Ирина Шишковская
Малый голландец
Посвящается М.В.М.,
который рассказал мне об этой истории
Термин «Малые голландцы» принят преимущественно в российском искусствоведении. Он не носит оценочного характера и никоим образом не характеризует роль и место художников в истории живописи, равно как и масштаб их таланта. (Википедия).
В данной рассказе этот термин используется исключительно с целью облегчения понимания, о каких именно картинах идет речь.
Вступление. Дядя Густав и все мы
Когда стало известно, что дядя Густав оставил свой дом мне, все почему-то очень удивились. Дядя Густав на самом деле никакой нам не дядя, он старший брат нашего дедушки. Но еще мне показалось, что мои родители и сестры даже больше удивились тому, что дядя Густав вообще умер. Создавалось впечатление, что дядя решил пережить всех нас, и только потом, после того как мы все умрем, но в любом случае не раньше Пасхи, потому что на Пасху и так всего наготовлено, и не надо тратиться, умереть самому.
Глядя на сидящих сейчас в нотариальной конторе, куда нас пригласили как героев какого-то детектива на оглашение завещания, становилось немного понятно, почему все-таки родовое гнездо ван Хорнов покойный оставил мне. Но для этого был хоть немного знать нашего дядю Густава и всех нас. Сара, старшая из сестёр, потому что кроме нее есть еще Лиз, которая старшая только для меня, приехала со своим мужем Нибуру и дочерями Мишель и Киарой. Скоро у нее родится еще кто-то третий и потому Сара похожа на дирижабль, который вот-вот взорвется. Нибуру – отличный чувак, как я могу судить, он из Гвинеи, потому и девочки тоже далеки от представления дяди Густава какие должны быть ван Хорны внешне. Герл-френд Лиз, Карина, не смогла с ней приехать на этот раз, хотя на всех семейных сборищах она обычно сидит рядом, держит Лиз за руку и целует ежеминутно ее то в губы, то в шею, не сильно обращая на внимание на выпученные от удивления глаза дяди Густава. Еще Карина откуда-то из Восточной Европы, что тоже не прибавляло любви дяди Густава. Единственное, что немного утешало покойного, это то, что Сара уже не Ван Хорн, а Лиз – убежденная чайлд-фри. По мнению дяди, вся эта неправильность в семье началась с его младшего брата, нашего деда, совершенно непутевого человека и бесталанного художника, опять же по мнению дяди Густава. Но если занятия живописью он еще мог как-то простить брату, то выбор им жены – никогда. Дело в том, что наш дед женился на девушке, которую до свадьбы звали Тамара Томак. Можете догадаться как обрадовался этому факту дядя Густав. На всех фотографиях с их свадьбы он выглядит так, будто только что проглотил ужа. Сумев пережить и своего младшего брата, и жену, дядя категорически отказался переезжать в дом престарелых, создав всем нам кучу лишней суеты, что не могло его не радовать.
Сара как-то возмутилась, что Ма, а она у нас святая женщина, ведется на капризы дяди. На что Ма ответила, что он несчастный старик и ей его безумно жаль. И вот этот самый несчастный старик в завещании одарил моих родителей кофейным сервизом и сервантом, «возможно семнадцатого века», там так и было написано, но Ма и в этом нашла положительный момент:
– Сервиз просто великолепен! А сервант семнадцатого века! Это чудесно!
Сара страшно разозлилась. Ей достался столик из черного дерева.
– Чертов старый расист!
Лиз он оставил сундук. С припиской «С приданным». Лиз рассмеялась, и сказала, что ее девушке эта шутка понравится.
Когда нотариус дошел в перечислении завещанного до дома, все обернулись и уставились на меня, но Ма сказала примирительно, обращаясь ко всем вместе и ни к кому конкретно:
– Дядю можно понять. Карл – это была его единственная надежда, что род Ван Хорнов продолжится.
Йоу, ребята! Я не хочу размножаться прямо сейчас в угоду старой перечнице, дяде Густаву. Но Ма тут же дала понять, что от меня прямо сейчас это и не требуется.
Дом был завещан без права продажи на десять лет и также без права сдавать его в аренду, плюс я должен был жить в нем не меньше двухсот дней в году.
Сара зло рассмеялась:
– Чемодан без ручки! Вот старый хрыч! Да он сделал это специально, чтобы ты не мог продать дом и честно разделить деньги между всеми нами.
На слове «честно» она сделала такое выразительное ударение, что мы все вздрогнули, потому что слишком хорошо знали Сару.
Но в тот же самый момент, когда услышал, что дом достался мне, я мысленно поблагодарил дядю Густава за эту приписку. Все мое детство было связано с этим домом. Каждые каникулы, кроме тех, когда мы всей семьей ездили на «Снежном поезде» в Швейцарию, я проводил у дяди Густава. Родителям хватало хлопот с дочками, и разве это было не чудо, что сына можно было посадить на электричку в Роттердаме, а через полчаса дядя Густав уже встречал его у себя, в смысле на своей станции. Тогда была еще жива жена дяди Густава, которая первая не выдержала такое счастье как он, и умерла еще совершенно нестарой Я называл ее «Баби», а она этому страшно умилялась. Своих детей у них не было, ну и внуков, соответственно тоже, потому так звал ее только я. Мои сестры, настолько я это помню, к дяде Густаву не ездили, а оставались на каникулах мучать родителей.
Наши же настоящие дедушка и бабушка жили всю жизнь как хиппи, своего дома не имели, потому если бы не дядя Густав и Баби, то я вырос бы человеком, который даже не знает, что такое ездить на каникулы в гости. У меня был дом моего детства и строгий и немного занудный дедушка, дядя Густав, потому что мой настоящий дедушка был слишком далек от внуков и до самой смерти сам был ребенком.
