Ирина Бова
Ангелочек
Джентльмены живут только в Англии
Анна Михайловна с детства любила читать. Читала все, что попадалось под руку, – детские книги, взрослые книги, журналы, газеты, классику и бульварную литературу. В памяти застревало все, потому что память была не избирательной, а как помойка. Под таким вот грузом и сформировались ее убеждения относительно всех жизненных вопросов. На платформе убеждений взросло кредо. Покуда кредо было еще хлипким, Анна Михайловна вышла замуж за обычного русского парня Федора, который трудился каменотесом на Охтинском кладбище.
Работал Федор много, а получал очень много. Беззаботная в финансовом отношении жизнь оставляла девушке Ане простор для размышлений. Размышления складывались не в пользу мужа.
«Простецкий мужик, – думала она. – Где бы найти джентльмена?»
Но все джентльмены жили в Великобритании, Анна Михайловна твердо знала это из романов Шарлоты Бронте, Уилки Коллинза и Джона Голсуорси. То, что они женятся на мисс или леди, Анне даже не приходило в голову, то есть она допускала такую мысль, но охотничий инстинкт все равно брал верх. И молодая искательница приключений занялась розыскной деятельностью.
Подбираться к джентльменам она решила издалека. Исходным пунктом выбрала Латвию, поскольку в советские времена маленькая аграрная страна входила в состав Прибалтийских республик, олицетворявших некое подобие заграницы. Стала туда ездить на выходные дни – очень удобно. Поезд до Риги всего одну ночь, а днем можно погулять среди готических зданий по узким улочкам и даже посидеть в кафе. В качестве оправдания своих частых отлучек привозила Федору дешевые водолазки, а себе колготки. Когда количество водолазок перевалило за сорок, Анна познакомилась в кафе с голубоглазым Вилисом. Дело побежало с невероятным ускорением, и уже через месяц Федор остался один с водолазками и памятниками, которые тесал.
Получив от нового мужа фамилию Паукшта, Анна переехала в поселок Акнисте и стала учиться кормить гусей и пасти коз. Совершенно неожиданный камуфлет для девушки, мечтавшей о родовых замках и светских раутах! Денег Вилис ей не давал, но регулярно выводил на деревенские танцы.
Таким образом, за два года от брака с Вилисом у нее появилось два прибытка, ровно по одному в год: умение строчить на машинке и дочка Агния. С этими ценными приобретениями Анна Михайловна и свалилась на голову Федора. Тот принял и даже не посетовал. Теперь все, казалось бы, хорошо устроилось, но мысли о джентльменах никуда не подевались, они даже удвоились. Джентльменов требовалось уже два – для самой Анны и для Агнии.
Отстрадавший свое Федор вынес еще пять лет и ушел к девушке попроще, без фантазий. Правда, алименты на дочь платил исправно, хоть по закону не имел к ней никакого отношения. Анна устроилась работать в местный ЗАГС регистратором, опять не подозревая о том, что джентльмены не заключают браков и не разводятся на Октябрьской набережной.
Жизнь текла буднично: дочь училась, мать ждала англичанина, страна разваливалась. Зато появились брачные агентства, чем Анна Михайловна и поспешила воспользоваться. Переписку она завела обширную, но многотрудную, ибо языков не знала никаких. С пачками писем она бегала по подругам, которые с пятого на десятое переводили сведения о финансовом положении кандидатов. Ни одного признания в любви! Это угнетало и расстраивало. Интересовались возрастом, здоровьем, количеством родственников, а один даже попросил выслать справку сразу из двух диспансеров – психо-неврологического и кожно-венерического.
Тогда Анна Михайловна решила взяться за дело с другого конца и сначала выдать замуж дочку. Тем более что алименты от Федора перестали приходить, а с Вилиса, кроме кур и гусей, взять было нечего, да и тех через границу не пропустили бы – Латвия отделилась и стала суверенным государством. Агния сразу послала мать к черту, но в деликатной форме, и вышла замуж за однокурсника, с которым училась в финансово-экономическои институте. И вдруг! Все в этой жизни бывает вдруг, особенно в нашем отечестве, – и хорошее, и плохое, и зима, и лето.
Мужа Агнии послали учиться в Германию. Выиграл он то ли какую-то универсиаду, то ли олимпиаду. В немецкой земле, в городе Берлине, мальчик успешно доучился и стал работать представителем фирмы Siemens Aktiengesellschaft. Теперь Анна Михайловна созванивалась со счастливыми детьми и продолжала поиски через брачные агентства, но уже с помощью компьютера.
Обратило на себя внимание письмо из Манчестера от некоего Энтони Филдса. Он писал, что владеет двумя доходными домами и собственной квартирой, окончил Принстонский университет, вдовеет уже около десяти лет. Мечтой мистера Филдса было жениться на русской красавице. Будущую супругу уже ждут два шкафа, набитые платьями и шубами.
Какая из женщин не считает себя красавицей! Анна Михайловна сразу же помчалась в фотоателье к Московскому вокзалу. Она уже знала, что именно там ее уже несколько поплывшую физиономию отретушируют, как надо.
Отправив снимок и письмо с уверениями в своей готовности, она стала ждать. Ждать и мечтать. В грезах Анны Михайловны всплывали Итон и Оксфорд… Ее нисколько не смущало, что графство Большой Манчестер и Виндзор расположены в разных концах туманного Альбиона, ведь ни у Голсуорси, ни у Шарлоты Бронте об этом не упоминалось. Да и какая разница, если настоящий джентльмен почти у нее в кармане!
О том, что Манчестер является обыкновенным промышленным городом с плохими климатическими условиями, в телефонном разговоре с дочерью по прибытии в Англию Анна Михайловна упомянула вскользь, а о том, что доходные дома – это дома престарелых, и вовсе не сообщила. Не стала она рассказывать и об огромных шкафах, заполненных секонд-хендом. Запах дезинфекции от «обновок» преследовал ее даже во время бракосочетания, которое проходило в многофункциональном Центре искусств – галерее Лоури, где по стенам были развешаны картины бывшего хозяина и основателя, почившего в бозе в далеком 1976 году. Свадебный обед проходил там же, среди полотен со схематичным изображением речек, кустов и людских толп.
Ближе к вечеру Энтони Филдс так же схематично выполнил свой супружеский долг, а на утро отправил «счастливую» новобрачную по месту ее новой работы – убирать дома престарелых.
К тому времени, когда Анна Михайловна осознала всю безнадежность положения, что-либо изменить уже было невозможно: ее совсем не золотая клетка была заперта. Из дома она не выходила. «Зачем?» – спрашивал муж. Действительно незачем. Продукты привозились из общей со стариками кухни (кормили совсем неплохо), нарядов из секонд-хенда хватило бы еще на одну жизнь, на работу можно было ходить по коридору (квартира располагалась внутри одного из приютов), развлечения не предполагались из-за изматывающей усталости. Если бы Анна даже решилась рассказать дочери о своей «блистательной» жизни, то не смогла бы, – мистер Филдс снял телефон.
Через год ее разыскали дети, которых обеспокоило долгое молчание, ведь из Великобритании не было ни звонков, ни писем. Когда за Анной Михайловной приехали из посольства, муж не чинил никаких препятствий, а сразу выдворил ее из дома.
Иначе и быть не могло: ведь он настоящий английский джентльмен!
Диверсия
Окружающие всегда удивлялись тому, какие мы с сестренкой разные. «Надо же, – говорили они, – девочки из одной семьи, но так не похожи!». Гнусные инсинуации. Одинаковы мы с Наташкой почти во всем, кроме двух пунктов, – это любовь к точным наукам и нелюбовь к животным.
Аттестаты наши никто не сравнивал и сравнивать не будет, а то, что у нее дом вечно полон разной твари, меня тоже мало интересует. То Наташка приволочет помойную кошку, которая объедает кактусы, то заведет канареек, которые в полете гадят гостям на головы, но это ее личное дело, поскольку она живет отдельно от нас.
Нежность к домашним тварям моя сестрица привила и своей дочери, так же, как я в своей подобное чувство пресекала. Сходим в зоопарк, сделает она там «козу» бегемоту или волку, состроит рожу обезьянам, – и хорош, вполне достаточно, на мой взгляд.
Но тут приходит моя племянница десяти лет от роду и манит меня пальчиком, – дескать, иди сюда.
– Исечка, – шепчет она умоляюще, – возьми его себе! – И растопыривает перед моим носом ладошку, на которой торжественно восседает толстый хомяк палевого цвета.
– Нет, – говорю я, – мы же в конце недели на Кавказ уезжаем.
И я не вру. Впервые собрались в отпуск вместе с ребенком. Что ж, я этого грызуна делегирую маме с папой? Племяшку, правда, жалко, уж больно у нее горестный вид.
– А зачем ты его мне отдаешь? – проявляю я бдительность.
– У нас его кошка может съесть.
– Очередная кошка?
Она грустно кивает кудрявой головой.
– Знаешь, давай приноси этого зверя, когда мы вернемся.
Племянница осталась довольна моим опрометчивым, как впоследствии выяснилось, обещанием, а я и вовсе про это забыла. Месяц мы загорали и купались в поселке Бетта неподалеку от Геленджика, и я была приблизительно счастлива, чего не скажешь о муже. Ему приходилось бегать за дочкой, чтобы она поела, не сгорела на солнце или не утонула, а еще и отлавливать по всему побережью, когда ей приходила охота ловить крабов или ехать в Геленджик с посторонними людьми. Дома такими вещами ему заниматься как-то не приходилось.
Когда мы вернулись в Ленинград, золотой ребенок моей сестры уже поджидал нас в компании хомячка.
– Исечка, ты хотела его забрать…
– Не то чтобы я хотела, – честно призналась я, – просто ты боялась, что его кошка съест. Не съела ведь?
– Тут другое произошло.
– Что именно? Кошка подавилась или побрезговала? Или хомяк теперь на кошку покушается?
Она помотала головой.
– Да нет, в твое отсутствие хомяк родил шестерых хомячат.
Я чуть не спросила, от кого, но вовремя вспомнила, что беседую с ребенком, поэтому поинтересовалась, где сейчас весь этот выводок находится.
– Он их съел.
– Ну, во-первых, твой хомяк не «он», а «она», коли уж детей рожает. А во-вторых… Как это съела?!
– У них бывает, – сказала умудренная жизнью племяшка.
Я ничего из этой душераздирающей истории про каннибализм не поняла, кроме одного: обещала – держи слово. Приняла клетку, выслушала инструктаж и стала придумывать имя этой подлой, но красивой твари. Назвала ее Магдой в честь Магды Геббельс и пошла демонстрировать «прибыток в семье» своим домашним. Дочка тут же обрадовалась и заюлила, папа с мужем брезгливо пожали плечами, а мама твердо выразила свою позицию:
– Жить с детоубийцей в одном доме я не буду. Неси, куда хочешь.
Я подумала и на следующее утро отнесла хомяка в детский садик, который посещала моя дочь. Через неделю воспитательница, выдавая мне ребенка, вынесла и клетку.
– Заберите Христа ради, он мне всех детей перекусал!
Пришлось уступить, хотя я еще что-то там лепетала, типа «не подпускали бы», «за детьми следить надо» и пр.
Домой шли вместе еще с одной мамашкой и ее девочкой. По дороге они стали упрашивать меня, чтобы Магда пожила у них пару дней. Вот она, удача! И заодно притча, как надо делать добро ближнему.
Когда через полтора месяца у меня валялись в ногах, только бы я забрала зверушку обратно, я с удивлением поинтересовалась, что такое могло произойти, что хомяк им не сгодился. Оказалось, что животное подгрызло прутья клетки и убежало. Ловили его более суток всей семьей. Больше всех, я так понимаю, была «рада» бывшая свекровь, которая жила с ними в одной квартире. Отловили, поместили в трехлитровую банку вместе с камнями (аксессуар, видимо, у хомяков такой), которые оставались в изодранной клетке. После этого спать в доме уже не мог никто. Фомка, так теперь звали эту тварь, с грохотом перебирал свои булыжники и с жуткой регулярностью раскачивал стеклянное жилище, после чего банка падала и катилась по коридору.
Я проявила сострадание, выразила соболезнования и не заходя домой отправилась к друзьям. Плюсы в моем решении были явные: у них ребенок на год старше моей дочери – это раз, у ребенка скоро день рождения – это два, животных они обожают – три, о подлости и развратности хомяка ничего не знают – это четыре.
Был час пик, и мне еле-еле удалось зацепиться за подножку автобуса. Вишу я почти в воздухе, держаться не за что. Банка с хомяком, по закону подлости, переворачивается, и я с ужасом вижу, что эта мохнатая подлюка сидит на плече у впереди висящего, как и я, мужика и даже, кажется, ухмыляется. Я так аккуратненька его пальчиком поманила – «Фомка!». Он мой голос, как заслышал, так и помчался удирать по спинам пассажиров. Люди визжат – «Мыши! Мыши!», – толпа взрывается, но все-таки пытается выяснить, откуда в автобусе № 22 грызуны. Я молчу и только прикидываю, то ли меня сейчас столкнут на ходу, то ли линчуют как распространителя заразы. Уж не знаю, что лучше.
Через две остановки выяснили, откуда тварь и кому она принадлежит. Я даже не поверила, когда меня усадили и банку с хомяком заботливо вручили. Правда, не взирая на час пик в радиусе метра от меня не было ни одного человека.
Друзья подарку обрадовались, а ребенок так просто зашелся от восторга. Два месяца хомяк жил у них в серванте, где на свободной полке ему соорудили подобие джунглей, висел на лианах, качался на качелях, объедал экзотические цветы… Пока его не сожрал сиамский кот Тау.
Домкратов меч
«Я крепкий парень, я все выдержу!» – каждый раз говорила себе Маргарита, попадая в безвыходные положения. Неважно, что она обращалась к себе в мужском лице, просто эта фраза запомнилась и полюбилась ей с детства, когда они с родителями смотрели какой-то художественный фильм по телевизору. Как называлась кинолента и ее содержание Маргарита не помнила, – наверное, что-нибудь про шахтеров или лесорубов, и обязательно с участием Николая Рыбникова. Это было его амплуа.
В школе убеждение, что она «крепкий парень и все выдержит», помогало ей справляться с ненавистным черчением или успокаивало, если вызывали к директору за очередной прогул. В институте же заветная фраза пришла в голову только тогда, когда она увидела Леньку Голубицкого. Ах, как он был хорош! Яркий блондин с синими глазами, накачанной фигурой, в нафарцованных джинсах и кожаной куртке… И говорил он с некоторой ленцой в голосе, чуть растягивая слова… Все девчонки прям-таки одуревали от него.
Рита попробовала присоединиться к рою водыхательниц, но оказалась лишней. Что-то в ней было не так, а что именно, она понять не могла. Даже курить начала, чтобы казаться девушкой эмансипированной и быть поближе.
Про себя она называла Голубицкого «предметом», так же он значился в ее дневнике, который она вела еще с девятого класса. Давным-давно родители рассказывали, что смотрели в театре водевиль, где мама учила дочку строить глазки мужчинам по схеме «в угол-на нос-на предмет». Но Ритин «предмет» упорно не обращал на нее внимания. Она охотно сама предлагала ему списывать контрольные и курсовые, делилась шпаргалками и даже поехала в колхоз, – чтоб он сгорел со своими комарами и сурепкой!
Дома Маргарита подолгу разглядывала себя перед трельяжем, и так повернется, и эдак – вроде все на месте, а ему не нужна. Плакала, страдала, а потом решила, что прогибаться и бегать за своим «предметом» унизительно: я крепкий парень, я все выдержу! Хватит изображать из себя некий триумвират, помесь бедной Лизы, Анны Карениной и Лизы из «Пиковой дамы»!
И она стала жить своей жизнью, где не было места Голубицкому. Только вот курить не бросила. Оказалось, достаточно только одного семестра, чтобы уязвленный красавчик стал ходить за ней по пятам. То «пойдем в кино», то «я билеты на итальянцев достал», то «я жду тебя в мороженице»… Рита не реагировала, помня о том, что она «крепкий парень и все выдержит».
На последнем курсе все-таки снизошла и они поженились: многолюдная свадьба в «Метрополе», море цветов, несмотря на декабрь месяц, тяжеленное кольцо с россыпью бриллиантов. Через три года родился сын, то есть было все – живи и радуйся! Они и радовались, только по разные стороны баррикады, ибо Леня начал пить. Сначала Рита не замечала (или делала вид, что не замечает), потому что была занята ребенком, потом ей все это пьянство казалось безобидным, – «ведь не алкоголизм, скоро бросит».
В тот год, когда сын пошел в школу, не обращать внимания на очевидное уже было невозможно. Спасла любимая приговорочка: я крепкий парень… Но одно дело с такими бодрыми убеждениями лес валить и уголь на гора выдавать, как это делал актер Рыбников, а другое – бегать по экстрасенсам и наркологическим клиникам.
В итоге устроила она Ленечку на 15-ю линию – место известное и вовсе не зазорное. Там, как правило, обретались люди не последнего разбора и по самым романтическим причинам: восстанавливались после жестоких измен, отдыхали от эмоционально-тяжелой работы или косили от армии, а то и вовсе сбрасывали лишний вес. Хорошая еда, прекрасный сад и эффективные лекарства, от которых не было никакого толку, так как вечерами больных пускали в свободное плавание. Предоставленные сами себе, пациенты наверстывали упущенное: наедались от пуза, напивались до положения риз, обзаводились любовниками и любовницами.
Проникнув в эти коллизии через знакомого медика Рита в срочном порядке эвакуировала мужа домой, не забыв подмазать руководство клиники неврозов, дабы в больничном листе не маячил позорным клеймом штамп и диагноз.
Подсчитав запасы денег и терпения она впала в тихое помешательство, но напомнив себе про крепкого парня и выдержку, позвонила своей парикмахерше. Та давным-давно рассказывала про то, как избавляла от алкогольной зависимости то ли брата, то ли зятя. Советчица «на голубом глазу» клялась, что от напасти они избавились, увезя пропойцу в таинственную Назию. Начался сбор информации об этом заколдованном месте.
Информация не радовала – она приводила в ужас. Оказалось, что дивный населенный пункт с красивым названием является поселком городского типа в Кировском районе Ленинградской области и образован в 1927 году по плану ГОЭЛРО для торфоразработок. Рита решила не пугаться и оставив сына родителям собрала чемоданы и с мужем под мышкой отправилась за 80 километров от города Ленинграда. Наличности в кошельке было ровно столько, сколько ей заплатили за проданную квартиру. Сидя за рулем, она повторяла сквозь стиснутые зубы: «Я крепкий парень, я все выдержу!»
Ленечка спал, как ангел, наполняя салон перегаром. Дорога производила странное впечатление, не было ни одного здания, только убогие деревянные дома и народу никого… Даже не спросить, правильно ли она движется. Появился единственный мужичонка с тележкой – сам в драном ватнике, а на тележке огромные бидоны. Маргарита обратилась к нему, приспустив стекло, но он только ухмыльнулся беззубым ртом и произнес: «В Русскую Америку не ездиют». Ничего не поняв из этой фразы Рита решила про себя, что это местный юродивый. Однако когда они прибыли по месту назначения, стала очень скоро объяснима и эта фраза, и то, каким образом в волшебной стране Назии лечатся от пагубных пристрастий.
Здесь не было ни магазинов, ни аптек, ни нормального жилья. Пахло гарью и заболоченностью. Перетащив Голубицкого на первую же увиденную покосившуюся лавку, Рита присела рядом. Подошедшая к ней старушка тоже была в телогрейке и без зубов, как давешний прохожий. Рита, в своем кардигане и найковских кроссовках, почувствовала себя неуютно, но выбора не оставалось.
– Здравствуйте, бабушка! – сказала она. – Не подскажете, можно ли здесь домик снять?
Старушка мелко, дребезжаще рассмеялась.
– А живи где хочешь, у нас места свободного много.
– Но кому заплатить? – удивилась Рита.
– Не нужны твои деньги, – парировала странная женщина, – если только продукты какие.
Маргарита потрясла головой, отгоняя тошноту и дурные предчувствия.
– Муж, что ли? – продолжала старушка.
– Муж.
– Давай помогу его складировать, а потом поговорим.
Голубицкий, как уж, вывернулся из-под Ритиной руки и вполне светским тоном осведомился, куда это его завезли. Сам прошел в немыслимый домишко и опять уснул. Местная бабушка примостилась на лавочку и завела беседу.
– Ты ехала-то куда?
– Туда, куда и приехала, – сухо ответила Рита, – в Назию.
Собеседница опять издала противный смешок.
– Назия чуть левее, а у нас – Русская Америка. Чего глаза вылупила? Американцы мы!
От этого абсурда Маргарите стало страшно. Чахлая деревня, пьяный муж, сумасшедшая старуха… И обратно пути уже нет… Зачем она продала квартиру? Здесь деньги не нужны.
И как будто в ответ на ее мысли баба-яга стала рассказывать:
– Сюда все ране ехали, зазывали нас, лозунги всякие, обещания, мол, ты как есть комсомолка, так обязана, а мы тебе за это ордена на грудь, деньги в карман. Я вот тоже сдуру и приперлась, думала, буду работать, ведь у себя в Калуге официанткой была.
– А обратно в Калугу? – машинально поинтересовалась Рита.
– Иии-х! – бабка всплеснула руками. – Кто меня там ждет? Комнату отдала, деньги расфуфырила. А тут только узкоколейка и маленькие поселочки. Торф скоро закончился, возить нечего, жить не на что, да и саму узкоколейку скоро снесут, вся бурьяном заросла.
– А американцы у вас откуда?
– Были янки проклятые, были, да сплыли еще в 30-х, как только водонапорная башня взорвалась. Кому охота без воды здесь сидеть?
– Но вы-то сидите, – удивилась Рита.
– Во-первых, мы привыкшие, а во-вторых, про нас, считай, уж все забыли. Объединили пять поселочков по пять домов, назвали «Русской Америкой» – и живи себе! Ехала ты, девонька, в Назию, а приехала на станцию Жихарево.
– А Назия где? – глупо спросила вконец обалдевшая Рита.
– Я ж говорю, левее! Там, где дом призрения. Нас здесь всего 141 человек остался, а кому свезло, те там живут. – И вдруг запела: – «Ленинградская кукушка ходит задом наперед, кто на Назии побудет, десять лет не проживет!»
Маргарита чуть отодвинулась.
– А вы куда-нибудь жаловались, писали?
– Ну писали, только давно. А что толку? Это наш Домкратов меч.
– Кто?!
– Не кто, а что, – поучительным тоном поправила бывшая официантка из Калуги, – царь такой был, а над ним меч его висел. Домкратом звали.
– А-а… – с облегчением сказала Рита и засмеялась.
Встала и пошла к избушке-развалюшке.
– Ты куда, девонька? – встрепенулась баба-яга.
– Мужа забирать.
– Так он же пьет, не просохнет…
– Ну так что ж? – Маргарита беспечно махнула рукой. – Это мой Домкратов меч…
