Инга Максимовская
Кроха для эгоиста
Даже малышка замерла, и хныкать перестала, проникнувшись моментом.
– Это что? Вы сломали мой короб? Да вы… – кивнула на непонятные руины, подозрительно смахивающие на… Точно, это же мой короб. Ну, был… Вон изображение улыбающегося цыпленка. Точнее, сейчас нарисованная птичка была похожа на прошедшего огонь и воду бомжа-алкоголика. Ашотик меня точно зажарит и скормит уличным кошкам.
Бородатый Громозепа посмотрел на меня недобро и ни на один вопрос не ответил. Просто бросил в меня пакетом с логотипом детского магазина, и захромал в недра своего воздушного замка, изрыгая такие ругательства, что у меня уши запылали.
– Тут, вообще-то ребенок, – крикнула я вслед этому невоспитанному великану. Да плевать он хотел на мои замечания. И бог бы с ним. Главное…
В пакете оказалось настоящее сокровище: баночки с детским питанием, десяток сосок, бутылочки, стерилизатор, подогреватель для детских рожков, зачем-то молокоотсос, подгузники, детский крем, присыпка, шампунь для младенцев, без слезок и несколько фланелевых боди.
– Надо тебя вымыть, – задумчиво прошептала. На розовой коже малышки начала появляться опрелость.
– Агу, – согласился ребенок.
Я подхватила малышку и пошла в ванную, которую обнаружила, когда шлялась по этому лабиринту, поисках туалетной комнаты. Если честно, я даже примерно не представляла, как вымыть ребенка в джакузи, напоминающем габаритами бассейн олимпийского резерва. Ничего. До утра осталось совсем немного времени. Только ночь продержаться, да день простоять, как говорится. А что потом? На этот вопрос мне ответа знать не хотелось, если честно. Крошечная девочка, доверчиво сопящая мне в ухо, совсем не заслужила участи расти в детском доме.
Я толкнула дверь задом, и спиной зашла в банную комнату, руки то заняты. Дура, какая я дура. Ну почему сразу не обратила внимания на приглушенный свет, исходящий от стенных светильников, и на аромат благовоний.
– Сейчас я тебя помою, попке будет хорошо, хорошо, тратата. А потом намажемся кремом, и наша сыпька пройдет, и мы будем кушать вкусняшки и сосать соски, – радостно пропела малышке, и начала поворачиваться туда, где стояла огромная купель.
Боже, лучше бы я провалилась под дорогущую мраморную плитку. Лучше бы у меня сломались обе ноги на подходе к ванной комнате. Лучше бы…
– Что ты там собралась сосать? – раздался громоподобный голос, и из пышной пены, начал подниматься огромный, абсолютно голый бородатый великан, покрытый клочьями белых пенных клякс.
– Соски, – икнула я, пятясь к двери, словно рак. Вареный рак, потому что от моей физиономии сейчас наверняка можно было прикуривать.
Глава 4
Дмитрий Воронцов
Я доставил и вторую курицу. Дверь мне открыла бабулька. Похожая на полевой одуванчик. Маленькая, сухонькая, она посмотрела на меня бесцветными глазами и так тепло улыбнулась, что я почувствовал себя маленьким мальчиком. И квартирка маленькая, в дверном проеме за спиной старушки, веяла таким уютом.
– Пройди, внучек. Устал, поди. Задубел. Пальтишко то легкое, да и подштанники вы не носите. Таперича. Не бережете себя, молодежь. А потом родить не могёте. Эх беда.
И я не отказался. Прошел в светлую прихожую, пахнущую ванилью и духами старыми и теплом. Так пахло в моем детстве. Давным-давно.
– Чаю попьем. Курочку поешь. Внуку я курочку то заказала. А он не смог приехать, – улыбнулась пожилая женщина. – Вот, и елочку не успел из подвала принести. Ну, что ж, не в елочках же счастье. Были б все здоровы.
– Что же это он вас бросил в праздник? – спросил я, впиваясь зубами в куриное бедро, тарелку с которым поставила передо мной радушная хозяйка. Надо же, а вкусно то как. Я ведь сто лет не ел таких цыплят. С института, наверное. Запил ароматным чаем, исходящим паром. И вдруг подумал, что я неправильно как – то живу. Черт, дурацкие мысли. Крамольные.
– Не бросил. Ребеночек у него заболел. Правнучек мой, значить. Я вот и молюсь за него, свечечку зажгла. А внук у меня отличный, бизнесьмен. Открыл столярную мастерскую. Деньги зарабатывает. Хочешь, и тебя пристроим к нему. Ты вон крепкий парень. Негоже таким то здоровякам по улицам бегать с коробом. И денег, поди, слезы зарабатываешь. И детишек не завел наверняка. Ты зайди ко мне после праздников. Знаешь ведь, сейчас дни такие. Именно сейчас с людьми чудеса случаются, – вздохнула бабуля. У меня от чего-то сердце кольнуло, будто игла впилась раскаленная.
– Я подумаю, – мое обещание прозвучало фальшиво, и даже насмешка проскользнула в голосе. Но старушка ее не заметила, надеюсь. Знала бы она, кто я. Хотя, для нее наверняка это не важно. Главное, что у внука все хорошо, и это правильно. – Давайте вам елочку принесем. Я помогу.
И ведь помог. А мне это совсем не свойственно. Приволок доброй женщине задубевшее деревце из сарая, пахнущее хвоей и праздником, не думая о том, кто я, и что сам себе никогда бы не понес ничего, тяжелее кейса с деньгами. Нанял бы какого-нибудь бедолагу. Смешно.
– Ты ведь подарок сегодня получил важный? – прошелестела старушка, когда я уходил, заставив меня вздрогнуть. – Даже не один. Они обе тебе принесут то, чего не хватает в твоей жизни. Так держи не отпускай.
– Не получал я никаких подарков… – слишком грубо гаркнул, но она уже не слышала. Дверь захлопнулась, выкинув меня из временного умопомрачения. Я определенно сошел с ума, какого черта я взялся помогать старой ведьме? Может она в курицу мне что-то подсыпала, или в чай. Короб грохнул с силой об ступени, ослепнув от накатившей на меня ярости. Только вот на кого я злился?
На улице начало мести. Ледяная крошка колко ударила в лицо. Ветер гнал поземку по пустынному двору и вдруг понял, в доме из которого я только что выскочил, не горит ни одно окно. Стало жутко. Поежившись я побрел к машине. На все лады костеря оба подарочка, ждущие меня дома. Черт. А вдруг… Ну я и лошара. Лошара ми кантара. Девка свою личинку подкинула мне, потом просто как идиота меня вокруг пальца обвела. Наверняка я сейчас вернусь к колбасным обрезкам. Я истерично хихикнул, и замер на месте, почувствовав спиной злобный взгляд.
Оглянулся и опешил, стараясь не смотреть на оскаленную пасть, светящуюся в ночи. Огромная дворняга, вздыбив на загривке клочкастую шерсть, припала к земле, готовясь напасть. Из полумрака начали выступать еще собаки. Я насчитал пять псин, жаждущих сожрать воняющий курами ящик за моей спиной болтающийся.
Короче. Я так быстро не бегал никогда. И уж тем более никогда не заскакивал с разбегу в вонючий мусорный бак. Собаки ушли только через час, нажравшись лавашей, которые я им принес в жертву. Я час просидел в ледяных отходах. Черт. Может я сдох, и это один из кругов ада?
Нет, сегодня не время чудес. Я ненавидел весь мир, пока ехал домой, воняя как бомж с теплотрассы. Мой любимый Кадиллак теперь придется сжечь, потому что это будет сделать проще, чем его отмыть.
А еще меня не хотели пускать в магазин. До тех пор, пока я не показал охране лопатник и не светанул платиновой картой. И все равно на меня смотрели, словно на преступника. Наверняка думали, что я спер у приличного члена общества материальные ценности.
– Прекрасно, – фальшиво улыбнулась продавщица, читая накарябанный ровным почерком отличницы, список. – Вы стали отцом. Знаете, я вас не осуждаю. Каждый по своему празднует.
– Я не нуждаюсь в вашем одобрении, – брызнул ядом я. Девка меня начала раздражать сразу. И вообще. Какого черта я покупаю приданное? Зачем. Этих мошенниц мелких, наверняка давно след простыл. – Сложите, все что есть.
– А малыш новорожденный. Возраст какой? – вякнула девка, еще на шаг приближая меня к смертоубийству.
– Вот такой, – развел я руки, приблизительно припомнив габариты ревы-монстра. – Орет как кит. Ссыт на диваны и…
– Простите. Но надо хотя бы вес ребенка знать, – поджала губки продавалка. Черт, главное не сорваться. – И прокладки жене нужны, наверняка. После родов всегда надо…
– Я блин что, похож на водопроводчика? Какие прокладки? – взвыл я, до обморока напугав охранника, магазина, стоящего за моей спиной. – Все, заверни мне все. Вообще все. Я завтра приду, и куплю этот гребаный магазин, вместе с вами и вашей тупостью.
Короче, я вышел из торговой точки навьюченный, как караванный мул. Взял все размеры подгузников, даже взрослые на всякий случай. Прокладки, всякой дряни.
Как думаете, в каком состоянии я вернулся домой. В каком? В бешенстве. А там… А там все шторы распахнуты, и видно город в окна. И чертова девка хозяйничает в кухне, в обнимку с мелкой вонючкой, глядящей на меня глазами цвета неба. И мне показалось, что я падаю в какую – то пропасть. Мелкий монстр был похож на мальчика с моих детских снимков, как две капли воды.
– Вы прочли записку?
Да, я испугался. Испугался до чертей, до икоты. Больше чем уличных псин, чем банкротства. Я струсил. Поэтому. И злился я теперь уже точно, на себя.
– Да пошли вы, – проорал я, и побежал в ванную. Можно подумать там я мог спастись от катастрофы.
Софья Баранкина
– Мама, я не могу сейчас приехать, – уныло мямлю в телефонную трубку, как впрочем и всегда. – Я на работе.
– Врешь. Я твоему начальнику звонила. Он сказал, что ты давно закончила доставку, – голос мамы, измученный, но в тоне пробиваются стальные нотки. – Короче, не явишься через час, можешь вообще не приходить. Оставайся там, где тебе лучше, чем в компании больной матери и голодной сестры. Ужин то ты не соизволила оставить. Праздники, а мы сидим с Катюшей, как нищие, даже елка не светится. Да, очень плохо зависеть от кого-то, кто не уважает семейных ценностей. Ой…
– Мам, мамочка, что с тобой? – испуганно блею я в телефон, тихо-тихо, чтобы не разбудить заснувшую малышечку. Девочка спит, под щечку подложив маленький кулачок, от чего ее губки смешно надуты.
– Тебя это так заботит?
Да, меня это заботит, пугает, сводит с ума. Иногда мне кажется, что я живу в дне сурка. Дом-работа, сестра, которой нужно все больше и больше. Больная мама. А я? Мне иногда очень хочется спросить, а как же я?
– Так что, вы уже начали сосать соски? Надеюсь, угодил, – радостно-издевательский бас, прозвучавший в тишине сонного царства для маленькой принцессы, кажется ревом сказочного великана. Вот сейчас мне хочется забить этого самовлюбленного мерзавца мобильником, который я чуть не выронила от неожиданности и испуга. – Я оплатил эту ночь, не для того, чтобы ты трепалась по телефону, курочка. Цыгель. Мой банан ты опробовала. Теперь я хочу вкусить чего-нибудь, так сказать… Голоден, как дракон. Ну же, детка, сваргань мне…
– Понятно теперь, чем и как ты там работаешь, – впивается мне в ухо ехидный голос матери, совсем недавно едва ворочающей языком от слабости. – Ну что ж, раз тебе важнее какой-то там мужик, чем больная мать, тогда нам не о чем разговаривать. Иди, обслужи парня.
– Мама, это не то, что ты думаешь. Просто я…
Но, кто бы меня слушал. Короткие гудки, несутся из мембраны яростным укором. Боже, сейчас у мамы случится очередной приступ стенокардии, а я… Я очень плохая дочь. Заработала, блин, деньжат на подарки.
– Вы… Вы… Моя мать теперь думает невесть что. А у нее сердце больное. А все из-за вас. Наглый, напыщенный, нахальный индюк. Все, мне пора, не получится у нас с вами сотрудничества.
Он стоит совсем рядом. Распаренный после бани, пахнущий мужским дорогим гелем для душа, огромный, страшный. Настолько, что у меня слабнут ноги. Из одежды на чертовом мужике одно пушистое полотенце, обвязанное вокруг узких бедер. Мускулистая грудь, покрытая курчавыми волосками, блестит в полумраке комнаты капельками воды.
– Нет, детка, ты моя на эту ночь. Точнее ее, – кивает он в сторону спящей малышки. – Я тебя купил.
– А вот и фигушки. Деньги я вам верну, вычту только стоимость короба и ту сумму, которую получила за первые двадцать минут. Не имеете права меня удерживать насильно, – выставив вперед подбородок прошипела я, боясь разбудить крошку. – Да кто вы такой, в конце концов? Тоже мне, пуп земли. А ну отойдите с дороги, а то я… Я за себя не ручаюсь, вот.
– И что ты сделаешь? – приподнял бровь наглый мерзавец, но за полотенце ухватился. Неужели думает, что я с него сейчас его сдеру? Придурок самовлюбленный.
Я сделала шаг вперед, пытаясь обойти эту громадную глыбу, перегородившую мне дорогу. Страшную, огромную, бородатую глыбу, от которой за версту несет проблемами.
– Мы не договорили, – он ухватил меня за шкирку, словно шелудивого котенка и поволок в сторону кухни. Боится разбудить крошку. Надо же. Хотя, он не о ней ведь думает, а о своем комфорте.
– А мне не о чем говорить с человеком, который даже записку прочитать трусит. Конечно, вдруг там написано, что малышка его дочь. Тогда надо будет принимать сложное решение, – вредно проблеяла я, дергаясь в стальном захвате лапищи, похожей на ковш экскаватора.
– Это говорит мне храбрая боевая курица, которой вертит как петрушкой на палке мамуля-симулянтка.
– Да кто вам позволил…? – я аж дышать не могу от злости. – Надо же. Я не ошиблась в вас. Вы хамло. Оговорили больного человека, даже не видев. Прямо вершина наглости. И кстати, я Соня, точнее Софья. Не курица, не курочка, зарубите себе на носу.
– Девочка, ой прости Сонечка, я слышал достаточно. Больные люди не разгоняются от умирающего лебедя до ехидны за три секунды. Уж поверь. У тебя слишком громкий звук в телефоне. Так вот, тебя имеют противоестественно, потому что ты не умеешь говорить нет.
– Тоже мне, знаток человеческих душ. Моя мама нас сестрой одна тащила, и не вам судить…
– Конечно. А теперь она внушает своей доченьке, что пора платить по долгам, правда же? – черт, этот мерзкий хам бьет в самое больное. Прицельно, словно киллер из винтовки. И вкрадчивый его голос достигает запихнутых глубоко в душу моих мыслей и сомнений. Чертов змей. – А ты не умеешь говорить нет. Детка, ты попала. Этот долг, пострашнее того, что в быстрозаймах дают. А я хотел тебе помочь, хоть немного. Деньги дают свободу, курочка.
– Хотели вы, совсем не мне помочь. Такие, как вы думают не о обслуге, бегающей с коробом за плечами, не о маленьких девочках, выкинутых, словно щеночек. Вы думали только о себе, о своем спокойствии. И о том, что это я завтра отнесу малышку в дом малютки. Ведь так? – судя по тому, как дернулась щека мерзавца, я попала в самую точку. – Так вот, я вам говорю – нет. Ни минуты больше не останусь в этом дурдоме, ни за какие деньги. Не все можно купить. Совесть например нельзя, храбрость посмотреть истине в глаза – тоже. У вас не хватает на это смелости, а деньги… Пустите, черт бы вас подрал. И записку прочитайте. Знаете. Мне жаль малышку. Вы самый худший вариант из всех людей на планете, кому ее могли подкинуть. Трусливый, самовлюбленный, зажравшийся павиан.
Я почувствовала свободу. Бородатый великан разжал свою клешню, и я едва не свалилась к его босым ногам. Схватила с вешалки свою куртку, насквозь провонявшую курами гриль. Черт, убожество какое. А самое поганое, что он ведь наверное прав. Этот проклятый мерзавец расковырял в моей душе рану, которую я всеми силами пытаюсь затянуть. Да, у меня нет личной жизни. Да что там, никакой нет. Я не помню даже, когда покупала себе что-то. Просто какую-то мелочь, или ту же курицу гриль, псы ее раздери.
– Вали, давай, правильная храбрая суперкурица, – рявкнул мне вслед бородатый мерзавец.
Я выскочила за дверь, борясь со слезами, которые ни с того ни с сего покатились по щекам. Сломя голову побежала по ступеням. «Врал он все. Демон, проклятый. Мама не симулянтка, и у меня все будет хорошо. Завтра выйду на работу. И забуду сегодняшние приключения, как страшный сон» – твердо проговорила я свою мантру и зашагала по обледеневшему тротуару, подняв руку. Такси бы поймать. И считай, жизнь удалась.
Полторы тысячи долларов в кармане вполне себе неплохой подарок к новому году. Только вот, душа ноет, что же будет со сладкой крошкой, которую я оставила совсем одну в замке мерзкого великана?
Глава 5
Дмитрий Воронцов
Девчонка спала, надув свои слюнявые губки бантики. Маленькая смертоносная бомба замедленного действия, с часовым механизмом. От чего там просыпаются эти мелкие вонючки? От голода, вроде.
Младенец вздрогнул, затрепетав длинными ресничками, и у меня ослабли ноги. Блин. Чертова девка бросила меня на растерзанье этому щекастому созданью, словно матроса на амбразуру. Я ведь даже не знаю, с какой стороны подойти к непонятному существу.
– Агу, – мне показалось, что в тишине прозвучал не детский умильный звук, а выстрел из гаубицы, не меньше. Уставился на малышку, задравшую в воздух ноги в смешных носочках, как баран на новые ворота. Девчонка улыбалась, показывая мне беззубые десна.
– Только не ори, – хмыкнул я. А монстренок ничего, не очень страшный даже, когда молчит. Даже миленький.
Зря я так подумал. Сглазил. Чертова кроха раззявила свою слюнявую пасть и так заорала, что я присел от страха. Там вроде было какое-то заклинание, выключающее звук в орущих младенцах.
– А-бу-бу-бу, – чувствуя себя полным идиотом, я склонился над переноской, в которой заходился истошным криком ребенок. Малышка удивленно замолчала, но увидев мою бородатую морду с выпученными глазами, разразилась еще более душераздирающим воплем. Я ухватился за край стола, на котором стояла корзина, чтобы не свалиться сраженным звуковой волной. Мысли в голове заскакали бешеными зайцами. Так. Чертова курочка брала реву на руки, что еще?
– Ты жрать что ли хочешь? – прохрипел я, пытаясь прижать к груди извивающееся мелкое тельце.
– Ааааааа, – басом проорала девчонка, вцепилась мне в бороду мертвой хваткой и с силой дернула.
– Ааааааа, – взвыл я, ослепнув от боли. Ломанулся в кухню, пытаясь вспомнить, чем кормят орущих мелких младенцев. Точно, соска. Надо заткнуть этот маленький громофон резиновым кляпом. Метнулся к младенческому ложу, нащупал пластмассовый кругляшок, пихнул в раззявленную пасть моей мелкой мучительницы. Девочка замолчала лишь на секунду, но даже этот краткий миг тишины показался мне райским пением. Я не доживу до утра. А ведь до прихода горничной осталось всего полтора часа. Боже, как обидно. Она найдет меня валяющимся в кухне, с выдранной до мяса бородой и соской в распахнутом в беззвучном вопле, рту.
Лежи тут, никуда не уходи, – гаркнул я, бросив малявку на свою кровать, но переорать вопящего младенца у меня оказалась тонка кишка. Девчонка меня ненавидит. Точно. Глазки злые, как у куклы Чаки из кровавого фильма.
Бутылочки нашел на барной стоке. Стоп, их надо стерилизовать? Или не надо? Мытые вроде, и так сойдет. Отмерял количество молочного порошка, написанное на банке с изображением улыбающегося розовощекого уродца, чувствуя себя чуть ли не наркодиллером. Младенец с банки был даже страшнее существа, лежащего сейчас на моей кровати, и странно притихшего. Налил из чайника кипятка. Взболтал. Попробовал гадость на вкус. Обжег всю пасть. Черт, неужели эти адские мелкие выползни питаются раскаленной лавой?
Полез в мобильник, в надежде найти информацию. Твою мать, я заводами управляю, а тут…
Из моей спальни раздался грохот и оглушительный рев. Я бросил бутылочку в кастрюлю, пустил в дорогую посудину ледяную воду и бросился на вопль, чувствуя себя вездесущим Фигаро, который везде успевал.
Девчонки не было на кровати. Я похолодел, представив, что она сейчас шляется по моему апартаменту, с ножом в малюсеньких пальчиках, кровожадно улыбаясь. Черт. Надо меньше смотреть фильмов ужасов. Малявка лежала на полу, посиневшая от вопля. У меня по спине прошел ледяной холод. Схватил монстреныша, прижал к себе. Кроха вдохнула и продолжила свою высокочастотную пытку. Ей надо дать то, что она хочет.
Прижав к себе вопящее нечто, побежал снова в кухню. Влетел в пищеблок…
Я не сразу понял, что изменилось в помещении, которым до этого почти не пользовался. Ноги намокли тут же до щиколоток. Я сделал шаг вперед, подскользнулся, потерял равновесие и с грохотом лязгнулся на спину. Монстр замолчал. И я услышал… Черт, оно смеялось сейчас. Упало на меня сверху и заливалось страшным, нечеловеческим смехом, похожим на звук колокольчика.
Я точно сдохну. Не доживу до прихода горничной. С трудом поднялся на разъезжающиеся ноги и поплелся к раковине. Теперь молоко было холодным. Сунул бутылочку в микроволновку. Дурак. Надо было сначала отвернуть украшенную соской крышку. Девчонка, вся мокрая, но очень довольная, ползала в лужах воды, еще не успевшей утечь к соседям. В дверь начали нетерпеливо стучать. Я оставил монстра забавляться с лужей и поплелся в прихожую. Не успел дойти. Из кухни раздался оглушительный взрыв. В дверь колотить прекратили, из коридора раздались торопливые шаги. Соседи явно предпочли потоп погрому.
Микроволновку повело нехило. Точнее, встроенная печь сейчас зияла вырванной с корнем дверцей. Адская мелкая девчонка лежала кверху пузом, и снова рассматривала свои конечности. Можно подумать, интереснее то в полуразрушенной кухне ничего не было. А еще, она, судя по всему, протухла, потому что воняло в кухне как в сраном адском хлеву.
– Ты что? Ты… Ты ж даже не ела еще? – простонал я, подхватив под мышки вонючку. Потащил ее на вытянутых руках в ванную. Положил в джакузи и побежал в комнату горничной. Перчатки нашел сразу, на нос нацепил прищепку, на рот респиратор, в котором Галина Павловна чистит сантехнику. Пожалел, что не озадачился покупкой костюма химзащиты.
Знаете, я думал, что нет ничего в жизни сложнее высшей математики. Когда учился, думал, что это квинтэссенция зла и ненависти к человечеству. Ха.
Девчонка замерла на месте и уставилась на меня своими глазками, похожими на маленькие незабудки, когда я разлепил липучки на ее подгузнике. С трудом разлепил, между прочим. Запутался в дурацких застежках. Боже, как существо с таким ангельским взглядом могло исторгнуть из себя столько…
Хорошо, что я не успел поужинать. Желудок взвился к горлу, словно ракета Союз. В голове заколотили два огромных молота.
– Гу-гу, – хихикнула кукла-убийца бородатых идиотов, и засучила своими беспокойными конечностями, чем привела меня в подобие разумного существа. Черт, у меня высшее образование, я финансист, бизнесмен, жесткий делец, как говорят окружающие меня люди, по головам которых я прошел не задумываясь даже на долю секунды. А спасовал перед мелкой вонючкой, как сопливый долбач.
– Ну все, – прорычал я. – Это война. Я тебя сейчас отчищу, потом накормлю. Даже если для этого мне придется продать душу омерзительному демону-младенцу, твоему адскому коллеге. А потом…
Да не знал я, что потом. Точнее знал. Письмо, нераспечатанное, так и осталось лежать на столике в холле. Мелкая курочка права, прятать голову в песок, последнее дело. Жопа в этом случае остается незащищенной, а это редко когда остается без последствий.
Черт, и чем же я должен отчистить крошку?
– Да твою ж мать, ты гадкая, мерзкая, вонючая…
– Агугу, – сморщила мордашку малышка. Я вздохнул, содрал с себя футболку и принялся за грязную работенку. К концу процедуры мне казалось, что я отпахал две смены ассенизатором. Вонью пропиталась каждая клетка моего существа.
– Помыть бы тебя, – промельк моего здравомыслия я тут же задвинул подальше. Что там делала снегурочка? Схватил стоящую рядом баночку и потряс над мелкой вонючкой. Неплотно закрытая крышка отвалилась, и в воздух поднялось отвратительное облако белого порошка. Я чихнул так, что показалось мне разорвет морду. Девчонка взвыла, словно ее зад присыпали не тальком, а кайенским перцем.
– Ненавижу. Ненавижу тебя, мелкая вонючая тварь, – проорал я, пытаясь проморгаться. Глаза заволокло молочной пеленой. Не хватало ослепнуть еще. – Никогда, слышишь. Я клянусь всеми богами, никогда я не одурею настолько, чтобы захотеть иметь детей.
– Аааааа, – надрывно заверещало существо, на которое я истерически пытался нацепить гребаный подгузник. Задрыгалось, словно в это не младенец, а одержимый бесами грешник. Того и гляди вырвется и поползет по стене. Я наконец то справился с уродскими липучками на непромокаемых штанишках, даже немного сплясал от счастья. Подхватил девчонку под мышки… Гребаные штанишки упали к моим ногам, на мое голое пузо потекло что-то горячее. Девчонка явно бракованная. Черт, она меня что…. Ооооо.
Упал я в кресло через час. Наверное в тот момент я был готов сдохнуть. На город начал опускаться шикарный розовый рассвет. Мелкое исчадье, насосавшись молока, словно пиявка, вырубилась, засунув в рот большой пальчик. И если бы я не знал, на что способен этот монстр, то может быть даже бы умилился.
– У меня никогда не будет детей. Надо посоветоваться с врачом, пусть меня стерилизуют, – прошептал я, проваливаясь в черную яму сна. Девчонка чуть шевельнулась в своей корзине.
Сознание возвращалось в меня толчками. Снилось, что я лежу на столике, а крошка, огромная и от чего-то бородатая, трясет у меня перед лицом погремушкой. Голова, казалось, разорвется от мерзкого грохота. Бородатый монстр улыбался и агукал, а я старался не обделаться от леденящего душу ужаса.
– Боже, господин Воронцов. Да очнитесь, – наконец услышал я далекий голос Галины Павловны и открыл глаза. – Слава богу. Я уж подумала… Господи.
Испуганная горничная склонилась надо мной, и я вздрогнул. В руках она держала мелкого монстра, чистенького, переодетого, судя по улыбающейся розовой физиономии очень довольного.
– Не приснилось. Мать ее, – пробубнил я, только сейчас осознав что валяюсь на полу, полуголый, весь в присыпке, в одной резиновой перчатке на руке и почему-то бахиле на голове. Странно. С трудом поднялся на ноги. – Как вы усмирили эту адскую тварь? Как вам это удалось?
– Это девочка. Хорошенькая, – испуганно проблеяла приходящая горничная, глядя на меня с ужасом. – Где вы ее взяли?
– Украл, готовлюсь принести кровавую жертву богам, а потом сожрать, – прорычал я. Ну а что, у этой дуры на морде написано, что именно так она и подумала. И судя по тому, как чертова баба сейчас пятится к двери, я угадал ее мысли. – Галина Павловна, этого младенца мне подкинули. Успокойтесь.
– Так в полицию надо…
– Надо, я звонил… Только праздники… – почесал я пузо, покрытое подсохшей какой-то гадостью. Лучше даже не думать, в чем я весь угваздался. Сегодня ночью я подвергся таким унижениям, что это не так уж и важно.
– Но ведь это же незаконно. И…
Боже, дай мне сил не убить эту дуру. Хотя… Девчонка же молчит, обихожена и…
– Слушайте, а вы не хотите подзаработать, Галиночка Павловничка? Я в два раза зарплату увеличу. И уборка не нужна. Только утихомирьте монстра, пока я не разберусь с этой проблемой.
– Нет, у меня внуки. Праздники же. И сегодня я до двух только. Вы же помните? – в голосе уборщицы появились учительские интонации. Да твою ж мать. – Ребенка нужно сдать соответствующим органам. Вы взрослый, адекватный мужчина. Это же просто, как дважды два.
– Вы правы, – наконец превращаясь в себя, сказал я. Бывшая училка права. А я действительно что-то баком прыснул. – Я сейчас схожу в душ и займусь этим недоразумением. Сегодня до двух вы будете заниматься ребёнком. Я думаю, что успею закончить формальности к этому времени.
Так. Сейчас в душ, потом…
А потом я нашел чертов конверт, брошенный курочкой снегурочкой на журнальный столик, специально так, чтобы я увидел и не прошел мимо. Зачем я прочел письмо? Зачем? Что хотел кому доказать? Что я не трус? Да, я не трус, я долбач и придурок. На хрена мне были нужны эти знания? Доказал, мать его. И что делать дальше?
В конверте лежало свидетельство о рождении и маленькая записка.
Софья Баранкина
– Сонька, выходи. Я сколько ждать буду, пока ты там наплещешься? – заколотилась в двери ванной Катюшка. Я нехотя приоткрыла глаза и глянула на дисплей телефона. Всего десять минут мне удалось понежиться в обжигающих водяных объятиях нашей старой, пошарпанной купели.
– Кать, имей совесть. Я только начала, – простонала я, и начала сползать в пену, мечтая с головой уйти под воду, чтобы не слышать воплей сестры. Я ее очень люблю, но…
– Косметику мою смотри не трогай. И учти, мне в универ через полтора часа, – громко рявкнула Катюшка. И еще раз ботнув кулаком по фанерной воротине, ушла. Я тоскливо глянула на угловую полочку, заставленную пузырьками, флакончиками, какими-то красивыми коробочками и вздохнула. Моей сестре удается невозможное – окружать себя вещами, о которых мне и мечтать не приходится. Хотя я и ношусь савраской с коробом за плечами, но все мои труды уходят на оплату коммуналки, покупку продуктов, лекарств для мамы и прочих мелочей, без которых жизнь становится совсем уж некомфортной. Я вздохнула, ухватила с бортика ванной бутылочку крапивного шампуня и налила себе из нее на голову тягучую жижу, которая совсем не желает мылиться. Закрыла глаза, чтобы их не выела смесь парабенов, отдушки и судя по тому, как лезут волосы после шикарного, по словам мамы – полезного для волос, средства гигиены, кислоты. В памяти вдруг возникла огромная ванная бородатого верзилы, пахнущая пачули и напичканая таким количеством брендовой косметики, будто там не он живет, а маленькая розовая гламурная фея. Я хихикнула. В рот тут же затекла адская пена, которая на вкус оказывается еще ядовитее, чем на аромат.
– Ты там утопла, что ли? Через десять минут я должна занять помывочную, время пошло, – сестра моя нетерпеливо взвыла за дверью. Я нехотя вылезла из ванной, быстро обтерлась полотенцем, сняла с вешалки свой халатик, который наверное скоро прирастет ко мне. Мама купила мне шлафрок лет семь назад. А он еще ничего. Да и жизнь, в принципе, недурна. После ванной мне она показалась даже почти прекрасной.
– Мам. А можно мне тоже кофе. Ну, как ты варишь, с солью и кардамоном? – спросила я, вдохнув аромат арабики, витающий в кухне. Катюшка сидела на табуретке, поджав ногу и прихлебывала из тоненькой чашечки с золотым ободком, одуряюще пахнущий напиток. Я сглотнула слюну, настроившись на порцию бодрости.
– Прости, детка. Но кофе только Катеньке остался, ей надо на учебу. Ты ж не купила, – виновато вздохнула мама, ополаскивая старую медную турку. – А мы с тобой чайку попьем, правда?
– Правда, – снова согласилась я. Как и вчера, и позавчера, и каждый день. Как всегда.
Ничего, без кофе не умирают. Главное, что я почти приблизилась к своей мечте. Поступлю в институт, получу второе, нормальное, образование. Не медицина, конечно – моя мечта. Но тоже интересная профессия, а главное хорошо оплачиваемая. Выучусь на айтишника, и наконец перестану бегать по улицам, рискуя или получить по башке в какой-нибудь подворотне, или еще, что похуже… И тогда…
– Систер. Ты спрашивала, что я хочу в подарок на НГ, – встрепенулась моя младшая сестренка, до этого равнодушно водившая пальчиком по экрану телефона.
