Инесса Давыдова
Застывший шедевр
Пролог
12 июня 2012 г., Эстония, Тарту
Бельгийский профессор истории и психологии Герберт Маттис на рекламном плакате выглядел словно голливудская кинозвезда: белоснежная улыбка, чуть припыленные сединой виски, прямой нос, ямочка на подбородке и выразительные карие глаза. За месяц непрерывной слежки Линчеватель успел познакомиться с его второй, тщательно скрываемой от окружения, натурой: жестокой, беспощадной, злобной. Свое истинное лицо профессор не рискнул бы показать ни красавице жене, ни двум сыновьям-подросткам, а вот хрупкие миловидные блондинки с голубыми глазами частенько удостаивались чести. Правда, после свидания с профессором они бесследно исчезали. Последней жертвой Маттиса стала восемнадцатилетняя студентка Массачусетского университета. На второй день после его лекции о самосуде, когда сам профессор летел над океаном, волонтеры расклеивали по студенческому городку ее портрет с красноречивым вопросом: «Вы меня видели?»
В колонном зале университета Тарту студенты с шумом заполняли свободные места. Белый рояль был накрыт зеленым сукном, на котором на время лекции разместились проектор, коробка со слайдами и музыкальный центр. Кто-то из студентов закрыл входную дверь. Через минуту по всему залу зазвучал женский глубокий голос. Свет начал гаснуть, студенты затихли. Из проектора вырвался пучок света, на стене замелькали слова песни, переведенные на разные языки. Линч сразу узнал голос американской певицы по ее расслабленно-ленивой манере исполнения – Билли Холидей.
Южные деревья принесли неизвестные плоды,
Кровь на листве и кровь на корнях,
Черное тело раскачивается на южном ветру,
Неизвестный фрукт повешен на тополе.
Чудесный южный пейзаж.
Выпученные глаза и изуродованный рот,
Аромат магнолий, сладкий и свежий,
Потом внезапный запах горящей плоти.
Этот фрукт для вороньих клювов,
Для дождя, чтобы поливать,
Для ветра, чтобы иссушать,
Для солнца, чтобы разлагать,
Для деревьев, чтобы выжать его до капли.
Это странный и жестокий урожай.
– Песню «Странные плоды» в 1999 году журнал «Тайм» назвал Песней столетия. Она была написана евреем-коммунистом, исполнялась негритянкой-наркоманкой, а слушала ее вся Америка… – разлетелся по актовому залу бархатистый баритон.
В центре зала, словно призрак, возник профессор Маттис. Его руки были спрятаны в карманах брюк. Он плавно раскачивался с пятки на носок и обратно.
– Эту песню я называю «Гимном самосуда», процветавшего в Америке весь девятнадцатый и первую половину двадцатого века. За это время в США линчевали свыше трех с половиной тысячи негров и тысячу триста белых преступников. Не думаю, что среди них все были таковыми.
– Это некорректное выражение, профессор, нужно говорить «афроамериканцы».
Профессор сделал вид, что не расслышал замечание студентки, и продолжил лекцию.
– Виновного обычно били толпой, затем вешали, реже сжигали, фотографировались на фоне трупов, а потом рассылали в виде почтовых открыток. Вот такая своеобразная демократия.
На экране замелькали фотографии, на каждой примерно одинаковый сюжет: в фокусе повешенный или сожженный, а вокруг него разгоряченная, а порой и жизнерадостная толпа. В зале стояла такая тишина, что Линчевателю было слышно прерывистое и сиплое дыхание профессора.
– Вы видите одну из таких открыток, на ней казнь Лайге Дэниелса. Представьте, что такую открытку с наилучшими пожеланиями вам прислал кузен на Рождество.
По залу нарастающей волной пронеслись язвительные комментарии.
– Да, вы правы. Мы в современной Европе, но подобное варварство у нас тоже случалось, хотя редко, эпизоды можно пересчитать по пальцам, – рука профессора взметнулась в сторону пучка света, в котором уже мелькнула следующая фотография. – Это Техас. 1920 год. В этом штате, как и во многих других, линчевание процветало. На этой открытке некий Джо написал своей матери: «Это барбекю, которое у нас было вчера ночью. Я слева у столба с крестом. Твой сын Джо». Его мать, наверное, им гордилась, хотя не помнила, как он выглядит. – Профессор хохотнул. – А иначе зачем он указал свое место на снимке?
В зале послышались короткие смешки. Профессор прошел совсем близко, оставив после себя шлейф из смеси запахов. Линч разделил их на составляющие: туалетная вода Hugo Boss, аэрозоль для обуви Salamander, кондиционер для белья и земляничный спрей для полости рта. Мрачная маска, намертво приклеенная на лицо Линчевателя, на мгновение дрогнула, а посетившая его мысль заставила от томления прикрыть глаза. Как же это одновременно символично и прозаично: профессор, читающий лекцию о самосуде, будет убит без суда и следствия. Ирония жизни!
Когда воцарившаяся в актовом зале тишина позволила профессору продолжить лекцию, на экране появилась новая фотография.
– А это Флорида. 1935 год. Курортный городок. Как видите, при линчевании присутствуют малолетние дети. – Профессор усмехнулся и развел руки в стороны. – Практически семейное мероприятие.
Смена слайдов, и профессор продолжил:
– Эта фотография облетела весь мир. Штат Индиана. 1930 год. Толпа из двух тысяч человек отбила у полиции двух обвиняемых в убийстве и изнасиловании негров. Ах, простите, афроамериканцев. Кстати, а как нам называть тех, кто заполонил Европу и волшебным образом обзавелся гражданством? Евроафриканцы? Еврочернокожие? – Профессор посмотрел в сторону сделавшей ему замечание студентки и хохотнул. Не дожидаясь ее ответа, ткнул пальцем в сторону проектора и с нарастающей истерией продолжил: – На дереве висят только что повешенные Томас Шипп и Абрам Смит – странные плоды, о которых нам только что пела Холлидей, а вокруг них так называемые добропорядочные представители гражданского общества.
Профессор еще долго комментировал снимки, которые могли посоревноваться между собой в жестокости и бессердечии. Линч на экран не смотрел, он знал каждую из показанных фотографий и мог подробнее профессора рассказать о любом из этих случаев.
Щелкнул выключатель, многоуровневые люстры из латуни осветили актовый зал пятью десятком лампочек. У белого рояля, как после гениально исполненного музыкального произведения, стоял Маттис. Его лицо расплылось в самодовольной улыбке, а голова то и дело склонялась в еле заметном кивке, принимая восторженные отклики и щедрые аплодисменты студентов.
Хрупкая голубоглазая блондинка выключила проектор и собрала показанные на лекции слайды в металлическую коробку. Покидая Эстонию, Линч увез ту самую коробку в качестве сувенира. На крышке красным маркером был выведен порядковый номер – «30».
†††
19 июня 2012 г., Москва
Полина Сергеевна пыталась заполнить пустоту неловких пауз темами из телевизионных новостей, но напряжение, словно скоростной поезд, нарастало, а зловещая мимика гостя приводила в ужас. Встречалась она с коллегой дочери не впервые, но так и не привыкла к его невралгии. Каждый раз, смотря в искаженное очередной гримасой лицо Бирка, она испытывала ощущение, что говорит не с человеком, а с биороботом, у которого сбилась программа, из-за чего он не может понять, когда ему нужно сопереживать и удивляться, а когда злиться.
– Попробуйте клубничное варенье, – любезно предложила гостю Полина Сергеевна и, дождавшись кивка, протянула фарфоровую розетку, – этот рецепт в нашей семье переходит из поколения в поколение. Сколько пыталась научить Русю готовить, все без толку, а вот Ася прекрасная кулинарка.
Гость попробовал варенье. Через стекла его очков в черной оправе хозяйка квартиры подметила, как веером прорезались морщинки вокруг глаз. Губы дрогнули в полуулыбке, но лишь на мгновенье, словно он боялся, что кто-то увидит эту чуждую ему эмоцию и случится что-то непоправимое.
– Очень вкусно, – искренне восхитился гость.
– Я, наверное, утомила вас своей болтовней. По телефону вы сказали, что хотите поговорить о чем-то важном.
Гость поправил очки на переносице и, тяжело вздохнув, встал из-за стола. Смерил комнату неуверенными шагами. Все в его облике кричало о сомнениях и нервозности. Она тут же пожалела о своей настойчивости, наверное, это было бестактно, нужно было дождаться, пока он сам заговорит.
– А почему вы называете ее Руся? – вдруг спросил он, поправляя шелковый шарф на шее, искусно скрывающий уродливый шрам.
– Это давнишняя и трагическая история.
– Расскажете? – казалось, гостя впервые что-то заинтересовало.
Полина Сергеевна пересела в кресло с чашкой в руках и, попивая чай, начала печальный рассказ:
– Каждый год на лето мы отвозили Киру к бабушке в Карелию – рыбалка, грибы, прогулки в лесу шли ей на пользу. Но в тот год свекровь уехала к сестре, и мы отправили дочь в Ялту в пионерский лагерь сразу на две смены. Ей было восемь. А сами поехали в Ессентуки, уже тогда у мужа начались проблемы со здоровьем. Кире, конечно, ничего не сказали, не хотели волновать. К концу второго потока, когда мы уже собирались за ней ехать, нам позвонили и сказали, что дочь с нервным срывом попала в больницу. – Хозяйка квартиры хмыкнула и подняла глаза на гостя: – Представляете восьмилетнего ребенка с нервным срывом?
– Да, к сожалению…
– Ах, я забыла, – сконфузилась она, – такие случаи – ваша практика, а для нас это был нонсенс. Мы были выбиты из колеи. Пока мы с мужем добрались до Ялты, от догадок чуть с ума не сошли. Дочь была в ужасном состоянии, пугалась малейшего звука, постоянно плакала и в каждом прохожем видела монстра. Там мы узнали, что мальчик, с которым она подружилась, а говорили, что они были не разлей вода, внезапно исчез, а саму Киру нашли без сознания с процарапанным до крови боком, будто ее волокли по земле. Мальчика долго искали, но так и не нашли. Кажется, его звали Сашей… или Мишей… я точно не помню. Эта тема очень болезненна для Киры. Это он называл ее сначала Кирусей, а потом сократил на Русю. После того случая она еще долго всем представлялась этим именем, словно таким образом хранила о нем память. Мне кажется, это была первая и очень сильная детская любовь. Жаль, что все так трагически закончилось.
– Да… жаль…
Все это время Полине Сергеевне казалось, что сослуживец дочери не слушает, а рассматривает книги на полках, но заданный им вопрос убедил ее в обратном.
– Вы говорили с родителями пропавшего мальчика?
– Нет, поговаривали, что должен был прилететь отец, но он так и не появился. Позже в больницу к дочери приезжали мать и старший брат-студент. Они тоже искали ответы, но беседа с Кирой им не помогла.
Из груди Полины Сергеевны вырвался тяжелый вздох. Ее визави не сводил с нее пристального взгляда.
– Но на этом, к сожалению, история не закончилась…
– Вот как? – Он снял очки и стал протирать линзы салфеткой.
– На следующий год Кира упросила нас снова отправить ее в тот же лагерь, а прибыв туда, дочь начала вести собственное расследование. Маленькая девочка устраивала допросы всем, кто мог быть свидетелем похищения ее друга. Несколько раз сбегала из лагеря и часами дежурила то в милиции, то на автобусной остановке. Нас корректно попросили ее забрать и показать специалисту. Персонал лагеря посчитал ее одержимой. Мы поинтересовались, зачем она это делает, на что она ответила, что ее друга без нее никогда не найдут. Мы не знаем, почему она так сказала. Ведь она ничего не помнила о произошедшем. Врачи, наблюдавшие ее в Москве, сказали, что она заблокировала болезненные воспоминания, это своего рода защитная реакция.
Бирк закивал, соглашаясь с выводами врачей.
– Она так и не вспомнила. Если честно, я этому даже рада. После случая с тем мальчиком дочь помешалась на криминалистике.
– Выходит, случай из детства помог ей выбрать профессию, – весомо подметил гость.
– Скорее всего… – с задумчивым видом согласилась Полина Сергеевна, затем взглянула на Бирка и обеспокоенно добавила: – Мы снова отвлеклись от цели вашего визита.
– Да-да, я хотел с вами обсудить один щекотливый вопрос, думаю, только вы сможете мне помочь. Дело, конечно же, касается Киры. Министерство в скором времени отправит на обучение в Европу одного следователя из отдела профайлинга. Полковник Лимонов обратился ко мне с просьбой выбрать из команды человека наиболее достойного. Вот почему мне пришлось всю прошедшую неделю изучать личные дела сотрудников. Так вот, я хотел спросить, как вы отнесетесь к тому, если я остановлю свой выбор на вашей дочери? Вы готовы, с учетом вашего состояния здоровья, обойтись без нее два месяца?
Бирк намекал на рак яичника, который недавно диагностировали пожилой женщине. На ее лице отразилась гамма чувств. С минуту она смотрела на стену, завешанную семейными фотографиями, глаза увлажнились.
– Плохая из меня советчица… – призналась она гостю. – Конечно, мне хочется, чтобы дочь была счастлива, а это возможно, если она реализует себя в работе… такой уж у нее характер. С другой стороны, я как мать желаю ей простого женского счастья. Если честно, доктор Бирк…
– Называйте меня Расмус.
– Расмус, отношения между нами не такие теплые, как бы мне хотелось. Моя младшая дочь не приезжает ко мне в гости, не звонит по телефону, чтобы узнать, как мои дела. Все новости из ее жизни я узнаю от Аси, моей старшей дочери. Кира всегда предпочитала общество отца, а когда он умер, замкнулась в себе. Это просто чудо, что после предательства мужа, которое, к слову сказать, высушило дочь изнутри, она подпустила к себе Асю и племянников.
Женщина сделала глоток уже остывшего чая и поставила чашку на стол.
– Если вы выберете ее кандидатуру, она вас никогда не подведет. Я знаю, какое место в ее жизни занимает работа, – это главное. По крайней мере, на данном этапе.
– А что вы скажете о ее муже?
– Романе?
– Они поддерживают отношения? С его стороны проблем не будет?
– Они больше года не общались, а месяц назад развелись.
– Правда? – В глазах Бирка блеснул огонек. – Этого нет в ее деле.
– Видимо, Руся еще не забрала из загса свидетельство о расторжении брака, – Полина Сергеевна кинула на Бирка встревоженный взгляд. – Это так на нее похоже… тянет до последнего…
Бирк никак не мог понять: мать сожалеет о разводе дочери или ей претит мысль о карьерном продвижении, которое еще дальше отбросит ее дитя от создания собственной семьи.
Для отвода глаз доктор задал еще несколько вопросов. Затем сослался на занятость и, взяв с Полины Сергеевны обещание держать их разговор в тайне, покинул квартиру.
Глава первая
30 июня 2012 г., Рязань
В субботнее солнечное утро вереница полицейских автомобилей с включенными проблесковыми маячками выстроилась перед желтым двухэтажным зданием художественного музея. За оградительной лентой, красноречиво говорящей о месте преступления, начали собираться зеваки.
Коренастый мужчина невысокого роста лет пятидесяти в чине полковника с парадного крыльца наблюдал, как перед зданием остановилось частное такси. На заднем сиденье мелькнул знакомый женский силуэт. Покрутив кончики усов, полковник Лимонов с раздражением прочистил горло и нахмурился.
Как по команде, двое молодых следователей оторвались от протоколов со свидетельскими показаниями и проследили за его взглядом.
Из такси выбралась миловидная женщина спортивного телосложения и, еле заметно прихрамывая на левую ногу, двинулась в сторону коллег. На ходу она спрятала кошелек в сумку, прихватила длинные каштановые волосы заколкой и расплылась в виноватой улыбке.
– Митяева! – накинулся на нее полковник. – Ты уже не на больничном! Почему опаздываешь?
– Я попала в аварию, – извинительным тоном произнесла Кира и густо покраснела, – моя машина всмятку.
– С тобой-то все в порядке? – вскочил на ноги Громов.
– Почему нам не позвонила? Мы бы помогли, – поинтересовался его напарник Токарев.
– Едрён батон! Сама опоздала и коллег бы подтянула. Ничего лучше не придумал? – с раздражением выпалил полковник, перевел взгляд на Митяеву и спросил: – Где Бирк?! Я думал, вы вместе приедете?
– Он в Абхазии, исследует какую-то пещеру, – поведала Кира, заранее предполагая реакцию босса.
– Какая Абхазия?! У нас тут серийник объявился! – взревел с негодованием полковник.
– Так позвоните ему, он с радостью примчится, – усмехнулась Митяева. – Ваш дружок уже месяц изнывает без работы.
– Ладно, с Расмусом я сам разберусь, а ты иди с Близнецами.
Полковник вынул из кармана форменных брюк мобильный телефон и отошел в сторону.
– Пойдем, – Громов кивком показал на дверь, – введем тебя в курс дела.
Пробираясь сквозь толпу полицейских, Кира подумала, как бы смешно выглядело их совместное появление с Бирком. С недавних пор оба хромали на левую ногу. Правда, ее нога после неудачного падения быстро заживала, а вот нога Бирка будет еще долго его беспокоить, учитывая, что боль носила психосоматический характер.
Близнецы, так прозвали в отделе Громова и Токарева, шли впереди, словно два тарана, расчищая коллеге путь. У входа в экспозиционный зал стояла коротко стриженная невысокая блондинка плотного телосложения с заплаканными глазами. Ее взгляд был направлен в центр зала, где столпились следователи и эксперты из столичной криминалистической лаборатории. Многих Кира знала лично, и встречаясь взглядом, приветственно кивала.
– Вы директор музея? – спросил у блондинки подоспевший Лимонов.
– Да, – она обернулась, – Мария Анатольевна Шубина.
– Мне нужно задать вам несколько вопросов. Пройдемте в ваш кабинет.
Жестом Шубина показала в сторону коридора и, развернувшись на каблуках, с озабоченным видом вышла из зала. Полковник последовал за ней.
Близнецы расступились. Кира увидела место преступления. В центре зала на паркетном полу в форме круга была натянута черная глянцевая пленка, вокруг которой каймой шириной в полметра возвышалась насыпь из песка. Ни трупа, ни пятен крови. Осматривая зал, Кира никак не могла понять, что тут произошло.
– Тело уже увезли, картину целиком можно увидеть только на фотках, – Громов протянул мобильник и показал несколько кадров. – Позже эксперт из лаборатории вышлет снимки в хорошем разрешении.
Кира издала тихий свист, выхватила из рук коллеги телефон и увеличила первый снимок. На боку перед пленкой лежало мужское тело с согнутыми коленями. На нем была одежда, похожая на средневековый наряд: светлая рубашка с рукавами-фонариками, жилет с цветочным узором и кюлоты1. На одной ноге до колена натянут зеленый гольф. Очень необычно смотрелись пшеничного цвета волосы, тщательно уложенные на прямой пробор и закрученные на концах.
– Убийцу спугнули, – пояснил Громов, – он явно не закончил. Охранник делал утренний обход, видимо, убийца, заслышав его шаги, вышел через вторую дверь в следующий зал. Бесшумно пересек его и подкрался сзади. Вырубил охранника электрошокером и скрылся.
– Где сейчас охранник? – поинтересовалась Кира.
– Его увез местный убойный.
– Что говорят работники музея?
– Все это, – Громов показал в центр зала, словно никак не мог подобрать слово, обозначающее в совокупности набор улик, – убийца принес с собой.
– Жертву опознали?
– Нет, – покачал головой Громов. – Но он точно не сотрудник музея.
Кира присела на корточки и стала рассматривать, как эксперт, облаченный в белый комбинезон и маску, раскладывала в ряд содержимое черного пакета. На полу уже лежали литровая пластиковая бутылка воды, пустой мешок из-под песка, остаток черной пленки, свернутой в рулон, и моток рыбацкой лески. Эксперт выудила последний предмет – бобину скотча – и встряхнула пакет. На расстеленную пленку высыпались мелкие песчинки.
– Мы просеяли весь песок и нашли вот это… – Громов показал на предмет, помеченный номером девять.
Посмотрев на улику, Кира подняла на коллегу удивленные глаза.
– Ракушка?
– Да. Морская ракушка.
– Что это за музей? – Кира оглядела висевшие на стенах полотна.
– Художественный – картины, скульптуры, посуда. Это зал европейского искусства, – включился в разговор Токарев. – В соседнем – выставлены русские художники.
– Ясно. Что мне делать? – Кира поочередно оглядела коллег.
– Пока вникай… показания снимают местные. Мы тут – как наблюдатели и консультанты. Подождем распоряжений Лимона.
С минуту Кира смотрела, как эксперты снимают отпечатки пальцев с пленки. В памяти всплыл разговор с полковником.
– Лимон же сказал, что у нас серийник.
– Иван нашел похожий случай во Владимире, но там не все тело, а только голова. Подкинули на передвижную выставку неделю назад.
– Выставка картин? – уточнила Кира.
Токарев кивнул.
– Да, похоже, шеф прав, и у нас завелся серийник. Самозванец, – Кира показала на ближайшую картину, – который мнит себя художником. Считает, что его работа достойна этого музея.
– Но ведь это не картина, больше на скульптуру похоже, – возразил Токарев, – а они выставлены в других залах.
– Хм… значит, тут ему было по какой-то причине комфортнее, – сделала вывод Кира.
Громов предложил подождать шефа на улице. Коллеги вышли из здания.
– Так кто в тебя въехал? – спросил Токарев, закуривая.
– Это я въехала, – смущаясь, пробурчала Кира. – Какой-то лох прямо передо мной решил резко перестроиться для разворота в левый ряд. А я гнала под сто двадцать… спешила к вам… ударила по тормозам и пропахала дорожку на асфальте. Сзади от меня тоже такой подставы не ожидали… короче, машина всмятку с двух сторон…
– Понятно, – Громов почесал затылок, – как теперь без тачки будешь?
– Не знаю… я, если честно, еще от аварии не отошла.
– Поезжай домой, мы тебя прикроем, – внезапно предложил Токарев.
Из здания вышел полковник, и сотрудники отдела поспешили к шефу.
– Вадим, – на ходу обратился Лимонов к Громову, – останься здесь, добудь копии протоколов опросов всех свидетелей, если информации будет недостаточно, поспрашивай сам. Удели особое внимание охраннику.
– С местными проблем не будет?
– Нет, я говорил с начальником убойного, они готовы сотрудничать, даже рады нашему присутствию. – Повернувшись к Токареву, полковник распорядился: – Саня, езжай во Владимир, посмотри на ту голову, что подкинули на выставку неделю назад. Нам нужны общие знаменатели, чтобы забрать дела.
Лимонов открыл дверь «мерседеса» и сел за руль. Кира держалась подальше в надежде, что в отсутствии Бирка шеф не будет нагружать ее поручениями, и она сможет заняться оформлением справок для автокредита.
– Митяева! Чего скукожилась, как неродная? – Лимонов дождался, когда Кира приблизится к машине. – Сгоняй в морг, внимательно исследуй костюм жертвы. Может, заметишь, что-то женским взором. Нужно понять, зачем убийце весь этот маскарад. – Когда она по-деловому отчеканила: «Слушаюсь», он смягчился, показал на переднее пассажирское сиденье и добавил: – Садись, подброшу тебя, раз ты теперь безлошадная.
†††
Автомобиль полковника медленно вырулил со стоянки музея и свернул на улицу Свободы. Положив сумку на колени, Кира пристегнула ремень безопасности и вопросительно взглянула на шефа.
Лимонов нахмурился и буркнул:
– Что?
– Начинайте свой допрос без преамбул, вы же меня не просто так в морг повезли, – улыбаясь, ответила Кира.
Полковник усмехнулся и съязвил:
– Ишь ты, изучила меня вдоль и поперек. Словечек нахваталась! Без чего, ты там говоришь?
– Преамбул, – хохотнула Кира.
– Что у вас там с Бирком? – гневно выпалил тут же полковник, охлаждая игривое настроение сотрудницы. – Как я понял, ты все еще живешь у него.
– Да, он ловко выдумывает новые причины, чтоб меня не отпускать, – с лица Киры медленно сползла улыбка. – Обучение ему так проще проводить. В любой момент можно посетить гостевой домик и преподать очередной шедевральный тезис. Иногда просит оказать ему услугу.
– Это вроде той, что ты его новая пассия для прессы? – спросил полковник, намекая на сделку между Бирком и Кирой, которую, по ее мнению, они заключили на обоюдовыгодных условиях.
– Перед отъездом попросил пожить до его возвращения из Абхазии. Потом наверняка будет что-то еще.
– Я знаю Бирка шесть лет, – полковник притормозил перед поворотом и крутанул руль вправо, – скажу без обиняков, это не типичное для него поведение. Меня это настораживает. Не пойму, что на него так повлияло: дело Стачука или открытие отдела профайлинга? А может, ты?
– Не знаю. – Кира отвела взгляд, она и сама чувствовала, что за опекой Бирка что-то крылось.
«Мерседес» затормозил перед светофором. Чувствуя, что начальник чего-то недоговаривает, Кира спросила:
– Ну же, задавайте свой главный вопрос.
Зажегся зеленый свет, поток машин пришел в движение.
– Интерпол прислал запрос по делу Стачука2.
– Какой еще запрос? – удивилась Кира. – Стачук разве не во французской тюрьме сидит?
– По их данным, его изувеченный труп выловили месяц назад вблизи острова Бора-Бора.
Кира присвистнула от удивления.
– Значит, Бирк был прав: они его выпустили. Черт!
– Похоже на то… – злобно буркнул Лимонов.
– Бирк всегда прав, – не то от злости, не то от восхищения, выдала она.
Челюсть полковника заходила ходуном, из чего Кира сделала вывод, что это еще не все новости.
– Так в чем главный вопрос?
Лимонов затормозил перед моргом, выключил двигатель и повернулся вполоборота к сотруднице. Смерил ее оценивающим взглядом, словно пытался понять, можно ли ей довериться в щекотливом вопросе, и сказал:
– Интерпол установил, что Бирк навещал Притулу в его парижском особняке сразу после экстрадиции Стачука, а тот, как ты помнишь, был пасынком Притулы. Так вот, Интерпол отрабатывает причастность Расмуса к смерти Стачука. Нас просят установить передвижения Бирка с момента экстрадиции Стачука до его смерти. А главный вопрос таков: сколько дней отсутствовал Бирк?
– Недели три его точно не было.
Полковник поджал губы. Кира поняла, насколько тяжело ему дается этот разговор.
– Ладно, держи рот на замке. Бирк не должен знать о запросе Интерпола.
Кира с готовностью кивнула и потянулась к двери.
– И вот еще что… Уверен, что Бирк пойдет на убийство только в том случае, если его жизни будет угрожать смертельная опасность. Но, как говорится, за худой головой и ногам не покой. Ты знаешь его странности, а вдруг сорвался? Ведь Стачука он сам взял, для него это было делом чести, а правосудие так и не свершилось.
– Что конкретно от меня нужно?
– Узнай, где он был те три недели, но аккуратно, без шума, если что, этого разговора не было.
†††
В тускло освещенном мрачном холле морга, пропитанном запахом хлорки, Митяеву встретил санитар с вытянутым прыщавым лицом. Майор предъявила удостоверение и объяснила цель визита. Он открыл ближайшую дверь и крикнул: «Тут из полиции». Ответом была тишина, но по уверенному виду санитара Кира поняла, что призыв был услышан и в ближайшее время к ней кто-нибудь выйдет.
Через минуту в коридоре послышались тяжелые шаги, Кира подняла голову и встретилась взглядом с угрюмой женщиной необъятного размера. После короткой беседы Митяеву сопроводили в прозекторскую, где эхом разносился металлический лязг инструментов и с надрывом кряхтел кондиционер. Через тонкую футболку спину обожгла ледяная дрожь. Протянув Кире маску и медицинский халат, женщина-глыба прокричала в пустоту комнаты о том, кто пришел и по какому вопросу, кивком показала на узкую дверь в подсобку и решительно зашагала по коридору прочь.
Майор подставила ногу, чтобы не закрылась дверь, но все еще оставалась в коридоре. От лежащего на носилках под простыней тела, судя по очертаниям женщины, шел устойчивый запах гнили. Кира зажала нос платком, пропитанным настойкой гвоздики, который на такой случай держала в герметичном пакетике в сумке.
– Проходите, – послышался писклявый голос, а затем из-за двери подсобки показался невысокий, худощавый мужчина, закутанный в халат и маску.
Окинув прозекторскую цепким взглядом, Кира порадовалась, что не успела позавтракать. На столе лежало готовое к вскрытию, только что вымытое тело мужчины, покрытое трупными пятнами. Лысый череп, серое лицо, впалые щеки даже отдаленно не напоминали труп из музея.
– К вскрытию я еще не приступил, поэтому причину смерти пока сказать не могу. При первом осмотре мною установлено, что лицо и открытые участки тела жертвы были покрыты толстым слоем грима. – Показав на ногти, он добавил: – Ему посмертно сделали маникюр. Тело покрыто каким-то составом типа клея, я пошлю образцы кожи в лабораторию для химического анализа.
– А это что? – майор показала на металлический лоток, в котором были сложены валики розоватого оттенка.
– За щеками жертвы обнаружены ватные тампоны. – Вопросительный взгляд майора заставил патологоанатома выдвинуть свою версию: – Видимо, для того, чтобы щеки казались округлее.
Вещи, снятые с трупа, аккуратно упаковали в целлофановый пакет. Натягивая перчатки с ненавистным запахом латекса, из которых вырвалось облачко талька, Кира скривилась в брезгливой гримасе и осмотрела пакет. В памяти всплыло убийство, которое ей пришлось расследовать в качестве следователя-новичка. На убитой женщине тоже был театральный костюм, но в тот раз это было вполне объяснимо – жертва была актрисой. Сейчас же совершенно иная ситуация. Жертву переодели, загримировали, словно натурщика, который должен был позировать художнику. Вот только натурщику не повезло, на месте художника оказался убийца.
На самом верху лежал парик с кудрявыми русыми прядями. Под ним Кира обнаружила один зеленый гольф из мягкой трикотажной ткани. Судя по зацепкам и потертости на пятке, он был неновым. Кюлоты из велюра были разорваны сзади по шву. С первого взгляда было ясно, что они на два размера меньше жертвы. Рубашка с круглым воротом из светло-золотистой ткани переливалась и искрилась под ярким освещением прозекторской. Самым дорогим предметом одежды оказался парчовый жилет с цветочным рисунком. По бокам Кира разглядела небрежные ручные стежки, из чего сделала вывод, что жилет, в отличие от штанов, ушивали. Она тщательно ощупала каждую вещь и обнаружила в подкладке уплотнение. Надрезав скальпелем несколько стежков, она увидела квадратную бирку «Прокат костюмов «Розовая пантера».
Кира сфотографировала все вещи с разных ракурсов, уделив особое внимание бирке с логотипом. Повернулась к патологоанатому и спросила:
– Вы можете мне назвать хоть примерное время смерти?
– Примерное могу. Два дня назад. Точно скажу после вскрытия.
– Какое у вас первое впечатление? – Кира знала, что задает неуместный вопрос. Эксперты не любят раскидываться неподтвержденными данными, но попытка не пытка. – Может, заметили что-то необычное?
Показывая на локтевые сгибы, где виднелись множественные следы от уколов, патологоанатом предположил:
– Скорее всего, он был наркоманом со стажем. Тело сильно истощено. Ждите моего отчета.
†††
Кира включила электрочайник и открыла холодильник. Соорудила бутерброд из вареного мяса, кудрявого листа салата и куска помидора. Заварила чай и ушла в любимую оранжерею. Погрузилась в просторное кресло из ротанга, окруженное с двух сторон раскидистыми пальмами, и вытянула ноги. Погладила место недавнего перелома и подумала, что уже пора приступить к регулярным тренировкам.
