Инна Бачинская
Поджигательница звезд
Не уделяй мне много времени,
вопросов мне не задавай.
Глазами добрыми и верными
руки моей не задевай.
Не проходи весной по лужицам
по следу следа моего.
Я знаю – снова не получится
из этой встречи ничего…
Белла Ахмадулина
Действующие лица и события романа вымышлены, сходство их с реальными лицами и событиями случайно и непреднамеренно.
Автор
Глава 1
Девочка из прошлого
Голос у нее не изменился, и Шибаева точно током прошибло. Голос был таким же негромким, мягким, с вопросительной неуверенной интонаций в конце фразы, ее особенным «маленьким» звучком, чем-то средним между «ммм» и «ннн» – в языке и звука такого нет! Как будто она заранее извинялась и просила прощения за неважность и незначительность того, что сказала. Считается, что голос и манера высказываться выдают характер. Это иногда справедливо, иногда нет. В случае Кристины это справедливо. Характер у нее был легкий, летящий. Шибаев помнил ее улыбку – не просто улыбку, а постоянную готовность улыбнуться, – уголки губ ее были вздернуты кверху, и ей просто не оставалось ничего другого, как улыбаться. Прямые светлые волосы, несколько конопушек на носу, светло-карие глаза и улыбка – это Кристина, школьная подружка Шибаева, первая любовь, первый поцелуй, первая женщина. Танцующая походка, танцующая речь.
Она назвала его полузабытым прозвищем, и в нем встрепенулось умиленное чувство возвращения, он снова был молодым, нетерпеливым и радостным щенком, бегущим на свидание.
– Ши-Бон, мы же не виделись целую вечность! – сказала она. – Я ничего о тебе не знаю. Как ты?
– Нормально, – ответил он. – У меня все нормально. А ты как?
– Тоже нормально. Встретила Славика Корниенко, вспомнили ребят, школу. Он сказал, где тебя искать. Знаешь, я еще подумала, что это именно для тебя. Ты вечно читал детективы. Я даже помню… Чейз, кажется? Ты говорил, это самый крутой мужик… Помнишь? Ты до сих пор так считаешь?
Шибаев не знал, как он теперь относится к Чейзу. Как-то не задумывался, не было времени, да и желания, если честно. Полицейские не читают детективов, они их раздражают. У них появляется желание сесть и написать автору все, что они думают о нем и его гребаном, дилетантском, идиотском детективном романе. Но, как говорят, сделайте лучше, если сможете.
– Ты, наверное, мог бы и сам написать… – сказала она.
Шибаев хмыкнул и промолчал, не сообразив, что ответить. Он отвык от ее легкости, он вообще отвык разговаривать с женщинами. Даже его друг-коллега адвокат Алик Дрючин, совладелец «конторы» по адвокатско-детективным услугам, заметил трудности Шибаева и определил это отсутствием практики и «общим забурением». Сам Алик был всегда готов ухаживать, волочиться, таскаться, трепаться без умолку и испытывать состояние «на рауше» при виде любой! Повторяем: любой! – женщины. Так он был устроен. И его частые женитьбы, и скоротечные романы, и беспредметные флирты с женщинами на улице, в городском транспорте и кафе, никуда не ведущие, а предпринимаемые исключительно для разгонки крови и поддержания формы, были в его характере и устройстве. Такой у него психотип. Любимое, кстати, словечко адвоката.
– Ты что, всем им вешаешь одно и то же? – как-то спросил Шибаев.
– Ну! – ответил Алик. – Это как с новогодними открытками – я всегда покупаю одинаковые. Помнишь Светку? Она выбирала разные, торчала у прилавка, рассматривала, требовала у меня совета. Ужас!
Света – это последняя любимая женщина Алика. Не в смысле последняя вообще, а последняя из. Сначала была любовь, потом возник целый ряд претензий. Корова, домашняя курица, копуша, без полета. Это значит, что Света не готова выслушивать треп любимого человека ночи напролет, когда на него накатывает после бутылки коньяку или водки, включая чтение стихов, причем всегда одних и тех же. Она хотела спать. Или хотя бы разных стихов. Как и открыток!
– Она покупает разные! – с содроганием говорил Алик, который хватал первые попавшиеся и одинаковые. – Какая разница! Это же все равно разным людям!
Странно устроен человек, странные у него иногда случаются привычки, пристрастия, симпатии и антипатии. Муха в стакане его не трогает, из-за чего крик, а открытки доводят до белого каления.
– Ты женат? – спросила Кристина.
– Был. А ты?
– У меня муж, детей нет…
Ему показалось, она вздохнула.
– Может… пересечемся? – спросил он.
Их школьное словечко вырвалось нечаянно, он давно уже не говорил так.
– Конечно! – обрадовалась она. – Когда? Ты сейчас свободен? Может…
– Свободен! Для тебя я всегда свободен! – сказал и поморщился, вспомнил Алика, всегда готового к забегу.
Они встретились через полчаса в «Белой сове». Шибаев пришел первым. Не столько от нетерпения, хотя и это присутствовало, сколько из-за желания увидеть ее издалека, сидеть и смотреть, как она войдет, остановится, привыкая к полумраку, станет искать его глазами. А он поднимает руку. Как когда-то, сто лет назад. В счастливые деньки их детства. И она улыбнется и пойдет торопливо к нему, они намертво сцепятся взглядами, в которых будут желание, радость и нетерпение.
Она вошла и остановилась, обводя взглядом полутемный зал. Он поднял руку. Она почти побежала. Он поднялся ей навстречу. Обнял, ткнулся лицом в ее волосы. Незнакомые духи, незнакомое ощущение. Он помнил ее острые плечи и лопатки, тонкую шею…
– Я изменилась? – спросила она, чуткая, отодвигаясь.
– Ты выросла, – ответил он. – И стала еще красивее.
Она стояла перед ним, крупная яркая взрослая женщина. С белыми волосами, в белом костюме с золотыми пуговицами. Знакомые ямочки на щеках, знакомые светло-карие глаза, веер морщинок в уголках, знакомая улыбка. Он все еще держал ее за плечи. Она не пыталась освободиться. Он опомнился и отпустил ее.
– А ты почти не изменился, только… – Она всматривалась в него. – Стал жестче, сильнее. И подрос! Ты… А помнишь… как мы целовались на последней парте?
Он помнил, конечно. Разве такое забывается? Отодвигается, возможно, но не уходит, сидит где-то глубоко внутри, ждет. Желание распирало их, какая там история! Дело было на уроке истории. Подслеповатый старый учитель рассказывал о гражданской войне, а они, застыв, боясь пошевелиться, с отчаянно бьющимися сердцами, были распираемы и разрываемы молодым вусмерть желанием. Они держались за руки под партой, переплетя пальцы друг друга. Стискивая их. Он потянул ее к себе, не рассчитал, она ударилась головой в его плечо. И произошел взрыв. Магнит сработал, губы их соединились.
– Помню, – сказал Шибаев. – Конечно, помню. А помнишь, как Леонид Семенович выгнал нас с урока?
– Помню. А ты помнишь, куда мы пошли? – Она с лукавой улыбкой смотрела на него.
Шибаев почувствовал, что краснеет – вполне забытое ощущение, забытое до новизны.
– Помню. А ты…
– Да! – воскликнула она, смеясь. – Да!
Изгнанные с урока как из рая, они отправились на реку – школа находилась рядом. Был конец сентября, стояли теплые солнечные дни. Река сверкала лениво, на пляже еще загорали. Они, не сговаривались, свернули в рощу. Заросли ивняка, молодые вязы, кусты бузины с кистями мелких синих ягод, высокая трава – все это было еще ярко-зеленым, сочным, томным. Только исчезло летнее марево, светотени стали отчетливее и резче и кое-где уже проглядывал первый желтый лист – вот и все, что говорило об осени. Лето продолжалось.
Они забрались в непроходимую чащу, полную переплетенных корней, плюща и стеной стоящих розовых цветков иван-чая. Здесь было сумрачно и очень тихо. Он расстелил на траве свою куртку. Она села. Он опустился рядом. Они не смотрели друг на друга, прекрасно понимая, что сейчас произойдет. Им было страшно. Он прошептал: «Кристина, я люблю тебя…»
– Знаешь, ничего уже не было… потом, – вдруг сказала Кристина. – Ничего похожего. Никогда! – Она смотрела на него с улыбкой.
Он кивнул. Он не смог бы сказать «никогда». Он просто не знал. Алик говорил, что память у женщин работает иначе, там застревает любая мелочь, вроде набежавшей тучи, упавшей ягоды малины, паутинки, опустившейся на лицо в известный момент, а мы, мужики, помним только то, что в этот самый известный момент мы ее…
Она смотрела, ждала. Он взял ее руку, поднес к губам, поцеловал. Она погладила его по щеке. В ее жесте были легкое сожаление, грусть, ностальгия и благодарность. Они помолчали. Он не помнил, почему они расстались. Как-то так получилось. Потеряли интерес друг к другу, должно быть. Наступили долгие летние каникулы, они разъехались, новые знакомства, новый опыт. Потом ее семья переехала в другой район, они стали реже видеться. И все «рассосалось» само собой, как сказал однажды школьный дружок Шибаева Вадик Стеценко. Он видел ее с футболистом местной команды, культовой в городе фигурой, дебоширом и скандалистом, доложил Шибаеву и предложил разобраться, но тот отказался. «Эх ты, слабак! – сказал Вадик. – У него бабу уводят, а он! Или что? Рассосалось?» Шибаев смазал его несильно по затылку, Вадик ответил. Они подрались тогда…
Однажды он наткнулся на стихотворение Есенина – они все вдруг повально увлеклись Есениным: «…со снопом волос своих овсяных отоснилась ты мне навсегда…», и подумал, что это про них с Кристиной.
– Саша, мне нужна помощь, – сказала она, заглядывая ему в глаза. – Такая нелепая история… – Она порылась в сумке, достала свернутую газету и протянула ему. – Вот здесь, подчеркнуто.
Это была «Вечерняя лошадь», местный бульварный листок месячной давности. Отчеркнута маленькая заметка. Шибаев стал читать. Заметка называлась: «Шокирующая находка», и гласила:
«Страшная находка на участке одного из дачных кооперативов нашего города шокировала даже видавших виды людей. Во время посадки кустов сирени в земле был обнаружен скелет человека. По словам специалистов, этот скелет принадлежит женщине, и пролежал он в земле около двадцати-тридцати лет. Кто эта несчастная, какое преступление произошло на участке много лет назад, кто виноват в ее смерти – на все эти и на многие другие вопросы предстоит ответить нашим правоохранительным органам, которые были вызваны немедленно. Открыто дело. Будем следить за результатами решения этой страшной загадки».
Шибаев прочитал и поднял глаза.
– Это наша дача, Саша. Леонид Стоянович, отец мужа, купил ее в начале девяностых у человека, которому не хватало денег на свадьбу дочки. Бывали они там редко – Леонид Стоянович не мог без своего кабинета, а Игорю… это мой муж, – было все равно. Когда мы поженились, Игорь привез меня туда, и я сразу влюбилась и в дом, и в сад, там еще лес вокруг. Стала вытаскивать туда и Леонида Стояновича, и Игоря, звать гостей… – Она вздохнула. – Теперь туда паломничество. Скелет забрали, сказали, будут разбираться. И все. С тех пор мы никого не видели. Яму засыпать не разрешили. Я перестала ездить на дачу, не могу видеть эту яму. Черт меня дернул покупать эту сирень! – Кристина всхлипнула, помолчала немного и добавила: – Извини, так нельзя говорить, я понимаю. Несчастная женщина! Как подумаю, что мы там и шашлыки устраивали, и танцы-шманцы, и вообще… а она лежала под землей, мне дурно делается! Я бы продала дачу, так никто ж теперь не купит! Может, лет через пять, да и то! Не купят, соседи расскажут…
Шибаев сложил газету, пододвинул к Кристине.
– Что я должен сделать?
– Ты же частный сыщик, Саша! Я тебя нанимаю, узнай, кто она и что там произошло. Не могу я, чтобы ее зарыли, как собаку, под номером! Не могу! – Она заплакала.
Шибаев не помнил Кристину плачущей и вдруг именно сейчас увидел в этой огорченной и беззащитной женщине девочку из детства. Наверное, в его теперешнем восприятии их обоих в те далекие времена присутствовал элемент сочувствия и жалости – молодые, глупые, зависимые. Ему хотелось вытереть ей слезы и погладить по голове. Но он не сделал ни того, ни другого, просто протянул салфетку. Кристина кивнула благодарно, промокнула глаза и нос.
– С тобой говорили? – спросил он.
– Ну, в самый первый день вроде допрашивали. И все. С тех пор я никого не видела. Была в райотделе, спрашивала. Они меня помытарили, походила я по кабинетам, да так ничего не сказали. Взяли телефон, обещали позвонить, если что. Яму, сказали, можете зарыть. А толку? Что есть яма, что нету, ты же понимаешь! Я ее видеть не могу, эту дачу! И кусты пропали, хотя… теперь не до них. Там сажать я уже ничего не буду. Никогда! А ее хоть похороню по-человечески. Наш сосед работал когда-то в органах, так он говорит, какое дело? О чем вы говорите? Никакого дела не будет. Свежаков полно, а тут старое захоронение. Никому это уже не нужно. Заройте яму и забудьте. Поверишь, я спать перестала!
– Ты действительно хочешь, чтобы я этим занялся? Или чтобы я спросил у своих по старой памяти? Что и как.
– Я хочу, чтобы ты этим занялся, если у тебя есть время. Я заплачу!
– Не надо мне платить. Если понадобятся деньги на расходы, я скажу.
– Так ты берешься?
– Посмотрим. Ты… хорошо подумала?
Она взглянула недоуменно, и он пояснил:
– Сосед прав, может, и не стоит… – И поспешно добавил, увидев, как задрожали ее губы: – Не подумай, что я против…
– Чтобы ее как собаку!
Она смотрела на Шибаева заплаканными глазами, и ему стало неловко. Прав Алик – он сухарь и никогда не понимал женщин. Может, от этого все его проблемы. Он зарыл бы эту яму и… все. Или посадил кусты сирени.
– Мы не могли бы поехать туда? – спросил он деловито.
– Сейчас? Можем! Конечно! – обрадовалась Кристина. – Спасибо, Ши-Бон. Ты не представляешь себе, что это такое…
Она назвала его полузабытым детским прозвищем, кликухой, как они говорили, и что-то отозвалось в нем с сожалением.
– Я перестала спать…
Он не понял, что она имеет в виду, снова пожурив себя за толстокожесть. Такая скорбь по неизвестной женщине показалась ему, мягко говоря, странной. И он снова подумал, что они другие, прав Алик, и никогда их не поймешь…
Вечерело, когда они въехали в ворота дачного кооператива. Залаяла собака сторожа и побежала следом. Кристина руководила, и Шибаев послушно сворачивал направо и налево. Пышные кусты и высокие стебли желтых цветов бились в окна машины.
– У тебя красивая иномарка, – заметила Кристина.
– Угу, – ответил Шибаев. Он любил свой мощный темно-синий «BMW», купленный на «американские» деньги[1].
Дача Кристины оказалась большой, двухэтажной, сложенной из красного кирпича, с широкой деревянной верандой и крыльцом. От калитки к дому вела выложенная красной и зеленой плиткой дорожка, обсаженная цветами. У Шибаева не было дачи – хижина дяди Алика, маленькая кособокая хибара на Магистерском озере, не в счет, – и теперь он с удовольствием рассматривал густые заросли кустов, цветы, деревья и высокую траву. За домом угадывался сад. На лужайке справа, у буйных зарослей малины – Шибаев определил, что это малина, по засохшим кляксам ягод на ветках, до которых хозяева, видимо, не смогли дотянуться, – зияла продолговатая яма, наводившая на мысль о кладбище. Рядом лежали увядшие кусты сирени.
Шибаев подошел к яме, заглянул. Отвесные края, перерубленные белые корни растений, кое-где уже новые зеленые ростки по стенам. Природа брала свое. Кристина приблизилась, стала рядом, вцепившись в сумку. Лицо ее побледнело. Он положил руку ей на плечо, сжал, успокаивая.
– Пошли, – сказала она хрипло. – У меня нет еды, могу предложить чай. Кажется, там есть сухари. Не спешишь?
Они взглянули в глаза друг другу. Шибаев взял ее за руку. У нее было заплаканное лицо. Светлые волосы… когда-то длинные… Такие длинные, что он накручивал их на руку… Со снопом волос своих овсяных…
В доме было холодно и пахло нежилой сыростью. Веранда отозвалась негромким скрипом на их шаги, качнулись кресла-качалки.
– Я здесь не была с того самого дня, – сказала Кристина. – Не могу! Вот кухня…
Они прошли мимо кухни. Мимо большой комнаты. Шибаев мельком заглянул туда. Диван, кресла, телевизор. Дача, видимо, охранялась не на шутку. Они поднялись на второй этаж по деревянной лестнице.
– Это спальня…
Они вошли. Здесь было совсем темно. Окно, заросшее диким виноградом, не пропускало света. Широкая кровать, грубая крестьянская скамья у изножия. Тусклое зеркало. Домотканая дорожка на полу.
Он развернул ее к себе. Она не то всхлипнула, не то вздохнула. Ее теплое дыхание обожгло его. Он нашел губами ее губы…
Они целовались как когда-то, сто лет назад, когда их распирало и разрывало молодое страшное желание. У нее были мягкие податливые губы. Он притиснул ее к себе, смял, накрутил на руку недлинные теперь волосы.
Покрывало полетело на пол. Они поспешно стаскивали с себя одежду.
– Сашенька! – прошептала она. – Мы вернулись, да?
– Да!
Близость с ней ударила Шибаева. Кристина вскрикнула, и он вспомнил, что она всегда вскрикивала, а он боялся, что их услышат, и спешил зажать ей рот поцелуем…
…Они в ту осень сошли с ума. Желание настигало их с силой пожара, землетрясения, цунами.
И в ту зиму. Он помнит, как они лежали в стогу, выкопав пещерку, а вокруг было заснеженное поле. Снег пах арбузом, сено пахло сыростью, где-то в глубине шуршали мыши. Он неосторожно сказал, что это мыши, и Кристина завизжала. А он привычно закрыл ей рот поцелуем…
И в ту весну. Он помнит свою куртку на земле. Кристину… И белые цветы в лесу, как яркие солнечные пятна… Ничего вокруг, только земля, бурая от прошлогодних листьев, и вдруг – белые цветы! Как взрыв. Кристина знала их название. Не вспомнить сейчас. Шибаев в цветах не разбирался.
Они лежали, обнявшись.
– Почему ты развелся? – спросила Кристина.
– Да так как-то… – Ему не хотелось говорить о своей семейной жизни. – Не сложилось.
– У меня тоже не сложилось. Муж уже четыре года в Португалии. А я здесь.
– Почему? Почему ты здесь?
– Да так, была одна история… А потом ему предложили контракт, и мы решили, пусть едет пока один, а там посмотрим. Он все время меня зовет…
– А ты?
– Не знаю. Не решила пока. Ну, а сейчас, наверное, мне нельзя уехать.
– Почему?
– Ну, как же! А эта… история?
– А ты при чем?
– Все равно как-то не по-людски.
– Глупая! Какая же ты у меня глупая!
– Я знаю! – прошептала она ему в ухо, и он рассмеялся. Оперся на локти и стал рассматривать в полутьме ее лицо.
– Старая? – спросила она.
– Не очень!
– Бессовестный!
Он целовал ее лицо с закрытым глазами, испытывая восторг, нежность и желание…
Глава 2
Ужин вдвоем
– Вспомнил! Тебе звонила женщина, – сообщил Алик Дрючин, возникая на пороге комнаты. Слово «женщина» он произнес с придыханием. Интеллигент, он никогда не опускался до того, чтобы сказать «баба» или «телка», даже после бутылки.
– Я знаю, – отозвался Шибаев с дивана, где он лежал и сосредоточенно думал.
– Кто? Клиентка или… Кто?
– Одноклассница.
– Опять? Мой тебе совет, держись от них подальше. Народ как с ума сошел, тусуются на сайте, пацанские воспоминания, картинки, ура! Однокласснички! – Он хмыкнул иронически. – О чем говорить, если жизнь прошла! И сразу приколы – и лысый, и старый, и вообще…
Алик, как и весь остальной народ, в ностальгическом угаре вылез на сайт одноклассников и огреб по полной программе. Оказалось, он был дуб дубом в математике, списывал домашние задания, не ходил на физкультуру по причине общей ослабленности организма и безнадежно таскал портфель за первой красавицей класса. Это – минимум, который он обнародовал в беседах с Шибановым.
– Тьфу! – отреагировал чуткий к критике Алик. – Кому это, на фиг, надо? Старые тетки распускают виртуальные сопли, воспоминают, видите ли! Видел бы ты эту первую красавицу!
– Ты показывал, по-моему, ничего, – рассеянно отозвался Шибаев.
– Именно ничего, – буркнул Алик. – А самомнения… И что ей надо? Этой, твоей?
– Слушай, ты помнишь, в кооперативе «Славинка» выкопали скелет?
– Помню. Желтая пресса билась в истерике. И больше всего мне у них нравятся заголовки. Все – сплошной шок, и все шокированы до поросячьего визга. И что?
– Это ее дача.
Алик присвистнул.
– Ничего себе подарочек. Думаешь, это убийство?
– А что еще? Кто-то же ее закопал.
– Мой знакомый из прокуратуры рассказывал, что в костях нашли морфин. Может, передоз?
– Может, да, а может, нет. Даже если передоз… кто-то же был рядом, постарался обрубить концы.
– Говорят, она пролежала в земле лет двадцать-двадцать пять. А эта твоя школьная подруга ничего не помнит? Может, родственница?
Шибаев некоторое время внимательно рассматривал Алика. Потом сказал:
– Ага, тетя. Приехала в гости и скоропостижно скончалась. Ты и в суде с такими версиями выступаешь?
– А чего ей надо?
– Жалко, говорит, хочет похоронить по-человечески. Может, эту женщину до сих пор родные ищут.
– А твоя знакомая при чем? Говорят, дело открыли…
– Как открыли, так и закроют. Старый труп, тут с новыми разобраться бы. Ужин скоро?
– Ой! – опомнился Алик и убежал на кухню. – Она красивая? – спросил он уже за столом.
По «морскому» закону, который действовал у них в коммуне, ужин готовили по очереди. Кто готовил – тот не накрывал на стол и не мыл посуду. И наоборот. Почему это называлось «морским» законом, история умалчивала. Так говорили в семье адвоката Дрючина, где отродясь не было никаких матросов. Сегодня накрывал на стол Шибаев и по рассеянности забыл положить вилки, за что Алик строго ему попенял.
Вообще-то у Алика есть своя квартира, но приходя в гости к приятелю и общаясь за полночь, он иногда оставался ночевать. В шибаевском стенном шкафу имеется даже специальная полка, где хранятся его пижама, пара чистых рубашек и носки. Бывшая супруга Шибаева Вера пыталась поломать мужское единение – нечего, мол, тут ошиваться, пусть спит дома, то ли из ревности – Алик ей никогда не нравился, – то ли в силу командирских замашек, но Александр пресек ее попытки резонным: «Мужа своего учи!», и она отстала. Но это все в прошлом – Вера к Шибаеву больше не приходит и котлет не жарит. И перестала рассказывать общим знакомым, что он без нее не сегодня завтра пропадет, не ест, не пьет, в результате чего похудел, и вообще! Последнее обстоятельство очень радовало Алика, который ее побаивался. Хотя и уважал. «Надежный тыл, – говорил он про бывшую жену друга, – но так и тянет от ее сентенций повеситься!»
Спартанское меню друзей не блистало разнообразием. Жареная или вареная картошка, отбивные из полуфабрикатов, помидоры, без которых Алик не мог жить, а Шибаев ел, потому что стояли на столе. Хлеб. Водка или пиво. И роскошь человеческого общения на разные темы, как уже было упомянуто. Темы ограничивались в основном политикой, женщинами и профессиональными достижениями. Женщинами в большей степени, причем здесь выступал, как правило, один Алик.
– Красивая, – ответил Шибаев. – Мы с ней сидели за одной партой.
– Замужем?
– Замужем.
– Как зовут?
– Кристина. – Шибаев невольно улыбнулся.
– Кристина, – повторил Алик. – Красиво! Первая любовь?
Шибаев задумался и не ответил. Жевал сосредоточенно. Алик разлил водку, поднял стакан:
– За любовь!
Тост не вызвал протестов со стороны Александра, и они выпили. Алик откусил от помидора, забрызгал соком рубашку, чертыхнулся и спросил:
– И как ты? Ничего в душе не шевельнулось?
Шибаев пожал плечами.
– У тебя от одноклассников сильно шевелится? – И после паузы добавил: – Ты не можешь его порезать?
– При чем здесь я? Я же вижу, что ты не в себе! Я не люблю резаных помидоров! Пока порежешь, вся кухня будет в томате, сто раз повторял!
– Я сказал – порезать, а не молотком бить.
– Очень остроумно!
Шибаев скользнул взглядом по его испоганенной рубашке, но промолчал.
– Кроме того, в целом больше витаминов, – сказал Алик. – И вообще я люблю спелые. Так что у вас с ней было?
– Ну, что… посидели, поговорили, вспомнили ребят.
– Где?
– В «Белой сове».
– И все?
– Съездили на дачу, посмотрели на яму.
– Ее что, до сих пор не засыпали? – удивился Алик. – Некому?
– Кристина говорит, до сих пор не разрешали. Кстати, тебе дача не нужна? Она отдаст задешево. Дом большой, кирпичный, участок, не то что твоя сторожка на Магистерском.
– Зато в моей нет скелетов!
– Еще неизвестно!
– Главное – не копать. Я даже червей с собой привожу, чтоб не копать. И что ты думаешь делать?
– Похожу, поспрашиваю. Должно же быть хоть что-то.
– Это военный кооператив.
– Сейчас уже нет.
– Я хочу сказать, что они все друг друга знали. Узкий круг. Что такое двадцать пять лет? Даже тридцать? Ее могли видеть, не с улицы же труп принесли. Пахнет семейным преступлением, поверь моему чутью. Нужно покопаться в семье.
Шибаев снова внимательно посмотрел на Алика и кивнул:
– Покопаемся. Пока известно только то, что женщина была на даче, умерла по неизвестной причине, в останках нашли морфин. Кто-то зарыл труп. Никто ничего не видел, никто ее не искал. Если пропадает член семьи, то обычно ищут, шум поднимают…
– Удивительно, что никто не заметил свежую землю… – глубокомысленно заметил Алик.
– Может, там была клумба. Или дерном прикрыли. Не знаю. Сейчас там малинник метра под два высотой. Не исключено, что и тогда был. Кристина говорит, хотела посадить сирень, чтобы отрезать малину, которая… пустопорожняя.
– Какая? – не понял Алик.
– Пустопорожняя. Кустов много, а ягод почти нет. А вырубить жалко.
– Ага. Клумба, значит, или малинник. Малинник даже лучше. Жертву привезли туда и убили. Привез хозяин дачи, у которого, естественно, были ключи. Возможно, это «ночная бабочка». Торчали оба, умерла она одна. С непривычки или от передоза. Он испугался и закопал!
– Ключи не обязательно, возможно, сумели открыть окно или было не закрыто. А потом, какой дурак зароет труп чуть не посреди участка, если можно в саду, подальше от дома, там такие заросли, век не нашли бы. Или в лесу, тоже недалеко. Вряд ли хозяин.
– Может, растерялись? Или действительно чужой. А кроме того… в лесу опасно! Могут найти, а на участок никто не сунется. Право частной собственности.
– Резонно. Видишь, уже родилась хорошая версия, – сказал Шибаев. – Случайная женщина, возможно, проститутка, морфин, передозировка. Причем привел ее не хозяин, он спрятал бы труп получше. Оба влезли в открытое окно. Оба… или сколько их там было.
– Если случайные люди, то их не найти. Никакой привязки. Знаешь, сколько бродяг шляется по дачам?
– Там охрана надежная, даже сейчас, а была еще круче. Да и не шлялся тогда кто попало.
– Двадцать пять лет, а может, и больше… – задумался Алик. – Дохлый номер. А кто владелец?
– За это время поменялось несколько хозяев. Дохлый, не дохлый… Посмотрим.
– Посмотрим! – повторил Дрючин и поднял стакан. – За успех!
Весь вечер Алик рассуждал о всевозможных версиях и своем видении преступления. Он и Шибаев напоминали старую супружескую пару, открывшую секрет удачного союза – один или одна все время говорит, а другой молчит и слушает. С той только разницей, что Шибаев часто не слушал вовсе, а думал о чем-то своем. Или просто спал.
Вечер закончился тем, что Шибаев окончательно уснул на старом продавленном диване, а Алик в кресле у телевизора.
И тогда пришел кот.
Шибаевского кота звали Шпана. Это было большое сильное и независимое животное, покрытое боевыми шрамами от пяток и до кончика носа и гулявшее само по себе. Шпана вскочил на стол, неторопливо доел остатки мяса. Умылся тут же на столе, некоторое время посидел неподвижно, уставившись на экран телевизора – в его выпуклых желтых глазах с неподвижными зрачками мелькали телевизионные блики. Он был похож на египетскую храмовую статуэтку, и только кончики ушей, которые подрагивали, и хвост, дергающийся туда-сюда, выдавали в нем живого кота. Посидев, Шпана, брезгливо переступив через лужицы помидорного сока, вспрыгнул на спинку кресла со спящим Аликом, оттуда на диван, где и прикорнул под боком у хозяина. Шибаев похрапывал, ему снилась Кристина; Шпана мурлыкал и дергал во сне лапами, догоняя привидевшуюся мышь; Алик тонко посвистывал носом. В квартире царило полное умиротворение. По телевизору передавали «Маленькую ночную серенаду» в исполнении столичного симфонического оркестра.
