Мартышка, в Зеркале увидя образ свой, Тихохонько Медведя толк ногой: «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой! Что это там за рожа? Какие у нее ужимки и прыжки! Я удавилась бы с тоски, Когда бы на нее хоть чуть была похожа. А ведь, признайся, есть Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть; Я даже их могу по пальцам перечесть». — «Чем кумушек считать трудиться, Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» — Ей Мишка отвечал. Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.
Таких примеров много в мире: Не любит узнавать никто себя в сатире. Я даже видел то вчера: Что Климыч на руку нечист, все это знают; Про взятки Климычу читают, А он украдкою кивает на Петра.
Кот и повар
Какой-то Повар-грамотей С поварни побежал своей В кабак (он набожных был правил И в этот день по куме тризну правил), А дома стеречи съестное от мышей Кота оставил. Но что же, возвратясь, он видит? На полу Объедки пирога; а Васька-кот в углу, Припав за уксусным бочонком, Мурлыча и ворча, трудится над курчонком. «Ах, ты, обжора! ах, злодей! — Тут Ваську Повар укоряет, — Не стыдно ль стен тебе, не только что людей? (А Васька все-таки курчонка убирает.) Как! быв честным котом до этих пор, Бывало, за пример тебя смиренства кажут, — А ты… ахти, какой позор! Теперя все соседи скажут: Кот Васька плут! Кот Васька вор! И Ваську-де, не только что в поварню, Пускать не надо и на двор, Как волка жадного в овчарню: Он порча, он чума, он язва здешних мест!» (А Васька слушает да ест.) Тут ритор мой, дав волю слов теченью, Не находил конца нравоученью. Но что ж? Пока его он пел, Кот Васька все жаркое съел.
А я бы повару иному Велел на стенке зарубить: Чтоб там речей не тратить по-пустому, Где нужно власть употребить.
