Инна Бачинская
Стеклянные куклы
Я заснувший пассажир,
поезд – жизнь.
Выплывают миражи сна, лжи.
Человек из миража,
появившийся в окне,
Бестелесностью пожал руку мне.
И сижу заворожен миражем.
Понимаю – я уже в мираже.
Как здесь тихо, как легко,
как все стало далеко.
Неужели миражи – это жизнь?
Юрий Кукин. Миражи
Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.
Автор
© Бачинская И.Ю., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Пролог
…Небольшая комната без окон. Ослепительный свет софитов. Мужчина у стола расчехляет фотокамеру. В «царском» кресле – красном с золотым, – в центре, на невысоком подиуме, сидит женщина в пышном белом платье; на голове ее венок из белых лилий. Лицо густо набелено, глаза обведены сине-серебристыми тенями, губы пылают малиной. За спиной – подушка, на которую она опирается, поэтому женщина сидит очень ровно, сложив руки на коленях. Она неподвижна, взгляд устремлен на один из софитов, и в ярком свете видно, как неестественно расширены зрачки.
Мужчина перестает возиться с камерой, распрямляется и оценивающе рассматривает женщину в кресле. Бормочет довольно:
– Прекрасно, моя куколка! Улыбочку! Головку повыше, ручки вместе!
Он подходит к женщине, приподнимает указательным пальцем ее подбородок, расправляет по плечам тугие каштановые локоны, чуть сдвигает венок. Отходит, рассматривает, говорит удовлетворенно:
– Отлично! Просто отлично! А теперь смотри сюда, сейчас вылетит птичка!
Он делает шаг назад, приникает к объективу. Женщина вдруг валится на бок и застывает в неестественной напряженной позе. Венок сползает ей на лицо, она закрывает глаза.
– Я сказал, сидеть! – кричит мужчина. Он бросается к женщине, резким движением выпрямляет ее, кулаком трамбует подушку-подставку за ее спиной. Поправляет венок, складывает руки на коленях; повторяет: – Сидеть!
Щелкает камерой; раз, другой, третий…
– Готово! – говорит он через минуту. – Хорошо! Еще парочку! Отлично работаем. Молодец, невеста!
Вновь подскакивает к женщине, надвигает венок ей на лицо, стаскивает пышный рукав, обнажая плечо, поправляет жемчужные бусы, убирает назад локоны. Отступает, смотрит оценивающе. Довольно хмыкает, снова приникает к объективу.
– А теперь делаем сказку! – объявляет он весело. – Как зовут ту глупышку с туфелькой? Которая живет в чулане? Не знаешь? Сейчас узнаешь!
Он с трудом поднимает женщину с кресла и переносит на маленький диванчик в углу. С треском расстегивает молнию-застежку, сопя, стаскивает платье, отшвыривает. Женщина валится в подушки. Мужчина открывает стенной шкаф, перебирает висящие там женские наряды, снимает один, потом другой, рассматривает, прикидывает. Выбрав пышное розовое платье, возвращается к женщине и начинает ее одевать. Хмурясь, протаскивает ее руки в длинные кружевные рукава, наклонив безвольное тело вперед, почти сложив пополам, застегивает пуговички на шее сзади. Женщина не протестует и покорно подчиняется. Он отпускает ее руку, и рука падает безвольно. Снимает каштановый парик, натягивает белокурый. Несет женщину назад в кресло. Надевает на голову диадему из блестящих стеклышек, бросает золотую туфельку ей на колени. Повторяется прошлая сцена: он кулаком утрамбовывает подушку за спиной женщины, усаживает модель прямо, расправляет длинные белые волосы…
Где-то вдалеке хлопает дверь. Мужчина выпрямляется и настороженно прислушивается. Подскакивает к двери, приоткрывает и выглядывает наружу. Снова хлопает дверь; по комнате пролетает холодный сквознячок. Слышны приближающиеся шаги. Мужчина отскакивает от двери; прижимается к стене, что-то шепчет, похоже, поминает черта…
Глава 1
Приглашение к танцу!
Это школа Соломона Пляра,
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперед и два назад.
Песня, слова и музыка В. Руденкова
– Господа, внимательнее! Кавалеры! Спина! Плечи! Колени! Держим дам! Локотки, локотки! Дамы! Головку держим, плечи назад, подбородок! Слушаем музыку! Плавно! Раз-два-три! Раз-два-три! Плавно! Нежно, смотрим друг на дружку! Спина прямая, головка откинута!
Стелла Гавриловна, балерина в прошлом, а сейчас очень немолодая дама, ведет школу бальных танцев «Конкордия». Она предана танцу, отдала всю жизнь балету, все в ней трепещет при звуках музыки – каждая мышца и каждый нерв, – жилистая фигура невесома и гибка; когда взметываются юбки, видны сильные икры – как сжатый кулак. Спина и увядшая шея в веснушках, руки морщинистые и тоже в веснушках. Но, боже мой, какая осанка! Не спина, а натянутая струна, ступни развернуты в стороны – она так и ходит, то семеня, то порывисто взлетая; на затылке торчит узел очень темных, почти черных волос, схваченный черным бархатным бантом; смелые густые брови придают выразительности и свидетельствуют о сильном характере; крупный нос и большой рот делают ее слегка похожей на Буратино; голос зычный, даже пронзительный – аж мурашки по коже, и подкрепляется оглушительными хлопками в ладоши. Команды как залпы орудий. Канонада. Вся жизнь в ритме танца: раз-два-три! Раз-два-три! Р-р-раз-два-три!
Кто-то, возможно, нашел бы ее излишне крикливой. Да еще командирские замашки, необычная внешность, странные наряды, устрашающий грим, но, если честно, все это совершенно неважно, а важно то, что Стелла Гавриловна личность! Творец. Пигмалион. Берет неуклюжее ковыляющее существо с лишним весом и обтесывает его, превращая в легкое, стремительное, танцующее красивое тело.
– Слушаем музыку! Музыку слушаем! Раз-два-три! И раз-два-три! Лена, спину прямо! Головка откинута! Подбородок! Павел, смотрите влюбленно! Прониклись музыкой! Вальс! Танец любви! И раз-два-три!
На лице Стеллы Гавриловны – выражение восторга и упоения, она кружится в танце, она парит, юбочки взлетают, видны тощие ноги в веснушках и сильные твердые икры.
– Раз-два-три! Раз-два-три! И еще раз! И еще!
Ученики ее любят, хотя посмеиваются, переглядываются, хихикают; придумали кличку «Стелла-Конкорда», иногда для краткости просто Корда. Корда-то Корда, но, безусловно, личность!
Стелла Гавриловна ничего не замечает: ах, это такие мелочи! Главное – танец! Жизнь как непрекращающийся бесконечный прекрасный танец.
По праздникам ей дарят цветы, она смущается, приседает в глубоком реверансе, опускает головку с черным бархатным бантом; торчат острые лопатки. Она снова на сцене, успех, фурор, восхищение…
Учеников немного, в лучшие времена человек шестнадцать, костяк – десяток примерно, остальные приходящие и уходящие. Не все проникаются. Причем постоянные не обязательно успешные, нет! Стелла Гавриловна старается не замечать их ляпы, неуклюжие движения, неповоротливость, она считает, что сам факт тяги к прекрасному в наше сложное время заслуживает уважения. Она знает о каждом, назидает с высоты собственного жизненного опыта, расспрашивает, интересуется; в свою очередь делится историями из собственной бурной жизни, приглашает на кофе, кормит безвкусными и пресными галетками из супермаркета, показывает свои фотографии в сценических костюмах. Рассказывает о мужьях и поклонниках – ах, молодость! Море цветов, шампанское из бальной туфельки, рауты, бенефисы, любовь до гроба, безумная ревность, дуэли! В смысле, драки, а как же! Кто не дрался за честь любимой дамы, тот не любил!
Стелла Гавриловна одинока, хотя была замужем четыре раза; в голове ее романтическая каша из рыцарей и прекрасных дам, трубадуров, вагантов, поединков и балов; она сидит в своем пестром и пряном мирке как бабочка в коконе, и ей наплевать, что там, на дворе, – снег или дождь, землетрясение или цунами. В однокомнатной квартирке тепло и уютно и полно ее фотографий и портретов по стенам, а также пыльных засушенных цветов в старинных вазах и даже лавровых венков – дань ее танцевальному гению. Она последний романтик в своей весовой и возрастной категории, открыта для восторгов и верит в человечество. Вокруг нее всегда свет.
Она разносит ученичков за излишний вес, вытаскивает на прогулку за реку, заставляет заниматься плаванием до глубокой осени, не слазит с них, одним словом. А они подсмеиваются, корчат рожи за спиной, фыркают… Но ведь подчиняются! Меняют стиль жизни, перестают жрать в три горла, а один даже бросил пить – правда, впал в депрессию, но зато начал писать стихи о любви.
О, Стелла Гавриловна… Это да! Кто в городе не знает Стеллы Гавриловны! У нее даже сайт есть – открыл благодарный ученик Люся, Ленчик, задаром, и обновляет регулярно, хотя танцы давно забросил. Женился и забросил, не до того стало. Жена повисла жерновом и не пускает. Открывается сайт эпиграфом – красивыми и очень правильными стихами Лопе де Вега из знаменитой пьесы «Учитель танцев»:
Да, танцы прелестью своей
В полете, в радостном порыве
Красавиц делают красивей,
Дурнушек делают милей.
Мне жаль, что пляске грациозной
Мы не учились до сих пор…
Выбрала стихи, разумеется, Стелла Гавриловна. И фотографии знаменитых балерин вокруг, а также ее собственные. Жизель, Кармен, белый лебедь…
– Раз-два-три! И р-р-раз-два-три! Барышни! Кавалеры! Порхаем! Легче! Невесомее!
Вся жизнь в ритме танца, как уже было замечено ранее.
Глава 2
Капитан Астахов и пропавшая девушка
Капитан Астахов уже собирался выскочить перекусить в кафешку по соседству, но тут вдруг позвонил дежурный и сказал, что к нему пришла девушка. Капитан чертыхнулся, но тем не менее спросил:
– Красивая? Фамилия?
– Ничего, – ответил дежурный. – Бережная Антонина Васильевна. Запускать?
Ничего хорошего от визита девушки капитан не ждал – тот факт, что она попросилась именно к нему, говорил, что они уже пересекались. Имя ее было Астахову скорее незнакомо, чем знакомо – так, брезжило что-то, – в смысле, пересекались они давно и по делу второстепенному, иначе бы он запомнил. То, что она пришла снова, означает, что первая встреча с ним, капитаном Астаховым, ее не удовлетворила, а посему идем по второму кругу. Капитан вздохнул и подумал, прислушиваясь к бурчанию в животе, что… Додумать он не успел, так как в дверь постучали.
Он сразу ее вспомнил и снова непроизвольно вздохнул. Все верно, Бережная Антонина Васильевна – давненько не было! Два, три месяца? Больше? В нем шевельнулась надежда, что, возможно, все в порядке, разрешилось как-то, и она пришла сообщить, что исчезнувшая сестра нашлась. Не с нашим счастьем, подумал капитан Астахов, и сказал официально:
– Я вас слушаю.
– Вы меня помните? – Она смотрела на него громадными серыми глазами, и Астахову показалось, что она сейчас заплачет. Во всяком случае, лицо у девушки было измученным и печальным – с таким лицом обычно охотно и долго плачут.
– Конечно, Антонина Васильевна, я вас помню. Что новенького?
– Я нашла Юлечку! – Голос ее задрожал, и она действительно заплакала.
Капитан Астахов похолодел от мысли, что появились доказательства смерти бедной девушки, а он был уверен, что барышня попросту загуляла.
– Где нашли?
– В Интернете! Вот. – Она вытащила из сумки кипу листков и протянула капитану. Тот взял. Верхний представлял начальную страницу сайта с названием, выполненным затейливой вязью: «Стеклянные куколки». Капитан взял следующий листок. Там были фотографии девушек. От пестроты он на миг закрыл глаза. Фотографий было много – Астахов насчитал шестнадцать. Невесты, цыганки, Красные Шапочки, Золушки с золотой туфелькой в руке.
– Которая? – спросил капитан.
– Вот она! Это же Юлечка! – Девушка потыкала пальцем в одну из фотографий.
Он присмотрелся. На картинке была девушка в пышном свадебном платье и в венке из белых лилий; лицо полузакрывала прозрачная фата. Капитан перевел взгляд на посетительницу:
– Вы уверены?
– Господи, да что же, я Юлечку не узна́ю? – вскричала девушка, прижимая руки к груди. – Это она! В свадебном платье!
– И что это, по-вашему, значит? – осторожно спросил капитан.
– Это значит, что она жива-здорова, работает в какой-то студии. Там их много…
– А почему она молчит?
– Да не знаю я! Может, память потеряла! Но найти можно! Вы же говорили, что надо надеяться, что ничего пока не известно, что она вернется! Хоть бы весточку, хоть словечко!
– Мы делаем все, что можем, – сказал капитан. – Опросили знакомых, друзей, сотрудников… вы же помните. Давали фото в новостях, проверяли больницы и морги… – Он осекся.
– Пожалуйста! Ведь можно вычислить владельца этого… – Она запнулась: – …домена! И адрес этого ателье! У вас же есть специалисты!
– А что говорит знакомый программист? – наугад спросил капитан.
Девушка сникла.
– Откуда вы знаете? Он говорит, что стопроцентной гарантии нет, потому что веб-мастеры дают фейковые данные при регистрации. – Она старательно выговорила незнакомые слова. – И тут уж ничего не поделаешь. В смысле, то ли случайно, то ли нарочно, понимаете? Последний раз он добавил новые фотографии примерно в то же время, когда пропала Юлечка.
Капитан вздохнул, не зная, что сказать. Некий программер сказал, что вычислить веб-мастера нельзя и что же тут можно поделать?
– Но вы же полиция! Вы все можете! У вас же специалисты! Пожалуйста! – Она зарыдала.
Капитан налил воды в стакан, протянул посетительнице.
– Антонина Васильевна, успокойтесь. Оставьте мне фотографии, мы постараемся что-нибудь придумать, хорошо?
– Вы найдете Юлечку? – Она смотрела на капитана несчастными глазами. – Обещаете?
Он уже обещал сделать, что в его силах. Когда молодая и приятная женщина смотрит на тебя заплаканными глазами, ты готов пообещать многое.
– Обещаю сделать все что смогу, – твердо сказал Астахов, желая только одного: чтобы она скорее ушла – он не выносил вида женских слез. Подумав, добавил: – Даже невозможное.
Правда, он тут же пожалел о своих словах, так как девушка бросилась благодарить, даже слезы высохли. Переход от отчаяния к надежде был мгновенным.
– Спасибо! Господи, как я измучилась! Мы же вместе росли, мама умерла, когда мне было четырнадцать, а Юлечке еще и четырех не было. Папа работал днем и ночью, стал пить, переживал очень и умер, а мы остались одни. Ее хотели забрать в детдом, но папин начальник отстоял, сказал, коллектив поможет. Папа работал на радиозаводе. И бабушка, мамина мама, была еще жива. Вы себе не представляете, как нам было трудно! А сейчас… Но это ведь поможет, правда? – Она потрясла картинками из Интернета. – Это след! Это значит, что Юлечка живая… я и мысли не допускаю… не дай бог!
Она все говорила и говорила, повторялась, плакала, вытирала слезы, шмыгала носом и смотрела на капитана с ожиданием и надеждой.
Капитан угрюмо слушал…
Когда Антонина Бережная ушла, он отодвинул фотографии, сделал несколько глубоких вдохов и утер лоб носовым платком. Потом допил воду, недопитую посетительницей, прислушался к бурчанию в животе.
Идти в кафе ему перехотелось.
Глава 3
«Стеклянные куколки»
– Красивая? – спросил Савелий Зотов у капитана Коли Астахова, выслушав рассказ о визите сестры пропавшей девушки.
– Тебя, Савелий, это не должно волновать, ты у нас многодетный отец. Как там Леопольд, растет?
– Герман! Растет.
– Ну да, Герман. Шутка. Хотя, если честно, Леопольд мне нравится больше. Федор не звонил? Придет?
– Не звонил. – Савелий пожал плечами. Лицо у него было озабоченным.
– Когда ты его видел?
– Я ему звонил позавчера, сказал, что мы собираемся…
– И?..
– Он сказал, что очень занят и не уверен. Пишет статью.
– Ага, пишет он! – саркастически отозвался Коля. – На работу хоть ходит? Или взял академотпуск?
– Ходит, наверное. Знаешь, Коля, я хотел сказать… ты с ним помягче, ладно? У него сейчас трудный период в жизни, не дай бог такое пережить, и мы должны…
– Ты, Савелий, нежный, как старая перечница Иркина тетка! Розовые сопли и уси-пуси. С Федькой потверже надо… вообще, с мужиками. А то, понимаешь, придумал! Помягче! – Коля вытянул губы трубочкой и запищал: – Помягче, облизать, обсюсюкать, стряхнуть пыль с ушей! Да? А вот фиг вам! Ты, Савелий, все не так понимаешь. Любовь! Тьфу! Я ему с самого начала говорил, предупреждал, если она его один раз бортанула, бортанет еще раз. Кто попробовал больших денег, считай, пропал. Да и не любил он ее! И она его не любила.
– Не любил? Ты думаешь, это была ностальгия?
– Чего?
– Тоска по прошлому.
– Может, и тоска. А только не надо класть все яйца в одну корзину, понял, Савелий?
– В каком смысле? – удивился Зотов.
– В смысле, что есть дело, ну и вкалывай, пиши о смысле жизни, проводи семинары, отбивайся от незамужних аспиранток, это твое, а любовь… – Коля скривился.
– А любовь? – с недоумением повторил Савелий.
– Философия и любовь вещи несовместимые, помнишь, он сам говорил? Философу баба не нужна, ему нужна книжка. Чем зануднее, тем лучше.
– А твоя Ирочка? – спросил Савелий.
– При чем тут Ирка? Я же не философ, а наоборот… этот, как его? Который не верит!
– Агностик? – с сомнением подсказал Зотов.
– Ну!
– Но у вас же любовь!
– Ну и?..
– И любовь и работа. Ты вкалываешь и любишь Ирочку.
– А-а-а… – вздохнул Коля. – Черт его знает! Люблю – не люблю… Привычка, Савелий. Как любит говорить Федор: привычка свыше нам дана… Как там дальше?
– Замена счастию она. Это не Федор говорит, это…
– Во-во! – перебил Астахов. – А вообще ученые считают, что любовь рассчитана на два года. Два года любви до гроба, Савелий. И точка.
– А потом?
– А потом суп с домашним любимцем. Потом или привычка, или как в море корабли.
– Только два года? Неужели ты не веришь в любовь?
– До гроба? – Коля заржал. – Конечно, верю! Ах, любовь-морковь!
…Они уютно устроились на своем обычном месте, в углу бара «Тутси», откуда была видна полированная стойка, подсвеченная стенка с сосудами самых фантастических форм и расцветок, и парил в воздухе бормочущий плазменный телевизор. Или попросту плазма. Бормочущая плазма. Внутри этого великолепия, как большая и неторопливая усатая рыба, плавал бармен в бабочке, с полотенцем через плечо, он же владелец заведения, Митрич, старинный друг всей троицы. Время от времени он смотрел на входную дверь, потом переводил печальный взгляд на Колю и Савелия. Федора Алексеева все не было, и Митрич уже сомневался, увидит ли он в обозримом будущем любимого клиента. Он сгорал от любопытства, что же там у него произошло, пытаясь выяснить обиняками, но Савелий только скорбно качал головой, как на похоронах, ей-богу, а капитан Астахов бурчал что-то насчет «горя от ума» и любовной дури, которая выходит боком, но никогда никого не учит.
А Федора все не было. Савелий вытащил мобильный телефон, положил на стол. Митрич, рассмотрев из-за стойки телефон, встрепенулся и, выбравшись наружу, поспешил к их столику.
– Что, придет? – спросил он с надеждой.
– Придет, Митрич, не рохай, – успокоил бармена Коля. – Ты что, усы завел? – Астахов присмотрелся к жидким светлым усикам Митрича – такие в народе называют «сопливчиками». – Я и не заметил.
– Да так как-то… – смутился Митрич и махнул рукой.
– Может, влюбился? Ты смотри, Митрич, осторожнее, это дело опасное. Знаешь, какой сейчас прекрасный пол? Акулы!
– Да ладно тебе! Ой! – вдруг вскрикнул Митрич. – Федя!
На пороге зала появился Федор Алексеев в своей знаменитой черной широкополой шляпе, белом до пят плаще, с шеей, обмотанной полосатым черно-зеленым шарфом, он обводил знакомый интерьер взглядом путешественника, вернувшегося из дальних странствий.
– Федечка! – вскочил Савелий. – Пришел! А мы уже заждались!
Федор снял шляпу и поклонился…
… – Эта девушка пропала почти три месяца назад, двадцать девятого августа, – сказал Савелий, протягивая Федору распечатку с фотографией невесты под фатой и в то же самое время пытаясь подмигнуть капитану. Он из шкуры вон лез, чтобы заинтересовать Федора и вдохнуть хоть какой-то смысл в его существование.
– Ты чего? – не понял капитан, приглядываясь к Савелию.
– Сегодня к Коле приходила ее сестра, да, Коля? – продолжал Савелий. – Она принесла эти распечатки из Интернета, говорит, нашла среди них сестру. Но Коля сомневается, да, Коля?
Федор взял фотографии. Рассматривал, откладывал, брал снова. К ним уже спешил Митрич, толкая впереди себя дребезжащий столик на колесах. Федор называл это сооружение колесницей Джаггернаута. Подъехав, Митрич споро перегрузил на стол коньяк и фирменные бутерброды с копченым мясом и маринованным огурчиком.
– О, Митрич! – обрадовался Коля, потирая руки. – Давай с нами! Ох, и накатим сейчас!
– Да я же… а, ладно! За возвращение, Федя!
Они выпили. Взволнованный Митрич прикидывал, не обнять ли Федора, но не решился и убежал, сказав напоследок, чтобы не стеснялись и были как дома. Он вернулся в свой разноцветный аквариум и смотрел оттуда уже не рыбой, а усатым моржом с обгрызенными усами, время от времени утирая слезы полотенцем.
– Что-то наш Митрич совсем сдал, – заметил Астахов, откусывая добрую половину бутерброда. – Сентиментальный стал, разнюнился, как старая дева, точно влюбился. Они же все от этой самой любви дуреют.
– Кто? – не понял Савелий. Ему пришло в голову, что Коля имеет в виду исключительно барменов.
– Мужики!
Савелий бросил испуганный взгляд на Федора и пнул Колю под столом.
– Ты чего, Савелий? Места мало? – недовольно сказал Астахов.
Федор их маневров не замечал, он изучал фотографии. Шестнадцать фотографий. Шестнадцать девушек в костюмах невесты, Красной Шапочки, цыганки и Золушки. Федор разложил распечатки на столе, отодвинув рюмку. Четыре невесты, четыре Красные Шапочки, четыре цыганки и четыре Золушки. Четыре блондинки, четыре рыжеволосые, четыре жгуче-черные и четыре русые. Красивые наряды – пышные белые платья и венки из лилий у невест, пышные юбочки и кокетливые колпачки у Красных Шапочек, обилие монист у цыганок, розовые платья Золушек, руки сложены на коленях, в правой зажат золотой башмачок.
– А может, сайт чужой, – вдруг сказал Савелий.
– В смысле? – не понял Коля.
– Савелий имеет в виду, что это фотоателье работает неизвестно где, не обязательно фотограф из нашего города. Верно мыслишь, Савелий. Но если эта девушка, – он постучал пальцем по фотографии Юлии Бережной, – наша, то это зацепка, хоть и очень слабая. Нужно же с чего-то начинать. А что вы уже сделали? – Он поднял глаза на Астахова.
– Мы сделали все! Опросили родственников, соучеников, соседей, с кем встречалась, с кем общалась, дружила – всех рассмотрели под микроскопом. Выпустили листовку с фотографией, показали в вечерних новостях. Ничего! Как под землю провалилась. Сестра ходила каждый день с новыми идеями…
– И с тех пор никто девушку не видел? – переспросил Савелий.
– После двадцать девятого августа никто. Позвонили несколько озабоченных граждан и пара психов – якобы встретили где-то в пригороде или в ресторане, но оказалось туфта. Юлия Бережная ушла из дома в техникум, она училась на юридическом, в восемь утра, была на занятиях до двух, сказала подружке, что идет в кафе выпить кофе, и все. Исчезла. В три у них было собрание, она не пришла. Мобильник не отвечал, выключен с тех пор. Была ли она в кафе, персонал не помнит, от этих студентов и так голова кругом, куда уж запоминать. Может, и была. А может, не в тот день. Подружка плачет, говорит, если бы пошли вместе, то ничего бы не случилось…
– ДТП поблизости?
– Не было, проверили. А также больницы, морги, сад при техникуме… у них старинный сад, там такие джунгли, не продерешься. Катакомбы.
– Что она за человек? – спросил Федор.
– Обыкновенная девчонка, девятнадцать лет. Жили вдвоем с сестрой… вот та настоящая… – Коля замялся, – …наседка. В смысле, суетится, много говорит, плачет, руками размахивает, аж в глазах мельтешит. Все время повторяет одно и то же. Работает воспитательницей в детском садике. Мать была участковым врачом… работа собачья. Умерла от сердечного приступа прямо во время вызова к какому-то алкоголику. Вот так. Младшей было тогда четыре года. Отец спился и через пару лет тоже умер. Была бабушка. Еще вопросы?
– Бедные девочки, – вздохнул сердобольный Савелий. – А что же теперь делать?
Ему страшно хотелось спросить, жива ли еще девушка, как они думают, исходя из своего опыта, но он побоялся. Сообразил спросить иначе:
– А есть статистика… возвращений?
– Статистика есть, и возвращений, и невозвращений, Савелий, – сказал Коля. – За последние пять лет у нас в городе пропало восемнадцать женщин. Вернулись домой, погуляв, семь. Три заявления забрали обратно; еще два подали по ошибке, поспешив, а одно – дурная шутка: муж отомстил жене, попросив объявить ее в розыск, хотя прекрасно знал, где она. С ним провели работу. Остаются пять, о них до сих пор ни слуху ни духу. Включая Юлию Бережную. Причем все пять за последний год с небольшим.
– Статистика говорит, что исчезают больше весной или осенью, больше мужчины, чем женщины, – примерно в два раза, а одна треть подростки, – заметил Федор.
Савелий открыл рот, но сказать ничего не успел, так как Федор предупредил его вопрос:
– Большинство из них находят, Савелий. Или сразу, или через месяц, а то и через несколько лет. Всякое бывает.
– Но почему? – Савелий все-таки спросил.
– Что почему?
– Почему они исчезают? Что с ними случается?
Николай и Федор переглянулись.
– По-всякому, Савелий, – сказал после паузы Федор. – Аварии, потеря памяти, становятся жертвами грабежа или насилия… Бывают случаи, когда люди уходят сознательно, жизнь достала или хвост длинный – вот и рубят концы. Или родные не дают дышать и заниматься любимым делом. По-всякому, – повторил он. – Алкоголики, наркоманы…
– А их ищут?
– Ты же слышал, Коля тебе все расписал.
– А эта девочка, Юлия Бережная? Коля говорит, искали, но не нашли, и теперь уже не будут искать?
– Ее ищут, Савелий. Фотографии расклеены в общественных местах… ты же слышал.
– И все?
– А что бы сделал ты?
– А вот это? – Савелий взял фотографию Юлии. – Не поможет?
– То, что их так много, хорошо, – заметил Федор.
– Почему? – не понял Савелий.
– Потому что больше вероятность, что они живы. Работает подпольный… кстати, а что они предлагают? Интим-услуги?
– Они ничего не предлагают, и контактных данных нет, – сказал Коля. – И вообще сайт прикрылся. Последний выход в эфир имел место десятого сентября, через две недели после исчезновения Юлии. Подозреваю, выставили ее фотографию. После чего с концами.
– А почему «стеклянные куколки»? – спросил Савелий. – Что это значит?
– По кочану! – сказал капитан. – Куклы и куклы! А стеклянные, деревянные, красные или зеленые… не суть. Куклы, куколки… Действительно, куколки! – Он взял несколько фотографий, всмотрелся. – Правда, какие-то квелые… – Он покрутил головой.
– Живости мало, – подсказал Федор. – Согласен, игривости не хватает. Обычные девушки.
– Вот именно. Сразу видно, не профессионалки – те и живость тебе, и игривость изобразят в лучшем виде. Мозгов у этих девиц меньше, чем у курицы. Странно, что их такая прорва, такую ораву не спрячешь. Я думаю, они уже за пределами города.
– Может, начинающий фотограф тренируется? Пообещал им звездную жизнь, они и побежали, – предположил Савелий.
– Может, все может быть, – буркнул Астахов. – Они же все как с ума посходили.
Коля насупился, вспомнив гражданскую жену Ирочку, которая сожгла его любимую рубашку. Рубашки он обычно гладил сам во избежание, махнув рукой на мужскую гордость, но накануне они поссорились, а сегодня утром помирились, и Ирочка на радостях сказала, что погладит ему рубашку, а он, дурак, расслабился, потерял бдительность и забыл, с кем имеет дело. Ну и вот… погорел.
Ирочка, хорошенькая молодая женщина небольшого роста, работала «старшим куда пошлют», как ехидно называл ее должность капитан, у культового кутюрье Рощенко, Рощика для своих. И секретаршей, и костюмером, и даже курьером. Правда, и на подиум ее иногда выпускали, и Рощик очень ее хвалил. Ей бы росточку добавить, и тогда карьера модельки была бы у Ирочки в кармане, но, увы, не обломилось. Но Ирочка не унывала. Характер у нее был жизнерадостный, а потому Колины занудные выволочки она пропускала мимо ушей. Обоих это устраивало, по-видимому. Хотя… Хотя необходимо заметить, что рядом с собой в мечтах, если можно так выразиться, капитан видел другую женщину, настоящую подругу – мудрую, любящую, с озабоченным лицом. Он представлял себе, как после сложной полицейской операции по задержанию особо опасной личности он возвращается домой, зная, что она не спит, стоит у окна, кутаясь в шаль, не сводя печального взгляда с пустой улицы. Он входит, она выбегает в прихожую, в глазах ее слезы облегчения. Он валится на диван, она снимает с него сапоги, говорит, я сейчас, и бежит в кухню. Возвращается и зовет его ужинать, но он уже спит. Она стоит над ним, качая головой, в глазах ее любовь и слезы счастья. Потом она накрывает его пледом и садится в кресло рядом, не сводя с него любящего материнского взгляда…
В этом месте Колина фантазия давала сбой, и он вспоминал, что диван короток и неудобен, и если по неосторожности проведешь на нем ночь, то потом полдня ходишь, повторяя фигурой его изгибы, и с деревянной шеей и что он храпит, как бегемот на водопое, по выражению Ирочки. «Почему на водопое?» – цеплялся Коля, которого раздражали дурацкие сравнения подруги, часто не имевшие ничего общего со смыслом. Так я вижу, отвечала важно Ирочка. Да и сапог он тоже не носит.
Когда Астахов возвращался домой после… неважно, просто поздно, в квартире стояла вонь какой-то химической дряни, а Ирочка увлеченно красила ногти в разные цвета и махала в воздухе пальчиками, и ее пальчики напоминали огрызки цветных карандашей. На столе перед ней стояли разноцветные пузырьки, оглушительно воняющие. При виде насупленной Колиной физиономии она вскакивала и вскрикивала: «Ой, как ты меня напугал! Давай быстренько чисть картошку, я сделала котлеты!»
В голове человека живет красивый идеал, а действительность диктует свое, в смысле, вносит коррективы. Мудрецы стаскивают идеал на землю, мудро усмехаясь – на то они и мудрецы, а мечтатели… Да ради бога! Мечтайте на здоровье! А вообще, жив-здоров, ноги-руки целы, нигде не колет – не болит, любимая работа есть, друзья, подруга, дом… какого рожна? Печальную, всепрощающую, закутанную в шаль женщину у окна вместо взбалмошной Ирочки? А не надоест, как в одной бардовской песне, – «любить усталые глаза»? А тут как чертик из коробочки Ирка, женщина-сюрприз, каждый день что-нибудь новенькое!
Трио друзей было надежным, спетым и взаимопонимающим. Капитан Николай Астахов – опер из убойного отдела, человек суровый, пессимист в большей степени, чем оптимист, поскольку знаком с изнанкой жизни и не ожидает от нее ничего путного; Савелий Зотов – главный редактор отдела дамских романов издательского дома «Арт нуво», человек наивный, оторванный от изнанки жизни, счастливо женатый, отец двоих детишек – Настеньки и Лео… тьфу ты! Германа; и Федор Алексеев, бывший коллега Коли, тоже капитан, ныне преподаватель философии в местном педагогическом университете. Человек, сменивший «военный мундир на академическую тогу», по его собственному выражению. Федор вдумчив, любит мыслить, расставлять все по полочкам, по ночам пить кофе литрами и решать всяческие исторические ребусы и загадки; он также часто высказывает предположения, которые не лезут ни в какие ворота, как считает Коля, – плоды ночных бдений. А Савелий у него на подтанцовке, тоже как ляпнет, так хоть стой, хоть падай. Но, если честно, что-то в ляпах Савелия есть, нужно только истолковать их правильно, в чем поднаторел Федор. Капитан держит их в курсе происходящих в городе криминальных событий, они их обсуждают, собираясь «на точке» – в излюбленном баре «Тутси», где хозяином добрый старик Митрич. Федор рассуждает насчет версий, Савелий вставляет свои два гроша, а капитан хватается за голову и кричит, что идеи их абсолютно дурацкие, потому что… дурацкие и не лезут в ворота. Ни в какие. Но тем не менее, тем не менее…
