Инна Игнаткова
Я нормальный!
Я нормальный!
Рассказ
Я решил рассказать людям свою историю. Вдруг она кому-нибудь поможет. Впрочем, сомневаюсь, что она может оказаться кому-то полезной ― в силу своей нетипичности даже для шизофреника. Потому что, во-первых, я не конченный шизофреник ― скорее, недошизофреник. А во-вторых и в-прочих, вся жизнь моя была такой несуразной и сам я настолько несуразен, что…
Иногда мысли мои внезапно обрываются и на их месте образуется пустота. Я называю это мозговым ступором. Но не унываю. Я даже придумал афоризм: «Хочешь сумничать ― скажи полфразы». Итак, вся моя жизнь была такой несуразной, что… В общем, если честно, мне просто нужно теперь, спустя пять лет, хоть кому-нибудь это рассказать. Иначе так никто и не узнает.
*
Вначале мне удалось убедить медиков в своей вменяемости. Один из них даже сказал, что если б не такие, как мы, обезьяны никогда бы не слезли с пальм, не превратились в людей и не сделали никаких открытий. Или что-то в этом роде. Но обо всем по порядку: надо быть последовательным.
Где-то я прочел, что шизофрения ― заразная болезнь. Мол, ею можно заразиться чуть ли не воздушно-капельным путем, как гриппом. В моем случае все гораздо хуже ― мой дед окончил свои дни в дурдоме. Однажды он на ночь глядя собрал чемодан и объявил членам семьи, что за ним прибыли инопланетяне. И уехал ― правда, не с зелеными человечками, а с санитарами…
Иными словами, эта ужасная болезнь заложена во мне на генетическом уровне. С детства я был не таким, как все. Все время разговаривал с кем-то внутри себя. И этот кто-то порой давал мне советы, которым я следовал и не оставался в проигрыше ― мой собеседник (или просто Голос, как я его назвал) был мудр и никогда не ошибался. Дела шли хуже, если я не хотел делать того, что он говорил. В итоге все равно оказывалось, что он был прав.
*
Поначалу я рассказывал о Голосе родителям и друзьям. Но никто не придавал моим причудам особого значения. Многие люди разговаривают сами с собой, и это не означает, что они сумасшедшие. Сам же я все понял намного раньше остальных, и решил, что впредь не стоит этого афишировать. И не дал поставить себе диагноз. Я ловко обманул врача, прикинувшись депрессивным музыкантом. Тогда у меня действительно была рок-группа, состоящая из меня, бас-гитариста, который потом сел на иглу, и барабанщика, который несколько лет назад скончался от цирроза печени. Группа естественным образом распалась. Однако осталась склонность к музыке, депрессии и уединению. Но ведь это нельзя считать полноценными симптомами психического заболевания, правда?
*
До поры все было хорошо. Но однажды поздней осенью я увидел в окно автобуса обогнавшую нас «скорую помощь». Автомобиль свернул на встречную полосу и затормозил у остановки с противоположной стороны дороги. На обледенелом грязном асфальте лежало тело, уже прикрытое непрозрачным мутным целлофаном. Непонятно было, женщина это или мужчина. Но по своему обыкновению я заговорил с мертвецом. Спросил его, как дела, кто он? Мертвец сказал мне, что меня ждет болезнь, но я не заболею, если не поверю в то, что болен. Я прислушался к его словам. Но той зимой у меня произошло настолько сильное обострение, что я сам испугался и решил обратиться за помощью к психиатрам. И они, разумеется, назначили мне гору препаратов и не преминули диагностировать шизофрению. Я не сопротивлялся, я ведь не буйный. Поэтому меня отпустили.
*
Мы жили с отцом в хрущевке, оставшейся после деда. Жили по-холостяцки ― мать ушла к другому мужику, когда я был еще ребенком. Сейчас у нее своя семья в другом городе, и она редко звонит. Отец по профессии ученый-физик, но диплом ему мало пригодился в жизни. Когда-то он преподавал за нищенскую зарплату. А потом решил открыть свой бизнес. Мы стали выращивать в подвале шампиньоны, а еще вязали веники: сорговые ― для метел, березовые, дубовые, крапивные ― для бани. Да, обстоятельства моей жизни сделали меня эдаким классическим шизофреником, вяжущим веники. Как из песни Галича. А почему бы и нет? Я давно научился относиться к глупым шуткам своей жизни философски. Шампиньоны и веники были неплохим подспорьем к нашим с отцом пенсиям: его трудовой и моей по инвалидности.
*
На даче у нас был добротный сруб с подполом и чердаком. Дом стоял на самой границе садоводческого товарищества, на берегу маленького лесного озера. Вокруг было полно ягод, грибов и всяких полезных растений. На трассе они пользовались спросом. Мы взялись за дело, засучив рукава и завербовав нескольких старушек, жаждущих прибавки к пенсии. Торговля поперла. Отец даже купил подержанный уазик, но мне с моим диагнозом водить было нельзя. Поэтому я ездил на дачу автобусом. Ездил почти каждый день, как на работу. Я устроил там все так, как мне хотелось, навел порядок и всегда знал, где что лежит ― в отличие от нашей квартиры, в которой всегда царил бардак. Когда я пытался как-то организовать наш с отцом быт, отец все время говорил, что я болен порядком. А он был болен неряшливостью. Короче, я сдался.
*
В моем домике на даче была печь, поэтому там можно было жить круглый год. Но отец предпочитал курить самокрутки из махорки на маленькой кухоньке в нашей квартире. Повторюсь, денег нам хватало, на вениках и шампиньонах мы неплохо зарабатывали. Он мог бы позволить себе нормальные сигареты. Но ему нравилось курить эту дрянь именно на кухне нашей городской квартиры! И вообще, ему как будто ничего от жизни не надо было. Если б не нужно было есть, пить, спать и торговать на трассе, он бы сидел и курил без конца.
*
В одно воскресенье (терпеть не могу воскресений ― в выходные, особенно солнечные, меня одолевает смертельная тоска) я пробовал найти себе занятие дома, но в конце концов не выдержал и решил прогуляться. Окна нашей квартиры выходили на небольшой парк. Я все утро наблюдал, как по дорожкам расхаживают люди и катают детские коляски. Мне подумалось, что у них нормальная, полноценная жизнь, а я вынужден оправдываться за каждый свой шаг перед отцом и собой. Но разве я должен постоянно доказывать всем, что я нормальный, даже если это не совсем так? Почему все время надо кому-то что-то объяснять ― вместо того чтобы просто поступать как мне хочется? Так все делают, в конце концов! Я ведь взрослый человек. Поэтому вопросы отца насчет того, куда я собрался и чего мне дома не сидится («Воскресенье же», ― сказал отец), я благоразумно проигнорировал. И ушел.
*
В парке было не так хорошо, как из окна казалось. Еще у ворот меня обогнал, виляя, велосипедист и упал на газон в нескольких метрах впереди. Мужик был пьян вдрызг. Он с трудом встал, оставив велик, пошел куда-то в кусты и там снова рухнул. Я сначала хотел догнать его, напомнить про велосипед. Потом передумал ― не люблю алкашей. Я сел на скамейку и стал наблюдать. Это напоминало наблюдение за улитками во время рыбалки на дачном озере: я люблю рыбачить, и когда начинаю скучать с удочкой, наблюдение за улитками меня развлекает. Казалось бы, улитки так медленно ползают, но стоит отвернуться, как они уже перебрались на совсем другие места. Так и здесь: приходили и уходили разные люди, шумели дети, потом возник какой-то подозрительно озирающийся по сторонам тип. Он подошел к брошенному велику, огляделся, поднял его и покатил. Но потом приметил меня на скамейке, разглядел под кустом похрапывающую «недвижимость», повернул и покатил велик в обратную сторону ― типа, решил вернуть владельцу. Потормошил его, разбудил. Мужик встал, слабо понимая, что происходит, машинально взял поданный ему транспорт и, после пары неудачных попыток взобраться верхом и поехать, нетвердо держась за велосипедный руль, покатил его куда глаза глядят.
*
Мне всегда было любопытно: какая неведомая сила доводит этих бедняг до дому? Ведь обычно они добираются, будто ноги их сами несут по знакомому маршруту. Правда, зимой некоторые замерзают. Говорят, все начинается с малого ― с одной рюмки. Потом человек начинает выпивать ежедневно и в конце концов превращается в алкаша. Его выгоняют с работы. Иногда его терпят жена и домашние, а порой он лишается всего и становится бомжом. Раньше я жалел таких людей. Но потом спросил себя ― разве стоит? Ведь дай им шанс ― они им все равно не воспользуются. Думаю, тут все зависит от предрасположенности. Кто-то может пить и останавливаться, кто-то может однажды проснуться и понять, что ему не нужна такая жизнь, кому-то это попросту не надо, а кто-то уже не способен остановиться. Что мне надо и на что я способен, я тогда еще не знал. Но мне не улыбалось становиться, как тот мужик с велосипедом. Поэтому я не пью. Да, совсем не пью. Что в этом удивительного? Многие люди не пьют и совершенно счастливо живут без этого всю жизнь. По крайней мере, чертей не видят.
