Инна Тарасова
Моя подруга
Корректор Мурад Каррыев
© Инна Тарасова, 2025
ISBN 978-5-0065-9560-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Инна Тарасова
Моя подруга
Посвящается моим подругам
БЛАГОДАРНОСТЬ
Сейчас пишут все кому не лень.
Мне было не лень. Я написала и
благодарна СЕБЕ за это.
Часть 1. Я та, которая…
Моя подруга, с тобою мы нашли друг друга,
Не понимая, что мы друг друга отражаем.
Мы отражаем нашу боль, когда играем эту роль.
Когда играем эту роль с тобой.
Мы с тобой не сестры и вовсе не родные.
Мы с тобой не сестры, мы с тобой чужие.
Но мы играем эту роль и отражаем нашу боль.
И отражаем нашу боль с тобой.
Инна Тарасова. Моя подруга
Пролог
Сначала меня окружила серая дымка, затем разлилась густая мгла. Через несколько секунд я оказалась в полной тьме. И вдруг из тьмы выскочило Что-то. Я увидела его глаза – круглые, черные, без ресниц. Что-то наклонил голову сначала вправо, потом влево. Он приблизил ко мне свою серо-зеленую морду и посмотрел мне в глаза. Я услышала его голос прямо у себя в голове: «Кто ты?»
Глава 1. Что-то
Говорят, если долго смотреть в зеркало, то можно увидеть там монстра. Того, кем ты на самом деле являешься.
Я смотрела на свое отражение в зеркале. Рыжие слегка волнистые волосы, едва достающие до плеч. Раньше они были длиннее, но по мне так это уж слишком по-детски. Я попросила маму постричься покороче, и она мне разрешила.
А потом мне захотелось сделать в носу пирсинг. Я начала разговор издалека:
– Видишь ли, мама, есть такая штука, называется она септум. Это пирсинг в носу.
Мама засмеялась и сказала:
– Да, я в курсе – как у быка.
– Ну, мам, я серьезно, – сказала я и поняла, что так сильно хочется, что готова расплакаться.
– И я серьезно. Хотя с ним мне будет гораздо легче утром поднимать тебя в школу. – Мама мечтательно закатила глаза.
– Значит, можно? – все еще надеялась я.
– Значит, нет. – Мама была непреклонна.
Проколоть нос не разрешила, но сдалась на полукольцо-обманку. Я его снимала перед тем, как войти в школу, и надевала сразу, как только выходила из нее.
Еще через пару недель я стала выпрашивать пирсинг смайл. Я начала объяснять маме, что для этого надо проколоть уздечку под верхней губой, но она даже слушать до конца не стала.
Потом я захотела проколоть уши. Вроде у людей обычно наоборот: сначала хотят проколоть уши, а потом другие части тела, но у меня вот так. В этот раз мама меня поддержала.
Вечером за чаем мама призналась, что в моем возрасте она сама себе проколола уши иголкой. Я спросила маму, как к этому отнеслась бабушка, но она замялась и промолчала.
– Мам, а давай я себе сама сделаю на одном ухе вторую дырку, – воодушевилась я.
Мама согласилась, сказала только хорошо обработать. Как оказалось, она думала, я этого не сделаю. Видели бы вы мамино лицо, когда я вышла из ванны с торчащей в ухе иглой. Воткнуть сама смогла, а вот вытащить уже никак.
Следующей моей страстью стало тату. Я так и видела себя с машинкой в руках, набивающей очередной шедевр. Мы купили самую простецкую машинку и куски искусственной кожи, и я стала практиковаться под монотонное жужжание. Но на деле все оказалось скучнее: больные пальцы, кривые линии, и искусственная кожа, на которой я рисовала, все больше напоминала изгаженный лист бумаги. Через какое-то время азарт угас, и машинка отправилась пылиться среди тетрадей и недорисованных скетчей.
А потом я захотела заниматься пляжным волейболом, и мама опять меня поддержала.
В нашем клубе есть и баскетбольная команда. Их тренер постоянно пытается меня переманить к себе. Смотрит на мой рост и облизывается, как мой кот Кокос при виде сметанки.
У меня высокие оба родителя. Я и мой брат унаследовали от них ген великанов. В мои двенадцать лет рост у меня уже сто шестьдесят пять сантиметров. Почти все в классе ниже меня минимум на голову, а некоторые – на полторы.
Мало того, что я самая высокая, так еще и самая старшая. Мама не хотела отдавать меня в школу в шесть лет. Решила еще годик дать мне побыть ребенком. В сентябре я пошла в школу, а в январе мне уже исполнилось восемь.
А еще я довольно стройная. Это тоже плюс для баскетбола. Но я люблю волейбол.
Моя тетя, родная сестра моей мамы, играет в волейбольной команде, и это наша семейная гордость. Мы смотрим ее игры в прямом эфире и орем на весь дом.
В марте я только начала ходить на волейбол, а в начале июня меня уже отправили на соревнования.
– В смысле, соревнования? – моя тетя даже вскрикнула от такой новости. – Ты только три месяца ходишь. Кто так быстро отправляет на соревнования?
– Тренер сказал, смогу, – ответила я ей. – Да ладно. Соревнования у вас в городе. Увидимся.
Если бы я знала, что произойдет тогда, я бы никуда не поехала. Осталась бы тут и не отходила от нее ни на шаг.
Я пытаюсь что-то еще разглядеть в своем отражении. На мой взгляд, там и смотреть не на что. Нос как нос. Правда, коротковат. Как будто не вырос до конца. Узкие губы. Букет прыщей. Говорят, у меня янтарные глаза. Но я уверена – это просто мои волосы в них отражаются. Единственно, что я не увидела в отражении, так это мои ноги сорокового размера. Наследство. Как фамилия или цвет глаз – никуда не денешься.
Я умылась и легла в постель, засыпая под чавканье брата. Завтра мне придется опять вымывать из-под его кровати огрызки яблок.
Сначала меня окружила серая дымка, затем разлилась густая мгла. Через несколько секунд я оказалась в полной тьме. И вдруг из тьмы выскочило Что-то. Я увидела его глаза – круглые, черные, без ресниц. Что-то наклонил голову сначала вправо, потом влево. Он приблизил ко мне свою серо-зеленую морду и посмотрел мне в глаза. Я услышала его голос прямо у себя в голове: «Кто ты?»
Глава 2. Кто ты?
Я проснулась от будильника. Лежала и смотрела по сторонам. Не сразу поняла, что мне это все приснилось. Я не видела снов уже четыре месяца.
В последнем сне мы стояли с подругой на большой поляне, трава под ногами казалась влажной, будто после дождя, а воздух был наполнен густым запахом цветов. Она что-то сказала мне, но в тот момент в ушах начался ужасный гул, словно ветер закружился в вихре прямо над головой. Я видела лишь, как у нее двигаются губы. До сих пор не знаю, что именно она говорила. Наверное, теперь уже никогда не узнаю.
Каждый раз, когда вспоминаю этот сон, мне кажется, что одно слово я все-таки разобрала: «виновата». Да, я виновата. Мне не надо было уезжать. Да, я виновата. Мне не надо было ходить на этот дурацкий волейбол. Да, я виновата, виновата, виновата. Я это знаю. Ничего не изменить. Это все из-за меня. Это я во всем виновата.
Все лето и весь сентябрь я проваливалась в темноту, как только закрывала глаза. Только сейчас я поняла, что все это время не видела сны. Может быть, и не зря. Надо же было увидеть такой кошмар.
Пойду умоюсь и буду собираться в школу. И надо не забыть сделать вид, что поела.
Проходя мимо зеркала в коридоре, я заметила что-то странное. Мне вдруг показалось, что отражение в нем вовсе не мое. Оно задержалось на секунду дольше, чем должно было. Я сделала несколько шагов назад, снова посмотрела на свое отражение и спросила: «Кто ты?» Оно молчало. Конечно, молчало. Но почему мне казалось, что глаза там не совсем мои?
Если меня увидит мой брат, то мне придется несладко. Я бы даже сказала, солено. Подколов хватит лет на сто.
Моего брата зовут Андрей. Когда мама была беременна, она хотела назвать его Олегом, но вмешалась бабушка. Сказала, что если у него родится дочь, то будет она Олеговна. Звучит как «Оле говно». Решили назвать Андреем. Но и это имя сыграло с ним злую шутку. Сначала его называли в классе Андрюхой, а потом Рюхой.
Брат старше меня на четыре года. В этом году он заканчивает школу, а потом поступает в колледж.
Брата я люблю, но он мне надоел. Мне надоело засыпать, видя, как он пытается удобно улечься. Надоело просыпаться каждое утро под его недовольное ворчание. Я мечтаю о своей комнате. Не думаю, что это когда-нибудь случится. Хотя, как говорят: «Мечтать не вредно. Вредно не мечтать».
Мама рассказывала, что у ее одноклассницы были два брата и комната была одна, общая. Она обустроила себе комнату в кладовке. Но в нашей квартире нет ни кладовки, ни балкона.
Я умылась, подняла лицо… и снова увидела свое отражение в зеркале. Дверь в ванную я закрыла. Я знала, что тут никого нет, но все равно огляделась.
– Кто ты? – шепотом спросила я у своего отражения.
Пока шла в школу, смотрела в каждое стекло в машинах. Какое-то наваждение.
Школьный гардероб. И опять зеркала.
Первый урок на третьем этаже. С утра не очень хочется подниматься так высоко. Одно радует: по пути нет ни одного зеркала.
– Как достали эти ступеньки, – услышала я впереди голос, когда поднималась по лестнице.
Я помню ее. Она учится вроде в параллельном классе. То ли Даша, то ли Маша.
– Не тебя одну, – ответила я ей в спину.
То ли Даша, то ли Маша повернулась и уставилась на меня:
– С тобой разве кто-то разговаривал?
– Хочешь сказать, что ты разговариваешь сама с собой? – усмехнулась я. – Не думаешь, что это странно?
– Не вижу ничего странного в том, чтобы говорить вслух.
Видно было, что она не особо дружелюбно настроена. Да мне и не важно. Пусть дальше ворчит. Надо же. Ворчит. Прямо как мой брат по утрам.
Я зашла в класс, плюхнулась на стул и посмотрела на соседний – никого не пущу. Пусть даже не пытаются. Но никто и не пытался.
Правда один раз подходил мой сосед. Видать думал, что проживание через стенку что-то изменит. Он не успел открыть рот, как я ему сказала: «Свали отсюда».
– Как ты поняла? – спросил он меня.
– Заметила, как ты облизываешься от вида свободного стула, – огрызнулась я в ответ.
Думаю, облизывался не он один. Самая последняя парта – для многих лакомый кусочек, но ответ мой будет тот же: «Свали отсюда».
Впереди сидят две неразлучные подружки Амаль и Амина. Поначалу все думали, что они сестры. Настолько они похожи внешне. Волосы длинные и волнистые. Губы пухлые. Одного роста, примерно мне до плеча. У них даже имена начинаются одинаково. Учителя пытались их рассадить, но они все равно оказывались за одной партой. Они даже садились на стулья и сразу одновременно поворачивались лицом друг к другу.
– Он мне такой: «А че ты без настра?» А я ему такая: «Да нормально все». – Амина рассказывала Амаль свое очередное любовное приключение.
– Да ты че? А дальше че? – Амаль, как всегда, слушала с открытым ртом.
– А он мне такой: «Да не, я же вижу, что ты без настра». А я ему такая…
Остальная часть беседы слышалась мне, как сплошное: «А он мне такой… а я ему такая». Чокнутые. Что тут еще скажешь? Целыми днями тарахтят без остановки, уткнувшись друг в друга.
Весь урок вместо голоса учителя один сплошной гул. А ведь я спала часов девять, но ощущение, что даже глаз ни на минуту не сомкнула.
Прозвенел звонок. Я подхватила рюкзак, на ходу запихала туда учебник и выскочила из класса, пока не услышала очередное: «А он мне такой… а я ему такая…»
Я столкнулась с ней нос к носу в коридоре. И опять в голове: «Кто ты?»
– Чего уставилась? – спросила меня то ли Даша, то ли Маша.
За один урок она явно не стала дружелюбнее.
– Ты че злая такая? – спросила я.
Мне не нужен был ответ. Я обошла ее и пошла на второй урок.
– На себя посмотри, – крикнула она мне в спину.
Что? На себя посмотри? Это что сейчас было? От такой наглости я даже застыла на месте, но посмотрела на свое отражение в окне, и опять этот голос в голове: «Кто ты?»
Последняя физра. Я, как всегда, стою самая первая. Как жираф, и даже львы мне дышат в пупок. Нет, жираф банально. Скорее, как мачта. Это для нашего региона больше подходит. Дует морской прохладный ветер. Капли соленой воды на губах. Меня сегодня даже так же качает от недосыпа из стороны в сторону, как мачту.
Еще тепло, и занятия на улице. С одной стороны, свежий воздух, что с другой, я не успела подумать. Физрук своим криком заглушил мои мысли. Такой смешной, когда кричит. Он говорит так тихо, что ему самому приходится напрягаться, чтобы заорать во весь голос. Заорет, а потом кашляет. Оставшуюся часть урока он только свистит в свисток и руками машет.
– Направо. Бегом марш. Три круга вокруг школы.
Можно было и не произносить это. Мы уже, как дрессированные собачки, все запомнили. Каждый урок одно и тоже. В прошлом году он нас пытался научить маршировать под песню. В этом, похоже, понял, что бесполезно.
Все. Пробежала. Теперь покидаем что-нибудь. Что там у нас сегодня по плану? Граната? Была бы настоящая, может, я и бросила бы дальше. Как хорошо, что еще не заставил сегодня бегать на время.
В раздевалку – и домой. Весь день в голове стоит гул. Приду домой и свалюсь на кровать. Надеюсь, что у брата еще один урок и что он задержится после школы с друзьями.
Я шла к главному входу, но заметила открытую дверь, ведущую во внутренний дворик школы, и быстро шмыгнула туда, пока никто не видел. Если выйти через нее, можно не обходить всю школу. Выйти я не успела, кто-то заскочил с улицы, и мы столкнулись возле двери:
– Бежим! Там Тумбочка!
– Я тебя видела! – прогремел голос завхоза откуда-то снаружи.
Сердце пропустило удар, а потом ухнуло вниз. Я сорвалась с места, перепрыгивая через ступеньки, чувствуя, как кровь застучала в висках.
– Стоять! – завхоз крикнула громче.
Я влетела в коридор и свернула за угол. Стена. Еще один поворот. Остановилась я только за углом школы и только тогда поняла, что рядом со мной стоит та самая девчонка – то ли Даша, то ли Маша.
– Да ты издеваешься. Ты что, меня преследуешь? – спросила я ее.
– По логике, это ты меня преследуешь. Ты шла за мной по лестнице. Ты выходила за мной там, – она кивнула в сторону второго выхода.
Я не стала с ней спорить – мне хватало вечного боя с братом. Да и день сегодня странный. Развернулась и пошла домой.
– Я Эмма, – раздалось у меня за спиной.
– Поздравляю, – ответила я ей, не поворачиваясь.