Ирина Измайлова
Возвращение троянцев
Глава 5
Вернувшись в лагерь, фараон и его спутники застали удивительное зрелище, которым любовались, столпившись кругом, человек триста египетских воинов. Ахилл и Пентесилея занимались боевыми упражнениями. Он – в одной набедренной повязке, она – в своей черной тунике, оба вместе они являли очень забавное сопоставление, ибо рядом с громадной фигурой мужа рослая амазонка выглядела маленькой и хрупкой. При этом оба работали настоящими боевыми мечами, что во время упражнений могут позволить себе только бойцы, владеющие оружием в совершенстве, иначе любое чуть неверное движение окажется смертельным для того или другого. Он и она двигались с одинаковым проворством, меняя позиции, сходясь и расходясь так молниеносно, что за ними едва можно было уследить, а движения их рук и мечей сливались в сплошное мелькание и сверкание. Лишь иногда раздавался лязг, лезвия сшибались, на долю мгновения замирали, соприкоснувшись, потом разлетались, как огненные птицы, и снова бешеная скорость схватки, почти настоящей, почти смертельной, лишала зрителей возможности видеть выпады и смену позиций сражающихся.
Они дрались уже почти час, но в движениях не было заметно усталости, только дыхание обоих участилось, сделалось слышнее.
Рамзес, перед которым воины сразу расступились, едва кто-то заметил его приближение, тоже некоторое время смотрел на эту удивительную битву.
– Даже без доспехов! – изумленно сказал фараон подошедшему к нему Гектору. – При такой скорости боя они же изрежут друг друга!
– О, нет! – возразил Гектор, тоже любуясь братом и его женой. – Это – два лучших воина, каких я когда-либо видел. Оба могут мечом рассечь яйцо, не поранив птенца. Эй, Ахилл, Пентесилея, да остановитесь же!
– Стоп! – скомандовал Ахилл. – Закончили.
И оба разом замерли, вскинув мечи.
– Прости, Великий Дом, что мы тебя не сразу заметили, – сказал, улыбаясь, Приамид-младший. – В обычном бою я слежу за тем, что происходит вокруг, но учебный бой предполагает сосредоточенность только на противнике. Спасибо, жена! Ну, ты меня и загоняла…
– По-моему, ты продержался бы в два раза больше! – воскликнула амазонка, поправляя гребни, воткнутые в косу. – Это я уже почти падаю. Вечером будем работать в доспехах?
– Да. После захода солнца, при факелах. До поединка меньше двух суток. Гектор, будешь упражняться с нами вместе?
– Буду, – ответил старший брат. – А сейчас вы оба нужны нам. Надо все обсудить. Ты ведь сейчас прикажешь переносить шатры, Рамзес? Пока воины относят их дальше от моря, мы могли бы позавтракать, если ты, конечно, пригласишь нас разделить с тобой завтрак.
Фараон пристально посмотрел на троянского царя и, оставив уже приготовленные слова возражения, хлопнул в ладоши. Подбежал Амен-Ка с охранниками, Рамзес отдал несколько приказаний. Затем, когда воины бросились их исполнять, сказал:
– Я понял со времен ливийского похода, что ты – великий полководец, Гектор, и тебе нужно доверять полностью. Но не хочу действовать, не понимая, что делаю, для чего приказываю. Мне не понятно, зачем нужно относить шатры – пространство и так очень широкое. Колесниц у нас немного, им будет где развернуться. Значит, место освобождается для чего-то другого. Что ты затеял?
– Объясню во время завтрака, – сказал Гектор, почему-то хмурясь. – Думаю, ты был прав: драться с тысячей лестригонов – это все равно, что драться с десятью тысячами. Что ж, посмотрим… Брат, это тебе подарок царя Антифота! Я его едва дотащил. Такая же штука будет у Каррика. И еще меч, наверное, под стать этой штуке.
Ахилл взял из рук старшего брата громадную булаву, с видимым удовольствием осмотрел ее, подкинул, поймал в воздухе, повертел вправо и влево.
– Отлично уравновешена. Если драться ею долго, рука начнет уставать. Возможно, Каррик сильнее меня. Но не намного, не то палица была бы тяжелее. Ладно. Что там кричит Амен-Ка? Кажется, уже готов завтрак.
Шатер фараона был снят вместе с другими, и воины натянули легкий навес среди росших поблизости смоковниц. Под навесом поставили стол, походные кресла. Темнокожая рабыня с помощью еще двоих рабов умело расставила блюда, кубки, кувшины с водой и вином. Поскольку лагерь только что был перенесен от прибрежной крепости, повар Рамзеса не успел приготовить никаких изысканных блюд, но фараон не был придирчив в еде, особенно в условиях похода. На завтрак подали около дюжины голубей, подстреленных и зажаренных еще накануне, испеченную в золе рыбу, сушеные сливы и ломтики лимона в чашках сладкого тростникового сока. Ячменные лепешки были только что испечены – они слегка дымились.
– Прости, о Великий Дом! – воскликнул повар, простершись перед повелителем на пыльной земле и поднимаясь на ноги. – Нет ни свежего мяса, ни молока, которое ты любишь пить по утрам. Поганые лестригоны, которые торчат тут уже пятнадцать дней, обещали не трогать египтян до твоего приезда, до поединка их хваленого Каррика с нашим богатырем. Но успели отобрать у местных селян уже четыре стада коров и овец. И ведь все пожрали! У их кораблей блеют в загоне всего десятка три овечек… Этих псов, как нам сказали, полторы тысячи воинов, а скота нагнали, как на большую армию! Если посчитать, выходит, что каждый из них за день жрет чуть не по четверти коровы! А еще, сколько муки отняли у землепашцев, да овощей, да плодов… Хоть они и громадины, но куда же это в них столько влезает?!
– Это уже сказки какие-то, Суфи! – сердито поморщился Рамзес. – Стада здесь по четыреста-пятьсот голов. На пятитысячную армию хватило бы того, что они, по твоим словам, увели. Придется потом спросить с номарха, не удерживает ли он из царского сбора[11], ссылаясь при этом на обжорство лестригонов! И отвыкни наконец валяться на грязной земле перед тем, как прислуживать за столом. Мне приятнее есть пищу без песка в каждом блюде, даже если при этом я не получу всех причитающихся почестей.
С этими словами фараон принялся за еду. Троянцы тоже не стали терять время даром. Рабыня налила в кубки вина, у которого был замечательно тонкий запах.
– Это местное, – сказал Рамзес, с удовольствием выпивая второй кубок. – Прибрежные жители им очень гордятся. Хорошо, что лестригоны, судя по всему, равнодушны к вину – им хватает гнусных грибов демона. Ну, Гектор, говори наконец – что ты думаешь об этих людях, что означает твоя затея с перенесением лагеря? Прежде всего, раз ты думаешь о битве, то либо не веришь в победу Ахилла над Карриком, либо полагаешь, что в случае гибели Каррика Антифот не сдержит слова – не уплывет отсюда. Ну? Первое или второе?
– А ты как думаешь, о Великий Дом? – чуть усмехнувшись, спросил царь Трои.
– Думаю, ты не веришь Антифоту.
– Не верю. С самого начала не верил. И ты думаешь так же, как я.
Гектор отпил вина из кубка, скользнул глазами по сновавшим мимо их навеса воинам, которые деловито переносили оружие и скарб на новое место, потом снова в упор взглянул на фараона.
– Сколько воинов ты привел сюда, о Великий Дом? – спросил он тихо. – Неужто и вправду полторы тысячи, как требовал Антифот в своем письме?
Рамзес высокомерно улыбнулся:
– Не унижусь же я до обмана, тем более перед варваром! Конечно, со мной пришли полторы тысячи воинов. Лучших воинов, ты сам их видел, царь. Но, – тут губы фараона чуть покривились в усмешке, – половина гарнизона крепости южной дельты вышла следом за нами и стоит в одном переходе отсюда. Это еще тысяча человек. Просто из предосторожности.
– А не мало? – спросил Ахилл, до того молча поглощавший еду и скромно пивший воду (вино он только попробовал – даже не допил свой кубок до конца). – Не мало ли людей, Великий Дом? Лестригонов-то больше!
– Ты тоже заметил, да? – быстро спросил Гектор брата.
Ахилл кивнул.
– Утром, когда мы сюда приехали, я успел прогуляться к заливу.
– О чем вы? – почти резко спросил фараон. – Что за загадки? Если у меня две с половиной тысячи воинов, то как лестригонов может быть больше?
Приамид-младший еще раз глотнул из своего кубка и посмотрел его на свет. В зеленоватом стекле красное вино казалось лиловым.
– Антифот говорит, что у него полторы тысячи бойцов, – негромко произнес герой. – И ты веришь, о фараон?
– Верю, но не на слово! – еще более жестко, почти с раздражением воскликнул Рамзес. – Мои лазутчики тоже побывали там на рассвете. Лестригонов действительно ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ!
– В том, что столько видели твои лазутчики, нет сомнений, – заметил Гектор. – Но ВСЕХ ли они видели?
Рамзес вздрогнул.
– Но там же негде спрятаться! – сказал он, почему-то почти шепотом. – Скалы низкие, пещер и ущелий нет. А корабли лестригонов стоят пустые.
– Вот-вот! – проговорил Ахилл. – Они стоят ПУСТЫЕ. А кто-нибудь обратил внимание, КАК ГЛУБОКО они при этом сидят в воде?
Прошло немало времени, прежде чем до ошеломленного фараона дошло, ЧТО означают эти слова троянского героя. Как ни смугла была кожа Рамзеса, пунцовая краска, хлынувшая на его лицо, поглотила даже эту густую смуглоту.
– Могучий Гор! – взревел фараон, вскакивая. – Но этого не может быть! Они не могли придумать такого!
– Так обычно и бывает, – заметил Гектор. – Стоит недооценить врага, как он выигрывает. Все считают лестригонов безмозглыми убийцами. Скорее всего, так и есть. Но ПОЧЕМУ они такие? Потому что гнусный демон, обративший людей бездны в своих слуг, веками ломал их естество, убирая из него все лишнее, все, что мешает тупо убивать. А все, что этому помогает, напротив – развивалось, стремясь к совершенству. Ведь таковы и звери. Вот крокодил…
Тут царь Трои с некоторой опаской глянул на фараона, вдруг вспомнив, что у египтян среди прочих богов-чудищ есть бог-крокодил Себек. Однако Рамзесу было вовсе не до показного почтения.
– Вот крокодил, – повторил Гектор. – Кажется, что он нелеп, очень странно скроен, и если сравнивать его с лошадью, например, то просто урод. Умным он тоже быть не может. Но есть ли среди существ, обитающих в реках и болотах, существо более совершенное, есть ли создание, лучше приспособленное для нападения и убийства в воде? Крокодил идеален, если рассматривать его как убийцу.
– Брат, тебе бы стать поэтом! – воскликнул Ахилл и, несмотря на всю серьезность разговора, подавился смехом. – Вот сравнение так сравнение! Лестригоны и крокодилы!
– Будь я крокодилом, я бы обиделась, – заметила Пентесилея, до сих пор молча слушавшая мужчин.
– И как только я пять лет не замечал, что женат на крокодиле! – Ахилл поморщился. – Что-то нас понесло… Дошутимся!
Но Гектор словно не заметил этих слов. Он смотрел в горящие гневом, полные скрытого страха глаза фараона и продолжал:
– Лестригоны – совершенные убийцы. В их телах все приспособлено для боя. В их сознании тоже нет ничего лишнего – страха, сострадания, жалости, возможно, любви… Нет представления о красоте, нет места для сомнений. Но зато все занято искусством войны. Их изобретательность здесь огромна.
– Но для того, чтобы создать корабль с двойным дном, если только это действительно так, – Рамзес все еще с трудом верил в страшное открытие троянцев, – чтобы создать такой корабль, изобретательности мало. Тут нужны знания, немалое образование, нужно уметь делать расчеты!
– А паук, по-твоему, умеет делать расчеты? – парировал Гектор. – Однако его сеть при этом – великолепное сооружение. В горах Черной земли мы с Ахиллом едва не стали мухами для одного «паучка» и любовались совершенством его сети вблизи! Увеличенная в десятки раз паучья сеть представляет собой великолепное зрелище. Бр-р-р! Паук – тоже идеальный убийца… И потом, мы ведь знаем, что лестригоны используют труд пленных, рабов. Разве не мог создать такой корабль кто-то из пленников? Не сам корабль, а идею корабля? Сделать расчеты, в конце концов?… Так или иначе, это было сделано! Вот поэтому «гости» и едят так много. Их просто в два раза больше, чем мы думали.
– Но они здесь уже четырнадцать дней! – снова высказал сомнение фараон, пытаясь успокоиться. – Нельзя же столько времени просидеть взаперти!
– А они и не сидели! – ответил за брата Ахилл. – Ночами они все могут быть на берегу. Кто спит в этих дурацких шатрах, кто снаружи. А днем, я думаю, те, которые в предыдущий день прятались в нижней части кораблей, остаются на свежем воздухе, а остальные скрываются. При их выносливости это не так трудно.
Повар фараона Суфи убрал со стола блюда и тарелки, сменил опустевший кувшин вина на полный.
– Значит, лестригонов может оказаться три тысячи, а то и больше… – глухо сказал Рамзес и, не дожидаясь ответа, спросил, в упор глянув на Гектора, понимая, что окончательное решение примет именно он: – Что ты посоветуешь сделать, царь?
– Тут уже нечего советовать, – спокойно ответил герой. – Остается победить или погибнуть. Или, – он чуть усмехнулся, – сегодняшней ночью позорно бежать, прикрываясь темнотой. Возможно, Антифот именно этим намерением объяснил мое желание отнести лагерь дальше. Он только и ждет этого. Потому что тогда его уже ничто не удержит. Нет, Рамзес, совет может быть только один: сражаться. Другое дело, КАК.
– И как? – голос фараона дрогнул. – Я могу успеть за эти два дня послать гонца в крепость, из которой мы приехали, тогда воины гарнизона придут нам на помощь. Но их всего восемьсот человек. Это – маленькая прибрежная крепость.
– А что дымится позади нас, за мысом? – спросил Гектор. – Мы проплывали на корабле мимо каких-то сооружений.
Фараон пожал плечами:
– Там всего лишь складские постройки. Лен хранится, если не ошибаюсь. Пенька. А рядом сооружают торговые корабли, рыбачьи лодки – эти места знамениты рыбным промыслом, как, впрочем, и вся дельта. Поэтому там построены смоловарни. Но людей мало, и это просто мастеровые. Воинов там десятка два – склады охраняют. На берегу, в поселках, живут рыбаки, четыре-пять сотен человек. Но эти умеют только складно грести и кидать сети, а меч многие в руках не держали, иных даже не призывали служить во время войн: их дело – снабжать города рыбой. Проку от них никакого.
– Все одно к одному! – прошептал Гектор, и на его лице вдруг появилось какое-то страшное выражение. – Ну что же, они сами того хотят!
– В чем твой замысел? – спросил Рамзес, вновь поднимаясь из-за стола и растерянно подставляя руки под наклоненный рабыней кувшин с водой. – Ведь ты что-то задумал еще во время разговора с Антифотом.
– Ну да… – голос Гектора звучал странно, и Ахиллу, знавшему его лучше всех, послышались в этом голосе смущение и растерянность. – Я понял, что нужно сделать, в то мгновение, когда Антифот топнул ногой.
– Объясни…
– О, нет, нет! – вдруг почти с испугом воскликнул герой. – Если можно, завтра. Лучше мне сейчас не говорить о задуманном и до поры даже не думать, не то я не решусь довести это до конца.
Он нахмурился, на несколько мгновений отвернулся, вертя в руке стеклянный кубок и не замечая, что остатки вина стекают на край его туники. Потом резко поднял голову и вновь взглянул на фараона.
– Сейчас же пошли в прибрежную крепость за воинами. Отправь людей нарубить длинных шестов – лучше всего стволы молодых пальм, не толще руки… Их нужно около тысячи. И три-четыре воза больших пальмовых листьев.
– Я, кажется, угадал твой замысел! – воскликнул Рамзес. – Ты насмотрелся в Черной земле на ловушки, которые дикари устраивают для буйволов и бегемотов. Уж не собираешься ли ты вырыть ямы, воткнуть в их дно колья, закрыть пальмовыми листьями и ждать, что лестригоны туда попадутся?
Гектор засмеялся:
– Я не так наивен. Даже если бы они в такие ямы попали, что проку? Их панцири прочнее шкуры бегемота. Нет, фараон, замысел другой. И кроме перечисленного нужно еще кое-что. До заката я хочу знать, сколько уже отстроенных кораблей стоит у той верфи, мимо которой мы проплывали.
– До заката не успеть, – возразил совершенно озадаченный Рамзес. – Туда на колеснице полдня пути.
– На колеснице, но не верхом, – вмешалась вновь долго молчавшая Пентесилея. – Я успею, Гектор.
Глава 6
В тот день рассвет не спешил наступать. Будто беспечная богиня Эос заснула крепче обычного и запоздала открыть ворота солнцу.
Утренний сумрак, растворенный в едва угадываемом свете, уже сочившемся с востока, казался гуще ночной темноты. И когда пологий скат берега осветили сотни вспыхнувших один за другим костров, слабый проблеск зари на горизонте совсем поблек.
Костры, небольшие, похожие на мохнатых рыжих зверьков, покрыли весь берег. Они располагались сетью, на расстоянии в двадцать пять локтей один от другого, и горели так ярко, что вначале вся равнина стала видна, будто днем. Но вскоре от костерков, что зажгли в расставленных на земле глиняных горшках, повалил густой темный дым, и все заволокло этим дымом. Ветра почти не было, его слабые дуновения лишь разносили серое облако все шире, раздували его крылья до самого залива, куда уже не доходил свет, где во мгле, над тусклым блеском воды чернели низкие громады лестригонских кораблей.
Египетские воины заняли позиции на расстоянии четырех стадиев от вражеских шатров, выстроившись тремя линиями, в виде раскрытого треугольника с сильно срезанной вершиной. Средняя линия состояла из трех рядов – впереди боевые колесницы, за ними – лучники в легких доспехах, за лучниками – воины-шерданы, с мощными серповидными мечами, защищенные прочными щитами и латами. Крылья треугольника представляли собой каждый по два ряда тех же шерданов, но, в дополнение к мечам, у них были легкие метательные копья.
Лестригоны покинули свои шатры тоже затемно, однако костров не зажгли. В полутьме лишь тускло отсвечивали их доспехи, да мерцали наконечники копий. Завоеватели встали тремя плотными рядами, образовав полукруг. Едва построение закончилось, глухо зарокотали барабаны. Рокот все нарастал, заполняя воздух гулкой дрожью. Сперва били три барабана, затем к ним присоединились еще три. Их жуткий грохот разносился на много стадиев вокруг.
Оба войска стояли, не двигаясь, ожидая рассвета.
Наконец восток расплавился тонкой алой чертой, и она стала расти, окрашивая небо своей прозрачной кровью.
Барабаны вдруг умолкли.
– Пора, – сказал Гектор.
Ахилл кивнул, привычным движением надел шлем и застегнул ремешок.
Накануне вечером братья впервые за все последние дни заговорили о том, что мучило их обоих. Об известии, что передал троянскому царю фараон.
– Если это правда, – сказал Ахилл, – и Андромаха с Астианаксом в Эпире, – значит, их увез туда Неоптолем…
– А кто же еще! – Гектор старался говорить бесстрастно, но его голос выдал напряжение. – Скорее всего, мои жена и сын стали его боевой добычей.
– Проклятие! – вырвалось у Ахилла.
Гектор положил ему руку на плечо:
– Не надо. Твой сын не знал и сейчас не знает, что мы с тобой братья. Возможно, ему не сказали и о том, что мы были близкими друзьями.
– Андромаха не могла этого не сказать! – воскликнул Приамид-младший с горечью. – Она не успела узнать, что я – сын Приама и Гекубы, но кто лучше нее знал о нашей дружбе?
Гектор усмехнулся:
– Разве мнение пленницы, рабыни кому-нибудь интересно?
Ахилл твердо взглянул в лицо брату:
– А если окажется, что Неоптолем… Что он ее…
Он не договорил, умолк, но Гектор заговорил сам:
– Скорее всего, братец, так оно и окажется. Твоей вины в этом нет. А я лишь повторю уже сказанное: что бы ни случилось с Андромахой, она останется моей женой.
И совсем тихо добавил:
– Если, конечно, не полюбила другого.
– Будь покоен, Гектор, этого не случилось!
Братья резко обернулись. Они сидели возле своего шатра, перед костром, и не заметили, как неслышными шагами к ним подошла Пентесилея.
– Простите, я не подслушивала – просто услышала последние слова.
Женщина, наклонившись, подбросила в костер пару веток, и огонь заплясал синими сполохами в ее глазах.
– Ты напрасно думаешь, Гектор, – тихо сказала амазонка, – что женщина, если она слаба, не может постоять за себя. Твоя маленькая жена сильнее многих мужчин.
Гектор вспыхнул, то ли уязвленный такой откровенностью, то ли смущенный собственным сомнением.
– Я говорил не о насилии! – воскликнул он почти с досадой. – Я подумал, что она сама могла…
– Не могла! – еще жестче прервала его Пентесилея. – Измена – это и есть слабость. Мне кажется, Андромаха сильнее.
Гектор в изумлении посмотрел на жену брата.
– Но… она считает меня мертвым, Пентесилея! Она ВИДЕЛА мою гибель.
Амазонка усмехнулась:
– Она видела ее уже во второй раз, Гектор. Поэтому, скорее всего, снова не поверила. Доброй вам ночи!
Ахилл проспал последние четыре предрассветных часа, расстелив овчину прямо на земле перед шатром. Гектор ушел в шатер и тоже лег, но уснуть не смог. Герой спрашивал себя, из-за чего не спит: из-за страха за жизнь брата, которому предстоял страшный, возможно, смертельный поединок, или из-за того, что он, царь Трои, сын мудрого Приама, задумал и собирался осуществить?
Потом все эти мысли ушли. Великий воин и полководец вновь стал самим собою: единственное, что осталось в его сознании – четкая и реальная картина предстоящего боя (а он твердо знал, что бой произойдет при любом исходе поединка).
И вот они стоят друг перед другом: два войска, две силы, две воли. Два жребия лежат на весах богини судьбы.
