Ирина Глебова
Дом окнами на луг и звёзды
Глава 4
Лёгкая рука любимой женщины легла на плечо, её губы коснулись виска, мягкие, ещё не причёсанные волосы защекотали щёки. Сергей улыбнулся, обнял Машу за талию, посадил на широкий подлокотник кресла. Она, укутанная простынёй наподобие римской тоги, ещё щурила сонные глаза, но лицо её светилось радостной утренней свежестью. Она обняла мужа за плечи, прижалась. И спросила, словно прочитала его мысли:
– А почему всё-таки Альберт так ни разу и не пришёл к нам?
Сергей ответа не знал. С момента их знакомства, тем тёплым и солнечным сентябрём, когда проходила выставка, и до весны – времени исчезновения Альберта, тот много раз приходил к Сергею в мастерскую. Причём, всегда заставал Сергея в одиночестве – ни коллег-художников, ни Маши с девочками. Как будто знал… Он совершенно не мешал: садился в кресло у окна, смотрел, как Сергей работает у натянутого на мольберт полотна, и был так незаметен, что Сергей через время просто забывал о нём. Иногда они вместе рассматривали альбомы старых мастеров и современных художников, пили чай, разговаривали. В Альберте было столько врождённого такта, умения быть рядом и, в то же время, совершенно не навязываться, у него был философский склад ума, при этом уйма лёгкой, необидной иронии, энциклопедические знания… Он очень нравился Сергею, его компания доставляла удовольствие. Вот только иногда он, как и в первый день знакомства, внезапно поднимался и стремительно уходил, прощаясь уже почти на бегу. Когда Сергей как-то спросил – в чём дело? – Альберт ответил:
– Не обращай внимания. Долго объяснять, да и не хочется.
Так же неопределённо он ответил и на вопрос о своих занятиях, профессии.
– Я крупный предприниматель.
– Олигарх, что ли? – пошутил Сергей.
Но Альберт, склонив голову к плечу, сказал почти серьёзно:
– Так бы, конечно, я не сказал, однако… У меня, Серёжа, хорошее экономическое образования, и когда страна разваливалась, я быстро сообразил что к чему, подсчитал, прикинул… В общем, сейчас у меня несколько пакетов хороших акций – газ, нефть, военное производство, ещё кое-что, – партнёрство в двух банках, один завод… Правда, последнее время пробуют меня кое-откуда выжить…
– Конкуренты?
– Криминал, гребущий всё под себя!
– Это опасно? – забеспокоился Сергей.
– Не забивай голову! – Альберт махнул рукой. – Но это одна из причин, по которой я не хочу бывать у тебя. Чтоб не подставлять твою семью. Твоих девочек… Я справлюсь.
Он и в самом деле каждый раз упорно отказывался прийти к Сергею в гости, к себе тоже не звал. Объяснений почти не давал, всё как-то неопределённо: «Нет времени», «Другой раз», «Уже поздно», «Не очень хорошо себя чувствую»… Но постоянно расспрашивал – о Маше и, главным образом, о дочерях. Сергей заводился с полуслова: вспоминал разные забавные истории, живо передавал характеры Даши и Аринки, их словечки, их фантазии, игры… Альберт слушал необыкновенно, словно окунался в этот мир. У него блестели глаза, на губах блуждала улыбка… Как-то раз он спросил:
– А как они меня называют?
– Говорят «дядя Алик» и всё ждут тебя в гости.
Альберт покачал головой, повторил растроганно:
– Надо же, «дядя Алик»!..
Потому Сергея особенно удивляло, что он так упорно избегает лично знакомства с девочками, которых – тут не было сомнений, – просто полюбил. Дважды Альберт расспрашивал об истории рождения сестричек. Сергей, не скрывая, рассказал, что они с Машей по всем медицинским показателям – бесплодны. Оба! Врачи, как сговорившись, повторяли: «Ваши дочери не должны были родиться!» Эта фраза почему-то особенно восхищала Альберта.
– Не должны были родиться! – повторял и он с восторгом.
Всё это время Сергей и Маша, разговаривая между собой об Альберте, ни разу не сказали друг другу: «Вот у нас появился богатый родственник. Может он поможет нам с квартирой? Ему, похоже, это ничего не стоит…» Нет, Сергей даже ни разу не подумал так. Маша женщина, мать… Может ей и приходила такая мысль в голову, но она никогда не говорила ничего подобного. Они прикидывали, что если Серёжина популярность как художника будет держаться стойко, то года через два – а, может, и раньше! – они смогут купить двухкомнатную квартиру в одном из микрорайонов. Это будет чудесно! У девочек окажется своя комната…
Иногда Альберт исчезал надолго, а, появившись, говорил: «Рабочая командировка», и смеялся: его самого забавляла эта советская терминология. В январе, после Нового года, он вдруг стал приходить часто, чуть ли не через день. В один такой приход, сев в кресло и раскрепощёно потянувшись, улыбнулся:
– Хорошо здесь у тебя, спокойно. Я полюбил запах красок…
И вдруг, после паузы, сказал:
– А я ведь нашёл дом первого Лугренье. Филиппа. Наше, так сказать, родовое гнездо.
– Да ну? – У Сергея даже дрогнула рука, оставив неправильный мазок. – Он что же, уцелел? Или сплошные развалины?
– Представь себе, очень неплохо сохранился. Потому что после революции там постоянно что-то было: то санаторий, то клуб, то детский дом… Последние годы там размещалась клиника для алкоголиков, но она закрылась.
– И что?
– Я, знаешь ли, выкупил его… Не так давно. И дал деньги на восстановление церкви, она там была ещё со времён прадеда Филиппа – Преображения Господня.
– Здорово! – воскликнул Сергей. – Это где же, за городом?
– Когда-то, как и все помещичьи усадьбы, дом стоял среди полей, просторов, холмов… да. Но теперь город так разросся, почти обошёл его.
– Так ты там живёшь?
– Нет, у меня есть квартира. А дом я привожу в порядок, ремонт, сам понимаешь, нужен был серьёзный, современный. Уже почти закончил.
– Хотел бы я на него посмотреть…
– Увидишь. Скоро.
Голос Альберт прозвучал хрипловато, и глаза он прикрыл, и ладони приложил к вискам. Сергей сел напротив, посмотрел озабоченно:
– Ты здоров? Выглядишь как-то не очень.
– Проблемы…
Он, как и раньше, отказался что-либо рассказывать, а потом вновь исчез. Некоторое время Сергей совершенно не беспокоился, думал: опять «рабочая» командировка. А тут ему предложил один столичный художественный салон устроить выставку, Сергей стал усиленно к ней готовиться и вспоминал об Альберте только потому, что дочери иногда спрашивали: «А дядя Алик, скоро он к нам придёт?»
– Он уехал по делам, приедет и придёт… наверное, – отвечал.
Однажды вдруг подумал: «Что-то долго нет Альберта…» Но подумал так – мельком. Некогда было.
В один из майских дней на квартиру Лугреньевых позвонил незнакомый человек, представился адвокатом, поверенным в делах Альберта Александровича, назвал адрес своей конторы и пригласил Сергея прийти. На вопрос «Зачем?» ответил: «Это не телефонный разговор». У Сергея заныло сердце. Маша тоже встревожилась:
– Что-то серьёзное… Нехорошее… Ох, Серёжа!
– Поверенный в делах, – покачал он головой. – Боюсь, с Альбертом беда. Он жаловался мне на конкурентов, готовых на всё.
– Он, наверное, умер, – тихонько вздохнула Маша.
– Но, может быть, он с кем-то судится и хочет моей помощи?
Так хотелось ему думать… Но оказалась права Маша.
В крупной адвокатской конторе, в кабинете на втором этаже его встретил пожилой человек со сдержанными манерами, спокойным проницательным взглядом сквозь очки с толстыми стёклами. Он сразу сказал:
– Ваш родственник скончался, вы, Сергей Александрович, являетесь его наследником. Единственным.
Часа полтора провели они в кабинете вдвоём: Аркадию Петровичу многое надо было рассказать, Сергею – осознать. Он только-только привык радоваться приятному другу и родственнику, и вот, внезапно – горе потери. А тут ещё свалившееся на него почти богатство: какой-то дом и два банковских вклада! Они были оформлены на имена Дарьи и Арины, содержали большие суммы, которыми нельзя было пользоваться до совершеннолетия девочек. Но родители маленьких владелиц вкладов – их опекуны, – могли ежемесячно снимать проценты. О, это были очень приличные деньги!
Впрочем, о завещании Сергей и адвокат поговорили позже. Сначала Сергей услышал от Аркадия Петровича печальные подробности смерти… нет, гибели Альберта. В апреле лёд на городских водоёмах начал подтаивать, но любители зимней рыбалки не торопились «сворачивать удочки». В один такой день группка ребят двенадцати-четырнадцати лет сидели у лунок на реке. Солнце сияло и они, сквозь ярко осветившийся лёд, как сквозь стекло, увидели тело человека. Потом почти по Пушкину: с криками «Тятя, тятя, в наши сети!..» они помчались к берегу. Приехала милиция, водолазы, лёд разбили, утопленника вытащили. В куртке нашли специальное портмоне для пластиковых карточек, каких оказалось больше десятка: банковские, идентификационные, клубные, дисконтные…И все – на имя Альберта Лугренье.
Опознать погибшего пригласили нескольких человек. В семейном плане он был совершенно одинок, потому в морг пришли два его партнёра по бизнесу и его адвокат – Аркадий Петрович.
– Это только официально называлось «опознание», – печально качал головой, рассказывая, адвокат. – Сами представляете, два месяца в воде…
Сергей вспомнил, что Альберт перестал приходить к нему где-то после января. Да, именно так и получается, два, а то и больше месяца…
– В общем, опознали по косвенным признакам: рост, возраст, цвет волос, одежда. И, конечно, эти пластиковые карточки. Потом, когда милиция вскрыла его квартиру, нашлись его документы. Это значит, он никуда не уехал…Вот и подтвердилось, что, увы, утонувший – это в самом деле господин Лугренье. А вскоре постановили считать инцидент самоубийством.
– Почему! – Сергей даже слегка стукнул кулаком по столу и сам этого не заметил. – Он боялся каких-то людей, конкурентов, связанных с криминалом! Я знаю, он сам мне говорил! Если надо, расскажу…
Аркадий Петрович проговорил мягко:
– Не горячитесь, Сергей Александрович. Я понимаю вас. Но следствие велось, да, вариант убийства тоже рассматривался. Но много фактов говорило о том, что Альберт Александрович готовился к своему печальному решению. Да… Я вам сейчас скажу, что именно. И первое – то, что лично меня убеждает… Четыре месяца назад Альберт Александрович рассказал мне о вашей встрече, знакомстве и дружбе. И здесь, в этом кабинете, в присутствии нашего давнего знакомого нотариуса, он оформил нужные документы на вас, как на владельца дома, и вклады вашим дочерям. Потом, уже наедине, сказал мне: «Об этих моих родственниках никто не должен знать. Даже когда я уйду в мир иной, не надо их впутывать. Только после всех процедур, формальностей и похорон… Пусть пройдёт месяц, всё успокоится и забудется, вот тогда вы и введёте Сергея во все имущественные права. Это моя воля и вы, мой душеприказчик, должны её выполнить». Альберт Александрович был человеком ироничным, мне показалось, он и тогда говорил шутя. Вот я и ответил: «Мы все под Богом ходим, но вы человек здоровый. Ваш наследник ещё и состарится, не зная, что он домовладелец». А господин Лугренье так насмешливо поднял бровь, как он умел это делать: «Но Бог иногда позволяет нам самим его волю исполнить».
После паузы адвокат сказал горько задумавшемуся Сергею:
– Как иначе можно понять эти слова? «Самому исполнить волю Бога»? Об этом я, конечно, ничего не говорил следствию – как и наказывал мне Альберт Александрович. Но у них были и другие резоны.
– Какие же?
– Судите сами. Незадолго до своего исчезновения он рассчитался с долгами в двух компаниях, где был ведущим акционерам: отдал свои пакеты акций. Квартиру свою – отменное жильё в центре города, – оформил на дочь своей школьной учительницы, уже покойной. Причём, с таким условием, что та вступает в свои права летом… Словно знал! Или планировал… В то же время он перевёл деньги с одного своего банковского счёта в фонд строительства городского питомника для бездомных собак. Полностью ликвидировал и другой счёт, вот только неизвестно, куда пошли эти деньги. Возможно, тоже рассчитался с долгами. Меня всё вместе взятое убеждает: это самоубийство. А вас убеждает? Не совсем? Тогда, возможно, что-то прояснит письмо…
Аркадий Петрович открыл пластиковую папку, достал длинный запечатанный конверт, протянул Сергею. У того сильно заколотилось сердце. Некоторое время он смотрел на надпись крупным, стремительным росчерком – «Сергею Лугреньеву», – потом оглянулся растерянно. Адвокат понял, протянул ему ножницы, и Сергей аккуратно срезал тонкую боковую полоску, достал сложенный вдвое лист…
«Дорогой Серёжа. Начну банально: коль ты читаешь это письмо, значит меня уже отпели и похоронили. Не огорчайся, раз я так решил – значит мне так лучше. Я рад, что узнал тебя и твою семью (жаль, так и не встретился с Марией и девочками). Я полюбил вас, и не только потому, что вы мои единственные родственники. Прими всё, что я тебе отдаю, живи и будь счастлив, а я буду радоваться за вас… там, в другом мире. Знаю, что ты православный верующий человек, значит есть надежда, что мы когда-нибудь ещё встретимся… Обнимаю вас всех, Альберт».
– Здесь нет даты… – проговорил Сергей растерянно.
– Он написал и запечатал его при мне, тогда же, когда оформлял документы на вас. Четыре месяца назад.
– Прочтите, – Сергей протянул листок Аркадию Петровичу. – Здесь ничего личного.
Адвокат посмотрел, поднял взгляд:
– Согласитесь, это подтверждает вывод следствия… Что ж, Сергей Александрович, возьмите эту папку, в ней все документы: на дом, на денежные вложения. А вот и ключи от дома.
Сергей взял внушительную связку, пожал плечами.
– Но ведь в наследство, как я слышал, вступаю лишь через полгода?
– Вы не наследник, – терпеливо пояснил адвокат. – Вы владелец этого дома, причём уже четыре месяца владелец. Так что въезжайте, живите. И будьте счастливы, как написал мой покойный клиент.
Глава 5
Даша сидела на заборе. Забор был каменный, не очень высокий, но широкий – на него легко вскарабкаться и удобно сидеть. Она смотрела вперёд, туда, где холм полого спускался сначала к зарослям кустарника, а потом к небольшому пруду, вокруг которого красиво стояли деревья под названием «плакучие ивы». Слева от пруда начиналась рощица, переходившая дальше в густеющий лес. Воздух, пронизанный солнцем, казался прозрачным, и хорошо были видны дома посёлка за прудом: улицы, заборы, огороды. С недавних пор он считался уже городским посёлком. Однако по привычке все называли его «деревней».
А сразу за забором, до кустарника, тянулся зелёный луг, расцвеченный жёлтыми, белыми, голубыми цветами, серебристой полынью и широколистым папоротником. И высились редкие деревья – яблони и груши. На них уже вызревали мелкие плоды, «дички», сказал папа. Когда-то давно здесь был большой помещичий сад, а эти деревца – жалкие его остатки. Наверное, об этом тоже рассказывал папа, но, может, Даша и сама об этом знала. Откуда? Она не могла объяснить – просто знала. Знала же ведь она название всех цветов на лугу, а разве кто-то говорил ей о них? Конечно, о ромашке, васильке или чистотеле она могла и в книжке прочитать, и от мамы услышать. Но вот это пушистое жёлтое облако, пахнущее так сладко, что кружилась голова – откуда она, Даша, могла знать, что цветок этот называется «золотарик»? А вот знала же! Или что жёлтые колокольчики называются «донник»? Или «мышиный горошек» – ползучий стебелёк с усиками на листочках и синими цветками, собранными в кисти?
Раньше с родителями девочки выезжали только в лесопарк за подснежниками, да раза три – с компанией друзей на пикник к реке. Тогда они с мамой собирали букеты цветов, но взрослые называли их просто «полевые цветы». Сейчас, сидя на заборе, глубоко дыша и глядя вокруг, Даша чувствовала, понимала – она сама была и этим лугом, и цветами, и листьями, и блестевшей внизу водой, и птицами… Как раз одна птичка опустилась рядом на забор и попрыгала в сторону девочки. Даша протянула руку, и та села прямо на ладонь. Это была зарянка – Даша узнала её по оливково-чёрным пёрышкам и желтовато-красной груди. А ведь раньше она видела только воробьёв, синичек да ворон. Когда недавно показала маме на маленькую зеленоватую птаху с оранжевой головкой и чёрными полосками по бокам и сказала: «Смотри, это королёк!», – мама поверила ей, но очень удивилась: «Откуда ты знаешь?» «Мне это дано», – ответила тогда девочка, а мама посмотрела на неё так нежно и странно, обняла и прижала к себе.
Хорошо, что уже каникулы. Не то, чтобы Даша не любила школу… Она отходила свой первый класс совершенно спокойно – не блистала успехами, но и не отставала от других. Когда Маша записывала дочку в школу, учителя качали головами: «Домашняя девочка, не садиковская… Трудно ей будет адаптироваться в коллектив!» Маша усмехалась про себя: она-то знала, что у Дашеньки все друзья – и детвора во дворе, и дети в тех кружках, куда она водит дочерей – гимнастика и музыка. Всему остальному – рисованию, английскому языку, сочинению стишков и сказок… – они с Сергеем сами учили девочек.
Так и вышло: Даша в классе дружила буквально со всеми. Было по началу несколько моментов… Две фирмово одетые девчушки стали смеяться над Дашей, заметив её заштопанные колготки. Даша осмотрела их с ног до головы, пожала плечиками:
– Нет, вы не царевны.
– Это ещё почему? – обиженно воскликнула одна. – Смотри, какие у меня серёжки золотые, с камушком!
– Дочери нашего царя Николая, царевны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия сами штопали себе чулки и не стеснялись этого. Они наоборот стеснялись выглядеть богатыми. Это вульгарно.
Девочки растерялись: они не поняли слово «вульгарно», но почувствовали пренебрежение. Только обидеться не успели – Даша добавила:
– Я тоже сама себе штопаю колготки. Видите, как аккуратно, даже красиво.
У Даши был самодельный рюкзачок – Маша связала его из толстых разноцветных верёвок, как макраме. Во второй или третий день учёбы мальчишка-одноклассник, когда дети вышли после уроков во двор, со смехом пнул его ногой, закричал:
– Вот какой мяч! Давайте играть в футбол!
Но ещё до того, как подбежали другие ребята, Даша долгим взглядом посмотрела на него, сказала, словно глупому малышу:
– Ты ошибся. Это мой рюкзак. Помоги мне его надеть.
И повернулась спиной. Мальчишка, как загипнотизированный, притих и натянул лямки девочке на плечи. С того времени ни он, никто другой Дашу никогда не обижал.
… Девочка спрыгнула на траву и вприпрыжку побежала вниз по наклонному лугу. Созвездия небесно-голубых незабудок улыбались ей жёлтыми глазками, крохотные розовые полевые гвоздики стелились у ног, а звон колокольчиков сливался с жужжаньем пчёл… Сквозь кустарник хорошо протоптанная тропа вывела на бережок пруда. Здесь, где даже в такой жаркий день ощущалась влажность, росли красивые болотные ирисы, нежные лютики с блестящими лепестками и мелкие цветочки сурепки на длинных стеблях. Все эти цветы были жёлтыми, потому песок у самой воды казался их продолжением.
Дня через два, после того как семья поселилась в доме и когда девочки с родителями обследовали свой новый двор, они все вместе спустились к пруду. Папа сказал, что обязательно будет приходить сюда с этюдником – так здесь красиво. Маша тут же подхватила:
– Мы все будем приходить! Я могу сидеть здесь и писать. И девочки на глазах будут.
Даша тогда серьёзно сказала ей:
– Ты не бойся, это хороший пруд, ничего плохого с нами здесь не произойдёт. Разувайся, я покажу…
Сама сбросила сандалики, взяла маму за руку, потянула к воде.
– Вот как раз здесь самое лучшее место, песочек на дне ровный, и не глубоко.
Маша и в самом деле почувствовала мягкое и, в то же время, упругое песчаное дно, ровно и полого уводящее от берега. Вода была чистая и хорошо прогретая.
– Я буду здесь купаться, – заверила Даша, – на глубину не пойду, пока папа не научит меня хорошо плавать.
Маша знала, что на слово старшей дочери можно положиться. Но Аринка тут же стала прыгать, поднимая фонтаны брызг, бить ладонями по воде:
– А я умею плавать! Я вообще могу как рыба, в воде дышать! Дашка не умеет, а я могу.
– Тоже мне, русалка!
Сергей успел раздеться, вбежал в воду, подхватил малышку, подбросил и окунул, радостно визжащую. А Даша, совершенно не обидевшись, серьёзно кивнула:
– Да, она умеет.
В тот день они решили, что оборудуют здесь, на этом месте берега, пляж. Расчистят мусор, сколотят пару скамеечек и столик деревянные.
Вообще-то мама разрешала им с Аринкой самостоятельно гулять по двору – сколько угодно. Двор у них был большой и хороший. В одном месте росло много кустов роз, сейчас они все цвели и чудесно пахли. «Розарий» назвал это место папа и, когда увидел первый раз, воскликнул:
– Ну вот, Маша, твоя мечта сбылась! Экспериментируй!
Мама и правда очень любила розы. В их старой комнате у них все подоконники были заставлены горшками: герань, фиалки, гибискус, плющ-восковик, декабрист… Всё цвело круглый год. Но больше всего Маша возилась с карликовыми розочками, они у неё цвели с весны до осени, она даже пыталась их прививать, чтоб на одном кустике были бутоны разных расцветок. В новом доме тоже оказалось много цветов. Во всех комнатах, в широких коридорах, на балконе и веранде они стояли в керамических расписных вазонах, на красивых подставках: фикусы, монстеры, цветущие красные антуриумы и белые спатефиллумы… Но Маша сразу сказала, что свои цветочки из квартиры она обязательно перенесёт сюда…
Во дворе ещё были две беседки, скамейки, клумбы, газоны, по которым можно было бегать или лежать-загорать. А ещё – ровные асфальтированные дорожки с плавными поворотами. Увидев их, папа сразу сказал:
– Это здорово! Здесь можно славно гонять на велосипедах или роликовых коньках. Ну что, девчонки, купим то и другое?
Был здесь и добротно сколоченный деревянный сарай, когда они в него зашли, отперев висячий замок, сразу поняли – мастерская. На стеллажах, шедших по периметру стен, аккуратно разложены самые различные инструменты: молотки, ножовки, отвёртки, ножницы, кусачки, тиски… Стояло несколько небольших красивых станочков.
– О, – воскликнул Сергей, – это же токарный, а это для столярных работ! Надо же, даже фрезерный!
– Гончарный круг, – подхватила Маша. – Какая прелесть! И печь для обжига! Смотри, какая удобная, хоть и небольшая. Вот удача, Ариночка!
А Сергей со светлой печалью вспомнил, что рассказывал Альберту: Ариша очень любит лепить из пластилина различные фигурки, надо бы научить её работать с глиной…
Была в этом сарае и другая комната, где хранился садовый инвентарь, стояли пакеты с удобрениями…
Когда Даша пробегала по двору к стене забора, она слышала из сарая стук молотка. Это Ариша что-то там мастерила. Хорошо, что младшая сестра теперь не бегает за ней, как верёвочкой привязанная. Конечно, Даша хорошо понимала: раньше они все жили в одной комнате, куда было деваться малышке? Вот она и приставала постоянно то к маме, то к старшей сестре: «Поиграй со мной… Покажи кукольный театр…» А Даше хотелось читать или смотреть в окно. Но теперь у них всех так много места! Можно вместе что-то делать или играть, можно самому по себе – как хочешь. Вот и сейчас: мама разрешила Даше одной пройтись по лугу и даже спуститься на берег пруда. Дочка пообещала ей, что в воду не пойдёт – мама ей доверяет. А вдвоём с Аришей не разрешила бы, потому что та ещё маленькая и не всегда послушная. Вдруг возьмёт и сделает что-то такое…
Девочка сняла футболку и шорты, легла на песок немного позагорать. Вода была близко – вытянув руку, Даша шлёпала по ней ладошкой. Проносились стрекозы, дальше от берега течение несло и кружило листья, редкие лёгкие облачка висели неподвижно, не закрывая солнца. С другого берега доносились голоса, смех, но людей видно не было. Пляж, куда приходили поселковые жители, располагался дальше, за излучиной, с этой стороны не просматривался. Но вскоре Даша услышала детский говорок и смешки, подняла голову. В этом месте, перед поворотом, пруд сильно сужался, противоположный берег оказывался близко. И как раз на той стороне, прямо напротив неё, в воде плескались трое ребят – две девочки и мальчик: бегали по мелкоте, брызгали водой друг на друга и поглядывали туда, где загорала Даша. Вдруг они все разом поплыли в её сторону. Она села, ожидая гостей, а они вот уже – стали на дно, но не торопились выходить, смотрели на неё.
– Это ваш пляж? – спросила одна девочка.
– Нет. – Даша поняла: ребята имели в виду их семью. – Папа сделал здесь столик и скамейки, но не только для нас, для всех.
Тогда дети вышли на песок и сели рядом с Дашей.
– А у нас в посёлке все говорят, что вы богатые буржуи, и пляж захватили, и скоро пруд целый купите, никого пускать не станете.
– Глупости какие! – Даша даже брови нахмурила. – Буржуи ничего сами не делают, на них всякие слуги трудятся. А у меня и папа, и мама работают весь день. И во дворе мы всё сами убираем, сажаем и мастерим. Папа всё умеет и починить, и построить, а мама шьёт, вяжет, красивые макраме делает.
– У меня мама тоже вяжет, – воскликнула одна девочка. – У неё другая тётя шапочки и шарфики берёт и на базаре продаёт.
– Вот видишь! Разве буржуи так делают? Вы скажите своим родителям, а они другим людям пусть расскажут… И пляж, и пруд для всех.
Девочки Люда и Галинка оказались такие, как Даша – тоже перешли учиться во второй класс, а мальчик Коля был на год старше. Он пренебрежительно махнул рукой:
– Да это бабка Сазониха болтает. Она же колдунья, вот все и думают, что она знает. Только она со зла это.
– А почему ты говоришь «колдунья»? Какое она колдовство делает?
Ребята зажестикулировали, заговорили наперебой:
– У всех сады хорошо цветут, а она скажет: «Не будет яблок ни у кого», – и всё попадает, пропадёт!
– У тёти Поли козлёнок потерялся, а Сазониха ей сказала: «Его в овраге птицы клюют». И точно, дохлый он там лежал!
– Моей маме врачи на каком-то аппарате живот посмотрели и сказали, что будет братик. А бабка засмеялась, говорит «Девку носишь». Вот сестричка и родилась.
– И внук у неё немой и какой-то придурошный…
Даша слушала, склонив голову, о последнем спросила:
– Глухонемой мальчик? Не говорит и не слышит?
Коля и Люда засмеялись, а Галя сказала:
– Слышит он всё хорошо, только говорить не может, всё мычит и кулаками всем грозит. Злой.
– Подслушивает за всеми, – добавил Коля. – А потом бабке своей докладывает.
– Как же он это делает, – удивилась Даша, – ведь говорить не может?
– Не знаю. Но она про всё знает. Это он для неё шпионит.
– А как же этот мальчик в школе занимается? Или он ещё маленький?
– Он, наверное, такой как я, – сказал Коля. – Только в школу он ещё не ходил. Он к бабке приехал жить недавно, весной.
– А родителей у него нет, – тут же добавила Люда. – Моя мама рассказывала, что сын Сазонихи где-то сгинул на заработках, а его жена ещё раньше умерла, вот Юрку этого к бабке и привезли.
– Значит, он сирота, – задумчиво протянула Даша. – Может, потому и обозлился?
– Да ну его! Пошли купаться!
Девочки следом за Колей вскочили, потянули Дашу за руки. Она засмеялась, покачала головой.
– Нет, я ещё плавать не умею. А вы так здорово плаваете, идите.
– Так мы тебя научим, пошли!
Она вырвала свои ладошки:
– Я обещала маме, что в воду не зайду.
– Так она же не узнает, – стала уговаривать Галя. – Мы не скажем!
– Ну и что, что не знает? – Даша даже удивилась. – Я ведь обещала. Мама мне верит.
Ребята переглянулись озадачено.
– Ну ладно, – сказал мальчик. – Тогда пока. Мы ещё к тебе приплывём. А если родители твои здесь будут, можно?
– Можно. Вы увидите, что с ними интересно и весело. А папа вас нарисует.
Домой Даша возвращалась медленно. Во-первых, наверх так не побежишь вприпрыжку, как под горку. Во-вторых, кузнечики и стрекозы такие красивые и доверчивые: прыгают на ладонь, садятся на плечо… И в-третьих, почему-то всё время думалось о мальчике, который умел слышать, но не умел говорить. У него нет родителей… Представить она себе этого не могла, но понимала – так бывает. Вот у них с Ариной нет ни бабушки, ни дедушки, а как хотелось бы! Хорошо, что у этого мальчика есть бабушка…
В это время что-то ударило её по спине. И по ноге. Даша обернулась. Она только что прошла мимо дерева – одичавшей груши. И вот там, на нижней толстой ветке сидел мальчишка и снова целился в неё несозревшей и очень крепкой грушкой.
– Ну и что? – спросила Даша со спокойным удивлением. – Зачем ты это делаешь?
Коротко стриженый лопоухий разбойник бросил-таки в неё свой «снаряд», но рука наверное дрогнула – не попал. Даша стояла, молча глядя на него, и он, скорчив рожицу, погрозил кулаком.
– Ты Юра? – вдруг догадалась она. – Послушай, я хочу с тобой подружиться. Слезай, иди сюда.
Мальчик и правда ловко спрыгнул на землю, но тут же припустил бежать прочь. Оглянулся, ещё раз погрозил кулаком…
