «исполненность» смыслов жизни, находя в нем моменты счастья, самоактуализации, моменты самовоплощения и полноты бытия. Если же страх смерти захлёстывает личность, то обращение к прошлому происходит скорее принудительно, с целью найти оправдания не воплощения смыслов, происходит проекция осуждения себя на других, на доставшиеся обстоятельства ведущая к негативным переживаниям и ощущению субъективного неблагополучия.

Таким образом, «кризис старения» человек фиксирует в каком-то смысле сам, как линию, когда воплотить нечто задуманное, придающее оправданный смысл уже нет ресурсов, времени и сил, и жизнь пройдет без этого. Но чтобы это переживалось как трагедия, необходимо подкрепить его представлениями о несостоятельности прошлой жизни (о «напрасно и бессмысленно потраченном времени»). Однако чаще этого всё-таки не происходит, поскольку переосмысление жизненного пути, обращение к прошлому опыту, всегда имеет шанс найти ценное, важное, правильное в жизни, как минимум приемлемые смыслы, «версии себя». В этом плане будет уместно привести слова Сапоговой: «молодость можно соотнести с экзистенциальной «готовностью/мужеством стать» (в потенции – всем, чем человек захочет и сможет), зрелость – с «готовностью/мужеством быть» (то есть жить таким, каким стал, или меняться, чтобы снова быть), то последующие возрасты – с «готовностью/мужеством понять», состояться в своем уже «ставшем» качестве и принять реализованные смыслы своего становления и бытия»¹¹.

Ещё одним феноменом «кризиса старения» является ностальгия по себе. Смысл этой ностальгии, истоки которой в преодолении сомнений неслучайности своего бытия, двоякий: она утешает человека, подтверждая его самотождество, а с другой стороны корректирует путь в будущее, помогая в кристаллизации самой цели этого пути, его смысла. В основе этого состояния лежат архетипы, культурная память, воспоминания и фантазии человека, которое в опыте переживается как «вневременное настоящее» – прошлое переживается как никуда не уходившее настоящее (данный феномен ощутимо реже встречается в других возрастах). Воскрешаются же только те воспоминания и события, которые образуют «сухой остаток» индивидуальной жизни, остальные события, даже если между ними прошли десятилетия, воспринимаются не вполне реальными, мимолётными, поскольку из них ничего не было извлечено. Обращение к прошлому позволяет заново высвечивать и кристаллизовать прежние смыслы, умножать, углублять, варьировать себя, раскрывать смысловой континуум своей сущности, принимая себя как данность и придавая этой данности ценность, смысл.

Пребывание в воспоминаниях может носить и защитный характер. Такой отлет сознания в прошлое помогает отвлечься от мыслей о печальном, в восприятии человека, будущем, где ждет только умножение физических страданий, немощь и неизбежная смерть. «Удивительно, но большинство пожилых людей считают этот путь дальнейшего существования единственным для себя и, быстро смиряясь с неизбежным, сами «напророчивают» себе близкий конец. Иллюзия отсутствия выбора лишает человека возможности активного поиска альтернативы. Человек отодвигает от себя мысль о старении вместо того, чтобы попытаться отыскать новые ориентиры и смыслы жизни в старости»¹².

Одна из значимых тем рефлексии в преодолении «кризиса старения» – тема взаимодействия судьбы, случая и свободной воли – в ней «слышится пронзительная личная нота, потому что каждый человек ждет свою судьбу и предается своей судьбе, как и своему случаю»¹³. Здесь человек отвечает для себя на такие вопросы как «была ли прожитая жизнь предопределена такой, строилась ли она на случайных выборах или волевых решениях?». Видимо один из самых важных уроков жизни, открываемых чаще с опозданием, заключается в понимании необходимости жить по свободным выборам определяемых некой независимой системой высших ценностей и смыслов.

А.Г. Лидерс предлагает следующий взгляд на содержание кризиса старости (рассматривая его как эпоху). Если эпоха детства – это идентификация в трех основных сферах (половая, профессиональная, мировоззренческая), кризис зрелости – это переидентификация (исчерпанность одних жизненных смыслов и поиск других, не менее значимых и мощных, т.е. продолжение экспансии), то кризис старости, в своем глубинном содержании, – это разиндетификация (мараторий на нее, идентификация со знаком минус).

«Несмотря на вариативность так называемых «здоровых типов старости», в каждом из которых основным содержанием жизнедеятельности пожилого человека становится разная, на первый взгляд, деятельность (общественная работа, деятельность внутри семьи, художественная самодеятельность, путешествия и пр.), ведущей для пожилого возраста является особая внутренняя деятельность. Пожилой человек не только работает над смыслами своей текущей жизни, но и неизбежно осмысливает свою жизнь как целое. Плодотворная, здоровая старость связана с принятием своего жизненного пути. Болезненная (в релевантном смысле слова) старость – с непринятием. Кризис пожилого возраста есть кризис отказа от жизненной экспансии»¹⁴. Можно выделить следующие жизненные экспансии (обозначая их как смысложизненные задачи), которые исчерпывают себя:

– люди перестают работать – уходят на пенсию;

– они перестают быть начальниками;

– они перестают быть детьми – хоронят своих родителей;

– они перестают быть родителями – их дети встают на ноги и заводят собственные семьи;

– они теряют свои физические кондиции – это тоже трудно принять в себе;

– они меняют свою сексуальную жизнь;

– они перестают путешествовать – нет сил и желания;

– они смиряются с неизбежностью и близостью смерти.

Развивая данную точку зрения можно предположить, что жизненные смыслы так же должны постепенно «отказываться» от экспансии, как болезненного варианта периода поздней взрослости и старости, переходя в трансцендентную, духовную плоскость, обозначая таким образом внутреннюю трансформацию человека, проработанность разотождествления как экзистенциальной задачи эпохи старости.

Для лучшего понимания экзистенциальных аспектов пожилого возраста мы привлекали (опираемся на) понятие «лиминальный период», – «такие граничные ситуации, когда изменяющийся во времени человек под влиянием определенных, субъективно усмотренных в течении собственной жизни условий осуществляет значимый экзистенциальный переход от одного свершившегося, «завершенного» для него фрагмента жизни к другому (от «Я-наличного» к «Я-иному»), воспринимаемому качественно иным и требующим определенного самопреодоления, приложения внутренних психических усилий, самоизменения и иногда даже «поступания»»¹⁵.

Данное понятие обеспечивает продуктивную плоскость анализа переходных периодов жизни взрослого человека, поскольку связывает воедино важные психологические моменты персональной онтологии:

персонально переживаемое, с их субъективной семантикой начала и конца, содержание переходных периодов (кризисов) взрослых этапов жизни;

преодоление неопределенности создающейся в кризисных точках, отрезках, в переходных периодах жизни, как осмысленное деяние с наделением определённых событий жизни «судьбоносным», «жизнеобразующим» статусом;

попытки реализации персональных смыслов и ценностей в свершение складывающейся жизни.

Находясь в лиминальном периоде, которых в жизни оказывается больше, чем возрастных и жизненных кризисов, человек преобразовывает идеальный образ следующего возраста в жизненные цели и смыслы; осознанно выстраивает социальные отношения в соответствии с новыми задачами развития; происходит разрушение «окаменелостей» – образов Я, переставших работать на развитие субъекта.

Проводя параллели внутренних переживаний личности в лиминанальных фазах остановимся на ряде феноменов, фиксирующихся в ситуации смыслоутраты: 1) переживании бессмысленности, чувстве скуки, «усталости от жизни», неудовлетворенности даже желаемыми достижениями; 2) утрата ощущения значимости собственных целей и смыслов, потеря направления для личностного роста, отсутствие целевых иерархий; 3) сужение диапазона и масштаба мотивов; 4) доминирование потребностной регуляции над ценностной; 5) дифузность нахождения и реализации новых жизненных смыслов, девальвация ценностей способных побуждать к деятельности.

Вместе с тем, переживание лиминальности это попытка человека к прорыву к новым смыслам и горизонтам саморазвития, преодоление себя наличествующего к себе-иному через экзистенциальное эксперементирование и это мы склонны рассматривать как ещё одну экзистенциальную задачу взрослой взрослости.

Укажем несколько психологических причин побуждающих взрослую личность желать «иного себя», которые, повторимся, могут быть связаны как с законами взросления, так и с индивидуально нажитым опытом.

Опыты погружения, осмысления собственной жизни и себя самого, осознание необходимости построения своей уникальности и самобытности.

Контактирование с трансперсональными, высшими началами бытия, столкновение с осознанием собственной смертности, приводящее к нарастанию и актуализации духовных аспектов личности.

Возникающее в целостной рефлексии своей жизни «чувства возможного», рождающаяся система экзистенциальных ожиданий.

Поиск собственной подлиности и желание утвердится в ней.

Таким образом, наступление лиминальной фазы связано с осознанием смысловой завершенности определенной части своей жизни, «смыслоуничтожением» старых жизненных определенностей, установок, ценностей. «Смыслопорождение», вхождение в новую определенность жизни, сопряжено с решением определенных жизненных задач, которые человек ставит себе сам, это его акт индивидуальной свободы, требующий преодоления себя, повышенной внутренней активности, прустовского «усилия жить». Здесь уместно упомянуть слова И. Ялома: «У сегодняшнего пациента больше проблем со свободой, чем с подавленными влечениями. Больше не преследуемый изнутри представлениями о том, что ему «следует» делать, и не понуждаемый извне «обязанностями» или «должествованиями», пациент имеет дело с задачей выбора того, что он хочет делать»¹⁶.