Инесса Давыдова
Падение Вавилона
Когда все разошлись, Вахрушев прожег взглядом Савельева.
– Ну? Что Иван Алексеевич просил передать с глазу на глаз?
– Определено местонахождение хакера: Ричмонд, штат Виргиния. Группа Касатонова уже в пути. По прибытию агенты установят за хакером наблюдение. Техники круглосуточно мониторят сайт на предмет активности. Заседание руководства назначено на послезавтра, сутки даны на сбор информации.
– Маловато…
– Знаю, но время поджимает. Будем работать с тем, что есть.
Вахрушев подумал, возможно, группа Касатонова справится с задачей быстрее, чем они начнут расследование.
– Еще просил предупредить о возможной внутренней утечке. Соседи[1] всячески будут давить на следствие. Никто из их шишек не захочет подставиться под удар.
– Это понятно, мы на их поле. Кому такое понравится? Кстати, о соседях, – Вахрушев потер подбородок. – Их Папики[2] держали под колпаком этих конструкторов годами. Они были внутри и щупали всех, кто контактировал с шестеркой. Это их работа. Кто курировал программу?
– Дежнев. Мы привлекли его, как только узнали об утечке. Обещал подъехать в штаб. Узнайте у него, кто был в охране, я же со своей стороны похлопочу об анкетных данных.
– Он при делах?
– Нет, – Савельев вынул из портфеля личное дело руководителя службы безопасности программы «Аркан» и протянул полковнику. – Пять лет назад ушел в отставку.
Пробежавшись глазами по досье, Вахрушев подметил:
– Он был из местных.
– Да. Руководство комитета безопасности решило, что это целесообразней. Он знал менталитет и специфику работы. До назначения на должность работал в ОКБ ИКИ семь лет.
– Знал всех как облупленных, – вслух рассуждал полковник.
– Давал общую характеристику всех специалистов. Отслеживал их в работе и передвижения за пределами бюро.
– Ценный свидетель, – подметил Вахрушев, постучал по папке и сощурился, обдумывая, как подступиться к бывшему гбшнику.
– Поговаривают, что у него крутой нрав, поэтому Иван Алексеевич рекомендует его хорошенько встряхнуть.
– Это мы можем…
* * *
Россия, Карачаево-Черкесия, аул Верхняя Теберда
Генерал-полковник в отставке Вахит Умарович Бостанов встретил рассвет на мосту через реку Теберда, вцепившись в изъеденный коррозией металлический поручень. Красота родных мест, покинутых им еще в детстве, растрогала до глубины души. Глаза увлажнились, он схватился за сердце и учащенно задышал.
– Отец! – окликнул его мужчина, прятавший лицо под козырьком бейсболки. Он вышел из машины и протянул таблетки.
– Я уже принимал, – отмахнулся Бостанов.
– Прими еще.
Трясущейся рукой Бостанов извлек из упаковки таблетку и положил под язык. Несколько минут молчал, потом с шумом вдохнул горный воздух и натужно выдал:
– Помню, как в дом ворвались военные в шинелях. Было раннее ноябрьское утро, холод стоял собачий. Офицер махал бумажкой перед лицом отца и кричал: «Мы выселяем вас на основании Указа президиума Верховного совета». Никогда не запоминал цифры, но номер и дату того варварского указа буду помнить всю жизнь. Для депортации мирного населения они отозвали с фронта более пятидесяти тысяч солдат и офицеров. Подумать только! – из груди вырвался протяжный свист, легкие горели огнем. – Нашу семью депортировали из аула одной из последних. Даже награды отца не помогли. Он полгода, как вернулся из госпиталя, был ранен в голову. У него не было части черепа, – Бостанов показал на правую часть головы.
– Ты никогда не говорил об этом.
– Он не любил, когда его спрашивали о здоровье, видимо, эта черта передалась и мне. После ранения его частенько мучили головные боли, из-за этого он срывался на всех домочадцев. Мать терпела, но по ее лицу я видел, что прежней сплоченной жизни уже не будет. Отец вернулся с фронта другим. От него веяло смертью.
Сердцебиение пришло в норму, дыхание восстановилось, Вахит Умарович показал в сторону дороги.
– Давай пройдемся.
Сын огляделся, убедился, что их никто не видит, и кивнул. Словно тени за ними двинулись двое телохранителей.
– После отправки первых эшелонов пару дней я ходил по аулу и не понимал, куда все делись. Спрашивал у матери, а в ее глазах был такой ужас, что словами не передашь. Дома пустые. Только собаки одичалые и мародеры бродили по ночам в поисках добычи. В память врезалась соседская деревянная лошадка. Мой друг иногда давал мне на ней покачаться, когда еще были совсем мальцами. Помню, как я выпрашивал у него эту лошадку, предлагая разные подношения: камушек красивый или этикетку от консервов. У аульской детворы они считались разменной монетой. А он кочевряжился, не уступал, набивал цену. Когда их увезли, я заглянул в дом и увидел эту лошадку, она качалась, как в ужастике, будто на ней сидел мой друг. Позже мы узнали, что их расстреляли за попытку к бегству: со страху драпанул старший сынок, а пострадала вся семья.
– Это те, что сотрудничали с немцами?
Отец гневно зыркнул на сына и побелел.
– Не говори того, чего не знаешь. Сколько раз повторять? Была война и каждый старался выжить. Где были те пятьдесят тысяч, которые наших женщин и детей депортировали, когда немец наступал? Вывезли бы людей. Так нет же. Бросили. Выживайте, как хотите. Мужчины на фронте, страну защищают ценой собственной жизни, а их семьи выселили в скотских условиях на погибель. В дороге запрещали даже хоронить. Трупы выкидывали в реки, в поля, как мусор. Эшелоны смерти – вот что это было!
– При отступлении всем рекомендовали покинуть эти территории.
– Как покинуть? Здесь скот, дома, дети малые, старики лежачие. Где нас ждут? Это ведь семьдесят тысяч человек, – Бостанов разнервничался и зашелся кашлем.
– Если будешь так реагировать, прямо сейчас увезу.
Отставной генерал отмахнулся и упрямо двинулся вперед. Сын всегда восхищался отцовской выдержкой и мужеством, но, видимо, гложущие его годами детские воспоминания взяли вверх, и он размяк.
– Не бывает плохих наций. В каждой нации есть слабые духом и сильные, добрые и злые. В то же время есть некие отличительные черты, характеризующие людей определённой нации, которые проявляются в профессии, характере и моральной стойкости. Горцы славятся доблестью, отвагой и преданностью. У нас и женщины такие, это они весь народ на своих плечах вынесли. Выжили, несмотря ни на что, против всех мыслимых и немыслимых законов природы.
– Откуда тогда взялись те первые списки, про которые ты говорил? Ты же не отрицаешь, что они сотрудничали с немцами.
Еле сдержавшись от резких слов, Вахит Умарович приказал себе успокоиться и обстоятельно объяснить, ведь он сам повинен в том, что его сын рос, как отбившийся от стада ягненок. Отрок жил по собственным законам, впитывая от разных культур традиции и моральные принципы. Его воспитывала улица, а на ней были представители двухсот наций, в основном дети таких же депортированных.
– Не знаю, как дела обстояли у остальных, но видел, за что попала в этот список наша родня. Фашисты с населением особо не церемонились. Ствол к виску – и пли. Как-то мы с братом пошли к родственникам, а у них немцы. Вывели деда и говорят, проведи обозы с оружием коротким путем. Дед в отказ. Немцы выводят всю семью и начинают расстреливать по одному. Крики, мольба. Дед пошел врукопашную и замертво упал от автоматной очереди. Долгие годы дед был для меня примером мужества и стойкости. Но в глубине души я знал, что так бы не смог.
– Поэтому ты меня от всех прятал?
– Прятал по многим причинам. Ты должен знать, я назвал тебя в честь деда, и каким-то мистическим путем тебе передался его дух – он тоже был проницательным и дальновидным.
– Не такой уж он дальновидный – из-за него семья погибла.
– Да. Но погибло бы больше народу, покажи он им путь.
– Скажи это тем, кто умер, – привычным тоном огрызнулся сын, но взглянув на отца, осекся и извинился.
– А ты бы как поступил?
– Повел бы, – усмехнулся сын, – но…
Отец оскалился и похлопал сына по плечу.
– В первую очередь нужно снять напряжение. Сделать вид, что торгуешься. Отходя с противником, дал бы команду увезти семью, а сам завел бы врага в тьму тараканью. Туда, где снег поверх головы, – сын посмотрел в сторону Домбая. – Что б уж наверняка.
– Фашисты были не дураки. Все наши хитрости наперед знали, – отец взъерошил сыну волосы. – Сам бы тоже погиб?
– Возможно, но семья бы выжила.
– На словах можно так рассуждать, а вот на практике все иначе. Представь: пистолет у виска, крики детей и женщин, немцы вооружены. Думать нет времени.
Отец свернул с дороги и поднялся в гору, насколько хватило сил. Окинул взглядом расположившийся внизу аул и опустился на ближайший валун. Сын сел рядом на корточки.
– До станции нас везли по этой дороге на трех «полуторках». Мы были в первом ГАЗике, а в последнем – сестра отца Назифат с семьей. Никто не знал, куда нас увозят, многие думали, что на расстрел или в концлагерь. Конвой, что завершал колонну, отстал. Муж тетки Исмаил с двумя братьями напали на конвоиров, обезоружили и побежали в горы. Раздались выстрелы. Первая кровь и крики. Помню, с какой силой меня прижала к себе мать. Мне было тогда шесть лет. Назифат с детьми и мужем удалось прорваться через оцепление и уйти от погони. Остальные погибли. Только в семидесятые мы узнали, что они выжили и осели в Турции, – Бостанов повернулся к сыну. – Ты был на ее могиле?
Сын кивнул. Отец одобрительно похлопал его по плечу.
– Пятого ноября 1943 года нас запечатали в вагоны для скота и отправили в Киргизию. А третьего мая 1957 года, сразу после реабилитации, первый эшелон с карачаевцами вернулся на Родину. Из нашей семьи уехали десять человек, а вернулся только отец. После депортации я был здесь лишь раз, приезжал на его похороны. Здесь мне тяжело. Даже Киргизия воспринимается легче, хотя основные потери случились там…
По дороге проехал парень на велосипеде, и пока не скрылся за поворотом, все оглядывался на незнакомцев, сидящих на горе в такой ранний час.
– В пути мы провели пятнадцать дней. При отправке в вагон затолкали почти шестьдесят человек. Голод и холод сделали свое дело. В первую неделю численность изрядно сократилась. На станции Беловодское в Киргизии мы сошли вшестером. Трехлетняя Марзият умерла всего сутки назад. Помню, как ее маленькое тельце отрывали от груди матери. Она не отдавала. Кричала и просила дать разрешения похоронить. Нам разрешили отнести ее к остальным трупам. Она дошла до остановки, где были навалены кучи из человеческих тел, и вложила маленькое холодное тельце в руки молодой женщины, которую еле живую посадили спиной к стене. Уже тогда в ней что-то сломалось. Я увидел в ее глазах безумие.
– Не надо, – еле слышно произнес сын, – не рви себе душу.
– Хочу, чтобы ты знал историю семьи.
– Я читал твои мемуары.
– Там нет подробностей депортации! – грозно выпалил отец.
– Не лучше ли забыть?
– Прошлое и настоящее должны быть в человеческой памяти неотделимы. Пока люди помнят, такое не повторится.
Отец спустился с горы и пошел к машине. Сын покорно двинулся следом и с неприсущим ему терпением выслушал совершенно дикие истории той злосчастной высылки. Закончив рассказ, Вахит Умарович сел во внедорожник с московскими номерами и выпил еще одну таблетку, чтобы унять разбушевавшееся сердце.
– Отвези меня в Киргизию.
– Ты с ума сошел?! Это опасно! – вскипел сын, но под натиском тяжелого отцовского взгляда сбавил тон. – Это опасно для всех.
– Хочу в последний раз взглянуть на могилы матери и Лейлы, – безапелляционно уведомил отец.
* * *
Россия, г. Москва
После полуночи приехал первый свидетель – Маркел Петрович Дежнев – бывший глава службы безопасности программы «Аркан». Процедура досмотра ввела нынешнего пенсионера в нервозное состояние. Его провели в комнату для допросов, оборудованную по последнему слову техники. Вахрушев решил немного помариновать Дежнева и с допросом не спешил – застыл в соседней темной комнатушке перед односторонним зеркалом и наблюдал за свидетелем. Дежнев был маленького роста. Пока его вели по коридору, Вахрушев подметил непропорционально широкие плечи. На квадратном отечном лице узкий маленький нос выглядел ущербным. Под глазами набухли мешки.
Последним к группе примкнул аналитик Борис Ильин. Вахрушев кивком показал на свидетеля.
– Что скажешь о нем?
С минуту Ильин пристально разглядывал бывшего гбшника и выдал:
– Пьет…
– Это я и без тебя вижу, – ухмыльнулся полковник.
– …наблюдается явный комплекс Наполеона, – продолжил коллега, игнорируя раздраженный настрой шефа. – Деспотичный, чрезмерно напыщен, агрессивен, завистлив и замкнут.
Глядя на испуганного старичка, Вахрушев усмехнулся.
– Что-то я не вижу в нем напыщенности и деспотичности.
– Не обольщайся. Как только он освоится в новом качестве, обязательно себя проявит. Хочешь добиться информации, запусти к нему Пахотина, пусть постращает, пока губы не побелеют.
– Чтобы потом его скорая откачивала?
– Рома знает свое дело. Пойдешь следом и польстишь ему. Мол, наслышан о ваших заслугах и прочее, тогда он запоет.
Предложение Ильина Вахрушев сразу отверг из-за несостоятельности подхода. Ильин не знал должности Дежнева, потому и сморозил. В обязанности главы безопасности входили сбор информации и допросы, а значит, он был докой в этом деле. Тогда как пробить оборону и заставить говорить? Но Ильин прав в другом, судя по психологическому портрету с последнего места работы, Дежнев страдал от комплекса Наполеона, а таким важно оставить после себя наследие. В личном деле в графе «Семья» указано, что сын и внук пошли по его стопам, образовав семейную династию. Именно на этот факт Вахрушев сделал ставку.
Полковник вошел в комнату для допросов, представился, сел напротив свидетеля. Заговорил деловито, с напором, не давая Дежневу опомниться и «прочитать» оппонента. Ввел в курс дела, акцентируя на том, что утечка государственной тайны произошла в его бытность. Намекнул, что все ответственные лица могут понести наказание, не говоря о том, что будут лишены всех регалий. В качестве финишного довода намекнул, что дело может получить огласку в прессе, и фамилии виновных будут склонять на всех телевизионных каналах. Дежнев краснел, бледнел, пыхтел, раздувал ноздри, а потом взорвался:
– Со всей ответственностью заявляю, что от вверенных мне сотрудников утечки не было! Программа могла попасть во вражеские руки только одним способом: через Новака! Я никогда ему не доверял! Писал в Академию наук, ЦК и своему начальству докладывал. Он был провокатор и наушник. Никто! Слышите?! – он наотмашь стукнул по столу ладонью. – Никто из сотрудников не имел такой возможности. Только Новак! Это он! Говорю вам!
– Успокойтесь. Мы здесь, чтобы во всем разобраться. Все по порядку. Доедем и до Новака. Начнем с того, кто имел доступ к секретной части программы.
– Доступ имели восемь человек.
– Восемь? – переспросил в недоумении полковник, глядя на список из шести фамилий.
– Шестеро – списочный состав КБ и двое из отдела безопасности. Я и Тороненко Петя. Но он умер от инфаркта в 1993 году, не дожив до своего сорокалетия один день.
– От него могла пойти утечка?
– Нет, он к технике не подходил. Сомнительных контактов не имел. Образцовый партиец.
– А вступить с кем-то в сговор?
– Исключено. Все было под контролем.
– Что входило в его обязанности?
– Следить за обстановкой внутри лаборатории. Он отвечал за сохранность данных и обязан был предотвратить диверсию, если таковая планировалась.
– У вас есть хоть какая-то документация? Ваши доклады? Журнал происшествий? Графики смен? Хоть что-то?
– Ничего, – Дежнев покачал головой.
– Итак, начнем с Султанова. Опишите его.
Размяв трясущиеся пальцы, Дежнев поморщился от неприязни.
– Басмач недобитый.
Вахрушев живо представил Дежнева в роли цербера-гбшника, важно расхаживающего по коридорам проектного института. Как он придирался к любому, кто попадался ему на глаза, собирал сведения и строчил донесения.
– Почему вы так говорите?
– Потому что это правда! – выпалил свидетель. – Он был из местных баев. Каста неприкосновенных. Ничего из себя не представлял. Женился удачно. Попал в семью партийного шишки. Чуть что – прикрывался своим тестем.
– Он мог скопировать программу?
– Султанов? Нет. В лабораторию он спускался только когда делегации приезжали. В обычный день ровно в девять утра заходил в кабинет, ровно в шесть уезжал домой на служебной «Волге». Киргизы русских к кормушке не допускали, между собой пирог делили. Русскому зарплату и грамоту в зубы, а тот дурень и радуется. Руководство, естественно киргизы, – на лаврах почивало. В санаториях отдыхали, премиальные выписывали. Что случись – русский виноват, а если научный прорыв – только благодаря грамотному руководству. Когда проверки приезжали, он больничный брал. Уезжали – сразу на работу – и как огурчик! Хитрый, изворотливый. Устроил в КБ троих своих племянников и двух сестер. Я все его делишки разоблачал. Писал куда надо.
– Ясно, – лицо полковника мрачнело с каждым выпадом свидетеля. – Перейдем к Новаку…
– Говорю вам, это он! – тут же взорвался от негодования Дежнев. – Интервент недобитый.
– Давайте по существу. Факты. Чем он вызывал у вас подозрение?
– Да всем! Напомажет личико смазливое и улыбочку натянет. Дамочки ахают и охают. Проходу ему не давали. Были, конечно, перегибы и с их стороны, но не без его попущения.
– Что вы имеете в виду?
– Да писали дамочки на него докладные, мол, так и так, забеременела от товарища Новака, прошу принять меры. А какие меры? Я что, абортарий?
– Почему вы считаете, что утечка могла пойти от Новака?
– Так он единственный, кто контактировал с америкашками, – Дежнев прищурился и выпалил: – Султанова тогда не было!
– Вот как? Расскажите, – оживился полковник.
– Помните совместный проект наших и америкашек «Союз-Аполлон»?
– А как же!
– Сам проект был осуществлен в 1975 году летом, но был длительный период подготовки. В 1970 году, кажется, в октябре, Султанова и Новака вызвали в Москву. Басмач подумал, что по шапке получит и, как обычно, сказался больным. В Москву полетел Новак, а сопровождал его Ячин.
– Кто такой?
– Его личный, как сейчас принято говорить, телохранитель. Наш человек. Ячин Сергей Михайлович. Тогда ему чуть за двадцать было. Он всегда при Новаке был. Полетели они, стало быть, в Москву, а там, оказывается, совместная встреча двух стран. Ох, как Басмач локти кусал. А Новак, естественно, такой возможности не упустил. Красовался перед вражескими генералами, как девица на выданье. Приехал весь важный, с подарками от америкашек. Ходил по КБ и всем показывал очки и ручку золотую. Тьфу! – Дежнев сплюнул, не рассчитал и попал на стол. – Крыса продажная.
Вахрушев картинно уставился на плевок.
– Вернемся к фактам.
– Да… – Дежнев смутился и вытер стол рукавом рубахи, – так вот, встреча была рассчитана на два дня. Ячин потом докладывал, что на три часа потерял Новака и его жену, которая, кстати, поехала за счет КБ. Они только в гостинице встретились.
– Как Новак объяснил свое отсутствие?
– Придумал сказочку о том, что они с Ячином в ГУМе потеряли друг друга из вида. Ячин? Потерял? Да он иголку в стоге сена с закрытыми глазами найдет!
– Правильно я вас понял? Новак был тем, на ком держалось КБ?
– Я бы так не сказал. КБ держалось на Северцеве Вениамине Витальевиче. Он из Мурманских был. Башковитый мужик. Значился главным конструктором. А Новак был замдиректора. Он и проектировал, конечно. Когда не было испытаний, не вылезал из лаборатории. Но все прорывы совершал Северцев. Новак ставил задачи и мыслил абстрактно, а Северцев их воплощал.
– Утечка могла быть от Северцева?
– Нет, – Дежнев помотал головой. – Само собой, что событие предпоследнего дня девяностого года его подкосило, он запил. Сел как-то пьяным за руль и… разбился.
– Когда это было?
– В 1992-м году. Тогда ОКБ ИКИ закрыли, меня перевели в Москву.
– А что было в 1990-м?
– Как? Вы не знаете?
– Мне интересна ваша трактовка событий, – уклончиво объяснил полковник.
– Это понятно, – Дежнев придвинулся и, смакуя каждое слово, заговорщически поведал: – Все началось в ноябре 1990 года. На Байконуре, где стартовал спутник с нашим оборудованием, во время старта ракеты умер инженер-испытатель, казах. Я его не знал. Но наши конструкторы с ним контактировали. Приехали оттуда смурные, особенно Новак. Он был на похоронах у этого казаха. Несколько дней меня расспрашивал о моем начальстве. Естественно, я доложил куда надо. А тридцатого декабря того же года Новак пропал.
– Пропал? – Вахрушев не смог скрыть своего удивления и тут же себя упрекнул.
– Бесследно. Ни места преступления, ни трупа.
– Расскажите подробно, при каких обстоятельствах пропал Новак.
– Тридцатого я его видел выходящим с Мордой.
– Кем?
– Ну! Этот! Как его? Фамилия противная. Мардарь! Павел Анатольевич.
– Конструктор… – вспомнил Вахрушев из доклада эксперта.
– Ага. Молодая поросль. Когда вернулись, выяснилось, что Новак пропуск потерял. Я выписал ему временный. После этого Новак исчез. Пиджак, в котором был паспорт, ключи от квартиры и деньги, так и остался висеть на спинке стула. Прочесали все здание – его нет. Меня уволить хотели, Султанов меня ненавидел, а тут такое… Отыгрался по полной. Но комиссия решила никого до конца следствия не трогать.
– Комиссия?
– Да, сборная солянка была: местная прокуратура, наше ведомство и три следака из Москвы. Мы их в воинской части разместили неподалеку от лаборатории.
– Что выяснила комиссия?
– Передо мной, понятно, они не отчитывались, но по слухам, я так понял, что все зацепки отработали, и ни одна на след не вывела. Поэтому я и сказал, если и была утечка, а мы тогда этого не знали, то только через Новака. Он скопировал программу и слинял. А в свете его встречи с америкашками не удивлюсь, если он рванул в Штаты. Ушлый был мужик. Английский знал. Говорил бегло, почти без акцента, – он цокнул языком. – Вот так-то!
Следующий час Дежнев подробно рассказывал об остальных сотрудниках, но мысли Вахрушева вертелись вокруг Новака. Почему никто из Управления не сказал, что Новак исчез?
В конце допроса полковник спросил:
– Помните фамилии следователей из Москвы?
– Я общался только с их главным. Кажется, его фамилия была… – Дежнев закатил глаза. – Авилов! Имя? Как же его имя… То ли Тимофей, то ли Матвей… Точно не скажу.
– Сколько длилось следствие?
– В первый раз два месяца, а во второй – недели две, и приезжал только Авилов.
– А зачем он приезжал во второй раз? Новые улики появились?
– Не знаю, со мной он не говорил, но я слышал от сотрудников, что он их повторно допрашивал.
– Кого конкретно?
– Точно не помню, но многих. Мардаря и Северцева точно. Что-то у них в алиби по времени не складывалось.
* * *
Закончив допрос, Вахрушев подписал пропуск на выход и проводил Дежнева до КПП, предусмотрительно предупредив свидетеля, что это не последняя их встреча. Бывший глава безопасности программы «Аркан» уходил хоть и уставшим, но воодушевленным, размышляя о том, что в конечном итоге чутье его не подвело – Новак оказался предателем-перебежчиком.
В оперативной комнате Вахрушев обратился к Юрасову:
– Костик, установил «жучка» в телефон Дежнева?
– Так точно, – выдал с довольным видом аналитик, – как только за ним захлопнулась дверь допросной.
– Порядок.
– Олег! – позвал полковника Ильин.
Когда Вахрушев дошел до его стола, он ткнул в монитор.
– Я нашел два фильма о КБ. Один любительский в социальной сети, а второй снят киностудией «Киргизфильм». Вот Новак.
На экране шли кадры из трудовой жизни конструкторского бюро, явно постановочные. Вахрушев представил, как проходил съемочный процесс, и ухмыльнулся. Людей явно проинструктировали заранее: женщины с высокими прическами, мужчины в белых рубашках и темных костюмах. Замелькали кадры из секретной лаборатории, но камера была выставлена так, чтобы оборудование не попадало в кадр. Новак производил приятное впечатление: статный, стройный, одет не в мешковатый костюм, как коллеги, а подогнанный по фигуре. Видимо, он пользовался услугами портного.
– Боря, займись этим Новаком вплотную. Дай мне все, что на него найдешь. Еще мне нужны те три следователя-москвича, что вели расследование его исчезновения.
– Думаешь, Новак перебежчик? – с сомнением поинтересовался Ильин.
– Я понимаю, куда ты клонишь. Дежнев его ненавидел, но это личное…
– Да по ходу, он всех ненавидел.
Полковник выставил указательный палец, чтобы его не прерывали.
– События девяностого года заставляют задуматься. Во время старта ракеты умирает инженер на Байконуре. Потом пропадает Новак. Следом погибает в автомобильной катастрофе Северцев.
– Что-то твой Дежнев напутал, – вступил в разговор Пахотин, надел очки и прочитал с листа. – Северцев Вениамин Витальевич проживает в Москве в Кузьминках.
– Вот завтра и узнаешь, тот ли это конструктор, – полковник взглянул на часы. – Уже третий час, отбой. Подъем в семь утра. Планерка в семь тридцать.
