Пани Янина лениво перевернулась на другой бок, уткнувшись носом в подушку. Утро было слишком тихим. Никаких подозрительных звуков, никаких воплей соседки Крыси, которая обычно к этому часу успевала трижды поругаться с мужем, переполошить кур и перечислить вслух все свои болезни. Даже Жужел, голосистый петух, сегодня вёл себя тише обычного.
Подозрительно.
Пани Янина зевнула, потянулась, пошарила рукой по тумбочке в поисках очков, случайно смахнула их на пол и, ворча, уселась на кровати. За окном уже вовсю светило солнце, а значит, пора было вставать, кормить козу Марыську и выяснять, чем дышит деревня.
Она натянула свой неизменный розовый халат (“счастливо уцелевший после пожара на текстильной фабрике”, как любил шутить её внук), сунула ноги в тёплые тапки и вышла во двор. Обычные утренние заботы: открыла кур, выпустила Марыську пастись, поменяла воду в поилке и наконец направилась на кухню. Однако едва она успела поставить чайник, как в открытое окно влетел Крыськин вопль:
– Янина! Ну ты слышала?!
Пани Янина вздохнула, облокотилась на подоконник и оглядела двор. Куры копошились в траве, кот Юзек нагло растянулся на заборе, а Марыся пыталась поживиться яблоками, которые пани Яня вчера сложила в ящик.
– Нет, но сейчас, видимо, услышу, – проворчала она. – Что стряслось-то?
– Француз пропал!
– Какой француз?
– Ну тот, важный! Который вино пробовать должен был в “Арбории” сегодня! Ишь, выдумали профессию! Мой Сташек вон каждый день пробует, кто б раньше надоумил, что за это деньги можно получать!
Пани Янина прыснула, закрыв рот ладонью. Очень уж явно представила, как муж Кристины, пьяница Стась, облачившись в шелковый галстук, скребет ногтями небритую физиономию, отправляет в рот глоток божоле и, икнув, сообщает: “Ноты вишни и кардамона с легким медовым послевкусием”, а потом по привычке занюхивает рукавом дорогого пиджака.