Инна Носкова
Сила Вегвизира
Банда Ивара контролировала половину оставшейся территории острова. Даже удивительно, как деревенский парень всего за полтора месяца смог сколотить крепкую банду. Он начинал с набегов на магазины и богатые дома соседних сел. Тогда в его арсенале было всего несколько охотничьих стволов. Грабить жителей своего села было табу.
Прошлое главного берсерка было туманным. Составлять его личностный портрет мне приходилось пошагово из обрывков фраз бойцов Бизона. В мирное время Ивар работал дальнобойщиком. Внешне – маленького роста, коренастый, рыжий и весь в веснушках. В школьном возрасте он серьезно занимался боксом, однако построить спортивную карьеру помешала нищета, в которой его семья оказалась после смерти отца. Хозяйство, больная мать и две младших сестры. Забота о них теперь легла на плечи сельского подростка.
Ивар был таким же типичным «карликом», как и Вовка Бизон. Они оба на закате цивилизации отбросили тени и стали гигантами в период сумерек. Духовные «карлики» похожи на тараканов: затаившись, они прячутся глубоко в щели и ждут своего часа, когда можно выбраться и проявить своеволие. Они неистребимы и хорошо выживают в период катастроф. Поэтому в случае налета на группировку Бизона, я в качестве трофея мог вновь попасть в ад бандисткого подземелья. При таком раскладе, смерть предпочтительна…
***
Тезка проспал несколько часов. Я разбудил его перед тренировкой рукопашного боя, которую он сам проводил среди бойцов. Пообещал включить в свой отряд. Для побега мне необходимо оставаться в хорошей форме. Кроме того, это была возможность разнообразить затяжной день сурка. В-третьих, мне хотелось усыпить бдительность своих рабовладельцев и показать, что в случае боя – могу пригодиться им и в качестве бойца. Это особенно понравилось брату Бизона: потери в его отряде случались периодически.
Тренировки проходили строго по расписанию дважды в день в спортивном зале школы. После месяца ежедневных тренировок удалось укрепить мышцы, восстановить дыхание при беге и немного подкачать ноги. В занятиях по рукопашному бою не участвовал, делал только общие физические упражнения. Да и вряд ли бы нашлась пара для неопытного бойца.
– Опять этот твой эскулап хилый. Ему бы силовую нагрузку по полной впаять. Может тогда и будет польза. А так, на кой он мне вообще сдался? – ругался тренер по рукопашному бою Хоттабыч.
56-летний подкаченный, налысо выбритый с длинной бородой деревенский мужичок всегда подчеркивал, что он не восточный джигит, а русский. В доказательство частенько ругал нецензурной бранью своих воспитанников и разрывал на себе рубаху, демонстрируя татуировку на груди в виде крупного православного креста. До БП Хоттабыч работал в сельской школе физруком. Деревня всегда испытывала кризис в педагогических кадрах, поэтому Хоттабыча взяли на работу с детьми, даже не смотря на справку об освобождении из мест не столь отдаленных, куда он попал еще в 1990-е после разбойного нападения. В эпоху развитого бандитизма, как известно, сложно было найти место работы бывшему спортсмену.
Спустя две недели я стал уже заниматься дважды в день. В семь утра, сразу после подъема, – общая тренировка, вечером – силовая в тренажерном зале, который разместили в одном из школьных кабинетов, оснастив его уцелевшими спортивными железяками. Брали в основном старые железные, не зависящие от электрических розеток тренажеры, не требующие серьезного ремонта в случае поломки.
Еще один провал, который мне хотелось восполнить, – стрельба. Тренировки также проходили ежедневно, в специально-оборудованном подвале школы. Со стрельбой проще: небольшая практика у меня уже была еще со времен службы в армии и нечастых поездок в лес на кабана с отцом и дедом. Полученный ранее опыт я старался закрепить теорией из советского учебника НВП, найденного в фондах библиотеки.
Тренером по стрельбе в банде был ногаец Февзи. Он смотрел на всех как на мишень: свысока, молча и с прищуром. Первый раз, когда Серега представил меня, стрелок оглядел с ног до головы, затем отошел и снова оглядел уже со свойственным восточным людям прищуром.
– Нульсовый, что ли? – обратился он к тезке. – Нет у меня патронов его учить.
– Да нет, парень он служивый. Дай ему для начала воздушку, пусть вспомнит, – скомандовал Серега ногайцу и уже традиционно ударил меня по плечу.
– Служивый, говоришь? Пусть тогда за ребятами стволы почистит. Посмотрим, как он с оружием управляется.
Чистка – достаточно важная процедура, поскольку помогает защищать оружие от дальнейших повреждений, продлевает срок эксплуатации. Чистить необходимо сразу, в день пользования. В дальнем углу на журнальном столике были свалены в кучу ружья различного калибра: два пистолета ТТ, двустволка, две пневматические и одна нарезная винтовка. Для чистки – ветошь и машинное масло.
– А шомпол есть? – поинтересовался я у ногайца. – Желательно ёрш спиральный
– О, мы даже знаем такие термины! – ногаец очень удивился и сразу же изменился в лице. – Есть, есть брат. Вон там в ящике найдешь. – Февзи ткнул пальцем на близлежащую тумбочку.
Чисткой бойцы не любили заниматься. Занятие это требовало внимания, аккуратности и терпения. Последним в банде мало кто обладал. Инструментов для профессиональной чистки также не хватало, поэтому приходилось использовать не всегда удобные подручные средства. К тому же, нельзя было изначально себя принижать, теряя драгоценные часы техники отстрела. Один раз подставил спину, готовься к постоянной езде на себе. Этот закон бандитских джунглей я усвоил для себя сразу.
– Только учти, времени у меня мало, еще уколы раненым делать.
В ответ Февзи вновь улыбнулся хитрым прищуром раскосых глаз степняка.
– Не вопрос, сколько успеешь, – почувствовав уверенность в моем голосе, восточный стрелок стал теряться и сменил гнев на милость. – Завтра к одиннадцати подходи, дам тебе и нарез для тренировки.
Но на следующее утро ногаец обманул: для тренировки дал пневматический пистоль. Новички тренировались в основном с помощью пневматики, боевые патроны экономили, доступ к ним был разрешен только бойцам и ребятам из караульной службы. Февзи сказал, что винтовки пока заняты. Кроме того, он хотел увидеть мою технику владения оружием, которая особенно хорошо определяется при стрельбе с пистолета на весу. К счастью, руки во время выстрела не дрогнули и выстрелы оказались меткими.
Февзи особенно много уделял внимания сбору и разбору оружия. Подобно армейским инструкторам заставлял собирать его на время и очень ругал отстающих. Видно, что он ничего общего не имел с вооруженными силами, однако его дисциплина и тактика порой поражали. Я пытался узнать о ногайце как можно больше информации, но даже Сергей, брат главаря банды, не знал подробностей. Говорил, что он был одним из первых, кто вступил в группировку во время налета на дачный поселок. Тогда при защите собственного дома он удачно отстреливался своей нарезной «Сайгой», ранив одного из приятелей Бизона. Потом еще учил его, как лучше стрелять из-за угла. Бизон сразу же обратил внимание на его знания и пригласил ногайца в банду. Февзи был одинок, без семьи, поэтому согласился не раздумывая.
В банде ногаец всегда вел себя обособленно. Молчал, никогда никуда не влезал. Верхушка его принимала за своего: выделили отдельную комнату, пайка еды также была больше и разнообразнее в отличие от рядовых бойцов. Но от привилегий он отказался: спал в тире на полу, используя вместо матраса старый спортивный мат. Тренировки планировал в те часы, которые не совпадали с намазом. Во время молитвы доставал из рюкзака коврик и запирался изнутри. Никто в эти минуты его беспокоил. Бизон хоть и был безпринципным отморозком, но к религиозным чувствам верующих членов банды относился спокойно и с пониманием. Возможно, ежедневные молитвы и внутренняя уверенность помогли Февзи выжить при внезапной атаке на базу Бизона вооруженных «берсерков».
Глава 3.
Налет произошел рано утром, в конце июня. Не было солнца и тепла в то лето. Да и лета как такового не было. Тем не менее, я ежедневно проветривал помещение в медпункте. Из-за обилия различных медикаментов, груды грязного белья и полотенец, в кабинете часто стоял стойкий спертый запах. Открыв окно, я ощутил безмолвие и прохладу раннего утра. Жизнь словно затаилась в ожидании нового потрясения. И мои предчувствия не были напрасными. Тишину внезапно перебили автоматная очередь и свист. Открытое окно из-за случайно попавшей пули разбилось вдребезги. Я еще находился в полусонном состоянии, тем не менее сразу, одним рывком, нырнул на пол под кушетку. Случайная смерть от шальной пули не входила в мои планы.
В коридоре послышалось топанье и крики: «Атас, за оружие!». Автоматная очередь прозвучала в ответ, а вслед за ней и взрывы гранат. Оружия у меня не было, не полагалось по статусу. Поэтому единственное, что мог сделать в тот момент – лежать на полу и молиться.
На нашей половине школьного здания выстрелы вскоре прекратились. Взрывы были слышны с противоположного крыла, где находилось расположение группировки Бизона и его штаб. Поэтому во время захвата базы именно по той части здания прицельно били конкуренты. Никто не сомневался, что это была атака «берсерков». К захвату готовились, но никто не мог предположить, что все случится так быстро и внезапно.
Паркетные полы школы скрипели от громкого топота. Спустя какое-то время выстрелы прекратились, слышны были лишь крики и ругань:
– Сдать оружие! Выходи, я сказал! Всем на пол! Руки за голову!
Командовал в коридоре незнакомый голос. Через минуту он уже кричал возле входа в медпункт:
– Есть тут кто? Сдать оружие!
– Нет у меня оружия.
– Руки за голову! Лежать!
Я перевернулся на живот и поднял руки за голову. Послышались быстрые шаги и другой, более уверенный бас.
– Здесь что?
– Похоже на медпункт. Один, вроде медбрат
По приказу двух автоматчиков в «балаклаве» я выбрался из-под кушетки.
– Веди его тоже в машину! И глянь, что тут есть. Медикаменты, как провиант и оружие, грузим в большую машину. А с теми сейчас разбираться будем, – вновь скомандовал первый автоматчик. – В соседнем крыле пожар, у нас полчаса на полную зачистку, а то огонь сюда перекинется.
В коридорах школы были слышны обрывки фраз и ругань. Кричал хриплый голос. Возможно, он и принадлежал Ивару. По словам бандитов Бизона, главарь крупнейшей на острове группировки всегда был первым на линии огня, во время атак столял в первых рядах и лично вел бойцов в атаку. Судя по молниеносному нападению, операцию захвата они планировали долго и тщательно, имея на руках план здания.
– Внимание! Здание окружено! Сопротивление бессмысленно! – доносились приказы в рупор.
Фразы из популярных полицейских боевиков периодически разбавлялись сильными хлопками и автоматной очередью. Через несколько минут аромат утренней свежести сменился едкой горелой вонью. На одном из этажей недавно взорвалась граната.
– Руки за голову и вниз быстро! Там тебя встретят, – скомандовал второй автоматчик, силой спуская меня по лестнице.
Мы успели встретиться глазами и, судя по отсутствию морщин возле глаз, парень был молодым. Его уверенный голос, ориентированность в здании школы, профессиональное обмундирование и винторез в руках свидетельствовали об опыте участия в группах захвата.
«Сколько еще таких ребят теперь служат не закону, а отморозкам, творившим беспредел на острове?» – подумал я. Как долго они ждали своего часа. Сильные, физически здоровые и бесстрашные молодые парни, которые оказались невостребованными в мирное время и столь нужными во время БП.
Вниз в вестибюль под дулом автомата я спустился сквозь стойкую занавесь дыма и поднятой пыли. Под ногами хрустели битые стекла, везде валялись использованные гильзы.
– Двигай быстрее, кому сказано! – толкнул меня прикладом в плечо на первом этаже очередной боец и крикнул. – Эй, пацаны! Еще одного забирайте. Да, и пусть Леший сюда на второй спустится. Надо медпункт разгружать, а потом подвал.
– У кого ключи от подвала? – обратился ко мне автоматчик, глядя прямо в глаза сквозь прорезанные щели в вязанной шапке.
– Мужик там есть один, лет пятидесяти пяти. С виду ногаец типичный, с длинными волосами, собранными в хвост, – сразу же сдал я Февзи. – Ходит в черном разгрузочном жилете, на котором вышит красный полумесяц.
– Он уже в машине. Леший бери этого, а у ногайца забери ключи и разгрузку.
В вестибюле на полу лежали трупы Бизона и его подельников, около десятка тел было на выходе у школы. В их числе я узнал распластавшегося в позе морской звезды тезку. Глаза и рот его были открыты, на лбу пулевое смертельное ранение. Я остановился возле Сергея и попытался нагнуться, дабы закрыть глаза покойному.
– Чего встал, давай иди к машине, – вслед за командой последовал новый удар тяжелым прикладом в поясничный отдел.
– Можно я закрою ему глаза? – молящим тоном пленника я спросил у конвоира. – Приятель он мне.
Тот в ответ кивнул. Надо же! Даже убийцы-отморозки за месяцы беспредела еще не совсем разучились сочувствовать. Возможно, этому парню во время службы также приходилось терять однополчан.
– Только быстрее, здесь скоро все полыхнет, – с недовольством ответил он.
Я склонился над телом великана, двумя руками стиснул ему челюсть и закрыл глаза. Жаль его. Не окажись мир у последней черты, этот добряк мог бы принести много полезного обществу: закончил бы свою консерваторию, играл на виолончели в оркестре, женился и воспитывал детей. Да и в смутное время мог бы с братом уйти в общину и трудиться на земле. Но они сделали иной выбор, за что и поплатились.
На стадионе возле школы стоял автобус и два военных грузовика. В последние грузили провиант, оружие и другие ценности из запасов поверженного врага. В автобусе находились оставшиеся в живых члены банды Бизона и его рабы. Некоторые из них были ранены. Всех объединяло одно – удрученность, упадок сил и полнейшая неопределенность. Куда везут, зачем, будут ли в новой банде те же условия или, наоборот, ради куска хлеба придется работать вдвое больше?
Усталые молчаливые лица, с законсервированным в глубине души страхом. Как же они были похожи в тот момент. Почти все, за исключением лица ногайца. Его смуглый морщинистый, слегка ухмылявшийся лик выражал полное безразличие к обстановке. Ему были безразличны не только чужие проблемы, но и свое будущее. А это самое страшное. Когда человеку становится безразлична собственная судьба, функция психики атрофируется и он становится похож на зомби. Признаться, я всегда сторонился таких людей, ибо с их молчаливого согласия и совершается все зло на земле.
Но в эпоху беспредела это было скорее не зло, а следствие пережитых ранее стрессов, депрессии, горя. С другой стороны – это маска защиты и скрывавшаяся за ней сила. Безразличие бессознательно увеличивает силу, оно творится в единстве с разумом. Не случайно в Древней Индии говорили: «Интерес творит королей, но безразличие творит императоров». И зачастую такое циничное отношение к окружающему миру многим и спасала жизни.
***
В грузовике мы передвигались недолго. Выехали сразу же на объездную трассу. Дорожное полотно на ней за год мало испортилось, поэтому наше недолгое путешествие в грузовике не было омрачено трясучкой. Штаб второй по численности и мощности бандитской группировки острова располагался на другой стороне города, практически на его выезде – в здании бывшего регионального ГИБДД. Строение мало пострадало от землетрясения, выбило лишь несколько окон, которые потом затянули досками и полиэтиленом. Напротив штаба находился некогда самый большой торговый центр острова. Бандиты использовали данное строение под склад, куда свозили оружие, продукты, лекарства, полученные в результате успешных мародерских операций. Место для дислокации штаба казалось идеальным. Помимо его близости к складу и крупнейшей в городе бензоколонке с большими емкостями для хранения топлива, учитывалось и стратегическое расположение. Таким образом Ивар контролировал основную объездную дорогу и заезд в город с северной стороны. После уничтожения банды Бизона, под контролем «берсерков» оказались все дороги, ведущие в опустевший полуразрушенный город.
Мы подъехали к центральному входу штаба. Открыв двери грузовика, бандиты принялись выгружать одного за другим рабов поверженного конкурента. Картина больше напоминала кадры из фильмов о Великой Отечественной войне, только вместо немецких автоматчиков были современные молодые отморозки. Сначала всех отвели в большое помещение без кресел, где раньше располагался актовый зал ГИБДД. Пленников насчитывалось примерно около полсотни человек. Это все, кто выжили при налете «берсерков».
Среди выживших было и несколько женщин разных возрастов, которые старались держаться вместе группой. Когда они проходили по коридору, их вожделенным взглядом провожали местные ворруженные «берсерки». Но никто из них не имел право подойти к пленным женщинам. Для предотвращения нападения на них, были приставлены два автоматчика. Женщина в годы БП считалась трофеем, товаром и ценилась наравне с оружием, топливом, продуктами питания. Поэтому секретари Ивара начали регистрацию именно с женской группы, чтобы побыстрее их распределить: кого на ферму рабочей, а кого в местный бордель.
После проверки здоровья и заполнения анкеты первых двух групп пленников, очередь дошла и до нашей пятерки. Первого на собеседование позвали ногайца. Он был спокоен, отвечал тихо, без эмоций. Ни одна часть его тела не выдала внутренней тревоги. Железнаая выдержка или равнодушие к своему будущему? Поведение степняка давно у меня вызывало много вопросов.
После двух мужчин среднего возраста, работавших у Бизона в теплице, дошла очередь и до меня.
– Сколько лет?
Спросил строгим голосом сидевший за столом у окна мужчина в камуфляже. Судя по его командному баритону, ранее он служил в вооруженных силах, а форма точного размера, с пришитым на рукав шевроном – лишь маленькое напоминание о его прошлой жизни.
– Тридцать пять, – ответил я.
– Кто по профессии?
– Фельдшер.
Мужчина медленно вписывал мои данные в какую-то таблицу и даже не поднимал глаза на респондента.
– Кем числился в банде Бизона, какую работу выполнял?
– «Лепилой» был в медпункте.
Военный хмыкнул себе под нос и написал в анкете «медработник».
– Простите, а но вы не спросили имя и фамилию. Обычно с этого начинают знакомство.
Мужчина оторвался от письма, поднял глаза и с недоумением посмотрел на меня.
– У нас тут не вечер знакомств. А имя тебе сами дадим, какое захотим, – грубо и высокомерно ответил военный.
Он отлепил напечатанный на наклейке четырехзначный номер и приклеил мне на рукав, пометив себе в таблицу его дубль. Такие «индификационные номера» давали узникам концлагерей. Похоже, уцелевший после БП мир окончательно сошел с ума, превратившись в тюрьму, концлагерь, в чистилище, где происходит обезличивание человека. В банде подавлялась воля, эмоции, индивидуальность, отсутствовала возможность выбора. Попав в такие ситуации, человек зачастую теряет способность к самоуправлению, теряет смысл жизни.
Из зала «сортировочной» меня с двумя парнями повели в соседнее со штабом здание. Возле входа большой генератор разрывал постапокалиптичную тишину. такой агрегат во время БП считался настоящей роскошью, поскольку работал на самом ценном и дефицитном продукте эпохи – дизельном топливе. Четырехэтажное здание хорошо сохранилось после трехдневной тряски. Кое-где обвалилась штарая штукатурка, разбились оконные стекла. Помнится, в мирное время здесь находился региональный НИИ сельского хозяйства. Его офисное здание «берсерки» переоборудовали под местный госпиталь, где обслуживались бойцы и члены семей приближенных к Ивару. О том, что это медицинское учреждение, я почувствовал еще на входе. Даже простуженный нос сразу же учуял специфический больничный «аромат», состоящий из смеси асептиков (гипохлорита натрия), кварца и пота пациентов.
Мы поднялись по темной лестнице на второй этаж, где располагалась так называемая поликлиника. У входа охранник в медицинской маске.
– Проведи этих трех наверх, – скомандовал охраннику наш сопровождающий.
И вновь длинный темный коридор, больничный запах, облупленные и слегка потрескавшиеся стены. В конце коридора мы нырнули в бездну. Блеклый свет оборвался на параллельной лестнице. Затем поднялись на этаж выше, где по словам охранника находился так называемый «изолятор». В одну из маленьких комнат нас и поселили втроем.
Из мебели были только два стула, стол и старый телевизор, служивший тумбочкой. Спать пришлось на полу, где были разбросаны старые одеяла, сырые заплесневелые матрацы и подушки. Все кровати на верхнем этаже здания, где располагались палаты послеоперационных больных.
– Здесь будете находиться. Из помещения не выходить, пока вас не позовут, – командным тоном крикнул охранник. – Всем ясно?
В тот вечер нас так и не позвали. Как только тусклые дневные сумерки сменились ночной тьмой, мы легли спать на пол. Один из самых длинных дней в году подходил к своему завершению. Как хорошо, что он закончился! День полный стресса, боли и пустоты, потерь и неопределенности. Один из самых страшных в моей жизни, когда я просто решил отдаться судьбе и забил на всю окружающую обстановку. Да и сил на борьбу в тот день не было.
***
Свет в бандитском госпитале экономили по максимуму. Вернее, экономили топливо. Полученное от большого генератора электричество шло на операционные и холодильники, где хранились остававшиеся от мирной жизни медикаменты. Операционные занимали весь верхний этаж и базировались на сохранившемся оборудовании из соседней региональной больницы, чье здание было наполовину разрушено. Об этом я узнал уже на следующий день, когда нас с соседом по комнате позвали возить на перевязку тележки с постоперационными ранеными. Да, первые дни мы работали санитарами. К вечеру, когда в госпитале проходил подсчет, на эти же тележки грузили умерших больных, вывозили за город, сбрасывали в глиняный овраг и засыпали землей. Также поступали с трупами горожан и домашних животных.
Врачом в отделении «неоперационных» больных был старик лет семидесяти. В эпоху «обезличивания» он, как и все члены банды, не представлялся. Да и мы не спрашивали. Называли его Дедом. Старик часто покашливал. Похоже, его самого уже давно надо было положить в изолятор. Усиливающийся с каждым днем кашель Деда раздражал оставшихся в живых пациентов и служителей госпиталя.
Он встретил нас равнодушно и под нос тихо прошипел:
– Не вы тут первые, ни вы последние. Надолго в этом аду никто не задерживается.
Глядя на антисаниторию в инфекционном блоке, было очевидно: все его обитатели смертники. Уже 10 месяцев выжившие островитяне жили в предчувствии приближающейся смерти. Она была повсюду и становилась все ближе с каждым запахом, шорохом, выстрелом и криком. Мне даже показалось, что многие рабы этой бандитской организации каждый день просыпались с надеждой, что это их последнее утро…
– Почему с верхнего этажа доносятся крики? Там комната пыток? –однажды набравшись смелости я спросил у Деда.
– Нет, там операционная, – покашливая отвечал он. – Наркоза осталось мало, вот и экономят. Только особо отличившимся в боях дают, да тяжелобольным приближенным к вождю. Все аборты и мелкие операции – все без наркоза делают.
– У вас кашель уже второй день не прекращается. Туберкулез?
– Да какая уже разница. Мы все скоро умрем и не имеет значения от чего, – Дед вновь взял грязный платок и, отвернувшись, дважды в него кашлянул.
Его надрывистый кашель только усиливался, плавно переходя в судорожное состояние. Как правило, приступы случались по ночам, во время одного из них доктор потерял сознание, сжимая в руках огрызок тряпки. Каждый такой приступ сопровождался тяжелой отдышкой. Кашель был сухой и без примеси крови. Кроме того, он стремительно терял в весе. Было очевидно – у доктора последняя стадия рака легких и жить ему оставалось несколько месяцев.
Он умер лежа на полу в каморке, служившей раньше подсобным помещением бывшего НИИ. Ушел тихо, без криков. До последнего мы с ребятами по очереди старались украсть обезболивающие. Одни не действовали, другие лишь отчасти снимали боль. Но он всеми силами старался ее сдержать, стиснув зубы в носовой платок. Похоронили его прямо во дворе соседнего дома, где когда-то была детская площадка. На дощечке от старой скамейки углем написали дату смерти и два слова – «Доктор Дед».
***
В день нам полагалась пайка: похлебка, каша на воде и компот из сухофруктов. На ужин – галетное печенье или сухари. Все это выдавали работники общей кухни, которые привозили готовую еду в бидонах, под четким контролем «берсерков» с автоматами. На счету была не только каждая таблетка, но и каждая ложка жидкой похлебки. Чем питались пациенты – неизвестно. Скорее всего, в питании, как и в лечении, также присутствовал индивидуальный подход: одним все, другим – минимум, третьим – лучше смерть.
В столовой госпиталя во время обеда было многолюдно, однако о наличии здесь людей свидетельствовал лишь стук ложек об аллюминевую посуду. Ели молча, все боялись обронить лишнее слово и разозлить одного из надзирателей, дежуривших в столовой. Сложно сказать, что больше входило в их работу: контроль за продуктами или препятствие общения между коллегами, которые в процессе еды могли проговориться о наличии больных, условиях их содержания и статистике смертности. Вся лишняя негативная информация могла вызвать панику, а вместе с ней и волну самоубийств в бандитской общине. А рабы – это ценный товар.
Дважды в неделю с утра и до позднего вечера из операционной, находившейся на четрвертом этаже, доносились истошные женские крики. Эти дни были особенно тяжелыми для единственного гинеколога. В обеденное время женщина средних лет, внешне больше напоминающая мужчину, с тяжелой походкой, грубым голосом и суровым взглядом, выходила в специально отведенную для медработников курилку, которая была оборудована на улице возле служебного входа. Она выкуривала подряд три сигареты, молча смотрела на пустую объездную дорогу, мысленно настраивая себя на продолжение вынужденной работы в аду.
Меня сложно назвать курильщиком. К сигарете тянулся, как правило, после обильной выпивки или в результате серьезного стресса, на что были припасены во внутреннем кармане куртки три помявшиееся сигареты, которые «берсерки» не нашли при поступлении. Наличие сигарет было хорошим поводом спуститься в курилку. Как правило, там собирались после обеда или в конце рабочего дня. Я вышел в надежде завести новые знакомства и получить необходимую информацию о местной группировке. При побеге необходимо знать все детали: дислокация, режим, расположение постов охраны. Любая информация могла быть полезной в незнакомой локации.
Но вот пародокс: все сотрудники этого «квазигоспиталя» курили всегда молча. Частым посетителем задымленной территории была и врач-гинеколог. Однажды я предложил ей подкурить, а в ответ получил недоумение и фырканье сквозь зубы. В следующую нашу встречу поделился мечтой – выпить спирта для снятия стресса.
– Вам бы тоже не помешало бы! И стресс снимет и обогреет малёха.
– Вечером потреблю. Еще два аборта и одна операция остались.
Тяжело вздыхая, она затушила последнюю сигарету и натянула на нос медицинскую маску.
– Аборты без анестезии? Лучше уж выносить и родить.
– Ты идиот? – женщина сурово посмотрела мне прямо в глаза и, не дожидаясь моего ответа на хамский вопрос, поспешно удалилась в операционную.
Никто в нынешнее время не думал о продолжении рода, о детях. Человеческая жизнь ничего не стоила и каждый день мог стать последним. Многие женщины, находившиеся в бандитской группировке, вынуждены были заниматься проституцией в местном «доме терпимости» за пачку сигарет или кусок мяса. Особо везучие становились наложницами полевых командиров и приближенных к Ивару.
Спустя год в список наиболее дефицитных медикаментов в группировке добавились противозачаточные средства и презервативы. Поэтому посещение борделя становилось небезопасным, а для женщин единственным средством контрацепции стал аборт. Данную операцию местный гинеколог делала дважды в неделю без анестезии.
Познакомиться с врачом-гинекологом мне помог случай. Ее медсестра-ассистенка попала в инфекционное отделение с признаками отравления. Лимит воды и медикаментов периодически вызывали кишечные инфекции, жертвами которых становились и работники «госпиталя».
Той ночью я не мог заснуть, вышел в темный коридор, где временами из-за выбитых окон пробегал сквозняк и благодаря ему можно было вдохнуть глоток свежего возздуха. Врач с фонариком спускалась по лестнице. Не здороваясь, она поначалу хотела пройти мимо, но остановившись, зарядила фонарным светом прямо в лицо.
– Ты кто?
– Идиот, – не раздумывая ответил я.
– Это понятно. А в целом, кем здесь числишься?
– Санитаром.
– Есть медицинское образование?
– Да, средне-специальное.
– Присутствовал при операциях? – но так и не дождавшись ответа, она сразу же скомандовала. – Пойдем со мной!
Мы поднялись на верхний этаж и пробивая фонарем тоннель сквозь мрак, зашли в слабоосвещенное помещение. Свет давал маломощный генератор, который находился на крыше здания. Его мощности хватало только на операционный светильник, сухожаровой шкаф и маленький холодильник. На родильном столе под капельницей лежала беременная женщина. Свободной рукой она утирала слезы и шептала себе под нос молитву.
– Никак не разродится сама, придется кесарить. В дальнем углу есть немного воды. Тщательно, насколько возможно, помой руки и будешь делать все, что скажу, – скомандовала врач.
– Роженица? – с удивлением спросил я.
– Да уж, редкое исключение для нынешнего времени.
Первым делом мне было поручено замотать ноги эластичным бинтом для предотвращения тромбов у роженицы. Молодая женщина молча лежала и периодически утирала слезы. Она прекрасно понимала весь трагизм ситуации: вопросов не задавала и с трудом старалась побороть страх и отчаяние. Врач была невозмутима и спокойна. Ее скупые эмоции прослеживались только в глазах. Видно, что она была уверена в своих действиях. Спасти в таких условиях мать и ребенка, и при этом не навредить им, – была задача не из легких.
– Есть прямые показания? – спросил я.
– Воды отошли, плохой анамнез, идет ногами. Час делала переворот, но ничего не вышло. Крупный плод, более 4 кг будет.
Сквозь неяркий свет операционной лампы я заметил, как при разговоре о работе на суровом лице появилась сиюминутная улыбка.
– У нас не более часа с учетом операции.