Ирина Калитина
Чужая родная земля
Потом привезли сруб, отец принялся ставить дом. Сыну сделал топорик. Гвозди да стружки – его первые игрушки. Строили вместе.
Появилась корова Люся, громадное животное красного цвета со страшными рогами, поросёнок.
Мальчик увидел, что соседи выбросили за забор верхние листья капусты.
«Такими листьями мать кормит поросёнка», – сообразил он, не спросив взрослых, взял санки из сарая и, раскачиваясь из стороны в сторону, припадая на одну ногу, как папа, повёз их по траве собрать еду. Несколько шагов и наступил на гвоздь. Санки оказались ломанными. Снова, сделался маленьким, плакал, пока мама перевязывала рану.
Наступила зима, сени сделать не успели. Подобно бандиту, захватчику врывался мороз в открытую дверь, вихрем облетал комнату, превращаясь в пар около громадной печи. Ночью по нужде выскакивал мальчишка в рубашке, босиком. Переминаясь с ноги на ногу, смотрел, как, не долетев до земли, замерзала струя. Потом, обтерев ноги о циновку, забирался на лежанку, хранящую тепло и запах выпеченного вечером хлеба, там он спал с маленькой сестрёнкой.
В следующем году к дому пристроили веранду. Тёмные брёвна сруба изнутри обили дранкой и побелили известью.
Мама спросила, похожа ли их комната на молдавскою.
Сын ответил: «Да», чтобы её не огорчать, на самом деле, он не помнил, как выглядело жильё на родине.
В подвале их дома: молоко, сметана, масло, мясо тушёное, залитое жиром, картошка, солёные огурцы. В валенках под скамейкой дозревают зелёные помидоры, на веранде – мешок с кедровыми орехами.
В местной лавке, только, соль, сахар, мука, макароны, хлеб, а куриное яйцо – один раз в неделю.
Медовый аромат липы в лесу, где Пётр бегал с мальчишками, напомнил, как цветки её заваривали зимой вместо чая. Нашёл в сарае отцовский топор, заткнул его за пояс, пока мама не видит, и отцовским шагом отправился рубить ветви, чтобы принести их домой и снять цветки. Забрался на дерево, ударил по суку, дерево вздрогнуло, он упал, на него свалился топор. Снова крик, слёзы, перемешанные с кровью, испуганная мама, лазарет.
«Соображай, что ты делаешь», – сказал отец по-молдавски, встречая их с ремнём в руке.
В другой раз мальчик решил наловить рыбы, видел, где закидывали удочки старшие мальчишки. Пошёл один, хотел поймать всю, чтобы другим не досталось. Сделал несколько шагов по мелководью, образовавшемуся в результате разлива реки, и провалился, дальше – обрыв, научился плавать, не утонул.
«Нужно думать, что ты делаешь», – повторил слова отца по-русски, распутывая леску и собирая крючки.
От своих приятелей он знал несколько татарских слов, белорусских, и, даже, литовских, но понимали друг друга ребята, когда говорили на языке народа, которого в школе называли освободителем, а дома – поработителем. «Соображал» Пётр на этом же языке. Молдавский слышал, только, поздно вечером, когда родители возвращались с работы.
Они так и не узнали про «подвиг» на реке.
Вот, пожалуй, и все шалости, которые едва не стоили ему жизни. Разве что, спрыгнул с крыши дома в сугроб и не смог вылезти, одна голова торчит из снега. Его вызволил сосед, проходивший мимо, а застрявшие валенки доставал сам, разрывая занос.
