Инга Максимовская
Беби-бум для босса
Глава 7
Настя
Я шагаю по коридору клиники, больше похожему на картинную галерею, за хорошенькой медсестрой. Стены увешаны картинами, вперемешку с фотографиями щекастых младенцев, и глупо улыбающихся взрослых, ставших родителями. Интересно, на лице «Искрометного»тоже поселится такое дебиловато – счастливое выражение, когда я подарю ему малыша. Ему и его поганке – невесте, при мысли о которой сводит челюсть.
– Это ваша палата,– улыбаясь говорит медсестра, распахивая тяжелую дверь,– через час придет лаборантка, а потом подадут обед. У вас есть какие-нибудь особые пожелания к меню?
– Нет,– смущаюсь я. Ну не привыкла моя персона к такому обращению.– Хотя, я бы съела рисовой каши.
Мне кажется девчонка едва сдерживает смех, но держит лицо. Только кивает хорошенькой головкой и молниеносно исчезает. Я осматриваю свои владения. Красота. Комната цвета «тиффани», больше похожа не на казенную больничную богадельню, а на дорогой гостиничный номер. Опускаюсь на удобную кровать, и сама не замечаю, как проваливаюсь в сон.
Господи, за что? Если за мои грехи, то ты ошибся где – то. Я двадцать три года вела жизнь праведницы, и не помышляла даже о том. за что ты меня караешь. Жука убить не могу, выкидываю на улицу, подсадив на газету. Но это же не провинность.
Целый день проходит как в замедленной киносъемке. У меня берут кровь, мочу. Апофеозом – осмотр гинеколога. Женщина врач деловито рассматривает мои… хм… внутренности при помощи «зеркала». Впервые в жизни, меня осматривают подобным образом, и от этого невероятно стыдно. И хочется свести ноги, вскочить с дурацкого «вертолета» и спрятаться от всех. Особенно от Глеба Золотова, который вдруг стал для меня спасителем. Да, и так бывает. Он мне платит. И платит очень хорошо. Но почему так странно неприятно от того, что я буду носить его ребенка. Его и «Снежной королевы».
– все в порядке. Но перед процедурой, я все же советую вам воздержаться от половых контактов, – голос женщины врача звучит ровно, но мне, все равно кажется, что она меня осуждает, и считает человеком низшего сорта. Хотя, я наверное просто преувеличиваю.
– Я последую вашему совету. Обязательно,– шепчу, пряча глаза.
– Через пять дней мы сможем провести процедуру. Настя, вы готовы? Еще есть возможность изменить решение
Глупая врачиха не читала кабального договора, в котором написана такая неустойка, что я не смогу ее выплатить, даже распродав себя на органы. Этот мерзавец Золотов решил разрушить мою жизнь до самого основания.
– Я готова,– говорю твердо, но голос все равно дрожит. И от воспоминаний о Золотове становится только хуже. Он, странным образом, заполонил собою всю ту пустоту, которая образовалась в моей чертовой жизни, с болезнью Сонечки. А теперь я думать ни о чем не могу, кроме его тела и гребаной улыбки, от которой тяжелеет между ног, и голова идет кругом. – Я могу идти домой?
И чего я дура интересуюсь. На время беременности у меня и дома то нет, кроме прописанной в контракте квартиры, принадлежащей заказчику. То есть – Золотову, а там мне уж точно делать нечего.
– Вы можете остаться в клинике, сколько пожелаете, – улыбается врачиха. Терпеть не могу феминитивов. Но тетка мне не нравится. Слишком приторная.– Лера вас проводит.
– Не надо, я помню дорогу.– говорю гордо. Но, если честно, мне хочется еще раз посетить кабинет адвоката, без надзирателя, и прочесть договор. Желательно без присутствия хитрого дельца – юриста. Прокрасться, и попробовать найти лазейку.
Мне не везет. В кабинете горит свет, и я слышу голоса. Один адвоката, а вот другой – могу ошибаться, наполненный капризными нотками, подобающими королеве.
– Борис Ефимович, вы не поняли. Это не предложение. Ребенок не должен появиться на свет.
Глеб
– Далеко собралась? – спрашиваю Ольгу, вертящуюся перед зеркалом. Говоря откровенно, мне абсолютно по хрену, куда намылилась моя невестушка, но правила приличия соблюсти все же стоит.
– Я же тебя не спрашиваю, где ты шлялся всю ночь? – криво ухмыляется эта мерзавка. – И почему ты приперся на деловую встречу с чужими трусами в кармане, тоже не задаю вопросов. Хотя мне безумно интересно, где ты нашел шлюху, носящую такие дешевые панталоны? Хотя, ты всегда любил жрать с земли.
– Ты шарила по моим карманам,– удивленно приподнимаю бровь. Ничего себе, эта ледяная глыба, оказывается, переживает мои отсутствия. Вот уж не думал. Даже помыслить не мог.
– Нет, просто Клавдия спросила, можно ли выкинуть тряпку,– кривится моя будущая, очень удобная жена. Черт, прислуга. Ну конечно, она же не могла выкинуть что – либо, принадлежащее хозяину. Даже рваную тряпку, пахнущую рыжухой. Чертова, исполнительная дура – Я разрешила, кстати.
Вот сейчас я хочу ее убить. Перегрызть длинную, белоснежную шею. И она это чувствует. Обнажает в оскале мелкие белые зубки. Сука. Это она будет растить ребенка, которого родит мне Настя. Кого может воспитать сука? Только подобного ей щенка: балованного и наглого.
Сейчас мне хочется одного – вызвать такси и просто ломануться в клинику. Страх, что девка сбежит, не отпускает. Что я тогда буду делать? Меня останавливает только одно – пункт, который я сам же и добавил в договор, руководствуясь хрен знает чем. По – моему, Ольга настояла, зная мой неуемный нрав. А я был пьян и на все согласен. По нему суррогатная мать не может иметь никаких отношений со мной. Не может предпринимать попыток к сближению. И главное – никаких физических контактов. Проживать исполняющий субъект договора в нашем доме, и любом ином жилище, законно принадлежащим нашей семье. Тоже не может. Только специальная квартира, снятая в аренду на время беременности. В противном случае я должен заплатить такую сумму, от которой даже у меня кружится голова. Но, даже не деньги меня останавливают, я просто боюсь, что рыжуха просто исчезнет. Растает, как утренний туман, узнав, что очень легко может от меня избавиться по закону.
И что теперь делать, не приложу ума. Может напиться? Лучшее лекарство от хандры, для такого, как я.
Наливаю первый бокал односолодового, и прикрыв глаза смакую напиток. Только вот, перед моим затуманенным мозгом, тут же встает бледное лицо Насти, в огромных глазах которой я читаю грех. Грех в глазах невинной овечки. Это возбуждает до одури. Через час комната качается, как палуба старинного корабля. Штормит сегодня, по десятибалльной шкале, на твердую девятку. Цветы. Наверное я должен заказать огромный букет. Миллион роз, только не пошло – алых, а белых, с розовой каемкой по краю лепестка. И конфет. С начинкой из ириски – такой же рыжей, как зеленоглазая ведьма. Сладких, сладких, пчелино – медовых.
Цветы заказываю с трудом. Ни у кого нет в таком количестве того, что мне надо. Переругавшись с кучей флористических барыг, все же нахожу желаемое – розовые розы, символ вечной любви и невинности, которой я не далее, как вчера лишил эту глупую мушку, попавшую в паутину к злобному пауку, не имея за своей спиной маленького комарика с фонариком. Только вот мысли мои далеки от целомудрия. Я до одури хочу иметь эту куколку в своей коллекции. Набираю номер клиники, слушаю долгие гудки, кажущиеся мне нескончаемыми. Наконец, какая – то незнакомка, явно сжалившись надо мной, отвечает ангельским голосом
– Алло. Клиника репродуктивной медицины. Я вас слушаю.
– Пригласите к телефону Анастасию Романову, – почему – то смутившись хриплю я как мальчишка – телефонный хулиган.
– А ее нет. Она уехала,– буднично отвечает незнакомка на том конце провода. Мне кажется, что меркнет свет, от того, что земля сначала замедляет свой бег, а потом наоборот, начинает вертеться, как сумасшедшая. Как чертова девка вчера в моих руках.
Глава 8
Настя
Вот такой вот коленкор, как говорит моя подружка Машка. Я верчусь на кровати, пытаясь устроиться поудобнее. И мне даже удается провалиться в липкое болото противной дремы. Нет, я хотела сначала бежать, но решила, что наломать дров всегда успею. Есть еще время. Процедура оплодотворения назначена через полторы недели. Так что, корабль тонет. Воды хватит всем, как говорится.
Я проснулась от грохота и звериного рыка, и сразу не поняла где нахожусь. Натянула одеяло до подбородка, наблюдая за хаосом творящимся вокруг. Откуда взялось столько цветов, которые сейчас топчет озверевший, рычащий «медведь». Дверь валяется на полу, а воздух вокруг противно пахнет алкоголем.
– Да вон она, спит. Точнее спала? – пищит маленькая девушка, одетая в белоснежный халатик, показывая на меня пальцем. Я забилась между подушек, надеясь, что этот разъяренный мерзавец меня не заметит.
– Так какого хрена мне сказали, что она ушла? – нависает над малышкой Глеб Золотов. Ну, конечно, собственной персоной: наглый, нахальный мерзавец, который чертовски красив сейчас в этой своей ярости. Глаза мерцают в полумраке больничной палаты, как два сапфира.
– Явно произошла ошибка,– блеет девчонка, – у нас Настя Арманова работает. Перепутали видимо.
– Ладно, идите на свое рабочее место,– царственно приказывает Глеб Егорович, медленной походкой, словно большой кот, направляясь ко мне. Девчонку словно ветром сдувает, оставляя меня на растерзание ненормальному, сжирающему меня глазами. В груди поселяется страх, а вот внизу живота предательский, тугой ком, и между ног становится влажно, и дышать тяжело до одури. Я только сейчас замечаю, что вся моя палата просто завалена невероятными розами. Такими нежно-розовыми, похожими на нарисованные. И он их безжалостно топчет, надвигаясь на меня своей громадой.
–Не надо, – пищу, когда мужские руки хватают край одеяла и тащат его на себя,– пожалуйста.
– Надо, Федя, надо,– ухмыляется этот наглец. – Я чуть не одурел, пока сюда домчался. И ты хочешь, чтобы я уехал разочарованным.
– Я ничего не хочу. Только домой,– трепыхаюсь я под его огненным взглядом, но в душе у меня кочегарят печь все демоны ада. – Я должна вам кое-что рассказать.
– Потом,– хрипит зверь, расстегивая брюки. Хватает меня за щиколотки и тянет на себя, сначала медленно, а потом рывком до упора, так что я сама того не желая, обхватываю своими бедрами его узкую упругую задницу. О черт, это же мука. Наглец не обращает никакого внимания на то. Что в комнате нет двери, и нас могут увидеть. Ему плевать. Он хозяин жизни, и берет все, что его душе желается.
– Пусти,– рвусь в его лапах, но Глеба только распаляет мое сопротивление,– ты пьян. Ты, ты, ты…
– Ты так пахнешь, я не знаю, что ты делаешь со мной, но это нечто.
Его шепот обжигает, заставляет замереть. Гипнотический – он действует на меня, как музыка Гамельнского дудочника на глупую крыску. Дурацкое тело, ноет от предательского возбуждения.
– Искры,– шепчу я, теряя всякий стыд вместе с остатками разума, когда мужские руки, рывком, избавляют меня от пижамных штанишек.
Душно пахнет розами и похотью, и мир съеживается до размеров микрона. Боже. Прости меня за мой безвольный грех. Я не могу сопротивляться.
Его руки везде. Выгибаюсь от сладкой истомы, когда Глеб обхватывает мой сосок губами, прямо через тонкий шелк пижамной рубашки. Искры наполняют комнату яркими всполохами. Мужские пальцы проникают под резинку трусиков.
Он вдруг резко отстраняется от меня, заставив меня застонать, и резко поворачивается в сторону зияющего дверного проема, при этом накинув на меня чертово одеяло. И я глохну от навалившегося на меня бессилия и разочарования. Стону, хотя хочется в голос рыдать.
– Какого хрена? – снова рычит разъяренный зверь.
Глеб
– Отпустите девушку, Глеб Егорович,– долетает до моего сознания голос юриста. Твою мать, чертов задрот. Сейчас я бы его растерзал, если бы не испуг в зеленющих глазах женщины, распятой мною на казенной койке. Ее аромат отрезвляет, но превращает в неконтролируемое животное. И это настолько приятно, что я готов вообще деградировать до амебы, лишь бы эта обратная эволюция продолжалась. И с дубиной наперевес я себя вполне представляю, потому что моя палка сейчас готова шарахнуть заклинанием взрыва, как у поганца Потного Гарика, мотающего своим волшебным олеандровым прутиком направо и налево. –И следуйте за мной.
– Ты ничего не попутал, пес? – начинаю заводиться. Этот полудурок даже не понимает что буквально сейчас шлындает по краю пропасти. И только мое невероятное самообладание спасает его от лютой, кровавой кончины.
– Отпустите меня,– лепечет рыжуха, слегка меня приводя в человеческий вид. – Пожалуйста.
Господи. За что? Эта мольба, зеленые искры в девственно – грешных глазах выбивают дух. Я понимаю, что это две вещи взаимно – исключающие – грешность и невинность. Они смешались в ней, совершенно вырубая все мои инстинкты самосохранения. Сейчас главенствует другое безумие –я хочу иметь эту девку до одурения. Хочу, чтобы рыжая молила меня о пощаде, искусанными от страсти в кровь, губами.
– Глеб Егорович. Не заставляйте меня вызывать охрану. И приберите мусор, которым завалили клинику. Это не цветочный рынок,– настаивает дурак, не понимая, что я уничтожу его карьеру щелчком пальцев. Хотя, нет, он точно знает, что я этого не сделаю, потому что сейчас спасает глупого богатея, от самого себя. И я чувствую себя полным имбецилом. И охапка цветов, которую я приволок в порыве шокового стресса, рассыпанная по всей комнате, кажется ужасно пошлой.
Иду по коридору, за семенящим впереди юристом. Как его там звали? Михаил, кажется. Блестящая лысина перед моим глазами жутко раздражает. Но главное бесит его правота.
– Вы понимаете, что нарушаете договор? Все мыслимые и немыслимые его пункты? – спрашивает гаденыш, едва мы переступаем порог его кабинета. – И на всякий роток не накинешь платок. Я не смогу противостоять сплетням, которые обязательно дойдут до Ольги Владимировны. Клинике не нужны скандалы.
Молча киваю, хотя, мне насрать на умные речи убогого. Пальцы, которыми я чешу, совершенно несвербящий нос, пахнут соками Насти. Кружат голову похлеще односолодового.
– Миша, да мне под сраку лет. Детей нет, невеста сука. Ты думаешь я чего-то боюсь?
– Все бояться чего-то, – устало улыбается этот поганец. – У вас на это меньше причин, вот и все. Я думаю вам нужен здоровый наследник. Не мешайте процессу.
Я его слушаю, киваю согласно, но уже не уверен, что хочу иметь ребенка. Мне нужна только она. И это наваждение пугает. Она моя, я чувствую. Только мне принадлежит.
– Я думаю, не стоит тянуть с процедурой. Перенесем ее на неделю раньше. Анализы у пациентки, хоть в космос запускай. Слегка гормоны шалят, но это бывает. Нервы, знаете ли. Противопоказаний нет.
Он говорит о моей Насте, как о неодушевленной машине производящей на свет исчадий ада. От нас с Ольгой только такой симбиоз получится, я почти уверен. Жаль, что мои живчики не работают как надо. Ленивые ублюдки, делающие меня недочеловеком. Я снова хочу убивать.
– Я могу навестить Анастасию Алексеевну. Хочу принести ей извинения? – в моем голосе усталость. Я и вправду дурак. Напугал девчонку, а ей и так достается. Она ведь решилась стать сурмамой не просто так, а я веду себя, как полный козел. Проплатил клинику для ее племянницы, врачишку забугорного оплатил. А не подумал, что девка связана договором. Который может лишить ее нормальной жизни. Я козел. Да. Да. Не меценат и спаситель, а обычный мудак. Даже не знал, когда ребенка спонсировал больного, что это она – моя зеленоглазая ведьма готова на все ради этой девочки. Просто поинтересовался бабой, которая мне ребенка родит и пожалел несчастную. Решил спасти хоть часть своей души. Не о малышке больной думал, а о себе.
– Это неуместно и совершенно не нужно,– морщится Михаил, не помню как его отчество. Да мне и абсолютно это не интересно, если быть откровенным. – Эта женщина, всего лишь купленный вами исполнитель. Обычная баба, готовая за деньги выносить вашего ребенка. Не стоит ее отождествлять с героиней матерью. Она просто инкубатор, при чем очень дорогостоящий. Да и девушке вы испортите жизнь, дав ей ложную надежду. Пустое это, Глеб Егорович. Понимаю, вам трудно психологически. Если желаете. Наш штатный психолог проведет с вами несколько сеансов.
– Иди в жопу,– выплевываю я, и твердо иду к выходу из кабинета юриста. Он прав. Я испорчу жизнь Насте. Уже начал. Напился как свинья, устроил цирк. И почему я такой мудила? Напугал женщину, которой нужен покой и внимание.
Кляня себя на все лады добежал до машины, обвалился на сиденье. Потом подумал и вызвал такси. В голове шумит от алкоголя, не выплеснувшегося возбуждения и ярости. Я злюсь на весь мир, хотя понимаю, что главный виновник моей ярости – я сам.
Глава 9
Настя
– Раз, два, три. …– считаю я минуты, ожидая когда меня выгонят из клиники, за распутное поведение. Но никто не приходит. И вообще все вокруг очень тихо. Страшно воняет розами. Просто адски. Мне всегда нравился этот запах – такой тонкий, солоноватый, щекочущий ноздри, но сейчас он вызывает противное отвращение.
– Раз, два – три… – проклятые овцы, которых я считаю, никак не хотят скакать через покосившуюся изгородь, находящуюся в стране моего воображения. Нас мама учила так засыпать – меня и Катюшку. Считать лохматых белых овец. У Кати получалось, а я, как всегда, оказалась неумехой.
Сама не замечаю, как проваливаюсь в сон – глубокий, как бездонная пропасть. И в нем я ем вонючую сушеную рыбу, которую не могу терпеть. Просто не выношу.
– Анастасия Алексеевна,– в мозг впивается звонкий женский голосок. Я подскакиваю на кровати, словно ужаленная. Интересно, когда наступило утро? Странно – солнечное для этого времени года.– Анастасия Алексеевна, пора на процедуры. Сейчас у вас возьмут анализы. Есть пока нельзя. Воздержитесь, пожалуйста, и от чистки зубов, питья и душа. Потом вас осмотрит доктор, даст рекомендации,– читает с листа, вставленного в кокетливый розовый планшет, молоденькая медсестра. Снова новая. Слава богу, а то бы я сгорела от стыда.– И после, вас ждет у себя Михаил Ефимович для разговора.
Утро проходит в хлопотах. Мне кажется, что из меня просто выкачали все биологические жидкости, наполняющие организм. Но меня все устраивает. Эти муки дают отсрочку от неприятного разговора с юристом, которого я боюсь. И даже не знаю почему, я ведь не виновата, что этот «искрометный» придурок нажрался до свинского состояния, и почему-то решил, что я … Что меня…
Черт. Да я согласна была на все. Зачем я лгу себе? И даже сейчас у меня в глазах плывет от возбуждения и «нижний этаж» свело приятно – болезненной судорогой. Или нет – не приятной. Просто свело, и в поясницу прострелило.
– Свами все в порядке?– интересуется девчонка, таскающаяся за мной по кабинетам,– Анасталия Алексеевна, все хорошо?
– Все отлично,– через силу улыбаюсь я. – Просто немного упало давление, видимо. Я посижу тут немного,– киваю на кушетку стоящую у стены.
– Да-да. Я должна сообщить врачу,– слишком уж рьяно выдыхает медсестра и уметается со скоростью пули. Я бы уже ноги переломала в туфельках на каблуках, а она вон как резво скачет. Профессионализм не пропьешь. Странно, что это со мной. Я никогда не жаловалась на здоровье. Видимо от нервов меня колбасит. И чем это воняет, в конце – концов? Подхожу к окну, в надежде вдохнуть глоток свежего воздуха. Дергаю на себя ручку и замираю. Весь двор завален цветами, которые собирают с земли медлительные дворники, вяло переругиваясь между собой. Пожухшие розовые – розы, которые так жалко смотрятся на грязном, сером асфальте. С трудом сдерживаю слезы. Такая красота просто погибла. Не принеся никому радости.
– Это прекрасно. Что я вас застал здесь.
Я вздрагиваю и разворачиваюсь лицом к человеку, встречу с которым я как могла «отсрачивала», или отсрочивала или как там говорят правильно?
– Доброе утро, Михаил Ефимович,– говорю понуро. В ожидании морального аутодафе.– Хотя, оно добрым не бывает.
– Вы ошибаетесь, Настя,– улыбается адвокат, но в его глазах я вижу сталь, о которую по неосторожности, можно легко порезаться. – У меня для вас очень хорошие новости. Анализы у вас – хоть в космос запускай. Так что ждать долго не имеет смысла. Процедура назначена на следующую пятницу. Ваши детородные органы, как раз будут готовы к имплантации оплодотворенной яйцеклетки. Вам подсадят несколько эмбрионов, для надежности, приживутся не все. Честно говоря, хорошо если хоть один приживется. Процедуру проведем под коротким наркозом, безболезненно. Это условие клиентов, и оно для нас закон.
Я почти не слушаю, что мне говорит этот плешивый хлыщ. У меня в голове бродят совсем другие мысли. Почему они торопятся? И наркоз этот. Я не готова оказывается. Думала, что у меня будет время подготовиться. А тут.
– Настя, вы слышите меня? Я говорю, что то, что произошло вчера… Хм.... Не стоит думать, что Глеб Егорович может заинтересоваться вами по – настоящему. Я говорю, не как казенный служащий, а как добрый приятель. Такие мужчины, как он просто берут то, что им нравится. Но надоедают им игрушки очень быстро. Вы окажетесь за бортом жизни. Этот человек вас просто уничтожит. Послушайтесь доброго совета. И не делайте глупостей.
Тон адвоката становится ледяным.
– Я не понимаю, о чем вы,– блею, как полудохлая коза. Мой голос должен бы звучать уверенно, но увы. Щеки заливает поганая, огненная краснота, и я становлюсь на морковку похожа, теперь уже полностью. – Я просто не ожидала…
– Я понял,– кривит губы в усмешке Борис Ефимович.– очень рад, что мы пришли к общему знаменателю. Вы свободны до следующей пятницы. Я бы предложил вам остаться в клинике. Но в свете последних событий. Не считаю это уместным. Не стоит остальным нашим пациенткам подвергаться нервным потрясениям. Вам есть куда пойти.
Я киваю, хотя, идти то мне и некуда получается. В квартиру родителей – нельзя. Золотов сразу меня там найдет, если ему стрельнет снова в голову дорогой виски. И не факт, что я не поддамся. А это очень неразумно, прав плешивый. Да и Катюшке лишние переживания сейчас ни к чему. Она то думает, что я еду в поезде туда, где Макар телят не пас, в предвкушении новой, интересной работы. Можно было, конечно солгать, что поездка перенеслась, но врать мне надоело. Да я и не умею. Моя умная сестра раскусит меня на раз два. Делаю шаг, и понимаю – сейчас упаду. В глазах пляшут веселые белые мушки, а стены вдруг превращаются в карусель.
– Настя, вам плохо? – юрист явно встревожен.
– Ничего, доктор сказал, что это от того, что у меня взяли большое количество крови. Съем шоколадку и все пройдет,– улыбаюсь я через силу.
Через час я стою на бело – мраморных ступенях, подставляя лицо одуревшему солнышку, явно перепутавшему сезоны.
– Ну, чего растележилась. Давай быстро, тут нельзя парковаться,– вопит моя Машка из окна своей машинешки, подаренной очередным хахалем. Маленькая машинка пожарно –красного цвета, похожа на елочную игрушку. – Хватит любоваться, шевели макаронинами. Наська, я тебя убью, когда узнаю. Что ты задумала?
– С вероятностью в сто процентов,– смеюсь я, заныривая в теплый салон, воняющий так, что у меня начинают слезиться глаза. – Чем тут так воняет? –спрашиваю, пытаясь не задохнуться от запаха и слишком интенсивных объятий.
– Мной, вероятно,– ржет Маруся, стартуя с места. Я оглядываюсь. На том месте, где всего минуту назад стояла машина Машки, паркуется неповоротливый, хромированный джип. Его владелец не боится штрафов и наказаний. Он король мира. И я его знаю, настолько хорошо. Даже родинку внизу его живота помню, похожую на маленькое сердечко. Становится страшно душно, и я хочу высунуть лицо в открытое окно, как какой-нибудь спаниель, чтобы уши по ветру раздувались.
– Странная ты сегодня,– бурчит Машуя. А я сижу с вывернутой шеей, и смотрю, как мой Искрометный помогает выбраться из машины своей невесте. И да – он не мой. И от этого противно и горько.
– Поехали домой,– шепчу и уточняю,– к тебе.
Глеб
Голова болит страшно, кажется, что просто лопнет как арбуз. Гребаная девка, гребаный виски, гребаная жизнь.
– Воняешь, как пивной бочонок,– бурчит Ольга, прикрывая нос одеялом. Она лежит рядом, теплая со сна, почти голая, в этой своей кружевной ерунде, натянутой на стройное тело. Как она спит вообще в этой тряпке, кружево же колется? Мой зверь реагирует как надо, тут же поднимает «голову», когда я стаскиваю одеяло с невестушки. Она вяло сопротивляется, но мне надо. Кровь от головы отливает, и симптомы похмелья слегка притупляются.
– Ты полный придурок, Золотов,– шепчет Ольга, принимая меня. Нет искр. Нет вообще ничего, чистая механика. Простые движенья, смазанное удовольствие. Нет, она холодная и противная, как рыба, хотя раньше я этого не замечал. Меня все устраивало. А теперь я лежу откинувшись на смятую подушку, рядом с красивой бабой, а думаю о губах рыжухи – стонущих, искусанных в кровь. Ее глазах, в безумной зелени которых можно утонуть. О маленькой упругой груди, разведенных бедрах, тесной горячей киске.
– Да ты сегодня просто жеребец,– скалится Ольга, видя, как мое копье снова устремляется в сторону потолка.– Только времени нет у нас на шалости. Нужно уладить последние формальности. Через час нам нужно выезжать в клинику. И бога ради приведи себя в божеский вид.
– Иди на хрен, крошка,– ухмыляюсь я. – У меня сегодня другие планы.
Честно говоря, я просто боюсь ехать туда, где существует Рыжуха. Боюсь своей реакции на нее. Будет весело, если я не сдержусь и разложу ее на столе Мишани в присутствии Ольги и прочей челяди населяющей клинику. Член сейчас лопнет даже от этих мыслей. Только вот невеста моя понимает все по своему. Опускается на колени, обхватывает губами мой ствол. Ее движения резки, хочет поскорее закончить сей акт «любви». А мне нужна разрядка, срочно. Иначе Насте точно не несдобровать. Я вспоминаю ее неумелые губы, скользящие движения горячего язычка на своем орудии. И хоть Ольгин минет выполнен профессионально, но именно воспоминания заставляют меня выстрелить ей в глотку порцию моего неполноценного семени. Она захлебывается, но я держу ее за затылок не давая «соскочить»
– Придурок.– шепчет моя невеста, когда ей наконец удается освободиться,– конченый идиот.
–Я тебя тоже люблю. Дорогая,– кривлюсь в улыбке. Сейчас она похожа на ведьму. Как, впрочем, и всегда. Спасибо, папуля, прекрасную партию мне сосватал.
– Через час шофер подаст машину. Будь любезен не нажраться до того времени. В конце – концов – ребенок твоя идея фикс.
– Оль, ты вправду не хочешь малыша? – вдруг совсем по-человечески интересуюсь я.
– Золотов, тебе именно сейчас надо выяснять насколько я женщина? Минуту назад я тебе доказала это, кажется,– уходит от ответа Оля.
– Ну, не знаю – материнство вроде основной инстинкт женщины.
– Ты и вправду не понимаешь, что очень скоро мы загорим себя в кабалу. Будем подчиняться расписанию маленького засранца, который превратит этот дом в хаос? Мы потеряем возможность жить свободно и спокойно. Слава богу есть няньки. Надеюсь, что мне не придется возиться с сопливым ребенком.
Дура и овца. По другому не скажешь. Сделать что ли ей сюрпризец? Взять и запретить в этом доме беби – ситтер. Нет, я не причиню такого несчастья своему ребенку. Я конечно тоже не отец года, но бедный младенец страдать не будет.
Через час я похож на колбу в которой плещется около трех литров эспрессо. Хотелось опохмелиться, но Настя и так наверное считает меня алкашом, после моих ночных выступлений. Элегантен как рояль, жду Ольгу на крыльце дома, которая никак не может решить что ей обуть. Сука, как у нее так получается меня бесить?
– Глеб Егорович, садитесь в машину. Холодно.– заботливо открывает дверцу водитель. Как его там зовут? Не помню, да черт с ним.
Ольга молчит всю дорогу. Точнее, переписывается с кем – то в телефоне. Интересно, как она попадает по буквам такими когтищами? Оживляется только на подъезде к клинике.
– Понакупят ведер, и мешают на дороге,– кривится она, рассматривая дешевую маленькую машинку алого цвета, стоящую прямо у входа в клинику. Интересно, чем ей так не понравился сей пепелац. Как по мне так очень прикольный. – Сигналь, пусть проваливают. Не стану из-за этих нищебродов дорогие туфли топтать. Какого черта им вообще позволяют выезжать на дорогу. Место этой уродине в парке аттракционов.
«А тебе в зоопарке» – думаю я. Сейчас невестушка похожа на гиену. Даже острые зубки оскалила от злости. Сигналить не приходится, машинка срывается с места, словно за ней все черти ада гонятся. И мне кажется, что я вижу внутри рыжий всполох, похожий на пламя.
Нас встречает Михаил, как его там, хрен, по батюшке. Я не утруждаю себя запоминать имена кого попало. Он смотрит заговорщически, плешивый придурок. Да мне совершенно по барабану, кто и что напоет про меня Ольге. Никуда она не дернется, даже если я перетрахаю всех баб в этой богадельне. Слишком любит куколка роскошную жизнь.
– Все в порядке. Через неделю сделаем первую попытку. Ольга Владимировна, ваш материал подошел идеально, а вот с живчиками Глеба Егоровича пришлось повозиться. Но, все прошло успешно. Имплантируем эмбрион через неделю.
– Где эта… Ну, которая выносит бебика? – в голосе Ольги сквозит отвращение. Это кого она назвала «эта»? Поганка. Настю, что ли. Адвокат видит, как меня перекашивает, потому ее перебивает.
– Анастасия Алексеевна прошла все процедуры и уехала домой. Я рекомендовал ей покой и прогулки. Держать ее в клинике не было никакого смысла.
На меня словно бетонная плита сваливается. Насти тут нет. Эта «Мерри Поппинс» ускользнула, как песок сквозь пальцы. Хотя. Наверное к лучшему. Какой к черту, к лучшему.
– Ты куда? – удивленно кричит мне вслед Ольга, когда я срываюсь с места, как сохатый лось.
– Я вспомнил. У меня важная встреча,– отвечаю, даже не оборачиваясь. – Такси возьмешь.
Водила тоже отправляется лесом. Он мне не нужен. Гоню джип по адресу, указанному в истории Анастасии Романовой, в карточке клинике репродуктивной медицины. Я его запомнил с первого раза, словно каленым железом выжег на моей подкорке. Зачем я к ней еду? Чертова баба свела меня с ума, приворожила.
Звоню в дешевую дверь, колочу ногами и руками. Но ответом мне служит тишина. Зато из соседней квартиры высовывается седая старушечья голова.
– Полицию вызову,– шамкает эта Тортилла.– Ишь, фулюган.
– Мне нужна Настя, вы не знаете где она?
– К хахелю своему поди сбежала. Все они проститутки. Наська то получше многих, вежливая. Да тоже на одну колодку. Поди у своего женишка чичас. Любятся. А ты чего от нее хочешь, милок? Может я сгожусь?
– вы не знаете, где живет Настин хахель? – рычу я.
– Я их пасу, что-ли. Живет, где-то,– ворчливо отвечает старуха, захлопывая дверь.
Меня словно вырубило. У Насти есть друг, жених, хахаль. А я дурак круглый. Наверное она пошла к тому, кому доверяет. Тогда почему она ко мне обратилась за искрами. Не подарила свою девственность жениху. Может это все подстроено – наша с ней встреча, и все остальное, для того, чтобы потом тянуть с меня деньги. Твою мать, я лошара. Поверил бабе, которую знать не знаю. Повелся на целку, как сопливый щенок. А эта рыжая бестия просто меня развела. Хороша, чертовка. Далеко пойдет.
