Ирина Градова
Шоковая терапия
Расплатой за наши подозрения становится то, о чем мы подозревали.
(Г. Д. Торо)
* * *
Луна выглянула из-за облаков, осветив дорожки, аккуратно подстриженные кусты, деревья и статуи, ровными рядами расположившиеся вдоль аллеи, уходившей в ночное марево в глубине парка. Несмотря на конец лета, в воздухе уже чувствовалось ледяное дыхание близкой зимы, и он щипал и покалывал кожу, словно тысячи мелких иголок.
В одной пижаме и тапочках девушка ощущала себя практически голой, но холода не чувствовала: у нее имелись более серьезные причины для страха. Они уже нагоняли ее: за спиной так и слышалось тяжелое, прерывистое дыхание преследователей.
Девушка взглянула на свои руки – когда-то ухоженные и белые, сейчас они были покрыты запекшейся кровью. Тени в конце аллеи сгущались, колеблясь в призрачном свете луны, словно вода в бассейне. Сам бассейн, накрытый пленкой, подсвечивался снизу бледно-зелеными лампочками. Все казалось таким спокойным, таким безопасным. Но она-то знала, что безопасность эта – мнимая! На самом деле они нарочно создали такое впечатление, чтобы не вызывать подозрений. Но она их раскусила, и теперь ничто не сможет удержать ее в этих стенах… Ничто и никто!
Преследователи приближались, и она, секунду поколебавшись, вступила в темную аллею, оглянувшись напоследок всего лишь раз, чтобы раствориться в ночном тумане. Холодная роса на траве заставила ее поежиться, но мысль о том, что впереди ворота, за которыми ее ожидает свобода, заставила девушку немедленно забыть о неприятных ощущениях. Еще пять минут, и она спасена.
За невысоким аккуратным забором с чугунными воротами мужчина средних лет в спортивном костюме граблями убирал сухую траву и листья. Он работал не торопясь, со знанием дела и явным удовольствием, словно ценя каждое мгновение, проведенное на природе. Погода и в самом деле была отменная: несмотря на середину сентября, дни стояли теплые, и только к вечеру заметно холодало. Здесь, в двадцати километрах от города, дышалось легко, словно Питер находился на другом конце земного шара.
Тоня с наслаждением втянула ноздрями осенний воздух, напоенный ароматами свежескошенной травы, поздних цветов и опилок (где-то рядом строился небольшой коттедж). А она уже думала, что ничто ее теперь не порадует… Тяжело вздохнув, Тоня толкнула калитку, и через пару секунд оказалась нос к носу с огромным мраморным догом. Пес встал на задние лапы, опершись передними о калитку. Он не издал ни звука, но вид имел довольно серьезный, если не сказать угрожающий.
– А ну-ка, фу, да?
К забору подскочил мужчина, которого Тоня видела собиравшим листву. Команду он произнес почему-то с вопросительной интонацией, но дог, похоже, все понял правильно и соскочил на землю. Его длинный хвост лениво колыхался туда-сюда, словно пес не знал, стоит ли оказывать гостье теплый прием.
– Вам кто? – дружелюбно поинтересовался мужчина в спортивном костюме.
Тоня поняла, что это – своеобразная интерпретация фразы: «Вам кого?», и ответила:
– Мне бы Андрея… Эдуардовича, если можно.
– Ай, нет, нельзя, нельзя! – энергично замотал головой мужчина. – Нету его, дома – нету!
– Но… сегодня же воскресенье! – недоверчиво воскликнула Тоня. – Даже Андрей не работает по выходным!
– А он и не работает, – согласился незнакомец. Теперь Тоня убедилась, что это, очевидно, тот самый Раби, домоправитель. – Только нельзя с ним говорить, понимаешь, да?
– Почему?
– Занята он, ясно, да?
– Чем это он так занят, что не может встретиться со старой подругой?
– Старый подруга? – подозрительно нахмурившись, переспросил Раби и тут же отмахнулся: – Неважно. Доктор ни с кем не разговаривает – болеет, да?
– Болеет? – встревожилась Тоня. – Чем?
Вместо ответа Раби легонько постучал по своей круглой черепушке, отчего она еще больше разволновалась. Да, конечно, они давненько не виделись с Андреем, и ей следовало хотя бы время от времени позванивать ему. Или, может, это ему следовало?
– Операция был очень серьезный, да? – продолжал Раби. – Доктор говорит, отдыхать надо, вот как! Отдыхать, чай пить и спать.
– Послушайте, Раби, – быстро заговорила Тоня, боясь, что домоправитель сочтет разговор оконченным и выставит ее за ворота. – Мне очень нужно поговорить с Андреем – это вопрос жизни и смерти! Я… я просто не знаю, куда еще обратиться!
Раби собирался ее прогнать, несмотря ни на что. Хозяину сейчас не нужны никакие сильные эмоции, а эта женщина источала их в огромном количестве. Однако, обладая колоссальным терпением и выдержкой, Раби все же имел одну слабость: он на дух не переносил женских слез, а у гостьи глаза были на мокром месте, и домоправитель понял, что не сможет так просто избавиться от нее и запереть ворота.
– Ладно, – тяжело вздохнул он, отступая в сторону. – Проходи, да?
Тоня поторопилась воспользоваться приглашением. Раби повел ее за дом, в глубину сада. Там, под раскидистой яблоней, стоял добротный деревянный шезлонг, накрытый толстым стеганым покрывалом. В нем спиной к ним полулежал человек.
– Вот, – указал пальцем домоправитель. – Десять минут – и я прихожу!
Тоня обошла шезлонг справа и остановилась. Андрей, похоже, дремал, заботливо укутанный в шерстяной плед, и потому не почувствовал ее появления. Как же он изменился со дня их последней встречи! У Тони защемило сердце, когда она одним взглядом охватила его худое тело и осунувшееся лицо. Казалось, его белые волосы сливаются с лишенными здоровых красок лбом и щеками. Но несмотря на все это, Андрей, как ни странно, выглядел моложе, чем она ожидала. Значит, он перенес какую-то серьезную операцию? Внезапно глаза больного распахнулись. Тоня на мгновение задержала дыхание. Взгляд широко открытых глаз Андрея, голубых и прозрачных, всегда действовал на нее так. Она испытала легкое раздражение оттого, что и сейчас, похоже, ничего не изменилось.
Безучастное выражение, какое бывает у людей, только что очнувшихся ото сна, изменилось, как только Андрей выхватил глазами из золотисто-зеленого окружения сада невысокий женский силуэт. Он еще испытывал трудности с фокусировкой зрения – Шилов говорит, что это пройдет со временем, однако ощущения, надо сказать, пренеприятнейшие!
– Здравствуй, Андрюша! – произнес знакомый голос, и смутный силуэт стал приобретать знакомые черты.
– Тоня – ты?!
Она изменилась. Не то чтобы постарела, но черты лица стали менее четкими. Немного располнела, но это ее не портило. Отпустила волосы, и теперь они крупными локонами вились по плечам. И еще в них появилось много седых прядей.
– Ну, не надо встречать меня так, будто я восстала из мертвых! – улыбнулась Тоня, ласково коснувшись рукой его щеки. Пальцы ее были холодными и сухими. – Я живу в том же городе, всего в получасе езды от тебя, помнишь? Нет, ты уж сиди, пожалуйста, – предупредила она, заметив, что Андрей пытается подняться, – а не то твой «охранник» меня прибьет – он и так отвел мне всего десять минут для разговора, и я попробую уложиться в срок.
– Ты могла хотя бы позвонить! – упрекнул он ее, с видимым облегчением откидываясь обратно на спинку шезлонга: несмотря на внешнюю браваду, с которой Андрей встречал порою навязчивую заботу Раби, он чувствовал, что ослаб сильнее, нежели готов признать.
– А я звонила, Андрюша, но твой мобильный все время отключен, а по домашнему отвечает автоответчик.
– Это Раби, – вздохнул Андрей. – Он почище мамаши будет: сюда не ходи, это не ешь… А я-то думаю, почему никто не звонит, не приходит!
– Да уж, – согласилась Тоня, – он охраняет тебя как пес, это верно! Прости, я не предполагала…
– Ерунда!
– Да нет, Андрюша, не ерунда. Тебя оперировали, а я даже ничего не знала!
– Откуда тебе знать? Я никому не сообщал. Так что заставило тебя приехать, Тоня? Ты же не проведать меня пришла?
Она взглянула на него из-под ресниц, не поднимая глаз. Да, он не мог ожидать, что она захочет его навестить просто так. Их расставание прошло тяжело и болезненно – для нее, и, хотя с тех пор минуло двадцать семь лет, Тоне сейчас показалось, что это произошло только вчера.
– Ты прав, – кивнула она. – Я по делу. Вернее… Мне нужен ОМР – так ведь называется организация, которую ты возглавляешь?
Прежде чем Андрей успел ответить, Тоня продолжила:
– Это касается Гены…
– Генки? – удивленно поднял брови Андрей. – Как он, кстати?
Тоня подняла на него глаза, но тут же отвела их в сторону и быстро ответила:
– Гена умер, Андрюша…
– Что?! Как…
– Его убили.
Андрей, казалось, не мог переварить эту новость. Он побледнел еще больше, хотя это и казалось невозможным, и Тоня испугалась, что станет невольной причиной ухудшения его состояния. Возможно, Раби не зря так ревностно охраняет его покой? Словно прочитав ее мысли, домоправитель вывернул из-за угла дома и решительно направился к ним.
– Десять минут! – провозгласил он, постукивая узловатым пальцем по циферблату часов на запястье. – Пора!
– Уйди! – глухо произнес Андрей, не оборачиваясь.
Раби обиженно поджал губы, и Тоня послала ему виноватую полуулыбку.
– Нельзя… – начал снова домоправитель, но Андрей тихо прервал его:
– Уйди – нам надо поговорить. И не появляйся, пока я не позову.
Какое-то мгновение казалось, что Раби не послушается, но пару секунд спустя, тяжело вздохнув, он все же развернулся и неохотно двинулся в том направлении, откуда появился.
– Что… как – Генка? – спросил Андрей, как только сгорбленная от обиды спина домоправителя исчезла за домом.
– Я не знаю. Понимаешь, это случилось почти месяц назад…
– Месяц?! И ты сообщаешь мне об этом только сейчас?
– Прости, мне было ни до чего! Кроме того, я звонила, чтобы сообщить о похоронах, но телефон…
– Да-да, понятно, – пробормотал Андрей. – Продолжай!
– Мы и в самом деле давненько не общались, я понимаю. Гена перешел работать в частную реабилитационную клинику.
– Лечить наркоманов?
– Нет, эта клиника другого рода. Она называется «Сосновый рай» – может, слышал?
– Это там, где лечатся всякие знаменитости?
– Точно!
– Не думал, что Гена променяет практику в больнице на… на такое, в общем.
– Ты еще всего не знаешь, – покачала головой Тоня. – Лет восемь тому назад он бросил онкологию.
– Бросил? Поверить не могу!
– Это давило на него, понимаешь? Я, конечно, Гену не оправдываю, но… Ты вот, например, занимаешься реконструкционной хирургией, возвращаешь людей к нормальной жизни, и работа приносит тебе удовлетворение. А Гена, видишь ли, устал хоронить своих пациентов! Мало кому удавалось по-настоящему помочь, и он переживал это очень тяжело. Переживания свои он приносил домой, и я с трудом могла с ним общаться, потому что он стал раздражительным и неуживчивым.
Тоня остановилась, чтобы перевести дыхание.
– Прости, – сказал Андрей, беря ее за руку. – Я зря наехал!
– Да нет, все правильно, – слабо улыбнулась она. – Я тоже поначалу возмутилась. Стоило ли писать докторскую, чтобы в одночасье все бросить и переквалифицироваться во врача нетрадиционной медицины?!
– Значит, он занялся этим?
– Акупунктура, остеопатия, аюрведа – все в таком роде. Даже в Индию и Китай ездил учиться, представляешь? Потом устроился в поликлинику.
– В поликлинику?!
– Да, но проработал там недолго, – попыталась оправдаться Тоня. – Примерно через полгода его пригласили в «Сосновый рай». С тех пор покой вернулся в нашу семью, да и деньги там платили хорошие – что уж скрывать. Я и подумать не могла, что все так закончится!
– Значит, это как-то связано с Генкиной работой?
– Я даже не знаю, что и думать! Понимаешь, его убила одна из пациенток… Но ты ведь не мог не слышать об этом случае?
– Ты говоришь, это произошло месяц назад? – уточнил Андрей. – Примерно тогда меня и прооперировали.
– Прости, я не подумала! Значит, ты не мог этого знать. Пациентка, восходящая звезда шоу-бизнеса, Татьяна Донская, насмерть забила моего мужа пресс– папье… Представляешь, такое огромное, в виде китайского болванчика! Весило оно килограмма два, наверное…
– Боже мой…
Андрей зажмурился, пытаясь отогнать от себя ужасное видение.
– Ее взяли, эту девицу? – спросил он, тяжело сглотнув.
– Нет. Она спрыгнула с крыши высотки в центре города.
– Сумасшедшая? – спросил Андрей, нахмурившись.
– Вроде бы нет… Этим делом занялись как следует, потому что, как говорят, Донская была любовницей какой-то шишки.
– Это же хорошо, да? Значит, дело не положат в долгий ящик. Но ты сказала, что с тех пор прошел уже месяц, разве они еще не закончили? В смысле, убийца мертва, дело можно закрывать…
– В том-то и дело, что все не так просто, Андрюша! Не нравится мне, к какому выводу пришло следствие.
– То есть?
Он внимательно посмотрел на Тоню, замечая каждую складочку, каждую морщинку на ее лице. Андрей хорошо знал людей, а уж Тоню-то всегда читал, словно открытую книгу. Сейчас он видел, что ей, похоже, трудно высказать вслух свои мысли. Это показалось ему странным. Андрей с удивлением ощутил просыпающийся в душе интерес к этой истории, а ведь ему думалось, что с этим покончено навсегда!
– Следователь… Понимаешь, Андрюша, он обвиняет Гену в изнасиловании Татьяны Донской!
Если бы где-то рядом взорвалась противопехотная мина, каких Андрей повидал на своем веку немало, это не произвело бы на него такого эффекта, какой возымели слова Антонины.
– Г-генку? В изнасиловании?! Что за…
Невольно приподнявшись на шезлонге, Андрей тут же почувствовал головокружение. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и твердая рука Тони аккуратно опустила его обратно.
– Ты в порядке? – с тревогой поинтересовалась она, когда ему вновь удалось сфокусировать взгляд и отдышаться. – Как твой гемоглобин? Судя по всему, на нуле?
– Ну, почему же – на нуле…
– Сто двадцать? Сто?!
– Это ерунда, Тонь, – отмахнулся Андрей. – Дай мне время!
– Дело не во времени, ты же понимаешь! Надо правильно питаться…
– Слушай, ты ведь пришла за помощью? Вот и рассказывай. Если бы я нуждался в твоей консультации, то записался бы к тебе на прием.
– Извини, – усмехнулся Тоня. – Я успела забыть, как болезненно ты реагируешь на других врачей! Так вот, якобы имеется свидетельница, которой Донская рассказывала о домогательствах моего мужа… Господи, говорю – и сама поражаюсь, какая же это ерунда!
– О ком угодно другом поверил бы, – пробормотал Андрей, – но Генка – и?..
Геннадий всегда любил Тоню. С первого курса института, когда они только познакомились, его как молнией поразило. Та же молния, судя по всему, ударила и Антонину – но, к сожалению, направив весь эффект от удара в сторону Андрея. К счастью, со временем она разобралась, что к чему.
– Не верю, – сказал он, так и не закончив начатую фразу.
– Я тоже, но следователь придерживается другого мнения.
– Чего ты хочешь? – прямо спросил Андрей. – Они все равно закроют дело, ведь Генка мертв, как и сама девица.
– Я хочу, чтобы с моего мужа сняли это постыдное обвинение! Кроме того, я хочу, Андрюша, чтобы они выяснили наконец, почему он погиб, ведь они приняли одну-единственную версию – об изнасиловании! Если бы эта девушка выжила, неизвестно еще, как обернулось бы дело!
Это верно, ведь мертвый всегда прав. Хотя, Генка тоже мертв, но его-то как раз и считают в этом деле крайним…
– В этой клинике, похоже, не все гладко, – продолжала между тем Тоня.
– Это тебе Генка сказал?
– Да… и нет.
Андрей вопросительно изогнул светлую бровь.
– Понимаешь, он намекал, что в «Сосновом раю» творятся странные вещи, но прямо ни о чем не рассказывал.
– Проблема в персонале, в пациентах, в методах лечения?
Тоня опустила плечи.
– Понятия не имею, Андрюш! Вот потому-то мне и нужен твой ОМР. Вы же занимаетесь такими делами, да?
Андрею не хотелось разочаровывать старую подругу, но, видимо, все же придется это сделать.
– Во-первых, Тонь, – начал он, тщательно подбирая слова, – дело еще не закрыто, насколько я понимаю? Значит, нет причин для вмешательства ОМР – несмотря даже на то, что следствие, как нам с тобой кажется, идет в неверном направлении. Во-вторых… Ты, конечно, не могла этого знать, но в данный момент я нахожусь на больничном и не руковожу Отделом.
– Что это значит?
– Это значит, что теперь ОМР руководит другой человек.
– Но он же из твоей команды? Ты мог бы попросить его…
– И речи быть не может! – мягко прервал ее Андрей. – Отдел возглавил Толмачев.
– Что-о-о?!
Это все-таки стало для нее ударом.
– Господи, как такое могло произойти? – спросила она, оправившись от первого шока. – Этот карьерист, этот моральный урод… Господи, Андрей, куда же смотрит руководство?!
– Не куда, а как – сквозь пальцы, как обычно, – пожал он плечами. – Кое-кому «наверху» очень хочется меня «подвинуть». Знаешь, я ведь не стремился к этой должности, меня вполне устраивало то, чем я занимался, но теперь, когда я нашел людей и механизм заработал, мне невыносима сама мысль о том, что Толмачев занял мое место. Но я ничего не могу поделать, особенно сейчас, когда на носу переизбрание губернатора, и объективные обстоятельства мешают мне вернуться к работе.
– Значит, никак? – грустно констатировала Тоня. – А я так надеялась!
Она напомнила ему печальную птицу, опустившую крылья перед лицом собственного несчастья.
– Ну, не падай духом, – сказал Андрей. В его мозгу постепенно оформлялась мысль, которую он покуда не торопился высказывать вслух. – Может, я и смогу кое-что сделать…
* * *
Леонид сидел на парапете, отделявшем газон от дорожки, идущей вдоль его собственного дома, – по ней время от времени проезжали автомобили, – и делал то, чего не позволял себе уже давненько – курил, с наслаждением затягиваясь. Чувствуя, как его чистые легкие наполняются отравленным дымом, напоенным канцерогенными смолами, он ощущал некое странное удовлетворение.
– Отдыхаешь?
Знакомый голос раздался прямо над ним. За секунду до этого Леонид увидел две симпатичные длинные ножки, обутые в тапки с помпонами.
– Угу, – буркнул он, затягиваясь еще раз и выпуская сизый дым через ноздри, как огнедышащий дракон из легенд о короле Артуре.
– А я увидела тебя из окна, – пояснила Настя.
– Я ушел из ОМР.
– Что? – переспросила девушка, подумав, что она ослышалась. – Но почему? Мне казалось, тебе нравилось там работать!
– Это было раньше, – резко поднимаясь, ответил Леонид. – Все изменилось с тех пор, как Лицкявичус загремел в больницу. С Толмачевым я не хочу иметь никаких дел. Представь, он угрожал, что, если я на самом деле выйду из Отдела, он накатает телегу в мою больницу!
– Он может это сделать? – испугалась Настя.
– Может, но мне плевать: в больнице никто не станет читать этот бред!
Настя внимательно посмотрела на Леонида, для чего ей пришлось слегка задрать голову вверх. Желваки на его скуластом лице ходили ходуном, а выступившие на щеках алые пятна говорили о крайней степени раздражения. За тот месяц, что они были вместе, девушка успела неплохо изучить Леонида. Она знала, что его довольно легко вывести из себя, но тупость, недальновидность и авторитарность начальства приводили ее бойфренда прямо-таки в бешенство. Работая в прозекторской, Леонид обладал значительной независимостью, и начальство не слишком его доставало: непосредственное – потому, что ценило его профессионализм, а вышестоящее – просто потому, что не могло до него добраться, ведь для этого потребовалось бы спуститься «в подвал». Глава ОМР Лицкявичус, насколько понимала Настя, похоже, оказался единственным человеком, кто пользовался у Леонида настоящим авторитетом. Толмачева же он считал пустым местом, а потому не видел смысла ему подчиняться. В то же время она не могла не видеть, что принятое решение далось Леониду тяжело: несмотря на явный недостаток «эмоционального инструментария», он сейчас чувствовал себя отвратительно. Толмачев так мечтал получить место Лицкявичуса, с которым они находились в контрах уже очень давно из-за того, что в свое время Толмачев возглавил несправедливую травлю женщины-врача[1]. Теперь его мечта сбылась. Настя знала, что Отдел формировал лично Лицкявичус, именно он подбирал персонал – тех людей, с которыми он хотел работать и на которых мог всецело полагаться. Вице-губернатор, непосредственный куратор новой организации, призванной заниматься сложными вопросами в сфере медицины, не подпадающими под прямую юрисдикцию Комитета здравоохранения. Команда Лицкявичуса успешно справилась с несколькими весьма трудными делами и прекрасно себя зарекомендовала. Тем не менее из-за болезни руководителя, вызванной давним ранением в голову, и необходимости срочного операционного вмешательства, было принято решение о его временной замене. Толмачев оказался как раз под рукой – насколько подозревала Настя, отнюдь не случайно. Пытавшийся вставлять Лицкявичусу палки в колеса в его предыдущем расследовании Толмачев явно выжидал подходящего момента, чтобы аккуратно подтолкнуть главу ОМР и спихнуть его с места.
– Какого черта! – воскликнул Леонид, с ожесточением выбрасывая недокуренную сигарету в урну. – У меня уже есть работа, а ОМР – это же чистая благотворительность.
– А что остальные думают? – осторожно спросила Настя. – Ну, Никита, там, Агния…
– Они еще не знают, – покачал головой Леонид, постепенно успокаиваясь.
Даже странно, но Настя, похоже, оказывала на него тот же эффект, что и хороший седативный препарат. Так повелось с самого начала их знакомства. Еще месяц тому назад Леонид даже не мог представить себе, что сможет провести больше десяти часов под одной крышей с какой-нибудь женщиной, ведь все его романы продолжались не дольше недели и в основном ограничивались постельным «общением». Это его вполне устраивало, а глубокие чувства и долгосрочные обязательства никак не входили в планы патологоанатома. Его собаки с успехом заполняли собою пустоту в доме, и лишний человек не вписывался в его планы на ближайшее будущее. И тем не менее Насте удалось создать вокруг Леонида теплый и мягкий кокон, способный оградить его от нежелательных внешних воздействий. Он чувствовал себя с ней комфортно, и это позволяло девушке надеяться на то, что рано или поздно ей удастся стать для него незаменимой.
– Кажется, Агния тоже намыливает пятки, – продолжал между тем Леонид. – В этом мы похожи: она не выносит тупость в любом ее проявлении! Никита переживает из-за Лицкявичуса: после операции мы видели его всего пару раз, а с тех пор, как он вернулся домой, домоправитель охраняет его, как Цербер врата Аида. Павел пока помалкивает. Он вообще такой, себе на уме, но, вероятнее всего, просто не хочет, чтобы у Лицкявичуса случились неприятности, пока он нездоров. Толмачев, судя по всему, вполне способен это устроить, если мы все рванем из ОМР одновременно! Остальные… Ну, знаешь, остальные меня вообще мало волнуют, ведь мы почти не знакомы.
Настя познакомилась с другими членами ОМР примерно тогда же, когда впервые встретилась с Леонидом. Ее отец умер в больнице – как заподозрили поначалу, в результате врачебной ошибки. Врачи, принимавшие участи в операции, подверглись жестокому преследованию со стороны небольшой группы людей в составе общественной организации «Начни сначала». Эта группа, в которую, как оказалось впоследствии, входил и родной дядя Насти, ставила своей целью физическое устранение медиков, которые, как им казалось, пренебрегали своими прямыми обязанностями в отношении пациентов и не понесли за это заслуженного наказания. Настя понятия не имела, что ее дядя способен на убийство – пусть даже тех, кого он считал виновным!
С тех пор Настя несколько раз виделась с Никитой, хирургом-трансплантологом, с Павлом Кобзевым, известным в городе психиатром, с анестезиологом Агнией Смольской и с самим Лицкявичусом, основной деятельностью которого являлась реконструкционная челюстно-лицевая хирургия. Учитывая замкнутый характер Леонида, Настя сомневалась, что его и всех этих людей связывает настоящая дружба, но если бы Леонид вообще знал, что это такое, то коллеги по ОМР, определенно, считались бы его единственными друзьями.
– Значит, – предположила Настя, – у тебя может появиться немного больше свободного времени, я правильно понимаю?
– А что? – с подозрением поинтересовался Леонид.
– Да я вот тут подумала… Мы никуда не ходим, ты замечаешь?
Это была чистая правда: бо€льшую часть времени, не занятого работой, он предпочитал проводить с Настей в постели. Они не ходили в кафе и рестораны, в кино и театр. Леонид об этом как-то не задумывался, но для Насти, похоже, это важно. Важно признание того, что они теперь вместе.
– Ну, и куда же ты хочешь пойти? – спросил он.
* * *
Утро выдалось теплым и солнечным. Для питерского пригорода осенью это большая редкость, но нынешняя осень, как и непривычно жаркое лето, стала исключением. Лужайки девственно зеленели, как в начале июня, поздние цветы окрашивали местность во все цвета радуги, повсюду с тихим журчанием работали садовые поливалки и небольшие мраморные фонтанчики. В длинных аллеях, уходивших в глубь обширного парка, не было видно ни одного гуляющего. Сейчас время завтрака, а его здесь пропускать не рекомендуется, ведь целая армия диетологов составляет индивидуальное меню для каждого «гостя», как здесь называют пациентов, и зорко следит за выполнением всех предписаний. Никто обычно не возражает, ведь сюда приезжают именно для того, чтобы избавиться от излишков груза прежней жизни, оставив его за воротами «Соснового рая».
Леонид потянулся, с тоской озирая аллею. Он работает здесь уже больше недели, и до сих пор ничто не нарушило покоя и безмятежности этого места. В принципе, жаловаться-то не на что – зарплата, даже на полставки, выше всяких ожиданий, и повышенный уровень комфорта, о котором любая клиника может только мечтать. Правда, некоторое беспокойство порою доставляли сексуально озабоченные «гости» женского пола. В другое время, возможно, Леонид не нашел бы никаких возражений против подобного, но сейчас он находился, можно сказать, «на службе», а потому многозначительные пассы в собственный адрес воспринимал, как некое досадное недоразумение. Он вовсе не нуждался в возникновении неприятностей с руководством, которое всячески подчеркивало необходимость сохранения с «гостями» исключительно профессиональных отношений. За любое нарушение можно было легко вылететь отсюда с «волчьим билетом», а Леонид так еще ничего толком и не выяснил.
…Написав заявление об уходе, он промаялся неделю – он даже не представлял, что работа в ОМР имела для него такое большое значение! Леонид не понимал, почему ему так плохо. Возможно, дело в том, что, занимаясь расследованиями в составе группы Лицкявичуса, он ощущал себя полезным и нужным? Его основная профессия не предполагала общения с живыми людьми, и долгое время это Леонида вполне устраивало. Теперь все изменилось. Ему нравилось общаться – по крайней мере, с теми, с кем его столкнула работа в Отделе. И теперь Леонид чувствовал себя потерянным, как путник, ушедший далеко от дома и забывший дорогу назад. Нет, не так! Беда в том, что он прекрасно знал дорогу назад, но ни за что на свете не вернулся бы под начало Толмачева. Поэтому он решил, что со временем все встанет на свои места и тоска по работе в ОМР у него пройдет. Убедив себя в том, что поступил правильно, он начал постепенно успокаиваться, жизнь возвращалась в обычное русло. И надо же было как раз сейчас случиться звонку от Лицкявичуса!
Подъезжая к его дому, Леонид нервничал. О чем, собственно, мог пожелать поговорить с ним бывший начальник? И почему он позвонил лично? Как правило, Вика, их компьютерный гений и по совместительству секретарша Лицкявичуса, связывалась со всеми от его имени, так что Леонид не знал, что и думать! Как водится, по телефону бывший шеф ничего толком не объяснил, просто попросил приехать Леонида, когда у него появится время, но как можно скорее. На самом деле Леонид вполне мог проигнорировать звонок, ведь Лицкявичус больше не является его боссом, более того – он уже не руководит отделом!
Раби встретил его не слишком приветливо, хотя Леониду на это, в сущности, было наплевать: он никогда не мог понять Лицкявичуса в том, что касалось его домоправителя. Он не только впустил этого «человека с юга», как патологоанатом называл его про себя, в собственный дом, но и дал Раби гораздо больше свободы в общении с ним самим, с хозяином, чем мог бы рассчитывать простой наемный работник. Для Леонида такие отношения были бы неприемлемы!
Честно говоря, у него имелась и еще одна причина опасаться этого визита. Леонид боялся увидеть Лицкявичуса в плохом состоянии. Он ненавидел перемены. Привыкнув к тому, что глава ОМР всегда в отличной форме и прекрасно выглядит, он пришел в ужас, когда с ним случился тот приступ. Раньше Леонид и предположить не мог, что босс нездоров – он всегда казался ему неуязвимым, как Ахилл! Теперь же, после тяжелой операции, он не знал, чего ожидать. Возможно, Лицкявичус уже на ладан дышит?
Опасения эти оказались напрасными. Бывший глава ОМР встретил Леонида на ногах. Правда, его кожа казалась бледноватой, на голове красовалась черная вязаная шапочка, отчего Лицкявичус выглядел как лыжник или биатлонист, однако поступь его оставалась твердой, как и до болезни, а взгляд голубых глаз не потерял своей пронзительности. Леонид вздохнул с облегчением.
– Спасибо, что пришли, – сказал Лицкявичус и указал гостю на один из трех бежевых диванов, стоявших в просторном холле, выложенном темно-вишневой паркетной доской. – Это тем более ценно, поскольку я больше не являюсь вашим непосредственным руководителем.
Леонид лишь слегка склонил голову, признавая его правоту.
– Неплохо выглядите, – заметил он. – Признаться, я ожидал худшего.
– Благодарю, но я вызвал вас не для того, чтобы получать комплименты, – сухо ответил Лицкявичус. – Значит, вы решили покинуть ряды ОМР?
– Это так.
– Могу я поинтересоваться о причинах столь радикального решения?
– Можете, но я предпочел бы оставить их при себе.
– Что ж, – усмехнулся Лицкявичус, – примерно такого ответа я и ожидал. Хорошо, что вы больше не связаны с Отделом. Дело, о котором я собираюсь с вами поговорить, личного характера, поэтому вы в любой момент можете отказаться…
– Отказаться – от чего?
Андрей внимательно всматривался в лицо Кадреску. Со времени их первого знакомства прошло больше года, и первое впечатление от этого человека было не самым благоприятным, если не сказать – неприятным. Он не смотрел собеседнику в глаза, враждебно реагировал на любые замечания в свой адрес, не отличался вежливостью и скорее отталкивал окружающих, нежели привлекал. С тех пор Леонид мало изменился, но Андрей чувствовал, что именно он ему ровня. Никита – милый и преданный, Паша – лучший друг, Агния… ну, это вообще другое дело, но Леонид – именно тот человек, который умеет принимать правильные решения и идти упорно вперед к их реализации, невзирая на все трудности и опасности. Он ничего не боится, ни перед кем не трепещет и плевать хотел на условности. Конечно, отсутствие понятия о субординации делает этого человека крайне неуживчивым, но его профессионализм с лихвой компенсирует этот недостаток. И поэтому Андрей ни секунды не сомневался, кому следует доверить предстоящее дело, и то, что Кадреску ушел из Отдела, только укрепило его в этом решении. По правде говоря, Андрей злорадствовал в глубине души: Толмачев получил-таки щелчок по носу, и это, скорее всего, только первая ласточка.
