Илья Исакович Аминов
Закаспийский край в составе Российской империи (историко-правовое исследование)
Архивные материалы второй четверти XIX в. обнаруживают факты, препятствующие развитию взаимоотношений России с прибрежными туркменами, как со стороны шахских, так и российских властей одновременно. Правители североиранских провинций, прямо попирая права прикаспийских туркмен на ловлю рыбы, применяли против них различные санкции. Так, губернатор Мазандерана Мамедкули-Мирза в апреле 1826 г. распорядился отдать на откуп астраханскому купцу и рыбопромышленнику Мир-Багирову рыбные места на Каспии, принадлежавшие прибрежным туркменам, сроком на 10 лет с ежегодной выплатой 1650 руб[46]. В ответ на это возмущенные туркмены обратились с письмом к астраханскому губернатору, где указали на незаконность действий мазандеранского правителя. Из послания видно, что рыбопромысловые участки восточного Каспия с давних пор принадлежали прибрежным туркменам. «Култук наш, рыба наша, рыбу ловим мы, рыбу продаем мы… и что шах-заде до оного дела нет» – с раздражением писали они губернатору Астрахани[47].
В связи с разрывом дипломатических отношений и войной с Ираном, Россия в 1826–1828 гг. поддержала справедливые притязания прибрежных туркмен и вплоть до 1830 г. рыболовные промыслы оставались в их пользовании[48]. Туркманчайский договор 1829 г., заменив собой Гюлистанский, завершил русско-иранскую войну 1826–1828 гг. Было подтверждено исключительное право России держать военный флот на Каспийском море (ст. VIII), а русским купцам – свободно торговать на всей территории Ирана (ст. X)[49].
В результате таких политически успехов Россия упрочилась не только на Кавказе, но и в Западной Туркмении, что одновременно усилило российское влияние на прибрежных туркмен[50]. Однако официальной политикой Николая I с его глубокой приверженностью принципам легитимизма по-прежнему оставалось сохранение и укрепление шахского престола в Иране. Делалось это, прежде всего, для того, чтобы предотвратить распадение персидской монархии, которое имело бы последствием, пользуясь терминологией министра иностранных дел К. В. Нессельроде, «множество затруднений»[51], оборонного, торгового и дипломатического характера.
Вместе с тем в правительственных кругах понимали, что подобная политика может оттолкнуть туркмен от России, «так как по сие время туркмены всегда надеялись на покровительство наше, то внезапное содействие наших судов в пользу персиян может привести их в совершенное недоумение, и иметь гибельные последствия…»[52].
В 30-е годы XIX в., судя по запискам, оставленным российским посланником есаулом Лалаевым, среди коренного населения юго-западной Туркмении зародилось массовое движение за присоединение к России. Позиция Лалаева корреспондируется с огромным количеством архивных документом[53] о переменах в политических взглядах прибрежных племен, о том, что они становятся единодушны в вопросе о принятии российского подданства[54].
Летом 1836 г. в селении Гасан-Кули «Общим советом казиев и почтеннейших людей» – представителями 20777 туркменских семей был принят документ исключительной важности – «Прошение йомудского племени к царскому правительству о добровольном присоединении к России». Этот документ отражал факторы, определяющие стремление прикаспийских туркмен к переходу в российское подданство, а именно, – обеспечение внешней безопасности, прекращение родовых распрей. Представляют особый интерес следующие строки йомудских старшин: «Мы сильны числом и храбростью, но слабы согласием, умом и порядком. Нам надобно великого покровителя, который бы из всех йомутов сделал одну душу и тело. Тогда мы будем страшны соседям и тогда к нам пристанут все другие племена туркменские»[55].
«Прошение» отражало также причины экономического характера. Подчеркивая взаимовыгодную и беспошлинную торговлю с Россией, его авторы стремились избавить своих соплеменников от необходимости приобретать нужные товары и продовольствие на рынках Хивы и Ирана.
Со своей стороны, представители йомудских семей обещали: «служить государю и быть послушными», сопровождать русских торговцев в места русско-иранской торговли, отдавать на откуп рыбные промыслы только русским купцам, а в случае конфликта России с Ираном, выставлять десять тысяч конницы и т. д.[56]. Определяя границы так называемого «Йомудстана» к востоку и юго-востоку от Каспийского моря, старшины и казии намеревались создать вассальное России туркменское княжество, к которому, с их слов, «пристанут все другие племена туркменские»[57].
Однако и в этот период стремление прибрежных туркмен к массовому переходу в русское подданство не встретило одобрения Петербурга. Одна из помех – противодействие западных держав, особенно Англии, другая – обострение отношений с Тегераном и Хивой. В мае 1937 г. Николай I дал устное согласие на просьбу каджарского правительства в том, чтобы пространство к северу от речки Карасу вплоть до Атрека было объявлено принадлежащим Ирану. Это означало, в сущности, признание юго-западных туркмен иранскими подданными[58]. Вскоре за сближение туркмен с Россией многие их селения были разорены иранскими карателями[59].
В 1838 г. туркменские старшины вновь обратились к губернатору Оренбурга В. А. Перовскому с просьбой о принятии их в российское подданство. По этому случаю, губернатор направил письмо вице-канцлеру, в котором делился своими соображениями. Перовский считал, что удовлетворить просьбу старшин сейчас означает обострить отношения с Хивой: «Только под действительным покровительством России туркмены могли бы устрашить Хиву, иначе каждое прошение их вступить в подданство России, если дойдет, хотя по темным слухам, до Хивы, может только послужить во вред просителям»[60]. Поэтому губернатор решил воздержаться от официального и положительного ответа[61]. В 1839 г. Перовский вернулся к этой теме и запросил у вице-канцлера разрешения на возобновление переговоров по поводу принятия туркмен в российское подданство[62].
Когда по просьбе Ирана в 1840 г. в Астрабадском заливе было учреждено постоянное крейсерство, перед русскими моряками были поставлены задачи: с одной стороны не допускать обострения отношений с Ираном из-за туркмен, а с другой, для успокоения туркмен обещать им свое покровительство. Такая двойная политика неблагоприятно отразилось на развитии отношении прикаспийских туркмен с Россией.
Материалы архивов, всесторонне освещают деятельность руководства крейсерства, обнаруживают решительные меры в отношении морских пиратов, до того беспрепятственно грабивших соседние берега. Характерен в этом отношении приказ капитана Е. В. Путятина об истреблении в 1842 г. отрядом военных судов туркменских киржимов, стоявших в заливе Гасан-Кули[63]. Вскоре вслед за крейсерством учреждается русская военно-морская база на о. Ашур-Ада (на русских картах до XIX в. – о. Евгений), что было вызвано усилившимися провокациями английских агентов в Персии и Средней Азии.
Последующий период, вплоть до высадки русских войск на Красноводском полуострове (1869 г.), наиболее насыщен попытками правителей Ирана и их английских покровителей разжечь вражду между туркменами и Россией. Так, по прямому подстрекательству мазандеранского правителя Мехти Кули Мирзы некий Черкез-хан и его сторонники совершили нападение на русские торговые суда и фактории. Это обстоятельство возымело отрицательные последствия, отразившиеся на ходе российско-туркменских переговоров.
Для урегулирования конфликта и прекращения стычек к туркменским берегам был послан капитан I ранга Н. К. Краббе, получивший от управляющего морским министерством великого князя Константина приказ «действовать относительно туркмен не одною силою», а в нужных случаях «убеждениями, лаской, связями»[64]. Поворот к мирному урегулированию отношений лег в основу дальнейшей деятельности командиров русских военных судов на Каспии. Для разрешения спорных вопросов, как свидетельствуют документы, они нередко прибегали к посредничеству главного духовного лица прикаспийских туркмен – Таган-кази. Обращение к нему, как правило, сопровождалось просьбой о разъяснении прибрежным туркменам необходимости противодействовать шайкам морских пиратов и сотрудничать с Россией. В этих целях Таган-кази огласил свою правовую позицию (фетву), согласно которой стражники освобождались от наказания за кровь (хун) в случае убийства кого-либо из участников разбойных нападений. Эти меры способствовали установлению порядка и спокойствию среди туркмен, которые в большей своей массе стали себя вести, «как подобает русским подданным»[65]. С помощью старшин Кадырмухаммеда, Худайберды, Гельды-хана, Нияздурды, Нурали-хана, Сеид-мухаммеда был установлен строжайший надзор за торговлей туркмен с Россией и Ираном[66].
К середине XIX столетия около 115 тыс. прикаспийских туркмен – йомудов, човдуров, игдыров и абдалов, объединенные более чем в 23 тыс. кибиток, добровольно приняли подданство России[67]. Через девять лет их примеру последовали туркмены южных и северных областей Туркмении. В 1859 г. к начальнику Ашурадинской (астрабадской) морской станции прибыл представитель ахальских текинцев и от имени Нурберды-хана просил оказать помощь в борьбе против Хивы[68]. Несколько позже с подобной просьбой обратился Атамурад-хан – предводитель восставших хивинских туркмен. Для усмирения Хивы он пытался получить от России не только материальную и военную помощь, но и выпросить российское подданство для 6 тыс. своих соплеменников[69]. В прошении на имя Императора Всероссийского, поданного через оренбургское начальства, Атамурат-хан писал о давнишней мечте туркмен: «…чтобы пришел к нам царь со стороны Шагадама[70], основал бы город, устроил ярмарку и был бы этот город местом стечения всех туркмен, его верных друзей и подданных»[71].
Канун присоединения к России в истории российско-туркменских отношений характеризуется сложной политической обстановкой: усилением агрессивных действий Ирана и Хивы против южных и северных туркмен. Так, под Серахсом (1855 г.), под Кара-Кала (1858 г.), в Мерве (1861 г.) туркменам пришлось трижды выдерживать натиск соседних государств. С 1855 г. началась пятнадцатилетняя война между северными туркменами и хивинскими ханами. И хотя в этих сражениях объединенные силы туркменских племен успешно противодействовали войскам Ирана и Хивы, политическая обстановка диктовала необходимость решения судьбы туркмен иным образом. Наиболее дальновидные представители туркменских родов видели спасение в могуществе великой России[72].
С конца 50-х гг. XIX в. в правительственных кругах России вновь начались обсуждения планов по присоединению туркменских земель. Первоначально был поставлен вопрос о сооружении крепости и торговой фактории не в Красноводске, а значительно южнее, при устьях Атрека и Гургена. В представлении министра иностранных дел А. М. Горчакова Александру II от 8 августа 1858 г. было выражено опасение позициями других государств в оценке такого шага России как нарушение международного права. Горчаков предвидел, что главным препятствием к этому могло стать то, что Англия не будет «равнодушной зрительницей подобного предприятия»[73].
Министр Горчаков и российский посланник в Тегеране Н. А. Аничков, придерживаясь данного в 1837 г. Николаем I обещания признать границей Ирана р. Атрек, полагали, что любая крепость или торговая фактория могут быть заложены только к северу от Атрека. Кавказский наместник А. И. Барятинский напротив поддерживал идею занятия двух пунктов при устьях Атрека и Гургена, предложенную недавно образовавшимся Закаспийским торговым товариществом[74]. Он предлагал воспользоваться неоднократными просьбами атреко-гургенских туркмен о принятии в подданство России и «достигнуть предположенной цели, вовсе не давая нашему предприятию военного характера» с тем, чтобы не встревожить Иран и не возбудить с его стороны протесты и жалобы. Увлеченный своими планами, Барятинский даже предложил командующему Каспийской флотилией заблаговременно осуществить приготовления на случай занятия юго-восточного берега Каспийского моря[75].
Несовпадение мнений в выборе места для укрепления было обсуждено на особом совещании Комитета министров 2 и 9 января 1859 г. под председателем императора. Но прежде, чем основать крепость, было решено провести точную рекогносцировку прибрежной полосы Туркмении. В отношении принятия туркмен в подданство России, Комитет министров постановил, что «не только подданство, но и официально объявленное покровительство над туркменами было бы для нашего правительства неудобно». Иначе Россия возложила бы на себя ответственность за любые действия туркмен и оказалась бы в затруднительном положении[76].
В соответствии с решением Комитета министров летом 1859 г. для изучения местности была отправлена экспедиция под командованием полковника В. В. Дандевиля и капитана 2-го ранга Ивашинцева. Однако это лишь осложнило отношения русских и туркмен. Дандевилем была предпринята акция, целью которой стало «склонить туркмен силой, а не увещеваниями» и держать их под «постоянным страхом наказания за малейшую дерзость»[77].
Наместник Кавказа князь А. И. Барятинский, узнав, что экспедиция была задумана для устрашения туркмен, выразил опасение, что это может восстановить их против России, чем непременно воспользуются Иран и британские агенты для ухудшения ее положения в Азии. Такая несогласованность позиций, была вызвана тем, что оренбургские власти, поручившие организацию экспедиции Дандевилю, проявили безразличие к российско-туркменским связям, внесли разлад, нарушили их мирный характер в тот момент, когда «персидские власти и английские агенты, замечая возрастающее влияние отряда на туркмен» и видя расположенность большей части этого народа к России, «употребляют всевозможные интриги против станции»[78].
Государь, ознакомившись с результатами экспедиции, приказал «предполагаемое устройство укрепления с факторией на восточном берегу Каспийского моря на время отложить, ибо достижения сего имелось в виду миролюбивыми сношениями с туркменами»[79].
В 60-х гг. XIX в., когда Россия приступила к практической реализации планов присоединения всей Средней Азии, вопрос об основании укрепленного форта русской армии (УФРА) на побережье Красноводского залива стал вновь актуальным. В начале 1865 г. особым решением Комитета министров были установлены предварительные сроки его занятия – начало весны 1866 г.[80] Несмотря на устный договор 1837 г. о признании границей Ирана р. Атрек, персидские власти предъявляли притязания на владение всеми туркменскими землями и восточным побережьем Каспийского моря. В связи с этим российский посланник предложил, не вступая с правительством Ирана в переговоры по туркменскому вопросу, занять Красноводск, «дабы после представить свершившимся фактом»[81]. Однако, в связи с предстоящими военными действиями против Бухарского эмирата Александр II в августе 1865 г. приказал отложить на время занятие Красноводского залива. В то же время было дано указание соответствующим министерствам и ведомствам принять меры к развитию торговли и промыслов с тем, чтобы всемерно поощрять дружественные отношения с туркменами.
1.3. Завоевание и включение Ахалтекинского оазиса в государственно-правовое пространство России
К концу 1868 г. значительная часть обширных среднеазиатских территорий была включена в состав Российской империи. Сначала были завоеваны территории Сыр-Дарьинской, Ново-Кокандской линий и части Кокандского ханства[82], из которых 12 февраля 1865 г. была образована Туркестанская область[83], подчинявшаяся оренбургскому генерал-губернатору. Весной – летом 1866 г. к Туркестанской области были присоединены занятые русскими войсками города Ташкент, Ходжент и Зачирчикский край.
После обсуждения вопроса в «Особом комитете» о дальнейшем устройстве края был разработан проект учреждения двух областей Сырдарьинской с центром в г. Ташкенте, Семиреченской с центром в г. Верном и составления из них Туркестанского генерал-губернаторства с подчинением его в порядке высшего административного управления военному министерству. Проект был утвержден 11 апреля 1867 г. императором Александром II[84].
После присоединения всей территории Кокандского ханства и установления над Бухарским ханством российского протектората, оба ханства превратились в гарантированный рынок сбыта российских товаров и источник сырья для российской промышленности. Отношения между Бухарой и Петербургом определились двумя договорами: от 11 мая 1868 г. и от 28 сентября 1873 г. Все дальнейшие соглашения между двумя государствами заключались только по отдельным вопросам ведомственного характера, но по существу опирались на эти договоры.
В октябре 1869 г. с высадкой отряда полковника Н. Г. Столетова в Муравьевской бухте (Шагадам) было заложено основание города Красноводска – лучшей гавани и плацдарма, открывавших путь дальнейшему продвижению вглубь Туркмении и покорению Хивинского ханства[85].
После установления российского протектората над Хивинским ханством по Русско-хивинскому мирному договору 1873 г. завершился период активной завоевательной политики России. «Наше дело в Средней Азии, что касается собственно завоеваний, надо надеяться, – писалось на страницах журнала „Вестник Европы“, – теперь совершено окончательно, и эпоха наших походов, неизбежно приводивших к новым расширениям территории, окончательно закончена»[86]. Дальнейшее продвижение Российской империи вглубь этого региона обусловливалось, согласно позиции большинства отечественных ученых, необходимостью усмирить кочевые туркменские племена, не прекращавших набеги на русские границы. И все же туркмены, несмотря на свою воинственность и непокорность рассматривались Петербургом как наименее исламизированная, а, следовательно, и как менее инородная общность. Это служило серьезным основанием для державного оптимизма и вселяло уверенность в успехе последующего приобщения туркмен к российской государственности. Такая позиция еще более укрепилась на фоне военного покорения Коканда, Бухары и Хивы – среднеазиатских ханств, полных усобиц и религиозного фанатизма[87].
Что же касается характера завоевания и установления российской власти среди туркменских племен Ахалтекинского оазиса, то их формальное подданство среднеазиатским правителям, после установления российского протектората в Хиве и Бухаре не означало одномоментного присоединения к России. Туркменские земли и населявших их туркмен России еще предстояло подчинить российскому правопорядку. А поскольку туркменские племена на тот момент образовывали независимые этно-территориальные группы, процесс присоединения их земель к Российской империи был сложным и поэтапным.
Движение среди туркмен в пользу принятия русского подданства особенно усилилось после победоносного Хивинского похода 1873 г. В июне 1875 г. старшины некоторых текинских родов, собравшиеся в Геок-Тепе, обратились к правительству Российской империи «с изъявлением полной покорности от всего ахалтекинского общества»[88]. Сам Нурберды-хан был настроен в пользу соглашения с Россией[89]. Старейшинами было обещано прекращение грабежей караванов. Тех же, кто продолжит свой преступный промысел, было решено преследовать и казнить по приказанию ханов. В этих же целях был сформирован специальный карательный отряд из сотни всадников. Дореволюционные источники свидетельствуют о том, что во исполнение этого постановления было поймано и казнено 6 преступников[90]. В действительности же присоединение к России туркмен Ахала мыслилось не как полное подчинение имперской администрации, а как своего рода вассалитет с сохранением некоторых прав и обычаев[91]. Другие текинские роды, в которых господствовали настроения, враждебные к России, находились в Мерве. Они сплотились вокруг Каушут-хана.
Причины разногласий среди текинцев скрывались в разном территориальном положении Ахала и Мерва. Отдаленный от русских владений полосой труднопроходимой пустыни, Мервский оазис, превосходивший Ахал и территориально, и по численности населения в пять раз, претендовал на особый статус и мог лавировать между Персией, Афганистаном и Хивой в зависимости от политической конъюнктуры. Вместе с усилением позиции противников добровольного вхождения в состав России положение в Ахале резко изменилось. Маслахат Ахала принял решение оказать русской армии вооруженное сопротивление. Однако поскольку среди населения оазиса не было единства и его значительная часть, не желавшая воевать, начала переселяться в другие более спокойные районы – в Мерв, Теджен, маслахат обязал правителей Ахала насильно возвращать беглецов и конфисковывать их имущество[92].
Неповиновение оазиса русскому господству привело к тому, что земли, занимаемые туркменами-теке, стали своеобразным анклавом, врезавшимся в территорию Российской империи так, что сообщение между Красноводском и Ташкентом приходилось осуществлять через Оренбург. Кроме того, Ахалтекинский оазис оставался по-прежнему незамиренным, что позволяло его правителям, как в недалеком прошлом ханам Хивы и Бухары, пытаться обогатиться по налаживаемым после векового застоя торговым путям с помощью грабежа и работорговли[93].
К приходу русских население Ахалтекинского оазиса до 1878 г. управлялось четырьмя ханами, сообразно делению текинцев на четыре главных рода (сычмаз, бахши-дашаяк, векил и бек)[94]. Своеобразное ханство в ханстве составляло население крепостей от Кизыл-Арвата до Борме (Беш-Кала), которое также имело своего хана. Население Борме находилось под управлением Тыкма-Сердара, население крепости от Арчмана до Яраджи считалось собственностью семьи Нурберды-хана[95]. Резиденцией главных текинских ханов была крепость Геок-Тепе. Соседствующие с текинцами нохурцы и гоклены составляли самостоятельные племена.
В период экспедиций русских войск с 1879 по 1881 гг. произошло объединение ахалтекинцев под эгидой одного «правителя»[96]. Однако это объединение не было вызвано внутренним социально-экономическим развитием текинцев Ахала, не носило характер централизованной государственности. Оно являлось лишь вынужденной мерой организованного противодействия российским экспедиционным силам подержанной Британией.
Окончание русско-турецкой войны, в результате которой Россия по Сан-Стефанскому мирному договору от 3 марта 1878 г. получила на Балканах и Кавказе значительные выгоды, враждебно настроило государства, имеющие наряду с Россией прямые интересы на среднеазиатской границе. Берлинский международный конгресс, созванный в июле 1878 г. под председательством Бисмарка, наряду с балканским вопросом обсудил и положение дел в Средней Азии. Страны-участники и, главным образом, Англия с Австро-Венгрией, смогли добиться отмены Сан-Стефанского договора и лишения России полученных выгод. Кроме того, эти же державы подняли вопрос о вытеснении России из Средней Азии, включая Бухару, Хиву и Туркменские земли.
Данные события привели к тому, что со стороны среднеазиатской границы стала реально назревать опасность вооруженного конфликта. Перед Россией со всей остротой встал вопрос: или потерять Среднюю Азию, или продвинуться еще глубже в просторы Туркмении, укрепив, тем самым, прочность своих позиций на границах с Ираном и Афганистаном. В этих целях русское правительство решило вторгнуться в Ахал-Теке, а затем закрепить за собой Мервский оазис.
Поскольку подготовка и ход завоевания Россией Южного Туркменистана достаточно подробно описаны в многочисленных исследованиях отечественных историков, ограничимся лишь обобщениями в связи с нашей темой.
В апреле 1878 г. состоялось совещание под председательством Александра II, по итогам которого было единодушно решено не быть «совершенно пассивными на среднеазиатских границах». Напротив, для устранения угроз «возможных выступлений английского правительства… принять… надлежащие меры, как со стороны Туркестана, так и со стороны Каспийского моря»[97]. Дальнейшая активизация Англии (вторжение англо-индийских войск в Афганистан в ноябре 1878 г.; политическое давление на Персию, оказание помощи туркменам-теке в вооружении), а также частые нападения текинцев на русскую территорию[98] помогли российскому военному командованию Туркестанского края обосновать обращение к императору о необходимости скорейшего занятия Ахалтекинского оазиса.
В январе 1879 г. на очередном Особом совещании было решено сформировать к весне отдельный отряд, действие которого предполагалось ограничить лишь территорией Ахалтекинского оазиса. О многочисленных трудностях и опасностях предстоящего похода, можно судить по тому, что время следования отряда от Красноводска до земель Ахал-Теке указом Александра II было причислено к военной кампании[99]. Поскольку по первоначальному замыслу российского руководства военная операция имела целью лишь ослабить давление Англии на туркменские и сопредельные с ними земли, отряду воспрещалось приближаться к иранской границе и двигаться в сторону Мерва.
После смерти первого руководителя этой экспедиции генерал-адъютанта И. Д. Лазарева, военный отряд возглавил генерал-майор Н. П. Ломакин (1830–1902). Пренебрегая физическим состоянием отряда (пятидесятиградусная жара, обезвоживание, прогрессирующая дизентерия, лихорадка и т. д.), он предпочел действовать мгновенно и приступом взять Геок-Тепе – цитадель ахалтекинского сопротивления[100]. Несмотря на героизм русских солдат, крепостью овладеть не удалось. Сражение 1879 года вошло в историю Российской империи как Первая ахалтекинская экспедиция, ставшая самой крупной неудачей России за весь период покорения Средней Азии[101].
Провал экспедиции, болезненно воспринятый Петербургом, привел к опасению, что Англия в ответ вторгнется в Афганистан и начнет крупномасштабное наступление через туркменские земли вглубь Средней Азии. В январе – феврале 1880 г. на закрытых совещаниях в Петербурге правительство пришло к осознанию важности принятия безотлагательных мер. Военный министр Д. А. Милютин, считавший ранее опасения министра иностранных дел – A. M. Горчакова по поводу действий англичан преувеличенными, теперь признал, что британская наступательная тактика в Азии «с каждым годом получает дальнейшее развитие»[102].
Согласно принятым на совещаниях решениям, войскам туркестанского округа предписывалось занять крепость Геок-Тепе и установить надежную связь военных властей на Кавказе с Туркестанским генерал-губернаторством. Это по замыслу правительства лишило бы Британию возможности оказывать влияние на политику в Закаспии «по широкому фронту действий»[103].
Временно командующим войсками Закаспийского военного отдела был назначен генерал М. Д. Скобелев (1843–1882), получивший от Александра II полную самостоятельность в военном и административном отношении[104]. В разрешении вопросов и дел, превышающих права, присваиваемые Скобелеву специальной инструкцией[105], он подчинялся главнокомандующему кавказскою армией, от которого получал надлежащие указания и разрешения.
Поскольку покорение Ахалтекинского оазиса правительством рассматривалось с позиции дальнейшего приобщения текинцев к российской государственности, в должности начальника штаба экспедиции был утвержден полковник Н. И. Гродеков (1843–1913), обладавший обширными знаниями истории Средней Азии, этнографии, культуры и быта ее народов, участник многих экспедиций, автор научных трудов[106].
Операция по захвату Геок-Тепе готовилась с особой тщательностью. Командование многократно перепроверяло все, начиная от вооружения, боеприпасов, комплектования войск, надежности транспортных средств, заканчивая запасами продовольствия, воды, медикаментов, их регулярного подвоза с помощью местных верблюдовожатых, чей труд справедливо оплачивался. Началось строительство железной дороги от Красноводска вглубь Туркмении.
Активное участие во второй Ахалтекинской экспедиции приняли и российские моряки под командованием капитана 2 ранга С. О. Макарова (1848–1904), будущего знаменитого российского флотоводца. На личный состав Каспийской военной флотилии были возложены непростые задачи патрулирования прибрежной зоны, переброска войск, проведение рекогносцировочных работ, снабжения воюющей в песках русской армии оружием и боеприпасами[107].
При содействии российского посла в Персии И. А. Зиновьева удалось ослабить давление Англии на Тегеран, убедить шаха в том, что покорение Ахала не затронет интересов Персии. Напротив, эта акция поможет укрепить шахскую власть в северных провинциях его страны, где наибольшую тревогу всегда доставляли грабительские набеги воинственных туркмен.
Умелая тактика Зиновьева позволила добиться согласия шаха на продажу для армии Скобелева крупных партий продовольствия, обеспечить русские войска проводниками и транспортом. Одновременно русское правительство проявило готовность пойти на уступки Тегерану, пересмотреть условия коммерческой конвенции к Туркманчайскому договору 1828 г., изменив в пользу Персии размеры пошлин на ввозимые из России товары[108]. Однако установление лояльных отношений с Персией лишь отчасти смягчили условия похода российских войск в Геок-Тепе. Вторая ахалтекинская экспедиция (1880–1881 гг.) оказалась самой трудной из всех среднеазиатских операций[109].
Несмотря на то, что выступления туркмен подавлялись с бескомпромиссной жестокостью (сжигались селения непокорных, уводился скот с пастбищ, брались в заложники представители племенной элиты), местное население оказывало отряду Скобелева ожесточенное сопротивление.
Приказом № 99 от 15 июня 1880 г. командующего военной экспедиции вводилась смертная казнь для всякого, кто «не состоя на… службе… будет схвачен… войсками, на… военной линии с оружием; под страхом предания полевому суду русским запрещалось выдавать туркменам, как не служащим, так и джигитам, казенные ружья и патроны, а также дарить им огнестрельное оружие; объявлено всем родам, что за всякого русского, убитого или раненого на пути от Чекишляра до Бами, будет торжественно повешен один из сидящих на лодке „Тюлень“ представителей того рода, который произведет нападение»[110]. В подтверждение того, что время ультиматума прошло, 15 июня был учинен суд над захваченными текинскими шпионами. Двое были приговорены к расстрелу, остальные высланы «в Баку до полного умиротворения края»[111].
Жесткая политика Скобелева, а также успехи, достигнутые русскими войсками на пути продвижения к Ахал-Теке, оказались эффективными. Тринадцатого июня к начальнику экспедиции прибыли посланцы от нохурских старшин с просьбой о скорейшем занятии селения Арчман. В письме сообщалось, что «они рады служить русскому государю и надеются на помощь, которую окажут им русские против текинцев»[112].
