Восприятие человека самого себя сосредоточено на телесном уровне, что вполне обоснованно. А на формирование образа собственного тела влияет множество факторов и событий, происходящих на протяжении всей жизни. Нередко возникает экзистенциональная драма, когда человек убежден в своей неидеальности до такой степени, что жизнь становится подобна пытке. Конфликт тела и души представляет собой довольно мощную базу для формирования идей, представлений, страхов, что допустимо использовать в искусстве. Происходит эдакая сублимация страданий. Существует предположение, что без страданий творить невозможно, как и получать представление о чем-то важном. С другой стороны, человек, не знававший тягот также способен создавать предметы искусства и проживать осознанную жизнь. Таким образом, важность страданий неоднозначна. А избежать их не всем по силам.
В основу романа положены переживания, вполне знакомые большинству женщин. Они проработаны в виде диалогов, чтобы читатель получил ответы на свои вопросы. И хоть роман является художественным, но в нем присутствует психологический компонент. Также рассматривается с психологической точки зрения искусство. Скульптура и телесность тесно взаимосвязаны.
И не обходится рассмотрение темы телесности без привязки к смерти. И в этом случае на арену событий выходит искусство. Оно играет особенную роль в жизни человека и в послесловии, которое должно оставаться.
Незнакомка появилась неожиданно и почти вовремя, но все равно опоздала на несколько лет. Сама она об этом не знала, впрочем, и не смогла бы понять оксюморон со временем в судьбе девочки-подростка, наблюдавшей из своего укрытия за зданием, в котором размещалась школа искусств.
Хрупкая девочка прильнула к давно не мытому оконному стеклу бельэтажа, скрывавшего от неосведомленных прохожих мир, отданный искусству. Дерзкому. Чувственному. Тому, что соприкасается с телом, отпечатываясь на чувственной коже, покрытой мурашками, проникая, может даже в кровь. В кровь той, что пульсировала в венах тела, истязаемого болью. Не физической. Хуже. Психологической. Но она не умела различать виды болевых ощущений. Она только училась этому. И учителя имелись, хотя они не подозревали о своей участи. Они ими стали бессознательно.
Кира любовалась тем, что считала едва ли не уродством. Считала ли сама, она не была уверена, но так её заверяли. Девочка, грациозного телосложения, ни в чем не была уверена, особенно в том, что относилось непосредственно к ней самой. Незнакомка заставила задуматься. Невысокая женщина с именем, остававшимся неизвестным, обладала изящной фигурой, длинными русыми волосами и уверенным взглядом.
Как же дорога ей стала эта женщина. Неизвестная, ни разу с ней не заговорившая, но сумевшая поддержать.
В тот момент, когда незнакомка появилась впервые в её судьбе, Кира ощутила потребность следить за телами.
Тащившееся позади прошлое давно выдохлось от усталости, но при этом не желало отпускать человека, которому принадлежало. Оно нет-нет, да напоминало о своем присутствии. А она не умела не чувствовать – выработался безусловный рефлекс воспринимать малейшие колебания окружающего мира. Помогала лишь тишина, без слов понимавшая нуждавшегося в ней человека. И этой особенной субстанции приходилось принимать благодарность от молодой женщины, частенько стоявшей возле окна.
Ей нравилось видеть незнакомцев, додумывать за них маршруты и судьбы. Они становились героями непродолжительных размышлений наблюдательницы. Вот только она не затрачивала на них много времени – оно всецело отдавалось статичности. А уж этой персоне удавалось оправдывать ожидания женщины. Статичность впитывалась в материалы, что воссоздавали её след, замыкая странный круг. Она покорилась женским пальцам, а те ощущая малейшие детали, ваяли тела. Холодные, лишенные жизни и невероятно красивые.
Кира устроилась на подоконнике, и, как когда-то в отрочестве, прикоснулась к стеклу лбом. Испытанное в четырнадцать лет стоило вспоминать – оно придавало сил.
Гул, создаваемый невесть чем внутри головы, гарантировал мерзкое начало дня. Она не жалела о вчерашнем, позволив себе лишнего – не в пятьдесят два года стенать о содеянном. В таком возрасте не ошибки делают, а поступки совершают. Пусть даже постыдные. Впрочем, стесняться ей было так много всего, что не имело смысла.
Ольга поднялась с постели, отметив про необходимость смены белья, и направилась к буфету, выглядевшему как нечто несуразное. Старинная мебель стоила дорого, но выглядела отстало от времени. Главное, что со своими функциями справлялась. Взяв с полочки бутылку вермута «Martini Bianco», и не утруждаясь поисками потерявшегося бокала, обнаженная женщина сделала маленький глоток. Если бы части тела могли разговаривать, голова бы точно не смолчала. Главное, что гул начал стихать.
Вернувшись в постель, она прикрыла глаза, силясь вспомнить фрагменты ночи, запечатлевшие тела, слившиеся в экстазе из-за оргазма и шампанского, следы которого небрежно отметились каплями на поверхности журнального столика. Он оставил только их и отпечатки пальцев на её коже. Все они сотрутся, а сохранять их не имело смысла. Они обещали обновиться.
Слова способны кричать. Нет, визжать до оглушения того, кому они адресованы. Девочка нуждалась в укрытии, чтобы спрятаться от голоса, пачкавшего словами чужую душу.
– Вся в своего папашу. Даже смотришь, как он. Зачем тебя рожали, чтобы рыдать. Лучше бы и не было тебя.
Восьмилетняя Кира не понимала, почему так злила бабушку, особенно своим желанием погулять с другими детьми во дворе. Уроки были сделаны, а сидеть и дальше тихонечко в комнате надоедало. Она должна была ждать маму, которая придет с работы и на час выведет Киру погулять. А потом они снова вернутся в дом, чтобы стараться не шуметь.
В доме, где находились люди, вынужденные пестовать страдание, не было место радости. А дети не умеют слишком долго грустить. Природа наделила их жаждой жизни. Но и её возможно изменить, заменив на мучение. Жизнь удивительным образом сочетала множественные элементы. Ребенок запоминал наиболее яркие. Может даже не те, что заслуживали на запоминание, но им удавалось оттеснить своих антиподов. Формирование правильного воспоминания не было по силам ребенку. И сознание полнилось фрагментами опыта. Самыми разнообразными, особенно доставлявшими страдания.
Она смотрела назад, укоряя себя в том, что запомнила грусть. А ведь имелись и другие варианты. И даже люди, умевшие обижать, словно по нелогичному закону, демонстрировали и хорошие черты личности. От этого на душе было ещё тяжелее.
Не желание, а вполне осознаваемая потребность требовала совершения элементарного действия – отыскать человека, в прошлом спасшего её от потери самой себя.
– Где тебя искать-то, и что с тобой, я же ничего не знаю.
Кира не пренебрегала привычкой проговаривать мысли вслух: их бы все равно никто не услышал. И это было лучше наличия свидетелей, способных запомнить и после припомнить чужие слабости. Она все это проходила. Испытанное в избытке не имело смысла повторять. Она боялась, а это уже стало её привычным состоянием. Бояться всего и себя.
Обратившись к всезнающему поисковику Google, она не ждала положительного итога, а тот появился на экране ноутбука. Такой приятный итог в виде нового адреса старой школы искусств. Сфотографировав телефонной камерой экран, Кира скрепя сердце подчинилась желанию, теребившему её изнутри. Понять саму себя, зачем она слушалась не самого надежного советчика, то ли не имела сил, то ли способностей. Впрочем, в последнее время она частенько стала сомневаться в умении понимать себя, людей и мир, стремившийся произвести сложное впечатление.
Её снова назвали «малым». Не как девочку, а как какого-то пацана. Не в четырнадцать лет такое слышать в свой адрес.
Кира стояла напротив зеркала, внимательно изучая отражение. Определенно она не могла быть тем, кого величают «малым». Запретить так себя называть не удавалось. В такие моменты ей хотелось просто исчезнуть, раствориться в воздухе, и пусть он будет единственным, кто коснется её тела, закроет собой и скроет от взглядов близких и посторонних людей. Они ей все порядком надоели.
Найти бы кого-то, кто скажет обратное, да хотя бы тот странный мужчина с невероятной прической, к которому каждый день ходит новая пассия. А он как-то небезразлично смотрит. Он точно не соврет.
Смелости не хватало. Что она вообще могла бы ему сказать? И пусть он просил у неё сигареты для своей изнуренной сексом любовницы, и пусть предложил научить её чему-то необычному, а она возьми да ляпни, а почему бы не сейчас. Как он тогда поменялся в лице. Она долго не могла забыть его взгляд. А он стремительно поднялся по ступенькам, чтобы приблизиться к ней. Но ей не хватило смекалки, и она просто захлопнула дверь.
Она просто не понимала. Просто боялась и наугад тыкалась по дороге в мир, к которому не была готова.
Современное здание идеально отвечало характеру компании, выросшей из строения с обшарпанным фасадом. Но даже на тот период времени облупившаяся краска на стенах дома подчеркивала шарм школы искусств.
Посторонняя зданию женщина вошла внутрь, ощущая дискомфорт. Она словно чувствовала себя несоответствующей зданию. Сомнение в себе превратилось в постоянную величину. Она же вместо борьбы, научились сосуществовать с ней.
– Чем могу быть полезна? – миловидная девушка, занимавшая должность администратора, изображала не наигранную участливость.
– Я бы хотела навести справки о человеке, который работал при школе.
– Вам следует обратиться в отдел кадров.
– Речь идет о натурщице.
– С этим вопросом сложнее, ведь это внештатный сотрудник.
– Возможно ли, вообще узнать информацию об этой женщине? – уверенность полностью отвернулась от Киры, и к этому она также привыкла.
– Можно поинтересоваться у преподавателей, – администратор проявляла участливость к чужой проблеме.
– Если можно, подскажите к кому лучше обратиться с учетом того, что прошло порядка восемнадцати лет.
– За такой давностью лет вряд ли вы получите ответ на свой вопрос, – девушка удержалась от улыбки.
– А из числа преподавателей имеются лица довольно зрелые, может даже пожилые, которые могут припомнить разыскиваемую мною женщину? – настойчивость весьма вовремя пришла на помощь Кире.
– Оставьте свои координаты, а я, когда что-нибудь проясню, сообщу.
Впервые она ощущала себя полнейшим ничтожеством из-за любви. Первой. Ошибочной. И безответной. Он был старше, что и выглядело шаблонно, но для подростка представлялось чем-то важным и роковым. Он не обращал на неё внимания, а она замечала со стороны, какие девушки приходили к нему. Они были высокими с фигурами, что вполне уже сформировались. В отличие от неё. Она прилично опаздывала в этом вопросе, и не надеялась, что ситуация изменится. Оставалось только смириться с недочетами, не позволявшими считать себя не просто красивой, а женственной, и как следствие сексуальной. Имея основания, она методично убеждала саму себя в собственной неполноценности.
Пятнадцатилетняя Кира видела себя в будущем женщиной, не смеющей сближаться с мужчиной. Такого права её лишало собственное тело. Нехватка размера груди, пониженная масса тела и невысокий рост ставили точку на мечтах быть одной из тех, кого возжелает мужчина.
Она снова стояла у зеркала, а то словно насмехалось над ней, демонстрируя тело вполне девичье, но не такое, какое ей хотелось иметь. Не такое тело ей досталось. Не такое, как у девушек, что обзавелись парнями.
Врачи по этому поводу лишь разводили руками, а мама пыталась успокоить, вероятно, рассчитывая, что время сумеет помочь. На него возлагалось слишком многое, а оно будто не справлялось. Время не спешило делать из неё ту, какой она хотела быть. Она в свою очередь не умела ждать. Жизнь иного варианта не оставляла. И только время оказалось правым.
Удача, не превратившаяся в самоцель, как будто обижалась на неуважение, и настойчиво преследовала Ольгу, а та просто принимала дары судьбы. Она с легкостью получала подарки, воспринимая их положенными для своей персоны, а те превращались в неиссякаемый поток. Принимать подарки такое же искусство, как и преподносить их. Она владела и этим умением.
– Поздравляю, – мужчина, одетый в костюм, подчеркивающий достоинства его фигуры, с вожделением смотрел на женщину в облегающем красном платье.
– Не хитри.
– Я абсолютно искренен.
– Я уезжаю одна.
– Не питал иллюзий, – любовник вопреки стереотипам не находился на финансовом содержании состоятельной женщины, и составлял ей компанию исходя из потребности сближения тел. Иногда ему казалось, что у него имеется к ней и душевная тяга.
Ольга сосредоточила внимание на договоре. Сумма оного отвечала ожиданиям. Как и все, что она заполучала. В её мысли ворвался мужской голос.
– Куда направишься? – мужчина устроил себя на небольшом диванчике, стараясь занять позу, производящую впечатление на собеседницу.
– К океану.
– Тихому?
– Вероятнее.
– Мне тебя ждать?
– На твое усмотрение.
Ольга приблизилась к мужчине, позволяя его рукам обхватить её за талию. Прощальный секс обладал особыми качествами, и ей не наскучило их использовать.
– Ты не разнообразная, – изрек мужчина, откинувшийся на спину после занятия сексом.
Ей ничего не хотелось отвечать. В свои девятнадцать лет она и в самом деле, не обладала опытом в сексе. Он был первым, кто проник в её лоно, но не смог этого понять из-за повреждения девственной плевы. Она и сама догадалась об этом самостоятельно, поскольку никто из близких людей не удосужился поставить её в известность о незначительном инциденте, произошедшем в детстве.
Она была девственницей, от которой требовались умения опытной любовницы. Она опять не соответствовала чужим ожиданиям.
Кира молчала. Она жалела только о том, что поехала с этим мужчиной на съемную квартиру. Но самое ироничное заключалось в том, что она не предполагала, чем завершится предложение прокатиться. Дефицит знаний множился на нерасторопность.
Мужчина не удержался от сетования по поводу не желания девушки совокупиться нетривиальным способом. Она и этого не умела. Она ничего не могла предложить в постели, в которой и не нуждалась.
Его сетования отпечатались в памяти и в теле. И ей отчаянно хотелось смыть не только следы прикосновений, но и сопряженную с ними обиду. Подобные инциденты пачкали душу. Кира сожалела о содеянном. Она все сильнее отдалялась от себя самой.
– А я вас уже ждала, и у меня имеется положительная информация.
– Вы меня приятно порадовали.
– В школе ещё работает педагог, который может попытаться вспомнить разыскиваемую вами натурщицу, – администратор школы искусств демонстрировала прежнюю доброжелательность, и та не выглядела наигранной.
– Я смогу с ним побеседовать? – Кира опасалась, что на данном этапе могут возникнуть препятствия.
– Конечно, только он выйдет из отпуска через неделю.
– Столько времени я смогу подождать.
– Если хотите, можете пройтись по музею, функционирующему при школе, но там представлены лишь избранные работы. Возможно, на одной из картин изображена та самая натурщица, – администратор источала неподдельно позитивный настрой, и складывалось впечатление, что она из любой ситуации видела выход.
Кира улыбнулась девушке, полагая, что в её словах присутствует рациональное зерно, и просто увидеть произведения искусства никогда не было лишним.
– Как пройти в музей?
– О, я вас провожу, чтобы не пришлось блуждать по коридорам. Понимаете, здание хоть и новое, но строилось по эскизам архитектора старой школы.
– Вы разбираетесь и в этих вопросах? – Кира восторгалась людьми, обладавшими познаниями в различных сферах.
– Во многих понемногу. Пойдемте, я вас быстро приведу, куда следует, – администратор, будто не могла дождаться момента, чтобы ненадолго покинуть рабочее место и пройтись.
– Когда ты уже женишься, а то завидно становится?
– Только в том случае, если встречу женщину, способную меня восхитить.
– Мало красоток в ночных клубах и барах? – мужчина, одетый довольно небрежно при кричащей дороговизне одежды, сохранял насмешку на лице.
– Много, – собеседник, явно следивший за своим внешним видом, не пытался оценить чужой юмор.
– Что не так? – Максим продолжал иронично усмехаться, зная, что приятеля это выводит из себя.
– Там нет моей, – Раймонд пытался казаться безучастным.
– Я вот не понимаю тебя, уже сорок пять, ещё немного и будет полтинник, а ты все в поисках.
– Это мои поиски.
– А вдруг не найдешь? – Максим представлял себя на месте приятеля, и ему становилось некомфортно.
– По крайней мере, я пытался найти, – Раймонд отвернулся от друга, ловя себя на мысли, что тот переступает грань дозволенного.
– И что будешь один век куковать?
– С вами, друзья мои, когда утомитесь от жен и разведетесь.
– Я не решусь на такой шаг.
– Привычка нередко сильнее чувств.
– Вот давай не будем ковыряться в моей жизни, – Максим убрал с лица усмешку, превратившись в человека с обычным взглядом.
– Приемлю взаимность, – Раймонд же напротив, получил повод для улыбки, пусть и фальшивой.
– Понял намек.
– Куда уже прямолинейней.
– Достали тебя, прости.
Ночные пляжи принимали её так, словно становились с ней чем-то единым. Она ощущала природу, как саму себя, а та вторила ей. Накатывавшие одна за другой волны умиротворяли, впрочем, нервная система Ольги в успокоительном средстве не нуждалась. Тем не менее, от дополнительного источника умиротворения не стоило отказываться. Вдохнув полной грудью воздух, насыщенный особенным ароматом, она ощутила непреодолимое желание остановить время.
Ольга сбросила с себя почти прозрачный халат и направилась к океану, позволяя тому наслаждаться обнаженным женским телом. И ласки следовало принимать с достоинством, не отказывая себе в этом. В такие моменты она не думала ни о чем, кроме наслаждения. Вся жизнь бывшей натурщицы превратилась в получение желаемого.
Мир принимал её с восторгом. В молодости любовались её телом, в зрелости – достижениями. Впрочем, и фигура Ольги оставалась достойной восхищения. Определенно жизнь ею проживалась с толком. Персональным. Она не тяготела жить на показ, куда больше заботили ощущения. Их хватало, но она предвкушала получение новых. Все новое манило так, будто внутри неё жил маленький ребенок, не ожидавший подвоха и балованный любящими родителями. Она сохранила ребенка, но научилась его баловать самостоятельно. Ольга в семнадцать лет покинула отчий дом и ни разу об этом не пожалела.
Пустая квартира пестовала тишину, а он ею дорожил. В этом заключалось его персональное противоречие. Осознание этого факта не умаляло значимости последствий. Он желал достигнуть нереального – сохранить прежнее и получить новое.
Кофеварка издала противный звук, по крайней мере, ему он досаждал, но доводилось терпеть, ибо вещь не способна идти на консенсус. А люди? В этот момент он примерил на себя образ бездумной и бесчувственной кофеварки. Он редко шел на уступки кому бы то ни было. То ли не научился, то ли просто демонстрировал упрямство. Только в бизнесе он проявлял лояльность, отчего считал себя лицемером. Но он прощал себя, как и надлежит поступать человеку, способному быть собой.
Кофе обдало его ароматом. По квартире стал распространяться сияж. К его огромному сожалению, принадлежал он исключительно бодрящему напитку. Он жаждал заполнить тишину ощущениями, способными проникнуть в кровь и разнестись по всему телу. И жаждал он не столько секса, сколько квинтэссенции, включавшей и его, и чувство любви. В неё он никогда не верил. В борьбе с цинизмом победила сентиментальность, заручившаяся поддержкой возраста.
Особо остро ему хотелось любить. До такой степени, чтобы не выпускать из объятий кого-то слабого, не способного сопротивляться его чувствам. И пусть этот кто-то не будет отвечать в полной мере взаимностью, он желал любить. Ему требовался этот одушевленный объект, способный унять тишину его сердца. Но в этом он не был уверен.
Глаза касались красоты. Она сквозила во всем. Как же она любила красоту. Она жаждала её видеть, касаться и ощущать. Ей стало казаться, что наконец-то она этому научилась. Искусство осязания красоты стало вынужденной мерой в борьбе за право получить себя обратно.
Кира любовалась множеством картин, украшавших стены и колонны музея школы искусств. Её глаза искали незнакомую женщину с фигурой, которую бы она отыскала из сотни других, а то и вовсе из тысяч. Но этой женщины не было ни на одном из полотен. Она словно исчезла, а именно сейчас Кира в ней нуждалась. Спустя столько лет в ней снова открылась зарубцевавшаяся рана. Та самая, из которой сочились сомнения в собственном образе.
– Как вам наш музей? – голос сотрудницы заведения, отвечавшей за сохранность экспонатов, заставил молодую женщину отвлечься от собственных мыслей.
– Замечательно! – Кира украдкой вытерла слезы, назойливо заявлявшие о возникновении умиления и прочих состояний души. И происходило такое все чаще, отчего выработалась привычка вовремя стирать слезы со своего лица. Она и сама не понимала, отчего при любом удобном случае готова была разрыдаться. Но факт оставался фактом – она просила о помощи.
– Здесь всегда рады посетителям.
– Думаю, что снова сюда загляну.
– Кстати, экспонаты обновляются ежемесячно.
– Даже так?
– Их довольно много в нашем архиве, – сотрудница музея источала чувство гордости из-за причастности к искусству.
– Значит, я увидела не все картины, что здесь представлены? – Кира цепко ухватилась за надежду, опасаясь услышать то, что высвободит заложницу из её рук.
– Конечно, вы даже не можете представить, сколько картин, скульптур и эскизов хранится в этом храме искусств.
– Тогда я буду здесь частым гостем.
– Гостьей.
– Неожиданно, сейчас феминитивы используют не часто.
– И это огромное упущение современности. Попрание женственности не принесет миру пользы.
– Я буду гостьей, – девушка твердо настроилась возвращаться в это место до тех пор, пока не достигнет результата. Пусть даже отрицательного.
– Возвращайтесь, – собеседница не бросалась культурными словами, лишенными смысла, поскольку любила общаться с почитателями прекрасного.
Кира мысленно поблагодарила сотрудницу музея, отметив про себя, что акцентирование на гендере присуще не только ей. Только она в отличие от приятной собеседницы ставила акценты яростно, грубо и нервно.