Илья Владимирович Рясной
Книга «Пятого взмаха»
Солнце лениво валилось за серые глыбы многоэтажных домов. Лаврушин полюбовался на электрические часы, которые показывали ровное время: 21.00. Он испытывал иррациональную слабость к круглым цифрам. Они будто подталкивали его на какие-то действия с целью изменить, поломать это равновесие.
– В Москву, в Москву, в Москву, – процитировал он «Три сестры!».
Он собирался домой. Оглядел критически творческий бардак, царящий в лаборатории, выпотрошенный компьютер, разобранные осциллографы, россыпь деталей на столе, сваленные в углу картонные коробки. Вздохнул, малодушно решив отложить наведение порядка еще на денек – этот извиняющийся вздох стал каким-то ритуалом. Каждый вечер Лаврушин обещал навести порядок… Завтра. И уходил, обесточив помещение.
Рука легла на рубильник. Все – обесточено. Конец рабочего дня. Лаврушин забросил потертую кожаную сумку на плечо и вышел из лаборатории, захлопнул дверь и нажал на кнопку замка. Все, теперь замок – последнее из его изобретений, откроется только на его свист, а, как известно, свист у человека так же индивидуален, как отпечатки пальцев.
– Шатаются всякие. Тоже мне, кандидаты в доктора, – сам того не зная процитировал Высоцкого стороживший выход пожилой, с вислыми усами вохровец, который уже хотел отойти ко сну, застыв изваянием на спинке стула. Припозднившихся сотрудников он воспринимал как нарушение правильного порядка вещей. В отношении самого молодого, двадцати семи годков от роду, завлабораторией, кандидата наук Лаврушина он был прав на все сто процентов. Тот действительно по природе своей являлся воплощенным нарушением правильного порядка.
– До свиданья, – махнул рукой Лаврушин и толкнул крутящуюся стеклянную дверь.
– И вам того же в двойном размере, – развязно прокаркал охранник и потянулся к кнопке электрического замка.
Сразу за стеклянными дверьми в лицо Лаврушина дохнуло весной.
– Ляпота, – прошептал он и вздохнул полной грудью ароматный майский воздух.
Постояв немного, он направился по бетонной дорожке через зеленый и ухоженный институтский парк.
Институтские старожилы склонялись к точке зрения, что на Московскую окраину это странное научное учреждение загнали специально – чтобы не мозолило никому глаза и не смущало упорядоченные научные умы. Тогда, в начале шестидесятых, тут даже окраины не было, а был сплошной лес. Москва расширялась, жадно отвоевывая все новые площади и закатывая леса и лужайки асфальтом, прорастая рядами уродливых металлических и кирпичных гаражей. Что-то беспощадное было в этой бетонно-стеклянной поступи цивилизации. Вот и рядом с трехэтажным старым институтским зданием несколько лет назад вознесся новый десятиэтажный бетонный корпус с окнами от пола до потолка – какой идиот придумал в русском холодном климате делать такие окна?
Ветку метро, давно и напористо обещаемую отцами города, так до окрестностей института и не дотянули. А горбатый «Запорожец» – ветеран еще вчера, простудно чихнув, замолк, похоже, давая понять, что уходит на законный больничный. Значит, надо ждать автобуса.
Лаврушин присел на скамейку у остановки. Когда подойдет автобус? Ребята-математики как-то с помощью большого институтского компьютера пытались найти закономерность в интервалах его движения. Но эта задача современной науке оказалась не по зубам.
Сегодня автобус подошел как по заказу – Лаврушин не успел даже настроится на ожидание. Через четверть часа кандидат наук был в метро, еще через полчаса выходил на станции «Проспект Мира». А там до панельного дома на Большой Переяславской рукой подать.
Перед дверьми квартиры Лаврушин начал обшаривать карманы брюк и рубашки в поисках ключа – без видимого успеха. Тогда он покопался в многочисленных отделениях сумки и выудил бумажник. В нем лежал второй ключ – его приходилось постоянно носить с собой, поскольку первый всегда забывался в самых неподходящих местах.
Однокомнатная квартира была уменьшенной копией лаборатории. Тот же бардак, те же разбросанные запчасти неизвестно от чего, в углу – раскладушка и продавленный плюшевый диванчик. Вдоль стены шли стройными рядами стопки книг – на прошлой неделе полка под тяжестью фолиантов обрушилась, и все недосуг было вбить новые гвозди.
– Ну что, явился? – простуженный сварливый голос исходил от стоявшего на тумбочке большого металлического ящика, который переливался разноцветными лампами и был утыкан как ежик какими-то деталями.
– Угу, – буркнул Лаврушин.
– А ты задумался – нужен ли ты здесь, а? Может, без тебя спокойнее, а?
– Тебя что ли спрашивать? – Лаврушин бросил на диван сумку и начал стаскивать туфли.
– А хотя бы и меня.
– Совсем обнаглел, – незлобливо произнес Лаврушин, обуваясь в пушистые тапочки.
– А ты… – голос запнулся. – Ты поглупел. Постарел. Отупел. И вообще, что ты ко мне пристал?!
Бесполезное изобретение, подумал Лаврушин. Кроме ругани ждать нечего. Да и вообще – что представляет из себя Мозг? Загадка, притом порой начинало казаться, что загадка эта из жутковатых.
Началось все с простой идеи: создать мыслящую машину можно, привив ей эмоции и критическое отношение к окружающему миру. Так и появился Мозг, на создание которого Лаврушин убил несколько месяцев, соорудив голографический процессор, который так и не удалось повторить. Что-то не сконтачило – вместо мощного искусственного интеллекта получился неисправимый брюзга, поражающий своей чудовищной бестактностью и беспредельным нахальством. Он не мог решить простейшей задачки, считал с ошибками, но гонором тянул минимум на лауреата Нобелевской премии. Когда Лаврушин понял, что из Мозга ничего путного не выйдет, он вместо последовательного обучения просто заложил в него кучу книг и газет. После этого Мозг набрался категоричности суждений и стал учить хозяина жизни. И при этом его страшно бесило, когда с ним не соглашались.
В последнее время Мозг совершенно распоясался, стал ругаться и пугать гостей. Светка, девушка Лаврушина, однажды пообещала «врезать кувалдой по чугунной башке», и Мозг ее зауважал.
Лаврушин схватил английский научный журнал по физике и упал на диван. Но Мозг упорно нарывался на дискуссию.
– Серый ты, Лаврушин, человек. Газет не читаешь. Телевизор не смотришь.
– Отстань.
– И грубый, – призматические линзы сфокусировались на хозяине квартиры.
– Отвали.
– И с таким я вынужден делить кров.
– Вот разберу на микросхемы…
Мозг возмущенно замигал лампами и умолк.
В принципе, Лаврушин понимал, что в мире нет ничего подобного, что возможности этого набора деталей, утащенных с работы или найденных на свалке – это нечто уникальное и неповторимое, ни в какое сравнение не идущее ни с одним образцом компьютерной техники. И это пугало. Лаврушин сам не понимал, что создал. Он вообще редко отдавал ясный отчет тому, что же у него получалось. Увлекаясь новым проектом, он впадал в какое-то «иновиденье», выходил за пределы нашего измерения. Как он сам говорил интуичил, творил наугад вещи, которые никто не повторит никогда, в том числе и он сам. Порой ему казалось, что Мозг вовсе и не машина. Что в него вселилась чья-то неприкаянная душа. Но в подобные мысли ему углубляться не хотелось – становилось как то не по себе.
– А это еще кто? – прервал обидчивое молчание Мозг. Его линзы сфокусировались на чем-то за спиной хозяина квартиры.
– Ну, Лаврушин, ты даешь. Всегда гостей полон дом. Корми, пои их. А стабилизатор мне сменить не можешь. Денег нет!
Лаврушин повернул голову и замер.
***
Лаврушин имел еще один талант – на грани гениальности. Он был историком. Но не в общепринятом, а в булгаковском понимании этого слова (см. роман Булгакова «Мастер и Маргарита»). Он постоянно вляпывался в невероятные, порой неприятные, изредка опасные истории. И сейчас, обернувшись, он понял, что опять вляпался во что-то.
В дверях комнаты стоял незнакомец. Рост – средний. Лицо – худое, усталое, печальное. Возраст – лет тридцать пять-сорок. Одет – в серый, из дорогих, костюм, синий, из версачевских, галстук, крокодиловые, из супердорогих, туфли. Запонки – с бриллиантами, ей Богу. В бриллиантах Лаврушин разбирался, приходилось иметь с ними дело при работе над одной темой, так что влет отличал их от любого камня.
– Не привык к этой одежде, – виновато произнес незнакомец, поправляя галстук и слегка ослабляя его.
– А что, дверь не закрыта? – спросил Лаврушин, у которого сердце от неожиданности сжалось в холодный комок, а потом бешено забарабанило.
– Закрыта. Но это разве проблема?
«Ясно, – с неожиданно свалившимся спокойствием подумал Лаврушин. – Грабить будет. А чего тут взять-то, кроме Мозга?»
Мысль о том, зачем человеку в бриллиантовых запонках и крокодильих ботинках грабить такие квартиры задержалась где-то у входа в сознание завлаба.
– Разрешите присесть? – спросил незванный гость.
«Мягко начинает. Рэкетир, что ли?»
– Вы скорее всего думаете, что я человек, нарушающий установленные нормы поведения и уголовное законодательство? – осведомился незнакомец. Фраза была длинная и вычурная. Он будто говорил на чужом языке, хотя и без малейшего акцента.
– Мошенник, как пить дать, – донесся из угла хриплый голос Мозга. – Гони ты его, Лаврушин. Не то без штанов останешься.
– Это кто? – искренне удивился гость.
Все эмоции были написаны на его выразительном лице. Он был находкой для физиономиста.
– Так, груда запчастей, – небрежно кинул Лаврушин..
– Сам полудурок, – огрызнулся Мозг.
«Полудурок» было его любимейшим словом, которым он одаривал весьма щедро. Даже Светку обозвал «полудурой» – еще до того, как она намекнула насчет кувалды.
– А, подселенец, – кивнул гость, внимательно посмотрев на Мозг.
– Простите, что? – спросил Лаврушин.
– Симбиоз устойчивой энергоинформационной астральной сущности с механизмом, – махнул рукой гость. – Иногда это случается.
– Во загнул, – с уважением произнес Мозг.
Гость уселся на стул и спросил печально:
– Как вы думаете, кто я такой?
Лаврушин смутился. Подобно Мозгу резать правду-матку в глаза он не мог. Не позволяла врожденная интеллигентность. Поэтому он только протянул:
– Ну-у… Не знаю.
– Я – инопланетянин.
– Ку-ку, я уехала, ваша крыша, – выдал Мозг услышанную им недавно по телевизору реплику.
«Псих, – подумал Лаврушин, теперь все становилось на места – и манера гостя выражаться, и написанные на лице эмоции, и привычка шататься по чужим домам. – Лучше бы грабитель. Главное, не противоречить ему. Глядишь, все и обойдется».
– Вижу, вы в сомнениях, – огорченно покачал головой гость.
– Ну что вы, – замахал руками Лаврушин. – Я вам верю. А вы из какого… – он запнулся, -…созвездия?
– А, – незнакомец небрежно махнул тонкой изящной рукой с длинными ухоженными пальцами. – Вот из того.
Что-то вспыхнуло, Лаврушин невольно зажмурился. А когда открыл, то увидел нечто поразительное.
Многоэтажные унылые дома Большой Переяславки за окном исчезли. Да и само окно куда-то делось. На его месте чернел бездонный провал, усеянный разноцветными немигающими звездами. И как легкий шлейф по нему тянулся Млечный Путь.
– Двести двадцать пять световых лет, – гость указал в сторону запульсировавшей оранжевой звезды.
– Значит, инопланетянин, – кивнул Лаврушин. Сопоставив факты, он решил, что это действительно наилучшее объяснение. Ну и что особенного, инопланетянин? Чем удивительнее «Мозга-подселенца»? Или того НЛО, которое они с другом Степаном видели три месяца назад?
– Отпад, – проскрипел Мозг. – А по виду так и не скажешь.
– Простите, – произнес Лаврушин. – А вы действительно принадлежите к гуманоидной расе, или просто кажетесь таким? А на самом деле, к примеру, у вас восемь ног и на затылке четвертый глаз.
– А почему четвертый? – искренне заинтересовался инопланетянин.
– Третий на лбу.
– Должен вас огорчить – это мой естественный облик. В нашей Галактике – за другие не ручаюсь – гуманоидных рас большинство.
– Умопомрачительно. – Лаврушин жадно вглядывался в звездную пыль за окном московской квартиры. Космическая бездна магнитом притягивала взор, чернота ее всасывала, как «Черный Квадрат» Малевича. – И чем обязан столь неожиданному визиту?
Лицо гостя стало еще печальнее. Похоже, у него были какие-то неприятности.
– Мы… – начал он, но его опередил Мозг.
– Надуть они тебя хотят, Лаврушин.
– Выключу, – пригрозил кандидат наук.
– Давай-давай, – взвыл Мозг патетически. – А лучше сразу молотком! Чтоб лампы и транзисторы во все стороны! Давай! Тогда вообще растяпой помрешь! Некому тебя будет уму-разуму учить!
Лаврушин, не обращая больше внимания на развоевавшийся механизм, повернулся к инопланетянину.
– Не буду вдаваться в подробности, хотя рассказ потребует некоторого времени, – начал тот. – Коротко – Галактика состоит из двух сотен миллиардов звезд. Многие – с планетными системами. На некоторых появился разум. Жизнь в Галактике кипит. Идет титаническая созидательная деятельность. Возникают и крепнут связи между цивилизациями.
– Как по писанному глаголет, – восхитился Мозг.
– И вместе с тем в ней множество неразрешенных проблем, – закончил инопланетянин тираду и замолчал. Его взор затуманился. Потом гость встряхнул головой и продолжил. – Семьдесят тысяч лет Галактика не знала войн. Но последняя война была ужасна. Представьте миллионы Хиросим.
От этих слов Лаврушин поежился. Он будто заглянул в непостижимо глубокий колодец времени, на дне которого пылали в ядерном огне люди, города, целые планеты.
– Цивилизации Галактики достигли разных ступеней развития. Разные общественные устройства. Разные технологии. Есть миры несоответствия – там явные противоречия между общественным развитием и технологией. Особой опасности они не представляют – почти нигде разрыв не достигал катастрофического уровня. В Галактике, естественно, существуют противоречия. Для их преодоления и решения глобальных проблем существует система галактической безопасности. Звездное Содружество.
– Что-то вроде нашей Организации Объединенный Наций? – спросил Лаврушин.
– Аналогия корректна. Хотя принципы построения и существования ЗС неизмеримо сложнее вашего международного права. Цивилизация, вошедшая в систему Галактической связи…
– Радиоконтакты? – перебил его Лаврушин.
– Ну что вы? Радиоволны – это все равно что для вас заменить телефоны на сигналы кострами.
– Или на перестукивание, – хихикнул Мозг, увлекшийся в последнее время бульварными детективами.
– Так вот, цивилизация, достигшая технического уровня вхождения в СЕТКУ – систему Галактической Связи, автоматически становится стороной в галактическом праве, а позже и членом Звездного Содружества.
– Лапшу тебе вешают на уши, а ты и раскис, – продолжал хулиганить Мозг.
– А где у нас выключатель! – раздраженно кинул ему Лаврушин, которого увлек в неизведанные дали рассказ инопланетянина.
– Последнюю войну, – не обращая внимания на выходки механического чуда продолжал инопланетянин, – развязал Великий Темный Союз Грандаггора. Это была единственная в известной нам истории Галактики цивилизация первого технологического класса – то есть осваивающая Галактику – попавшая в глухой круг.
– Глухой круг?
– Этот неофициальный термин означает, что цивилизация прочно движется по одному кругу, она замкнулась на отрицательных тенденциях, неспособна к позитивному общественному развитию. В таком состоянии она может находится долго, но рано или поздно настанет конец. Точка распада… Элита Грандаггора могла похвастаться презрением всех запретов, принятых в Галактике. Она установила тотальный контроль над своим населением и над населением многочисленных колоний. Она использовала все запрещенные технологии, включая тонкоэнергетические, духовные, которых касаться просто нельзя. Технологических высот Грандаггор достиг значительных. Некоторые вещи мы не можем повторить и сегодня. Гарандаггоры сокрушающим цунами катились по Галактике. А потом была война. И Великий Темный Союз проиграл.
Гость перевел дыхание. А потом произнес:
– Итак, мы подошли к главному. Одна из уцелевших переферийных планет Союза Грандаггора – Химендза. После многотысячелетнего периода крутых подъемов и не менее крутых – до варварства и пещер, спадов она достигла достаточно высокого уровня технологического развития – вас обгоняет где-то на полсотни лет. У власти там стоит классический деструктивный диктатор.
–Деструктивный?
– Диктатура бывает деструктивная, нейтральная и созидательная. На Химендзе деструктивная и достаточно кровавая. Массовые уничтожения, пытки, тотальный страх – вещи там привычные. Естественно, все это не может не вызывать у нас чувство протеста и возмущения, которое, впрочем, не дает нам права на вмешательство.
– Почему?
– Звездное Содружество может вмешиваться лишь в случае, когда над населением устанавливается технический психоконтроль и начинают использоваться запреттехнологии. И когда возникает угроза самоуничтожения их мира. Ничего подобного на Химендзе не наблюдается. В общем, это заштатный мир, который не стоит нашего внимания. Но…
Инопланетянин замолчал, и лицо его приняло страдальческое выражение.
– Но Химендза была для Грандаггора своеобразной планетой-лабораторией, – продолжил он тихо. – А так же заводом по производству новых видов вооружений. И что это было за оружие! Что оно делало с пространством! Какие энергии выплескивало! И все время мы считали – спасибо Создателю Вселенной, что это оружие не дошло до наших дней… Считали напрасно.
– Напрасно? – Лаврушин, увлеченный рассказом, подался вперед.
– На Химендзе остался склад грандаггоров!
– И это опасно?
– Опасно? – инопланетянин горько усмехнулся. – Цивилизация Химендзы пронесла через семьдесят тысяч лет религию Грандаггора. Жрецы сумели сохранить священные «Книги дыхания птицы Дзу».
– Что за птичка такая?
– По этой религии мир и все сущее в нем есть результат взмахов крыльев Птицы Дзу – от них из тьмы возникают свет, планеты, люди. Есть во Вселенной и сила зла, Хаоса – Великий Змей. Его дыхание в свою очередь образует из Света Тьму… Священные книги, прошедшие через семьдесят тысяч лет – в них был скрыт ключ.
– Ключ?
– Да, да, ключ. Книга «Седьмого взмаха Дзу» – там закодирована информация о местонахождении хранилища древнего оружия Грандаггора – «Сокровища Дзу». А это оружие взрывает планеты и гасит звезды, – инопланетянин горестно вздохнул. – Тайное имеет свойство становиться явным. И, похоже, диктатор Химендзы Кунан нашел путь к расшифровке.
– И теперь склад его?
– Не так быстро. Он знает еще немного. Мы пошли дальше и расшифровали «Книгу седьмого взмаха». И теперь знаем многое.
– Тогда хранилище ваше?
– Вы опять торопитесь. Мы знаем, что «сокровище» находится на глубине нескольких километров под поверхностью планеты. Мы бы обнаружили его без труда. Для нашей техники подобная проблема не существует. Но…
– Вы его не обнаружили.
– Нет.
– По формальной логике, если вы его должны обнаружить, но не обнаружили, значит, его там нет.
– Есть. И грандаггоры сумели его срыть от наших поисковых средств. Хотя мы считали, такое им не под силу… И существует доступ к «сокровищу». Кунан найдет его. Он до конца расшифрует книгу – дело нескольких месяцев. Еще один шаг – и склад их. А потом Кунан – человек одержимый, рванет в Галактику. Его не остановит ничто.
Лаврушин внимательно посмотрел на инопланетянина. Слишком многое не клеилось в его рассказе.
– Что мешает вам опередить его? Вы же почти расшифровали Книгу.
– Вот именно! Поэтому я и здесь.
Гость вытащил из кармана предмет, похожий на отвертку. Направил его на Лаврушина. Кончик «отвертки» засветился ярким синим светом. И в воздухе над рукой инопланетянина появились объемные изображения иероглифов.
– Индикатор биополя, – пояснил пришелец. – Каждый тип биополя соответствует определенному цвету. Элита Великого Темного Союза Грандаггора, состоявшая из представителей одного лишь древнейшего рода материнской планеты, его представители обладали родовым индексом биополя. Этот индекс и является пропуском в склад. Вы понимаете?
– Ну, в целом…
– Прекрасно. Подобный тип биополя в Галактике очень редок. Ближе всего к грандаггорам вы – земляне! Индекс почти такой же, как необходим для прохода в склад… Но только почти. Однако мы нашли несколько человек с пригодным кодом.
– Ну? – напрягся Лаврушин.
– И представляете, один из этих людей – вы.
Лаврушину показалось, что пол качнулся под его ногами. Он только и смог выдавить свое любимое:
– Ляпота.
– Вы должны уничтожить хранилище. Иначе Галактику ждут бедствия. Невообразимые бедствия.
– Это опасно?
– Это как посмотреть, – помялся инопланетянин. – Вероятность успеха – двадцать процентов.
– А восемьдесят?
– Восемьдесят процентов, что вы погибните.
– Вам не кажется, что это многовато, – горько усмехнулся Лаврушин.
– Вы отказываетесь? – инопланетянин внимательно посмотрел на него спокойными, излучающими уверенность, мудрыми глазами.
– Конечно отка… – Лаврушин вдруг замолчал. Потом вздохнул: – Дайте подумать.
Он поглядел на звездное небо вместо окна. Теперь звездная даль казалась угрожающей, от нее веяло холодом и смертью. Первым побуждением было развести руками и вежливо так сказать: извините, рады бы помочь, да дела заели, индекс цитирования падает, докторскую диссертацию надо писать, так что не получится Галактику спасти, освободите-ка помещение. Двадцать процентов удачи – это восемьдесят неудачи. Верная смерть. Чего лезть в такую мясорубку? Но перед глазами стояла картинка – рушащиеся в ядерный ад миры, полные людей.
Минута шла за минутой. Инопланетянин не нарушал молчание. А Лаврушин не мог решиться ни на что. Как, спрашивается, ввязаться в подобную авантюру человеку, определенно не созданному для подвигов? На такое он не способен даже ради потрясающей возможности пройтись по мягкому пуху Млечного Пути.
Да ну их к черту со своими складами боеголовок, с их оружием, с войнами. Моя хата с краю – по-подлому, зато надежно. Он набрал побольше воздуха, чтобы сказать «нет». Помолчал секунду… Ядерный пожар, жгущий детей на руках их матерей…
– Я согласен.
– Я знал, – инопланетянин расчувствовался и смахнул навернувшуюся на глаза слезу. Потом взял банку с «кока-колой», которую Лаврушин еще вчера уронил на пол да так и забыл поднять, откупорил ее и сделал несколько жадных глотков. – Я верил…
– Как мне хоть звать вас?
– Мое имя вам будет непривычно. Поэтому зовите меня просто – Инспектор. Это в какой-то мере соответствует роду моей деятельности.
Внезапно послышался дребезжащий звонок в дверь.
– Кого черт несет? – раздраженно воскликнул Лаврушин.
Он уже понял, что сегодня вечер странных событий и встреч. И никуда от этого не деться.
***
Кто бы мог представить, как много значит для Галактики этот дребезжащий звонок, раздавшийся вечером в Московской квартире на Большой Переяславке.
– Вы ждете гостей? – вопросительно посмотрел на Лаврушина инопланетянин.
– Нет. Могу открыть?
– Не хочу вас ни в чем ограничивать, – пожал плечами Инспектор. Но в глазах его проскользнула какая-то задорная искорка.
Конечно, Лаврушин не большой специалист в психологии инопланетян, но ему показалось, что в глазах гостя горел огонек, как у шахматиста, разыгрывающего партию, когда эта самая партия идет по плану.
На лестничной площадке возвышалась массивная неуклюжая фигура. В отличие от прошлого гостя, этот человек был хорошо знаком Лаврушину. Еще бы не знать своего лучшего друга.
– Привет, – сказал Степан. Черты лица у него были грубые, глаза подозрительные, щеки толстые, нос картошкой – далеко не Ален Делон. При всем при этом лицо было не лишено обаяния.
– Здорово, – кивнул Лаврушин.
– С женой вот поругался. Ну так получилось, да… Так я зайду?
Видя, как Лаврушин замялся на проходе, Степан вопросительно посмотрел на него:
– Никак новая любовь всей жизни?
– Да нет, ты не так понял.
– Проходите, – неожиданно послышалось за спиной Лаврушина. – Мы как раз заканчиваем обсуждать одну весьма любопытную проблему.
– Это Степан – мой друг. Работаем вместе, – представил Лаврушин нового гостя. – А это… – он на миг запнулся, а потом с каким-то злорадством – бес попутал, произнес, – товарищ из космоса.
– Из гостиницы «Космос»?
– Да нет. Он – инопланетянин.
Вечный скептик Степан после летающей тарелки, которую они видели с Лаврушиным, сломался и теперь был готов принять некоторые дикие идеи. Но сейчас он не был настроен на такой лад, поэтому кивнул:
– Шутки шутим.
– Как ты догадался, – пошел на попятную Лаврушин.
Но тут неожиданно встрял гость:
– Ваш друг не шутит, – он сделал приглашающий жест.
Лаврушин удивленно посмотрел на него. Его покоробило, что гость не имеет никаких понятий о конспирации. И вообще – зачем втягивать посторонних людей?
Степан шагнул в комнату и остановился, как вкопанный.
Только сейчас Лаврушин вспомнил, что картину звездного неба пришелец так и не убрал.
– Да-а, – протянул Степан с видом человека, у которого оправдываются самые худшие опасения. – Инопланетянин, значит.
– Ну, я же говорил, – извиняющимся голосом сказал Лаврушин.
– Думаю, вам надо все объяснить, – улыбнувшись во весь рот, как-то по-голливудовски развязно-заискивающе, обнажив ровные белые зубы произнес пришелец.
И Лаврушин опять подумал, что Инспектор сейчас похож на шахматиста, сделавшего очередной удачный ход.
***
И черти дернули Степана именно сегодня поссориться с женой, прийти именно к Лаврушину и наткнуться именно на инопланетянина. Все в руках провидения. Случайностей не бывает. А что бывает? Об этом даже на Тании знают очень приблизительно.
Итак, Степан, смирившись с визитом инопланетянина, выслушал его подробный рассказ о «Сокровище Дзу» кратко определил перспективу – «да-а, фигово все кончится» и заявил, что одного друга никуда не отпустит.
– Так лучше будет, – кивнул Инспектор. Сдавил пальцами бриллиантовую запонку.
На миг в глазах Лаврушина все померкло. А потом все трое очутились в самом заурядном летающем блюдце. Так началось большое космическое путешествие…
В космическом корабле было несколько кают, помещение, которое можно определить как кают-компанию. Земные фантасты как в воду глядели – внутри «тарелки» было полно стероэкранов, создающих полный эффект присутствия, светящихся индикаторов, панелей таинственных приборов. Стены были отделаны упругим, теплым на ощупь пластиком, который время от времени начинал светиться, или шел кругами, как вода, в которую угодил булыжник, а однажды на глазах землян вспузырился и начал растекаться зеленой жижей, но быстро вернул себе прежний вид. Рубка представляла из себя сплошной стереоэкран, казалось, оба пилота висят прямо в воздухе, хотя они полулежали в контактных креслах. На их головах были золотые обручи, благодаря которым их нервная система сливалась воедино с компьютерным мозгом корабля.
Помимо Инспектора на борту было еще четверо рослых, сложенных, как Аполлоны, таниан. Они были отличными ребятами – находкой для любого следователя, для них не нужен был никакой детектор лжи. Инспектор был по сравнению с ними образцом непроницаемости, у его же соплеменников даже малейшие чувства отражались на лицах. Земляне были для них сущими чурбанами с замерзшими чертами.
Тания принимала участие в последней межзвездной войне. Ее история насчитывала восемьдесят тысяч лет и тоже знала взлеты, падения. За это время гуманоиды не превратились в мыслящие сгустки материи и не стали суперами. Единственно, все без исключения были в отличной спортивной форме, но выглядели как обычные люди. По-русски члены экипажа не говорили, хотя, скорее всего, просто придуривались, зато понимали все и даже под конец стали въезжать в анекдоты и шутки, заливаясь искренним смехом.
Инспектор почти все время проводил в своей каюте, предаваясь каким-то сложным вычислениям. Он полулежал в просторном, похожем на расплывшийся кусок сгоревшей резины, кресле, предупредительно принимавшем формы тела и отвечавшим малейшим желаниям человека. Перед инопланетянином переливались в воздухе разноцветные объемные фигуры и иероглифы. Они танцевали какой-то свой, понятный только посвященным, танец, и Инспектор направлял его, дирижируя своими тонкими музыкальными пальцами. Земляне исправно пытались донимать его вопросами, а он неизменно уходил от конкретных ответов. Так что выяснить удалось немного. Стало только ясно, что тарелка является кораблем средней дальности – пятьсот светолет. В числе прочих она совершала рейсы на Землю, но нечасто.
– Те НЛО, которые мы видим – ваши? – спросил однажды Степан, дождавшись, когда Инспектор обратит на землян внимание.
– Вряд ли. Земля находится на задворках Галактики и по большому счету Звездное Содружество она не интересует. Таких миров миллионы. Но по ряду причин ваша планета является проходным двором для иных сил. И, возможно, полем эксперимента каких-то высоких цивилизаций.
– Каких таких сил? Каких таких цивилизаций? Какого эксперимента? – возмутился Степан.
– Мало ли, – пожал плечами Инспектор, и опять ужом выскользнул, ушел от ответа.
Земляне оказались в ситуации, мягко говоря, стрессовой. И Лаврушина удивляло, насколько спокойно он воспринимает все происходящее. Напрашивался вывод, что инопланетяне каким-то образом подавляют эмоции гостей. Иначе у тех давно перекосилась бы набок крыша, и друзья стряхивали бы с комбинезонов космических бегемотиков.
На десятые сутки (по земному исчислению, далее для удобства исчисление времени и расстояний приводится в земных единицах, а не в стандартных для Галактического Содружества, Тании и Химендзы) Инспектор объявил:
– Приготовиться. Посадка через три часа. Земляне могут провести это время в рубке.
Это был царский подарок. Друзья сразу поняли это. Но окончательно осознали, насколько он щедр через час, когда корабль вышел из сверхсветового режима, и по телу прокатилась упругая холодная волна – последствия перехода.
Земляне висели в рубке в сетях силовых полей рядом с Инспектором и заворожено глядели на разрастающуюся Звезду Шоинн.
Корабль быстро сбрасывал скорость – с почти световой до тысяч, а потом и сотен километров в секунду. Гравиблокираторы ломали пространственную структуру, гася гигантские перегрузки, которые в миг раскатали бы и экипаж, и сам корабль в блин толщиной в микрон.
– Тания, – инспектор кивнул на голубой шарик прямо по курсу.
Это был какой-то ювелирный салон! Планета была щедро опоясана жемчужными и изумрудными ожерельями космических станций, в небе сияли бриллианты четырех лун.
– Две луны естественные, – предугадывая вопрос, произнес Инспектор. – Две – естественные. Их соорудили четыре с половиной тысячи лет назад, когда увлекались гигантскими проектами. Большим станциям внутреннего кольца – семьдесят две тысячи лет. В послевоенный период регресса и смут космос был закрыт. Космическое строительство началось вновь восемь тысяч лет назад.
