Ирина Юльевна Енц
Пригласила тетенька медведя в гости…
– Ивар2, ты предал свой Род. Ты открыл чужакам тайну прохода. Ты осознаешь свою вину?
Голос говорившего был сух и негромок, словно шелест палой листвы поздней осенью на ветру. Человек, прикованный цепью, которого старец назвал Иваром, с вызовом глянул на говорившего, и прохрипел:
– Осознаю, отче, но не принимаю… Тайны Рода должны узнать все, и тогда люди перестанут убивать друг друга только потому, что не имеют знаний!
Старик задумчиво посмотрел на плененного.
– Так значит ты радеешь о всеобщем благе? – Ивар только еще упрямее стиснул губы, не отвечая на вопрос старца. А тот продолжал смотреть на прикованного и в глазах у него была печаль. – А не думал ли ты о том, что, получив наши знания, они, имея черные пустые души, могут использовать их для нашего уничтожения? Разве ты не знаешь, что неправильно использованные знания, могут быть страшнее любого оружия? Я думал, что ты более мудр. Вот возьми огонь… Его можно использовать для приготовления пищи, он согревает наши жилища, но от него могут произойти неимоверные бедствия, если безответственно и неразумно им пользоваться. Те, которым ты хотел передать тайны наших знаний, не имеют разума. Они обманули тебя. Они хотят уничтожить наш Род нашими же знаниями. Я тебе даю еще один шанс, Ивар… Подумай, хорошо подумай, на чьей ты стороне, иначе проклятие Рода не даст тебе жизни. Что ты скажешь Предкам, когда предстанешь пред ними?
Пленный упрямо молчал, и только буравил своим пронзительным взором старца, будто пытался увидеть за его словами некий подвох. Старик помолчал несколько минут, ожидая отклика на свои слова. Не дождавшись, тяжело вздохнул, и произнес:
– Я прикажу принести тебе еды и питья. Мы не можем казнить тебя. Такого наказания нет в наших обычаях. Мы изгоним тебя из Рода, и ты будешь вынужден скитаться, как оборванный холодным северным ветром лист, ненужный никому и презираемый всеми…
Произнеся эти слова, старец развернулся, и шаркающей походкой направился прочь по коридору. Пленник дернулся было за ним, но цепи не дали ему продвинуться больше нескольких метров. Кандалы больно впились в его запястья, и он, не выдержав, закричал. Эхо его крика пошло гулять по гулким коридорам проникая мне в самый мозг и вызывая внутри нестерпимую боль.
Я застонала от этой боли, пытаясь зажать голову руками, но мои руки не слушались меня. Я испугалась, что лишилась их, и раскрыла глаза. Свет керосиновой лампы, показавшийся мне невообразимо ярким, светил прямо в глаза. Я опять зажмурилась, не в состоянии сразу осознать, где я нахожусь. И тут, какой-то жалкий, тоненький голосок, больше похожий на блеянье барашка, произнес с каким-то всхлипыванием:
– Полиночка… Ты как…?
Спутать голос подруги с чьим бы то ни было еще, было, практически, невозможно. И я пробурчала чуть хрипло:
– Твой голос я смогу узнать даже через толщу времен…
Валька, не расслышав моих слов, обеспокоенно спросила:
– Что…? Что ты сказала? Где болит?
Я сморщилась. Голова, действительно болела, и мне именно теперь стал до конца понятен смысл фразы «как пыльным мешком из-за угла». Отвернув голову чуть в сторону, что стоило мне следующего приступа боли, я прохрипела:
– Лампу от глаз убери…
Это подруга поняла. Сквозь закрытые веки я увидела, как световое пятно сдвинулось несколько в сторону, и только тогда открыла глаза. Несчастная Валюхина физиономия висела надо мной. В ее заплаканных глазах было столько всего понамешано, что я даже не могла бы выделить точно преобладающую у нее в этот момент эмоцию. Страх, надежда, тревога, и даже какое-то отчаянье, и все это сдобрено, как кайенским перцем, закипающей злостью, способной заставить ее порвать зубами каждого, кто покусится на жизнь или благополучие ее друзей. Она, увидев, что я открыла глаза, повторно спросила:
– Ты как…?
Я опять поморщилась:
– Помоги сесть…
Она брякнула металлическим донышком лампы, ставя ее рядом на каменный пол, и кинулась поднимать меня, стараясь прислонить спиной к каменной стене подземного коридора. Закусив губу от боли, чтобы не застонать, я кое-как, с ее помощью, уселась. Тут и руки мои нашлись. Вполне себе целые, только, почему-то, онемевшие. Причем, я предполагала, что это онемение вызвано не потерей сознания, а, скорее всего, тем самым прикосновениям к камням стены. Ладно, об этом я потом подумаю. Сейчас мысли в моей голове ворочались с огромным трудом. Жалобно проговорила:
– Валька, рук не чувствую, онемели. Помоги размять.
Она, вспомнив о своем предназначении спасать людей, кинулась ко мне и принялась осторожно массировать мне руки, то и дело поглядывая на меня с тревогой. По рукам побежали колкие мураши, но зато стала возвращаться чувствительность. Я едва удержалась от крика, такой была боль. Валька испуганно посмотрела на меня, но массировать рук не перестала, а просто торопливо, голосом, которым говорят милицейские, пожарные и медработники при исполнении, протараторила:
– Потерпи, потерпи… Скоро станет легче…
Мне хотелось ей ответить что-нибудь заковыристое и не совсем приличное, но делать этого не стала. Подруга старается мне помочь, а я, свинья неблагодарная… В общем, сдержалась. Вскоре боль стала растворяться, как последние кристаллики льда в весенней, прогретой солнцем луже, и я, наконец, смогла выдохнуть с некоторым облегчением. Валентина пристроилась передо мной на корточках, внимательно всматриваясь в меня, а потом решительно заявила:
– Все! Хватит на сегодня подземелий. Пошли на выход! – И твердой рукой стала мне помогать подниматься.
Опершись на стену одной рукой, другой я обняла подругу за шею, и мы заковыляли с ней обратно по коридору, туда, где вилась каменная лестница, выводящая в комнату усадьбы. Несколько раз мне казалось, что мне в спину из темноты коридора кто-то пялится. Оглядываться, чтобы не пугать подругу, я не стала, резонно предположив, что тот, кто отоварил меня по голове, должен был давно уже смыться отсюда, если он, конечно, не конченный идиот. А, судя по его поступкам, кем, кем, а идиотом он, точно, не был, раз сумел сюда проникнуть незаметно, подкрасться ко мне практически бесшумно, и вырубить меня, так, что я даже, как говорится, «мяу» сказать не успела. Значит, все эти «кажется» были, так сказать, остаточным явлением моих видений, и не более того.
Подъем по лестнице лучше было не вспоминать. Бывали, конечно, у меня подъемы и похуже, правда, я не могла припомнить, когда. В итоге, когда мы выбрались из подземелья, меня вывернуло наизнанку так, что я даже добежать до какой-нибудь раковины не успела. И Вальке пришлось еще за мной убирать. Подруга безропотно снесла все эти невзгоды, с молчаливым терпением и неизменной тревогой во взгляде. Когда, наконец, мы добрались до нашей комнаты, и я со слабым стоном повалилась на кровать, Валька села рядом со мной и осторожно приступила к расспросам.
– Полиночка, так что с тобой случилось? Ты в обморок упала, что ли? Или тебе опять привидение привиделось? Это опять ТА, ну, которая в одной туфельке…
Валентина защелкала пальцами чуть ли не у меня перед носом, пытаясь вспомнить имя девушки, которая являлась ко мне в виде привидения (с чего все, собственно, и началось в прошлый раз). Щелкающий звук отдавался в моем несчастном мозгу, причиняя, скорее, не боль, а некоторый дискомфорт. Поэтому, я торопливо ей напомнила:
– Светланой ее звали…
Валька обрадованно закивала головой.
– Во, во… Точно! Так это что, опять она…? – Последнее предложение она проговорила, почему-то, таинственным шепотом, хотя, в комнате кроме нас никого не было.
Я только глаза закатила под лоб.
– Ну скажи мне, пожалуйста, с какого такого перепуга она бы вновь начала бродить? Мы же все сделали для того, чтобы она успокоилась. Нашли останки, похоронили по-человечески. Так на кой ей опять показываться?
Валентина пожала плечами, все еще не желая отступать от своей версии про привидение.
– Ну мало ли… Может, предупредить тебя о чем хотела, или еще что…, – И добавила, на мой взгляд, совершенно некстати, обиженным голосом: – Тебе виднее…
А я пыталась для себя решить: стоило ли ей рассказывать о том, что меня кто-то крепко приложил, или туманно сослаться на какое-нибудь привидение? Думаю, отделаться от Вальки простым «стало плохо» вряд ли получится. Тем более, что она все-таки медик, поэтому, не заметить у меня легкого сотрясения она не могла. В конце концов, решила, что нужно ей рассказать все, как есть, или точнее, все, как было. Если уж ОПЯТЬ началось, то лучше бы, чтобы подруга была начеку, и проявляла разумную осторожность. По крайней мере, до той поры, пока мы точно не поймем, что же, черт возьми происходит! Валентина, с некоторым любопытством следившая за работой моего ума, которая, безусловно, отражалась на моем лице, вдруг проговорила:
– Ну ладно… Хорош дурака валять! Давай… Рассказывай, что случилось. Я же вижу…
Я усмехнулась:
– И что ты видишь?
Подруга нахмурила брови, пытаясь изобразить на своей физиономии грозность, и выпалила:
– Все!!! Я все вижу! Вижу, как ты сейчас размышляешь, что бы такое мне соврать, чтобы не тревожить. Так вот, должна тебя предупредить, врать мне не стоит, дороже самой же потом и обойдется. А еще, если начнешь скрытничать, то я на тебя Егорке пожалуюсь! – Пустила она в ход тяжелую артиллерию.
Спорить или пререкаться с ней смысла я не видела, да и сил у меня на это уже не было. Поэтому, не подбирая мягких выражений, я выдала:
– Я и не собиралась скрытничать. Вы, тетенька, напраслину на сироту возводите… Короче… Кто-то ко мне подкрался и отоварил чем-то тяжелым по голове. – У Валентины глаза округлились, а брови удивленно взлетели вверх. Но высказать эмоции, которые так и рвались у нее наружу, я не дала, коротко припечатав: – Кто и что, лучше не спрашивай. Не видела я. И догадок по этому поводу у меня нет. А сейчас, с твоего позволения, я бы немного поспала, а то голова гудит, словно колокол. А мне с утра на работу.
Валентина, чья физиономия выражала кучу эмоций, начиная от негодования и до возмущения, было открыла рот, потом, видимо, вспомнив, что я «пострадавшая» и мне нужен покой, рот закрыла, и очень покладисто (на мой взгляд, даже чересчур) проблеяла с кислым выражением лица:
– Конечно, конечно… Отдыхай… А на работу, я это, как медик говорю, тебе ехать завтра нельзя. У тебя сотрясение, поэтому, я прописываю тебе покой.
Не вдаваясь в дискуссию, я просто закрыла глаза. Поспать немного мне, все же, не помешало бы. Валентина еще немного повздыхала, сидя рядом со мной, а потом тоже улеглась спать. Сон, как видно, к ней не шел, потому что еще некоторое время она ворочалась. Потом, не выдержав, шепотом спросила:
– Полинка… Ты спишь?
Я, по понятным причинам, ей не ответила. Не до разговоров мне сейчас было, и она, еще издав несколько душераздирающих вздохов, наконец, угомонилась. А я лежала и думала. То, что я видела в своем виденье, произвело на меня впечатление. Я уже нисколько не сомневалась, что все, что мне посылается, все не зря. Думать о том, что эти клочки – мои воспоминания, было, почему-то, немного страшно. Но, так же я понимала, что рано или поздно, мне придется это принять, как часть меня самой. А вот как во всем этом разобраться – вопрос, конечно был на засыпку.
Ломать сейчас голову, которая и так у меня была «сломана», над этими вопросами я не стала. Что толку-то? Все равно ни к чему путному я не приду. А вот разобраться в том, что происходит сейчас, в нашем настоящем, было просто необходимо. Почему-то, я была уверена, что тот, кто меня отоварил по голове, искал вовсе не Веревкинский клад. Если бы кто меня спросил, откуда у меня эта самая уверенность взялась, я бы вряд ли смогла ответить. Но, она была, хоть ты тресни, была и все тут! Сон постепенно одолевал меня, и все мои размышления на тему произошедшего сегодня, как-то сами собой растворились, растаяли, пропали. И уже, почти провалившись в мягкую вату небытия, почти на грани сознания, я вдруг подумала, что облик Ивара мне показался смутно знакомым, будто я уже где-то и когда-то видела этого человека. Но копаться в собственной памяти сил уже не было, и я, перестав сопротивляться, утонула в сером облачно-ватном пространстве, где не было ни снов, ни видений.
Глава 8
Проснулась я когда солнечные лучи пробивались сквозь щель в плотных шторах. Лежала и смотрела, как пылинки, похожие на маленькие искорки, медленно сновали по световому столбику туда-сюда. Это занятие настолько меня увлекло, что я на некоторое время, можно сказать, выпала из реальности. За окном раздалось ржание Ярки, и ворчливый голос дяди Славы:
– Ну чего ты блажишь? Хозяйка твоя еще не проснулась, спит. Умаяла ты ее вчера, вот и пусть отдыхает… А я тебе сейчас овса принесу, есть у меня пара мешков в заначке. Квас на березовом соке хотел на овсе поставить, да чего-то руки не дошли. Теперь уж только в следующем году. Нынче-то уж какой сок…
Я слушала бурчание дяди Славы, и неизвестно чему улыбалась. Мысли о вчерашнем происшествии совершенно меня не тревожили. А чего суетиться, коли ничего не ясно? Голос внутри меня ехидненько усмехнулся и пропищал: «Ну да… Конечно… Чего сейчас думать? Вот огреют еще разок по башке чем-нибудь, тогда и думать время наступит. А сейчас-то чего?» Я нахмурилась и пробурчала:
– А тебя никто не спрашивает!
И тут же услышала Валькин голосок:
– Ты уже проснулась?
Валентина влетела в комнату, и озабоченно уставилась на меня критическим взглядом. Потом присвистнула и протянула:
– Да… Отоварили тебя, видать, крепко. И как ты с такими фингалами на работу собираешься ехать?
Я испуганно глянула на подругу, стала выпутываться из одеяла. Валентина скептически смотрела на мои попытки освободиться от этого плена, не предпринимая никаких попыток помочь мне. Наконец, откинув свои путы в сторону, я соскочила с кровати, и тут же, охнув от неожиданности, плюхнулась обратно. Комната вертелась у меня перед глазами, будто я сидела на карусели. Обхватив голову двумя руками, я сквозь зубы выругалась на совсем прилично. Валька, с видом умного доктора, закивала головой, назидательно повторяя:
– Вот, вот… И я о том же. Какая тебе сейчас лошадь, и какая работа? Отлежаться надо. Да и синяками своими все зверье в округе распугаешь, а у нас тут, между прочим, заповедник. Зверей пугать нельзя. Так что, ложись-ка ты лучше обратно, я тебе сейчас бульончика принесу. Дядя Слава с утра сварганил. Может, к вечеру и оклемаешься.
Я с тоской посмотрела на подругу, но возразить мне ей было нечего. Как есть, права… Во всем права. Конечно, не в плане зверья, которое должно испугаться моего вида, а в том смысле, что на лошадь мне сейчас и вправду, не стоило садиться. Кое-как дочапала до зеркала, чтобы посмотреть, во что превратилась моя девичья красота. Да уж… От красоты остались одни волосы, да и те нечесаные. Все остальное имело вид, прямо надо сказать, кошмарный. Синяки в пол лица, заплывшие глаза, распухший нос. В общем, та еще красавица. Если бы меня в таком виде увидел Егор, то… О, Боже!!! Егор!!! Он же сегодня приедет, а я… словно из-под забора вылезла!! Придерживаясь одной рукой за стенку, я побрела в «удобства». Холодная вода немного облегчила мои страдания, и в голове, кажется даже прояснилось. По крайней мере, комната перестала кружиться в таком темпе, как до этого.
Выйдя из ванной комнаты, я поплелась к окну, захотелось отдернуть шторы, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Тут и Валентина появилась с разноцветным разносом, раскрашенным аляповатыми цветами, (как я подозревала, тоже взятом из вещей, предназначенных для будущего музея) на котором стояла большая пиала с ароматным наваристым бульоном. Увидев меня, ползающую осенней мухой по комнате, грозно нахмурилась.
– Ну и чего вскочила?! Тебе сейчас лежать положено!! А ну живо в кровать, и чтобы весь бульон выпила до последней капли! Иначе, наябедничаю на тебя Егорке. Кстати, – тут же она быстро поменяла тему разговора и тон строгого доктора на более обычный, свойственный ей в обычное время, – Егор когда возвращается?
Я чуть ли не простонала:
– Сегодня… – И глянула на подругу несчастным взглядом.
Валька прониклась, и принялась сочувствовать, что меня, увы, нисколько не взбодрило. Видя, что ее стенания на тему «бедная Полинка» никак меня не впечатляют, она резво выскочила из комнаты, и кинулась вниз, на ходу прокричав, что они с дядей Славой сейчас «что-нибудь придумают». А я осталась в комнате, чувствуя себя несчастной-разнесчастной, мысленно костеря на все корки вчерашнего «визави», огревшего меня так некстати по голове.
Ближе к обеду я почувствовала себя вполне сносно. По крайней мере, голова уже не кружилась, да и почти не болела. Поэтому, я решила, что вполне способна сегодня доделать последний, третий участок. Если уж совсем быть честной, не проблема работы меня сейчас волновала. Работу могла бы доделать и завтра. Основной причиной послужило нестерпимо-жгучее желание взглянуть на тот проход, которым мы с Валентиной в прошлый раз выбрались из подземелья. Ведь именно он был, пожалуй, единственным, который мог привести чужаков в овальную комнату, где хранились сундуки со старинными манускриптами, содержащие в себе бесценные знания наших предков. А то, что там были именно фолианты, а не золото-бриллианты, я нисколько не сомневалась. Мои видения на это указывали четко. Да и не тряслись наши предки так над обычными побрякушками, не стали бы создавать такую сложную систему защиты для обычного клада. Ну и еще… Я очень надеялась, что «прогулка» по лесу будет способствовать более быстрому восстановлению моей девичьей красы. Вечером Егор приедет, и не напугается моего вида так сильно.
В общем, одевшись в рабочую одежду, подхватив свой планшет, я спустилась вниз. Уже сходила с лестницы, когда с улицы в дом зашел дядя Слава. Я очень порадовалась, что, в тот момент, когда он меня увидел, находился он на ровном полу, а не как я, на ступенях. Увидев меня, он обрадованно воскликнул:
– Ну, наконец-то!!! Спишь долго, краса…
И в этот момент он, наткнувшись взглядом на мое лицо, подавился суффиксом, причем, вместе с окончанием. Жалко икнул, пошатнулся, схватившись за дверной косяк, прижал обе ладони к груди, и выдохнул:
– Батюшки святы!!! Что с тобой, Полинька…?! Кто же тебя так…?!
Я, постаравшись придать своему голосу некую небрежность, бодро ответила:
– Да никто, дядь Слава. Со ступенек оступилась, и вот результат… Ничего… До свадьбы заживет. – Я с наигранной беспечностью махнула рукой.
Дядя Слава, слегка отдышавшись, отлепился от косяка, и покачал головой:
– Со ступенек, говоришь, упала? – Недоверие к моим словам явно сквозило в его голосе. – Ну, ну… – И добавил с тяжелым вздохом: – Ой, глядите, девки… Не ровен час, опять куда-нибудь встрянете.
Я, пытаясь растянуть губы в улыбке, что мне не очень хорошо удавалось в связи с общей отечностью всего лица, под его неодобрительным взглядом протиснулась в двери, и вышла на улицу. А он в след мне только успел сказать:
– Кобылу-то я обиходил, накормил, напоил, как следует… И оседлал… Ты ж на работу собиралась…
Не оборачиваясь (ни к чему лишний раз демонстрировать свою «красу»), я ему прокричала в ответ:
– Спасибо, дядь Слав!
Валька, вырулившая откуда-то из-за угла дома, кинулась ко мне, пылая возмущением и негодованием вместе взятыми. В руках она держала какие-то доски, старое веретено и еще какой-то мелкий деревянный хлам. В связи с занятостью рук, размахивать она ими не имела возможности. Поэтому, все свои эмоции вложила в голос:
– Куда это ты собралась?! Тебе лежать надо!!! Вот точно, наябедничаю на тебя Егору!!!
Но на этот раз ее «тяжелая артиллерия» дала сбой. Я подошла к ней со смиренной рожицей, и скороговоркой проговорила:
– Не ори… Дядя Слава и так весь в подозрениях и сомнениях. Я быстро. Площадь недалеко, часа за два обернусь. Морду свою немного проветрю, да речной водой умою, может быстрее все заживет. А чувствую я себя уже хорошо. Голова не болит и не кружится. Спасибо тебе, подруга, быстро ты меня на ноги поставила. – Растянула губы в улыбке и закончила свой мелкий подхалимаж коронной фразой: – Я ж говорю, мастерство – его не пропьешь…
И, не дожидаясь пока она придет в себя, сделав ей ручкой, помчалась к Ярке. Запрыгнула в седло и сразу пустила ее иноходью. В голове, конечно, еще звенькало, но было терпимо. Отвар, приготовленный дядей Славой, в купе с им же приготовленным бульоном, возымел свое положительное действие на мое пошатнувшееся, было, здоровье.
До площади я добралась довольно быстро. Заставила себя сначала сделать работу, а уж потом поехала к берегу, откуда вел проход в подземелье. Огромный дуб, под которым была та нора, через которую мы выбрались в прошлый раз, был виден издалека. Раскинув свою могучую крону над всем окружающим его пространством, он выглядел словно Гулливер в стране лилипутов. Я чувствовала его мощную энергию жизни, словно волнами распространяющуюся по лесу. Темно-зеленые кожистые листья в густой кроне едва шевелились под слабыми порывами теплого ветерка. Берег, заросший мелким ракитником, уходил круто вниз к реке. Пра в заводи, ленивая и спокойная, словно купчиха после обеденного чаепития, поблескивала на солнце, едва шурша прибрежными камышами. Я, спрыгнув с лошади, постояла немного, прислушиваясь к лесным звукам. Ничего, что меня бы насторожило, я не услышала. Осторожно ступая, будто шла по тонкому льду, а не по твердой земле, я обошла вокруг, внимательно всматриваясь себе под ноги, в поисках чьих-либо чужих следов. Но присутствия человека, по крайней мере, в близлежащем пространстве я не обнаружила. Кусты, закрывающие вход в берлогу или грот, из которого вел вход в подземелье, были не тронуты. Ветки не поломаны. Либо здесь никого давно уже не было, и меня все мои недобрые предчувствия обманули, либо, я имею дело с очень опытными следопытами, искусными в своих повадках. О втором варианте думать не хотелось.
Спустившись на пару метров вниз по склону, внимательно осмотрелась по сторонам. Вроде бы, ничего подозрительного не заметила. Постояла немного, чувствуя какой-то легкий озноб, вызванный скорее волнением, чем своим физическим состоянием. Осторожно раздвинула ветки кустарника, и полезла внутрь.
Свет едва-едва проникал сквозь небольшой лаз. Я прикрыла на несколько мгновений веки, чтобы расширился зрачок, и можно было видеть в царящем вокруг сумраке. Внимательно огляделась, и с облегчением выдохнула. Я очень хорошо помнила кусок коры, который сама укладывала в прошлый раз, маскируя проход. Правда, он сейчас слегка заплелся корнями и был чуть присыпан землей, но лежал точно так, как я его и положила. Выдохнула с облегчением, и стала выбираться наружу. И тут мой настороженный слух уловил какие-то голоса. Я затаила дыхание, пытаясь сообразить, откуда они раздаются. Вниз по течению кто-то плыл на лодке. И я взмолилась все богам, чтобы это были обычные браконьеры. При этом, лихорадочно соображала, могут ли они с реки рассмотреть мою лошадь, оставленную на высоком берегу. Выходило, что не могут. Ярку я привязала подальше от края обрыва за дубом-великаном. Очень хотелось надеяться, что она не подаст голос невовремя, привлекая к себе внимание. Из кустов бегло осмотрела довольно топкий берег, и решила, что здесь будут высаживаться только ненормальные. Хотя, определить по голосам кто там плыл и в каком состоянии находился их разум, было довольно проблематично.
Я замерла, как заяц под кустом, прячущийся от лисы, боясь даже дышать, чтобы не выдать своего здесь присутствия. Голоса приближались, но слов разобрать я не могла, говорили очень тихо. Услышать разговор этих неизвестных хотелось до дрожи в руках и до чаканья в зубах. Но, увы… Наверное, они знали, что звуковые волны по воде распространяются на большое пространство. Вот, черт! Физики доморощенные!
То, что меня они могут увидеть с реки, я не опасалась. Заросли кустарника были очень густыми. Ну, если только, мне, конечно, не приспичит чихнуть в самый неподходящий момент, или, не взбредет в голову начать горланить песню. Но именно, этот же факт имел и другую свою сторону. Я тоже не могла их увидеть. А высовываться из кустов и быть обнаруженной я никак не могла себе позволить. В любом другом месте – пожалуйста! Но только не здесь!
Голоса приближались, но слов я, по-прежнему, не могла разобрать. Только по интонации можно было догадаться, что один что-то выговаривает сердито кому-то, а этот «кто-то» совсем этому не рад. Я замерла, ожидая, будут ли они причаливать, но, вскоре выдохнула с некоторым облегчением – лодка проплыла мимо. Выждав в кустах еще для порядка минут десять, я стала выбираться на берег. Умница-Ярка стояла спокойненько и щипала траву. Я похвалила кобылку:
– Ты у меня молодец! Настоящая боевая подруга. С тобой теперь и в разведку можно…
Достала из кармана припасенный заранее сухарик и протянула его лошади. Влажные теплые губы коснулись моей ладони, и кобылка радостно захрумтела лакомством. Надо было бы спуститься к самой воде, чтобы умыть лицо, но рисковать появляться на берегу не хотелось. Мало ли… Я, конечно, не могла сказать наверняка, кто это тут проплыл в лодке, но у меня, почему-то, была уверенность, что это были именно чужаки. Почему? Да откуда я знала?! Вот была уверена, и все тут!
Я вскочила в седло, и направила свою боевую подругу в сторону дома. День уже клонился к вечеру, вот-вот наступят сумерки. А мне хотелось еще засветло проехать мимо кладбища, чтобы проверить замки на склепе купца Федорова. Если замки целы, то значит, неизвестные злоумышленники все же изготовили дубликаты ключей. Ведь не Святой же Дух меня сегодня ночью по голове отоварил, в конце концов! И разобраться с этим было просто необходимо. Тут я представила, что мне скажет Егор по этому поводу, и настроение сразу испортилось. Хорошо хоть еще Кольша не приехал, а то бы они вдвоем нас с Валькой живо бы в оборот взяли, или, чего доброго, вообще, под замок посадили. То же мне, приверженцы домостроя нашлись! Чуть что, сразу к плите, и котлеты жарить!
Я вынуждена была признать, что всеми этими размышлениями я просто пыталась отогнать тревогу, крепшую во мне с каждой минутой. То, что вход в подземелье пока никто не обнаружил, несколько успокаивало, но именно, что «несколько». Да и общая атмосфера была какая-то нервная, что ли. Словно в воздухе было разлито что-то такое, с легким терпким привкусом горечи, которое, вроде бы и не мешает, но уже настораживает. Да уж… куда горше-то?! Моя голова тому неопровержимое доказательство.
Замки на склепе висели, как новенькие. Ничего особенного я вокруг тоже не заметила. Торчать на кладбище в наступающей темноте, у меня никакого желания не было. Подкарауливать злоумышленников можно было тут до морковкиного заговенья. Думаю, после вчерашнего, они на некоторое время затихарятся. Присутствие еще кого-то в подземелье, скорее всего, было для них неожиданностью, собственно, как и для меня их присутствие. Да и Егор уже, наверное, приехал и волнуется. Поэтому, я поспешила покинуть это место скорби и печали. Ярка была со мной полностью солидарна, и я еле ее сдерживала, чтобы не дать ей перейти в галоп.
Подъезжая к усадьбе, я мысленно сочиняла, что я буду говорить Егору по поводу своего плачевного вида. Ничего путного не придумалось, и я решила, что проще всего сказать правду, всю, какая есть. Понятное дело, лекции на тему нашей с Валькой «безбашенности» мне не избежать. Ну ничего, потерплю, не рассыплюсь. А если посмотреть на это с другой стороны, так даже приятно получается. Человек за меня волнуется, переживает. Я уже подъезжала к усадьбе, издалека, за кронами деревьев была видна крыша. И тут, вдруг сердце у меня ухнуло куда-то вниз, а потом, подпрыгнув кверху, забилось пойманной птахой, норовя выскочить из горла. Я поторопила Ярку, сдавив ее бока. Мне нужно было прямо сейчас, немедленно, увидеть Егора! В воротах я осадила кобылку на всем скаку, и она обиженно заржала, удивленная таким моим резким поведением. А я, соскочив с седла, замерла, оглядываясь. Под ложечкой, почему-то, заныло в недобром предчувствии. Машины Егора во дворе не было.
Ярка ткнулась мне сзади в плечо мордой, намекая на то, что ждет от меня заботы и внимания. И это заставило меня немного встрепенуться. И правда, чего это я так разволновалась-то? Ну, подумаешь, не приехал. Может позже приедет, а может и завтра. Мало ли… Он же экспонаты поехал собирать. Но тренинг на тему «все будет хорошо» на меня, почему-то, не действовал. Действуя на автомате, расседлала Ярку, позволив ей свободно бродить по двору, налила в корыто воды, и поплелась в дом, который манил меня светом своих окон. Кажется, там кипела работа по разбору экспонатов. Дядя Слава молодец, выполнил поручение, загрузив подругу по полной программе. Ну хоть за Вальку переживать не придется, все-таки тут, с дядей Славой, она под бдительным присмотром.
Подруга меня встретила в дверях. Откинув со лба непослушную прядь, на которой висел клок паутины, Валька окинула оценивающим взглядом мою физиономию, и удовлетворенно кивнула головой:
– Ну ты уже почти красавица. Отек спал, глаза открылись, а синяки… Синяки пройдут, я тут тебе бодягу нарыла, на ночь приложишь к своему разноцветию, и завтра будешь уже, как новенькая!
Я вяло кивнула, мол, да, буду. Видя мою грустную мордаху, Валентина слегка напряглась:
– Полька, ты чего? Устала? Голодная? Так я сейчас быстро… Дядя Слава такое рагу сварганил – пальчики оближешь!
Я вяло от нее отмахнулась.
– Да не голодная я, и не особо устала…
В глазах подруги мелькнула тревога. Оглянувшись по сторонам, словно была во вражеском тылу, шепотом спросила:
– Случилось чего?
Я пожала плечами, и так же шепотом ей ответила:
– Может, и случилось, только мне об этом пока ничего неизвестно.
Подруга несколько мгновений смотрела на меня, пытаясь постигнуть все услышанное, а потом, нахмурившись, гаркнула во все горло, так, что я от неожиданности подскочила на месте. Уж больно, стремительным был ее переход от конспирации к атаке.
– Ну и чего ты мне тогда голову морочишь?! Давай, умывайся, да за стол, а то рагу остынет! Что, дядя Слава зря старался?!
Я покорно поплелась в нашу комнату. В ванной глянула на себя в зеркало и только тяжело вздохнула. Опухоль, действительно спала, но на лице сейчас преобладали все цвета радуги. Ну и Бог с ним! Пройдет. Моя внешность сейчас была самой маленькой проблемой. Да, если честно, и проблемой-то это назвать было сложно. Так, мелкая неприятность, причем, быстро проходящая.
Ужин прошел в тягостном молчании. Нет, конечно, дядя Слава изо всех сил пытался балагурить, рассказывать нам какие-то истории, но в его глазах то и дело появлялась настороженность, когда он смотрел на нас с Валькой. В конце концов, он не выдержал:
