Илья Игоревич Малыгин
Отсчёт пошёл
Пот с моего лба стекал на его проломленный череп, я порядком запыхался. Поднявшись на ноги, я понял, что он не врал, когда говорил, что ему нужно отлить –между ног на его брюках растянулось тёмное пятно. Я глянул на свою коленку и мне захотелось ещё разочек приложить остывающий труп Сени кирпичом – она слегка пропиталась его отходами.
Я не долго думал, что делать дальше. Нельзя было вот так оставлять его, даже ребёнком я это понимал. Ухватив Сеню под мышками, я, кряхтя, потащил его к единственному по настоящему надёжному месту, чтобы избавиться от тела. Этим местом был небольшой карьер, там же, на территории «кишлака». Карьер был глубоким и наполнен дождевой водой, которая испарялась разве что летом. У этого «пруда» я, покопавшись в строительном мусоре, нашёл канат покрепче и валун побольше. Привязав ноги Сени к валуну, я в последний раз глянул на его бледное изуродованное лицо, на отметины от ногтей на его шее, на всё такое же тёмное пятно на его брюках и сбросил валун с крутого берега карьера. Он смачно плюхнул в воду, а за ним и тело Сени. Я нервничал, что валун окажется не слишком тяжёлым или карьер конкретно в том месте окажется неглубоким, но всем что поднялось на поверхность воды было лишь парочка пузырьков. По воде прекратили расходиться круги. Как будто ничего и не произошло.
Постояв немного, я уже решил было идти, но вспомнил кое о чём важном – улики! Я быстренько вернулся к яме, прихватил всё барахло, после чего скинул в карьер. Ведро и кукла уже ушли на дно, а я всё рассматривал красную бейсболку Сени, слетевшую с его головы при падении. Разум подсказывал бросить её в воду, но внутренний скупердяй напоминал, что вещь может пригодиться. Я повертел бейсболку в руках. Красная, фирмы «Найк» (думаю, не стоит объяснять какая это была роскошь в те времена), не единого пятнышка крови. Перетянув ремешок сзади под размер своей головы, я напялил её. Она всё ещё была тёплая и влажная от пота Сени. Любой другой на моём месте, наверное, тут же с отвращением скинул бы бейсболку в воду. Но я не стал. Я почувствовал что-то средневековое. Убил врага и считай стал им, получил его силу.
Я в последний раз глянул в воду, внимательно оглядел одежду на предмет пятен крови и поспешил домой. Где-то вдалеке расходился гром, а мне не хотелось попасть под дождь. Хотя в этот раз я был ему рад. Если и оставались какие-то улики и следы, которые я не убрал, за меня это сделает природа.
Артемий замолчал и Алексей понял, что это конец истории. Он отключил диктофон.
– И что, никаких угрызений совести?
Мясник посмотрел на него как на идиота. Хотя скорее как на ребёнка, который задаёт очевидно глупый вопрос, но ему это простительно в силу возраста.
– Помню, шла новая учебная неделя. С момента убийства прошло дней пять. Было утро, я подходил к школе и, подойдя к главному входу, мысленно похвалил себя за то, что додумался не надевать трофейную бейсболку. Там была женщина, в которой я узнал мать Сени (не помню как её звали). Она показывала его фотографию ученикам и родителям, провожавшим своих детей в школу. Задавала типичный в её ситуации вопрос – «вы не видели моего сына?». Когда я подошёл ближе, очередь дошла до меня. Я хорошенько оглядел мать Сени. Она была плоха. Бледная, осунувшаяся. Глаза заплаканные и уставшие. Складывалось впечатление, что она не спала с того самого дня, как Сеня не вернулся домой. Она ткнула мне в лицо фотографию. На ней был изображён Сеня, как обычно выглядящий как самый настоящий бычара. В тот момент я убедился, что не испытываю никакой жалости к этой горем убитой женщине и её сыну, которого убил собственными руками. Помнится, я лишь покачал головой и зашёл в школу. В конце учебного дня классный руководитель сообщил нам, что Сеня пропал (как будто по небывалому спокойствию в школе на протяжении почти недели этого кто-то не заметил) и попросил нас связаться с его матерью, если у нас есть хоть какая-то информация. Также, он попросил нас быть осторожными, потому что «кто знает, на его месте может оказаться любой из нас, время ведь неспокойное». Всё это мне очень льстило. Столько шумихи и всё из-за чего-то, в чём виноват я. А самое главное, что никто даже не догадывался о моей причастности. Это ощущение, когда ты знаешь что-то важное, но не можешь похвалиться. Опьяняет и раздражает одновременно. Ещё я полностью убедился, какую услугу я всем оказал. В столовой со стороны почти каждого столика было слышно восхищение тем, что Сеня наконец куда-то пропал. Может быть даже сдох. Без него дышать стало легче, так говорили мои одноклассники. Похожее я расслышал в разговоре двух учителей в коридоре. «Ужас, конечно, что Сеня вот так пропал, но без него на уроках стало спокойнее». Я вспоминаю всё это до сих пор и не перестаю задаваться вопросом – все эти лицемерные ублюдки правда считают меня чудовищем?
Артемий умолк, судорожно глотнул. У кого угодно устанет горло столько говорить.
– Кстати, если тебе интересно, ту красную бейсболку я тем же вечером выкинул в мусорный бак.
Таких подробностей Алексей не знал, но он был не первый, кому Мясник рассказал про «начало отсчёта». Психиатр знал, что вздувшееся и бледное тело этого Сёмы нашли, когда вода в карьере порядком испарилась под палящим солнцем лета следующего года. Уже через десять лет череда убийств, объединенная схожим почерком, возобновилась и не ограничилась не то что районом с заброшенной стройкой, но даже одним городом – жертв находили в разных городах по всей европейской части страны. Поражало терпение Мясника, он мог отказаться от убийств надолго. Но не навсегда. Это сгубило его, как и подавляющее число серийных убийц.
Алексей заметил на лице Артемия что-то неестественное – слабая ухмылка. Не будь он представителем своей профессии, не сказал бы, что она фальшивая, как у всех психопатов.
– Что-то не так?
– Нет, док. Просто жду, когда ты начнёшь размышлять о влиянии первого убийства на всю мою жизнь.
Поразмыслить было о чём. Первое убийство на стройке –убийца через время открывает успешный строительный бизнес. Но Алексей не хотел доставлять ему такого удовольствия.
– На самом деле я думал о другом. Личина успешного бизнесмена и уважаемого члена общества шла на пользу, не правда ли?
– Более чем. Тут ты абсолютно прав, мозгоправ. Внешность у меня, так скажем, не очень располагающая, но манерами и щедрыми пожертвованиями в разные фонды, я отводил от себя весомую часть подозрений.
Алексей расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
– Днём заниматься благотворительностью, а ночью – забирать жизни. Наверное, ни один психиатр не поймёт как вам, убийцам, это удаётся.
– Разве можно понять чистое зло?
– Значит ты признаёшь, что совершал зло.
Тут Мясник совершил неожиданное – он наклонился вперёд. Цепи звякнули, после из его уст прозвучало то, что Алексей на всю жизнь запомнил:
– Ты не понял, пацан. Чистое зло – это я, а не мои деяния.
Через минуту хриплый голос нарушил тишину:
– У тебя есть хобби?
Алексей ещё в университете усвоил одно правило – ни у клиента, ни у психиатра не может быть друг к другу слишком личных вопросов.
– Я иногда выбираюсь на рыбалку.
– А я вот людей мочу. И для меня убить так же просто, как для тебя выловить рыбёшку из речки поутру.
– И никаких угрызений совести?
Вопрос ради вопроса, итак ответ очевиден.
– У охотников бывает угрызения совести?
– Значит так ты рассматривал убийства невинных людей – охота, азартное занятие?
– Я слышу упрёк и враждебность в твоём голосе.
