Ирина Евгеньевна Кикина
Маленький просчёт чародея
Часть 1
Колдун размахивал руками и выкрикивал непонятные заковыристые слова. И я совершенно точно знала, что это не заклинания. Просто Людомор (кто ещё это мог быть?) был крайне зол. Согласна, я не красавица, но зачем же так вопить? По правде сказать, я и сама была не слишком рада этой нежданной встрече.
Уже одно имя мага свидетельствовало о том, что хозяин он не слишком гостеприимный. За руки меня держали два низкорослых железных существа; чары стягивали губы, и я не могла произнести ни слова. Но уверена, если бы мне дали перевод пламенной речи Людомора, я могла бы под ним подписаться. Вообще-то нам, герцогиням, такие мысли не подобают. Но вас когда-нибудь похищали из родового замка за месяц до свадьбы?
Наконец, чернокнижник выпустил пар, прекратил мельтешить перед глазами, вздохнул и почти жалобно вопросил закопчённый потолок: «Как можно было так просчитаться?» Я хмыкнула ну очень язвительно. Колдун повернулся ко мне, пристально осмотрел с ног до головы. Я как будто голая перед ним стояла. Кошмар!
– Кошмар! – заключил Людомор.
Обошёл меня кругом. Я чувствовала его взгляд – словно скользкая змея по мне ползет.
– Скелет! Нет, ну это ж надо было так промахнуться!
Я решила, что возмущённое мычание ниже моего достоинства, и приготовилась ждать, пока уберут «кляп». Но этот грязный похититель… принялся меня лапать! Щупать за рёбра! Такого позора я стерпеть не смогла и применила удар, который горничная очень советовала нашей гувернантке (та тяготилась назойливыми и не слишком пристойными ухаживаниями папиного эконома).
Приём оказался на удивление действенным. Колдун взвыл и согнулся пополам. Существа, державшие меня, превратились в кучку ржавой домашней утвари, заклятие, зажимавшее мне рот, исчезло, и я, издав победный клич, большими скачками кинулась к двери. Но, распахнув её, тут же захлопнула, потому что оттуда на меня пялилось жуткое шерстисто-клыкастое чудище. Я взвизгнула, бросилась к другой двери, однако маг уже оправился от удара и накрыл меня сияющим кубом. Я потюкалась-потюкалась в стену клетки, ничего не добилась и, скрестив руки на груди, стала злорадно любоваться шаткой походкой колдуна.
У того, кажется, открылось второе дыхание. Несколько более высоким голосом он сыпал всё новыми и новыми фразами, общий смысл которых был предельно ясен. Кажется, теперь он меня убьёт. Может, я погорячилась?
Поток высокохудожественных ругательств не иссякал. Я поняла, что это надолго, и, когда маг набирал воздух, встряла со своим вполне законным вопросом:
– Ты и есть Людомор?
– Да, трам-тарарам! Трарарара-рарарам-парарам! – Дословно эту тарабарщину я не смогу привести.
– А зачем ты меня сюда притащил? Или ты хотел быстро и бесплатно пресечь род Людоморов? – Язык мой враг мой.
Колдуну как будто рыбная кость поперёк горла встала. Покойный дядюшка Руб точно так же выпучивал глаза, и лицо у него было такое же варёно-красное. Все смеялись и думали, что он изображает престарелого аббата Готлиба, сидевшего напротив, а дядюшка взял и помер прямо за праздничным столом.
Людомор заревел, как медведь-шатун, – я думала, у него пар из ушей повалит, – и кинулся на мою клетку. Светящаяся стена его ошпарила, и бедняга с воем умчался куда-то в глубь замка. Будь я чудищем за дверью, я бы посторонилась.
***
Где-то через полчаса в комнату вошли железные чудики. Сияющий куб растаял, но сбежать я не успела: меня тут же схватили цепкие металлические ручонки. В дверь опасливо заглянул маг. Бочком – так, чтобы держать меня в поле зрения, – он по широкой дуге обошёл нашу живописную группу и умостил своё тощее тело за столик. Бабуля часто говаривала: «От худых людей жди худого». И недоверчиво посматривала на меня. Потому что уже тогда я была похожа на жердь. Нда.
Колдун щёлкнул пальцами, пробормотал «голем», и передо мной явился неприветливого вида каменный истукан с портняжной лентой. По приказу Людомора он начал меня обмеривать. Бить я его остереглась: так и ногу недолго сломать. Маг записывал мерки под диктовку каменюки, а я невесело размышляла, уж не гроб ли они мне решили сколотить.
– Слушай, Людомор. Отпусти меня. – Я постаралась смягчить свой привычный приказной тон.
Чароплёт хмыкнул и продолжил строчить. Я следила за трепетанием пера через плечо истукана, потом не выдержала молчания.
– Выкупа за меня ты всё равно не получишь. Папенька у меня знатный, но небогатый.
Голем закончил манипуляции и под щелчок тонких пальцев исчез в облаке звёздочек-пылинок.
– Ну ладно, что тебе нужно? – продолжала я. – Титул тебе пожаловать? Земли немного? Брать-то у нас особо нечего… Хотя был меч какого-то древнего рыцаря, говорят, магический. Хочешь?
Людомор смотрел как-то странно. Будто прикидывал, какую часть меня сегодня пожарить, а что на бульон оставить.
– Мой жених, Парцифаль фон Вальд, не так родовит, но зато побогаче папеньки. Он может тебе деньжат отсыпать. В разумных пределах. У нас свадьба через месяц, так что тебе лучше поторопиться с гонцом.
Чернокнижник задумчиво выводил на дорогом пергаменте бессмысленные закорючки и каракули. И тут до меня дошло:
– Ах вот оно что! Ты сам хочешь на мне жениться, отобрать папины владения и захватить его владения!
Людомор расхохотался, запрокинув голову. Причём смех был вовсе не зловещим, колдунским, а обычным. Я бы тоже посмеялась, не будь мне так погано.
– Одна свадьба на уме! Сколько тебе лет?
– Семнадцать, – приврала я.
– Девятнадцать, – неумолимо отрезал маг. – Ты уже перестарок. Да и худобища к тому же.
– Ничего не перестарок, – обиделась я. – Мама за папу в двадцать один вышла!
– Когда он был уже вдовый и с тремя детьми.
Тут пришлось прикусить язык, потому что примерно так и было. У отца от первой жены только одна дочь в живых осталась, Блюмхен. Да и та…
А маг полюбовался моим замешательством и продолжил:
– Никакого выкупа мне не надо. И в жёны я тебя брать не собираюсь, боги упасите!
– Тогда отпусти меня!
– …и вообще я хотел сюда призвать твою сестру, толстую и рыжую.
– Блюмхен?
– Ну да.
– Так она же… Ну, дурочка. Слабоумная.
– А это неважно. Тем более теперь. Придётся работать с тем, что есть. А я уже аппарат настроил… Переделывать себе дороже, значит, будем тебя откармливать…
– Так-так-так! – насторожилась я. – С этого места поподробнее!
– Не хотел говорить. Веришь, вот если бы ты меня не пнула, соврал бы что-нибудь красивое про ту же свадьбу. Что пленился твоей красой неописуемой и всё такое прочее… Но теперь скажу. Мучайся. – Он выдержал долгую паузу. – Я тебя в жертву принесу!
– Что-о-о-о?! – Кажется, я сейчас рухну в обморок. Нет, не рухну. Меня железячки удержат. – Какую-такую жертву?!!
– Обыкновенную, – невозмутимо ответствовал колдун. – Видишь ли, для одного ритуала я уже приготовил всё, что нужно. Осталась только девственница благородных кровей, одна штука.
– Я… я не согласна!
– Хочешь сказать, что ты не девственница? – Он вздёрнул бровь.
Я захлебнулась негодованием.
– Да как ты?.. Да ты, грязный пёс! Да как у тебя язык не отсох?!…
– Отлично! Значит, подходишь. Голем! – Посреди комнаты вновь соткался истукан. – Бадью тёплой воды для нашей жертвы! И полотенце.
– Что ты задумал?
– Помыть тебя надо.
– Мыться грешно. И от этого болезни всякие появляются!
– Будешь упрямиться – скажу голему тебя помыть.
– У меня бабушка – сильнющая ведьма! От одного её слова однажды мост обвалился! – прошипела я.
– Бабушка твоя десять лет как преставилась. Думаешь, я справок о вашей семейке не навел? Кстати, здесь мне хоть немного подфартило. Кажется, ты единственная из всего вашего девчачьего выводка, кто не унаследовал и капли бабушкиных способностей!
Ей-богу, придушила бы. Ещё и лыбится мерзко так. Тут маг, как ни печально, был прав. Даже Блюмхен могла себе наколдовать малинового варенья к каше. Даже малышка Марта могла по воздуху перенести жабу на голову неугодившей няньке. А я вообще ничего такого не умела. Бабуля меня любимой внучкой звала, баловала. Лучше бы свой дар оставила, я бы этому Людомору всё здесь по камешку разнесла!
– Так, ты – мыться. Голем, проследи. А я на кухню, закажу тебе двойную порцию. Пара недель на сладостях и орехах – и будешь краше вашей Блюмхен. Можно ещё волосы перекрасить и по голове чем-нибудь огреть для пущего сходства.
Колдун ушел, бессовестно хихикая, а я поплелась за големом куда-то в подвал. Ничего, помыться-то я помоюсь, от этого не умирают. Но в рукаве у меня был козырь. Людомор не знал того, из-за чего я страдала столько лет, из-за чего так завидовала сёстрам, из-за чего уже почти отчаялась замуж выйти: я – вообще – не толстею! НИ-КО-ГДА!
***
Ужинали мы в большой зале, сумрачной и холодной. Мне еда вставала поперёк горла. Колдун сидел напротив и, хмуро звякая ложкой, помешивал суп. Из супа на него столь же невесело смотрели раскисшие овощи и редкие жёсткие волокна мяса непонятного происхождения. Голем застыл за спиной хозяина, ожидая первого требовательного жеста. Тусклые свечи выхватывали из мрака только его очертания, и каменный слуга казался горгульей на карнизе огромного собора. Вдруг Людомор швырнул ложку в тарелку. Звук эхом пронесся по необъятной зале и притаился в тёмном углу под потолком, как спугнутая летучая мышь.
– Голем, зачем ты накрыл стол здесь?
Ответа не последовало.
– С этого дня она не будет есть за одним столом со мной. Она вообще не будет выходить из комнаты, которую я ей выделил. А ты будешь следить за этим недоразумением день и ночь, понял?
На лице чародея плясали оранжевые свечные отблики, и мне даже стало немного страшно. Неужели я никогда не смогу вырваться из этого замка? Никогда больше не увижу родных? Не выйду замуж за Парцифаля фон Вальда и не нарожаю ему маленьких фон Вальдиков? Неужели моя судьба – просто так, ни за что погибнуть на чёрном алтаре, неужели Людомор будет хохотать и упиваться моими последними секундами? Я еле удержала бессильные слёзы.
И тут неожиданно подал голос голем.
Вообще-то мне казалось, что этот оживший памятник разумом наделён крайне скудным. То есть вполне достаточным, чтобы выполнять простые поручения, но не настолько сложным, чтобы составлять длинные предложения. Уже спокойная рассудительная речь меня порядком ошарашила. А когда я поняла, что́ он говорит…
– Не скажу, что мне нравится ваша затея, хозяин. Я сейчас говорю не о раздельном питании.
– Что ты имеешь в виду? – Колдун даже обернулся, чтобы посмотреть в грубое каменное лицо, которое не выражало ровным счётом ничего.
– Я считаю, что жертвоприношение нецелесообразно. – У меня сердце подпрыгнуло. – Прошлого вы всё равно не сможете вернуть. Вам нужно начать жить заново. Найти себе новую цель. Потому что та цель, которую вы столь упорно преследуете, превращает вас в жестокую бесчувственную сволочь.
Людомор недобро сощурился и бросил через плечо:
– Разберусь без твоих проповедей.
– Простите, хозяин, просто мне казалось, вы меня создали, чтобы рядом был помощник и советник.
– Вон. Уведи её. И не попадайся мне на глаза.
Голем тяжёлыми шагами подошёл ко мне, по-военному кивнул, и я, не дожидаясь, пока поволокут под белы рученьки, встала из-за стола и последовала за неожиданным заступником.
Каменный слуга вёл меня тёмными пустыми коридорами, где каждый шорох отражался от стен и превращался в шелестение сотен злобных голосов. Молчание голема угнетало меня, но заговорить с ним я боялась. Могу представить, чем рисковало это создание, вступаясь за меня. Самое его существование целиком и полностью зависело от прихоти хозяина. За такие слова колдун мог запросто превратить его в щебень.
Мы пришли. Кровать я отыскала на ощупь. Забралась на перины, закуталась в одеяло и уставилась на пыльный полог над головой. Голем безмолвным изваянием застыл у двери. Я раскрыла было рот, но так и не осмелилась произнести ни слова. Накатили жуткие мысли. С каждой секундой я всё ярче и кровавее представляла своё будущее, всё сильнее боялась, всё больше жалела себя, горемычную. Хуже того: я подумала, вот бы здесь оказалась Блюмхен. Я поразилась своей подлости, устыдилась и заплакала. Слёзы беззвучно текли по вискам и шее: я не могла позволить, чтобы голем услышал. Но он, наверное, в этой темноте видел не хуже кошки.
– Не плачьте. Утро вечера мудренее.
И тут я зарыдала в голос.
***
В «моей» комнате, потрескивая, оплывали свечи. Передо мной выстроились тарелки со снедью. Даже если бы я была голодна, столько я все равно не смогла бы проглотить. Голем укоризненно посматривал на меня, подпирая дверь.
– Вам лучше поесть, госпожа.
– Но я не могу. Честно.
На еду даже смотреть было противно.
– Если вы опять откажетесь, хозяин будет в ярости.
– Передай ему, что он зря старается. Я не могу есть, когда не хочу. Не хочу есть, если нервничаю. А я очень сильно нервничаю, когда меня похищают и собираются принести в жертву.
– Мне не хочется расстраивать вас, но хозяин ещё вчера упомянул о заклинании, с помощью которого обычно фаршируют утиную тушку.
Я в ужасе окинула взглядом расставленное на столе изобилие. Меня замутило.
– Но я правда не могу. Конечно, устроить голодовку – заманчивая идея, но тогда твой хозяин помчится перенастраивать аппарат под мой вес, и проживу я ещё меньше, чем при теперешнем раскладе. Я бы рада поесть, но при одной мысли мне плохо.
– Простите, госпожа, но я вынужден поставить хозяина в известность.
***
Это заклинание было похоже на клистир наоборот. Вот уже с четверть часа я обнимала поганое ведро, потому что насильно затолканная в меня еда настойчиво просилась на волю. Надо мной, сложив руки на груди, стоял голем. Колдун ходил взад-вперёд и громко ругался, чтобы перекрыть изрыгаемые мной неаппетитные звуки.
– Я говорил вам, хозяин.
– Заткнись.
Я смотрела на плавающие в ведре горошины и старалась не думать об отвратительном кисло-сладком привкусе во рту и в носу.
– Ещё не поздно отказаться.
– Слишком долго я к этому шёл.
Колдун покинул комнату под мерзкий жирный плеск.
***
Кажется, Людомору всё-таки не давали покоя остатки совести, потому что больше он не применял своего чудодейственного заклинания. Чернокнижник даже разрешил мне иногда гулять по замку, но занятие это было не слишком интересное, потому что большинство покоев было закрыто на ключ, чтобы не расходовать тепло. Коридоры были страшные и тёмные, со стен немногих открытых комнат смотрели оскаленные звериные морды, из рам следили неприветливые лица, и сам замок выглядел неухоженным и омертвелым, как и его владелец.
Бо́льшую часть времени я проводила в отведённой мне комнате, болтала с големом. Тот где-то нашёл крючок и несколько шерстяных клубков, так что теперь мне было чем занять руки. Мой надзиратель оказался крайне любознательным существом. В основном, его интересовали люди и их повадки, потому что здесь он мало что мог видеть.
– Ну, разве что в приемный день. Но тут особого разнообразия нет. Приходят посетители, просят хозяина о чем-то, торгуются, иногда в ногах валяются, иногда плачут или угрожают. Но обычно все довольно скучно и однообразно.
– А не боятся люди идти со своими бедами к магу с таким зловещим прозвищем? – интересовалась я.
– Когда сильно прижмёт, и к чёрту лысому пойдешь. К тому же, с клиентами мой хозяин холоден, деловит и учтив.
– Учтив? Вот уж в чём его никогда не заподозришь! Слушай, голем, а как твоего хозяина зовут? А то Людомор да Людомор. Не по-человечески.
– Не ждите от него человеческого отношения. Он будет держаться от вас подальше и постарается вообще пореже вас видеть. Когда с кем-то общаешься, убить потом труднее. А его имя я не могу вам открыть – только он сам, если вдруг сподобится. Такое вряд ли случится. В этом вопросе хозяин страшно суеверен, имя его знали только самые близкие люди.
– Знали?
– Многие умерли. Некоторые предали.
– Вот почему он такой…
– Нынешнему состоянию его много причин.
– И ты мне, конечно, ничего не расскажешь?
– Думаю, это было бы излишне.
Я давно уже хотела сказать одну вещь, не раз прокручивала в голове, но всё не решалась. А когда слова сорвались с губ, то прозвучали как-то неуклюже и бесчувственно. Как будто кто-то чужой говорил моими устами:
– Голем… Спасибо тебе. За поддержку. Не знаю, что бы я делала без тебя.
Трудно читать по лицу ожившей статуи, которая на поверку оказалась человечнее иных людей. Мой собеседник склонил голову.
– К сожалению, я мало чем могу помочь.
– По крайней мере, мне не так одиноко.
Я уставилась на жёлтую каплю свечного огонька. Родные и любимые лица, всплывшие в памят, заслонило худое, хищное, острое лицо колдуна. Говорят, многое можно угадать по чертам. Жаль, я не умею. Зато точно знаю, что эти почти бесцветные, страшные глаза не сулят мне ничего хорошего. Мысли пошли по привычному невесёлому кругу.
И тут в комнату широким решительным шагом ворвался Людомор. За ним семенили железные чудики с вениками, совками и мокрыми тряпками. Маленькие волшебные уборщики тут же начали бестолково гонять пыль по полу. Я с восторгом и любопытством наблюдала за их суетливым кружением, даже забыла о своих грустных думах. Но тут подняла глаза на колдуна. Он замер в дверях, с непостижимым ужасом рассматривая моё вязание. Я взглянула на голема. Тот был как всегда невозмутим.
– Что это? – наконец выдавил Людомор.
– Шаль, – слегка смутившись, ответила я. – Холодно здесь, вот я и решила… К тому же, скучно бездельничать…
