Он поступил нечестно. Всегда говорил, что женат, а это означало, что она не несет никакой ответственности за его жизнь. Она только маленький или, уж если ему так хочется, очень большой, праздник. И вот тебе на…
Оказывается, они давно хотели развестись и лишь из-за дочери этого не объявляли своим родственникам. И вот теперь, так как ему очень понравились их маленькие и большие праздники, он созрел и всенепременно решил на ней жениться. Кошмар! Да, праздники – и для нее тоже праздники, и там нет никакой фальши. Но есть еще очень много поглощающих ее разностей, кроме их праздников, неприкосновенное… В какой-то мере это ее трудности и ее свобода одновременно. Зря изначально он не сказал всю правду о себе, зря…
Обычно он ждал ее на перроне. Стоял у первого вагона в своем стильном пальто, с дипломатом, читал газету. Это случайность, что жили они на одной ветке метро. Здорово, можно было чаще видеть друг друга.
Она работала дальше от метро и появлялась на пару поездов позже.
Чаще была одна, иногда с кем-то из сослуживцев. Они молчаловиливзглядыдругдруга, остальное – несегодня. Смысл дня: проехать в метро в одном вагоне – такая вот маленькая тайна. У другого дня тайна будет другая. Они, тихо раскачиваясь в такт колебанию поезда, смотрели другнадругаповерхголовигазет. Наследующейостановке заходила в вагон его жена. Он целовал ее в щеку, брал из рук сумку, они что-то начинали обсуждать. Он продолжал спокойно и тихо смотреть поверх голов и газет. В другом конце вагона ему отвечали таким же все понимающим взглядом.
Через одну – его остановка, она ехала дальше. Им было хорошо и спокойно.
Поболтать по телефону можно будет завтра во время работы.
Ничего не хотелось менять в своей жизни…
* * *
Они иногда встречались после работы, просто чтобы прогуляться и поговорить. Им было интересно вдвоем. Одинаково ощущали биение улиц, наблюдали жизнь и испытывали определенную взаимную нежность.
Большого количества времени для прогулок у них не было, иногда весь вечер просто молчали, но это окружающим могло казаться, что они молчат. Внутренний голос говорил непрерывно. Иногда становилось весело, смеялись. Гуляли по бульварам, сидели в парках, ходили вдоль набережной Москва-реки. Слегка обнявшись, держась за хлястики джинсовых брюк, они выглядели как подростки. Хотелось шалить, немного кричать и целоваться под желтым фонарем. Ведь если ты уже взрослый, совсем не значит, что тебе нельзя шалить, например пинать ногой камушек или говорить всем прохожим: «Добрый вечер!»
Вдруг совершенно неожиданно он сделал легкое отталкивающее движение. Нет, нет, не так, чтобы упасть. А чтобы непроизвольно сделать шаг в сторону. Он всегда был необычайно внимателен, и она быстро и верно отреагировала на эту непредвиденную ситуацию. Со стороны могло показаться, что эти двое не вместе. Он ускорил шаг и перешел на другую сторону улицы. Она медленно шла, как и раньше, и даже приостановилась у одной из витрин. В отражении было видно, что к нему подошла девушка, они громко и бурно здоровались. Та не могла перестать удивляться, что видит его в столь неожиданном для него квартале Москвы, он что-то принялся объяснять, дескать по работе и т. п. Незнакомка, распрощавшись, сказала:
«Вечером позвоню». Он быстро догнал свою первоначальную спутницу.
«Подруга жены…» Он явно был смущен случившимся. Они тихо шли дальше, молча, как обычно.
Ничего не хотелось менять в своей жизни…
Чтобы не испачкаться в строительном мусоре, они делали это стоя, под болтающейся на потолке, в центре комнаты, лампочкой. Большие газетные листы прикрывали свежеуложенный паркет. Стены еще не высохли. На окнах белели пятна извести. Даже шубу положить было не на что.
Один последний рабочий гвоздь в дверном наличнике и один заляпанный краской табурет. Скоро, скоро это все уберут, и уютная свежая комната заживет новой жизнью. Он был таким спортивным и жилистым, что ухитрялся стоя держать ее на руках, вытворял при этом чудеса сексуального искусства и, не теряя равновесия и самообладания, не забывал об обоюдном удовольствии. Да и она, видимо, родилась в цирке и просто умирала от его выкрутасов, все более и более оригинальных раз от раза…
* * *
Ревнует, достает и мучает человек, который на это не имеет ни малейшего права.
Это – шантаж, физический и духовный.
* * *
В то время, когда ровесники, бегая по спортзалу, впадают в подростковый период, глазеют (да и не только глазеют) на молодых девчонок, на все готовых ради загранпоездки или сумочки от Gucci, мужчины постарше говорят: «Ах! Какая женщина!» А те, кто помоложе, нагло напирают, требуют любви, готовы доставлять райские удовольствия, носить на руках. Если вдруг простуда, покормить с ложечки. Они устали от глупых малолеток. Они молоды, интеллигентны, тактичны, выдержанны и искусны в любви.
* * *
Он почувствовал соперника, как чувствуют бедствие; как приговор. Когда еще ничего не было. И был прав. Они поменялись для нее ролями, теперь один из них должен исчезнуть. И так было у нее с каждым. Пройдет год-два, и кто-то новый ощутит тот же привкус предстоящей разлуки. Ощутит заранее, когда она сама об этом еще не думает. Возможно, мужчины раньше самой женщины чувствуют приближение измены. Уходил один. Появлялся другой. Однажды ей сказал друг, что кое-кто из ее окружения ей небезразличен. Вздор! Сказал за два года до события и не ошибся. Как они это чувствуют?! Тогда тот, новый, был ей незнаком, неинтересен, даже смешон. Но два года спустя действительно вспыхнул костер. А старый друг, горько улыбаясь, ушел.
* * *
Любить молодую, юную, красивую – легко.
Любить умную, зрелую, прекрасную – особое искусство.
Не каждый мужчина обладает умением и терпением любить взрослую женщину.
Вечером Инга заглянула в свой планинг и поняла, что сегодня явно переусердствовала.
С 12:00 до 13:00 – силовая тренировка с 13:00 до 13:30 – бассейн
с 13:30 до 13:40 – солярий
с 14:00 до 15:00 – косметолог.
Перебор. Она еще хотела с 16:00 до 17:00 позаниматься спортивным силовым массажем, но сломалась на бульоне с салатом. Салат отличный, овощной, помидоры в этом сезоне ароматные. Когда салата слишком много, Инга называет его «обширный», но не съесть не может… Хороша нынче и клубника. Да и молодая картошечка удалась на славу. Инга вдруг с легким раздражением вспомнила свой визит к косметологу, резко отодвинула в сторону тарелку. Подошла к зеркалу, покрутилась, и, уже с улыбкой, сбросив стильную темную челку со лба, сказала своему отражению:
«Да эта девица, косметолог, просто сошла с ума. Что значит – сын?! Я так классно сегодня выгляжу. Я вешу меньше пятидесяти пяти килограмм. Мне впору мои школьные вещи, у меня нет морщин на лбу, ни разу не делала ботокс. У меня шикарные огромные глаза. Модная эпатажная одежда. Да мне самой лет двадцать, а не ему. А она – не в бровь, а в глаз. Ну да, по возрасту мог бы быть и сыном, так кто сейчас про возраст спрашивает. Ну и ради кого, собственно, я к этой мымре хожу, сижу с маской на физиономии, маникюрюсь…»
Инга вернулась к столу. Картошечка остыла, есть расхотелось. Мысли вертелись в голове. Подумала:
«Надо было все-таки ответить: „Да, бабушка, это мой сын, хороший мальчик. Хотя она, видно, моя ровесница. Вероятно, из ревности и зависти вставила едкое словечко про сына. Что ж, буду играть роль мамаши до конца. Да, очень хороший мальчик, сейчас такое неспокойное время, страшно за детей, не дай бог, плохая компания… А этот вот сынок сидит и тихо ждет, с работы всегда встречает“». Постепенно Инга вошла в образ, но, почувствовав несвойственную ей злость, жажду мести, сказала себе: «Стоп. Чего я злюсь? Не прошло и двух часов после досадного недоразумения, а я стала еще краше». Инга вспомнила, как бережно сынуля взял из ее рук сумку и взамен протянул розу. Интересно, мымра это видела? Вообще наплевать. Скорей всего, он, действительно, очень интеллигентный, воспитанный мальчик. Наверняка будет смеяться, если узнает о потоке ее мыслей и о том, что с ним она реально чувствует себя лет на двадцать пять – тридцать, оттого и болтает всякие глупости, словно они ровесники.
А вообще, кто его знает, о чем он там думает… Нахал!!! К чему эти штучки с розочками, ожидания и прогулки якобы делового характера.
Мамочка очень и очень сердится. Взять бы и спросить в лоб: «Что ты думаешь о наших отношениях?» Воспитанный мальчик ответит: «Маменька, что вы, какие там отношения». Прикол. Холодный душ, очки и зеркало – три раза в сутки. Лечит от глупостей.
Она приехала в этот светлый город зимой. И просто захлебнулась холодным морским ветром. В квартирах топили весьма неуверенно. Выяснилось, что и горячей воды хватает лишь на утреннюю чистку зубов. В остальных случаях воду надо кипятить и, подпрыгивая на цыпочках в промозглой ванной, совершать водные процедуры, а потом, покрываясь гусиной кожей и скукожившись, как старушечка, судорожно облекать себя во все содержимое чемодана. Через пару дней она зашла в одну из достаточно новых в городе гостиниц с целью пообедать в гостиничном ресторанчике. Тогда все только начинало бурно и стремительно меняться. Над дверью уже красовалось слово «Отель». А рабочие думали, размещать им четвертую звезду или оставить три (словно звездность подобного рода именно рабочими и присуждалась).
Обед оказался на редкость вкусным. Она уже совсем было собралась уходить к себе домой, в вечный холод, как вдруг увидела на одной из дверей отеля слово
«Баня». На всякий случай решила спросить, есть ли в бане горячая вода, получив в ответ весьма конкретное, не лишенное сарказма, предложение девушки-портье:
«Да! А что? Хотите записаться? Пожалуйста, сейчас или когда вам удобно?» «Вечером», – выпалила героиня. Надежда на то, что перед сном, хоть и придется идти через дорогу, некоторое количество тепла будет обеспечено, весьма окрыляла.
Неведомо почему, она всегда чувствовала себя взрослее, серьезнее и строже, чем была на самом деле. Говорят, в детстве она, проходя под волейбольной сеткой, сгибалась в три погибели (как это делали взрослые), думая, в своем трехлетнем возрасте, что заденет сетку головой. Стрелки часов приближались к намеченному часу.
«Пора идти», – сказала она сама себе. И вдруг ощутила какую-то досаду, в этот холодный зимний день опять почувствовала себя куда старше и строже, чем это бывает на пороге двадцатилетия. За дверью с вывеской
«Баня», ставшей вдруг отелем с устойчивыми тремя звездами, стоял юный улыбающийся банщик. Он парил веники, поддавал жару, кипятил чайник и доставал из шкафчика мед. От крымской лаванды и его шокирующей юности голова пошла кругом. Ну не просить же замены банщика… Этот явно соответствовал уровню отеля, не важно, с каким в конечном итоге количеством звезд. Простыни шуршали, веники летали, она розовела и млела. Он профессионально выгонял промозглость последних дней, заметив между делом, что можно и массаж, а еще и с вызовом на дом…
Остаток отпуска рука не раз тянулась к телефону. Одна в пустой квартире… Да, массаж, это то, что было бы сейчас весьма и весьма для души и тела. Мысль о приветливом, неглупом банщике заставляла ее краснеть. Но удобно ли, ведь она такая мудрая и взрослая, а он такой молодой. Года два спустя, проводя отпуск в том же приморском городе, она узнала, что в отеле напротив
банщиком работает все тот же юноша, зовут его Павел и он старше ее лет на пять. Непонятно, почему возраст в юности имел для нее такое большое значение в случае романтических знакомств. Сейчас это кажется смешным, подумаешь плюс-минус пять лет, а то и десять. Но, собственно, к чему вдруг об этом?
Они неожиданно для себя совпали. Его и ее родственники отчалили на дачи. Они уже успели привыкнуть к своим ежедневным прогулкам по московским переулкам, улицам и набережным на протяжении последних пяти-шести месяцев. И вдруг – как гром и молнии – сразу две свободные квартиры. Решили посидеть вечером у него за чашкой чая. Посидеть? Конечно, все это время хотелось остаться наедине, вдвоем, без посторонних глаз, но сегодня она сомневалась, так ли сильно хотелось или это только казалось из-за уже ставших закономерностью несовпадений. Дополнит ли этот вечер их отношения новыми красками? Похоже, что ему было хорошо, ему ничего не казалось, он ни в чем не сомневался.
Она не предполагала, что он так много курит. Его активность явно не сочеталась с ее романтизмом. Сизый дым от сигарет заполнял кухню. Он слишком много говорил, бесконечно пил чай и постоянно приглашал обратно в комнату. Казалось, эта ночь никогда не кончится.
«Как некстати разъехались наши родственники», – подумала она. Что-то изменилось. Разбираться, какие краски добавились в отношения, не хотелось. Они больше не гуляли по улицам, бульварам и набережным.
Для себя она знала, что у нее их двое. Двое – в одном мужском теле: Дух и Плоть. Сегодня первый был немного сонный, уставший. Его светловолосая голова, с разметавшимися по подушке волосами, дремала. Красивые длинные ноги, словно уходя от духоты, лежали поверх одеяла. Руки иногда пытались обозначить свое присутствие, но, шевельнувшись, снова крепко засыпали.
Она не спала, но сладкая истома не давала ей пошевелиться. Лежа на животе, повернувшись лицом в сторону лоджии, она следила за игрой солнечного луча, струившегося через шторы. Ее обнаженное тело, красивое и сладко манящее, нарочито не желало прятаться под одеяло. Повернувшись к нему слегка ноющей от предвкушения спиной, талией и всеми иными своими нежностями, она старалась не тревожить Дух. Одна ее рука, потеряв терпение, без разрешения на то… пошла к Плоти. Второй не спал! Он гордо подрагивал в своей крепкой величественной красоте, влажный от нетерпения, готовый сотворить чудо, дожидаясь пробуждения хозяина.
Вдруг он – замер! Встреча плоти с ее рукой заставила Дух застонать. Но крепкий сон все еще не отпускал первого из своих объятий. Она не шевелилась. И только рука ласково шепталась со своим другом.
Неожиданно – первый – перевернулся в полусне, укрыл своими большими, женственно нежными руками все, что так соблазнительно и выразительно смотрело на него, играя в солнечных лучах. Его руки, покрыв эту мягкую и ароматную упругость, уже не могли более спать. То слегка поглаживая, то крепко до боли сжимая восхитительное блюдо, руки скользили к талии и ниже. Теперь стонала она. Далее руки разбегались по двум ее красивым загорелым ногам. Когда они медленно возвращались назад, ее сердце уже взлетало в небеса. В висках звучали множественные молоточки и колокольчики. Забыв об осторожности, ее играющая рука крепко сдавила второго, что заставило все мужское естество пробудиться. Первый и второй, став наконец единым цельным и прекрасным, объяли ее бедра и, сжав руками маленькую грудь, не давая ей возможности взглянуть на развернувшуюся стихию, проникли туда, где стучало и билось особенно сильно то, что называется жизнью! Она уже не чувствовала более своих рук, тело подчинилось незнакомым ритмам и, независимо от нее, пело удивительную песню.
Как он красив в минуты своей удовлетворенной мужской слабости, красив на коленях перед женщиной, его богиней, красив, именно в эти мгновения, своей нежностью и спокойствием.
Сегодня мне приснился ветер…
Безумный, юн и свеж,
И все мои печали,
Шутя, сквозь тучи, уносил…
Шумел, да бесконечно говорил
Про то, что в жизни есть очарование,
И в это верить он меня просил.
Вдруг – с дерзостью
Дарил цветов дыхание…
А я, в свои сомненья погружаясь,
Задумчивой и грустною была.
О, юный ветер, ты прости,
Но я ведь знаю,
Что за тобою вслед
Придет весенняя гроза.
Ночь.
Мы ждем с тобой, когда
Придут снега и горная река
Укроет водопадом грудь,
Вздохнет, попробует заснуть.
Но звезды отражаются в воде.
Нет сна.
Ночь.
Ты почему-то не ушел сегодня в дождь.
Не стал опять мне говорить, что одинок.
И мы с тобою вместе двести лет,
Так долго не живут, но если
Полететь к тем звездам, что не спят…
Нет сна.
Ночь.
Я точно знаю, что потом придет рассвет.
Он как река продолжит лунный свет,
Позволит звездам в тишине молчать.
И мы с тобой
Увидим звездный путь.
В сиянии луны нам не уснуть.
Ночь.
Не хочу, безумная, спешить.
Не хочу быстрей, чем можно, жить.
Хорошо, что не растаяли снега,
Долго не было в душе моей тепла.
Не спешу. И прогоняю суету.
От тревог тебя уберегу.
Если нужно, помогу.
Я неслышно помогу и убегу.
Ты любил, ты уснул.
Так красиво любил
В сотый раз.
И все сказочней
Безумный рассказ.
Ты уснул, ну так спи,
Разбудить не проси,
Не ругайся потом.
Ушла, меня позвала
ТИШИНА,
А она так нужна.
Свеча, такая гордая,
Сгорала от стыда…
Она вчера все видела —
И прятала глаза.
К утру, устав, растаяла, —
Не скажет никому,
Какой со мной ты ласковый,
Как я тебя люблю.
Два дня без него.
Два дня тоски и пурги.
В бассейне – круги от брызг,
Упавших с руки.
На небе – круги от звезд,
Слетевших с орбит.
Два дня без него скучать
И думать, сейчас позвонит,
Деревья считать,
Гонять обнаглевших ос.
Пустить в свой сад стаю птиц.
От вселенской тоски не одолеть
В книге и двух страниц.
Два дня ещё тупо ждать.
Бояться, что кто-то поймёт,
Что свет горит для него.
А мысль о нём спать не дает.
Нас только двое
Поверь мне, друг,
Мне хорошо,
Когда нас двое,
А их нет.
Мне так спокойно.
Молчу, мой друг.
Смеюсь,
Твою улыбку прочитав.
Нахмурюсь,
Вижу тень в твоих глазах.
Смысл мыслей наших не в словах.
Мне хорошо, мой друг,
Когда нас двое.
Я не ищу знакомств пустых.
А если нет тебя,
О чем-то размышляя,
Я в одиночестве слагаю стих.
Я, кажется, уснула.
Ты слышишь, не звони.
Уснули тело, мысли,
И, кажется, стихи.
Звонок твой среди ночи
Не пробуждает чувств.
Ты извини, но завтра
В реальность я вернусь.
Ласкать, когда хочу.
Рукой опять пропорхнуть
В темноте, везде.
Узнать всё, что знаю давно,
Целовать.
Так сделать, чтоб ты стонал
От нежности душной, рыдал.
Так хочется мне летать,
С тобою в неге парить.
В тебе раствориться, заснуть.
Во сне всё сто раз повторить.
Душит нежность, хочу закричать.
Но могу тебя напугать.
Может, просто тихо обнять.
Разбужу, ты станешь ругать.
Над тобою тихо умру,
С легким стоном,
Улыбку храня.
Душит нежность.
Нет, я закричу:
– Ну зачем ты есть у меня!
Глупые коровы сладкий луг жуют.
Юная пастушка с пастухом – поют.
Белой сладкой ватой облака висят.
Свекла да капуста выстроились в ряд.
Разоделось поле в маковый цвет.
У картины этой сказочный багет:
Лес зеленой хвоей обрамляет луг.
Глупые коровы к вечеру уснут.
Разгадаю твой сон под ресницами,
В уголках – извечную грусть.
Ты уснул, целуя ладони,
Я застыну, чтоб сон не спугнуть.
Я купила случайно
Собачку-игрушку.
На ладошке поместится
Счастье белого плюша.
В детстве я не играла,
Взрослой стать поспешила,
А вчера втихомолку
Вновь игрушку купила.
К двери лифта спешу,
Вся в заботах своих,
А в кармане моем
Собачонка сопит.
Под подушкой лежит,
Чтоб никто не узнал.
Я с игрушкой усну,
Спи и ты, ты устал.
Как же мне тебя не любить?
Пахнешь ты опять мандаринами.
Ну зачем поднял, отпусти!
Я уже поверила, – сильный ты.
Не кружи так быстро, боюсь.
Сумасшедший, брось целоваться.
Мы сейчас с тобой упадем,
Я хочу живою остаться.
Я без тебя опять скучаю.
А почему так, вновь не знаю.
Вдруг не придешь, не позовешь,
Убив надежды все на встречу.
А вечер так, поверь, хорош,
Такой прекрасный вечер.
Бесконечна ночь без тебя.
День огромный пуст без тебя.
Нет тебя зимой, нет тебя весной.
Осень, летний зной.
Ты – не со мной.
Где-то ты в висках
Пристально стучишь.
Думать о тебе мне не запретишь.
Нет тебя весной.
Нет тебя зимой.
Осень, летний зной.
Вернись за мной.
На плече твоем роса…
Улыбаются глаза,
Губы приоткрыты.
Снова встретились глаза,
Так безумны небеса,
Губы не забыты.
Не смеши, понимаю с полуслова.
Не смотри умным взглядом, но не новым.
Слабой я не хочу тебе казаться.
Сильная. И не смей опять смеяться.
Я закрою глаза,
Притворюсь, будто сплю.
Интересно, что будешь ты делать?
Я поймала тебя, уличила во лжи.
Говорил, что наивный, не смелый.
Я тебя буду беречь,
Прятать, сдувать пылинки.
А в ожидании встреч —
Смахивать слезы-соринки.
Буду стараться уснуть,
Чтоб для тебя быть красивой.
Спрячу подальше грусть.
Хочется быть счастливой.