Иван Деревянко
ГУЛАГ уже не тот, но кое-что осталось
Предисловие.
Со здоровьем у меня всю жизнь были большие проблемы. В детстве сильно заболел, был на волосок от смерти. Спасли. В техникуме учился, тонул. Чудом спасли. На Севере работал, сильнейший бронхит. Подлечили, но остаточные явления беспокоят до сих пор. Работал в НИИ, со зрением проблемы, воспалился зрительный нерв. Один глаз на Кавказ, а другой на Север. Полгода лечился, но почти вылечился путем изнурительных тренировок. Ну и, конечно, детская болезнь давала о себе знать: со слухом проблемы.
В 66 лет сильнейший инсульт, при котором люди, как правило, не выживают. Я выжил. При выписке сказали, что я не встану, и буду лежачим до конца жизни. Я не только встал, но и по-немногу начал ходить. Дошел до двух километров каждый день. Восемь лет ходил, пока не упал, и не сломал бедро. Операция, металлическая вставка, ходунки.
Упал и с ходунками. Повредил позвоночник. Полтора месяца постельного режима. Пришлось сократить маршрут ходьбы. Не более 350 метров от дома. Чтобы увеличить маршрут. стал жодить два рпза в день: утром и вечером. Почки забастовали так, что уже пошло заражение крови. В институт почки не взяли, не захотели портить статистику. Выкарабкался.
И все это время меня сопровождала забота жены и чуткое отношение близких. Даже незнакомые люди стараются помочь мне. Останавливают на прогулке и рассказывают мне, какой я молодец. Видно, что трудно ходить, а каждый день тебя видим. Такое впечатление, что в любую погоду ходишь. Нет, отвечаю, в дождь не хожу, зонт держать нечем, руки ходунками заняты. А сосед по даче меня параолимпийцем назвал. Вот такое доброе ко мне отношение просто хороших людей на протяжении всей жизни придает мне силы, желание сопротивляться букету разных болячек и дает мне возможность чувствовать себя счастливым человеком.
Невольно подумаешь, что хороших людей больше, раз мне всю жизнь они помогают мне. Конечно, попадались и плохие. Куда же без них. Но память их игнорирует, и акцентирует внимание на хороших событиях. Добро, как правило, побеждает зло. Это как в природе: тепла все-таки больше, чем холода. Не зря температура тела человека положительная.
Вот я частенько и думаю, что кому-то там наверху еще нужен, раз позволяют еще пожить. Как-то в интернете нашел информацию о том, что, если Вы не спите утром с трех до пяти, то с Вами пытаются контактировать высшие силы. Хочешь верь, хочешь не верь этой информации, но Бог лишил меня подвижности, но не лишил меня разума. Я, действительно, почти всегда не сплю в это время. Мысли всякие умные лезут в голову. Днем в один присест могу написать по этому поводу статью. Значит кому-то нужно, чтобы я изложил эти мысли.
Перипетии сиротского детства.
Я очень рано стал сиротой
Рос без материнской ласки,
Но мачеха оказалась по сути святой
Не такой, как в известной сказке.
Родился я в год Победы в ноябре четвертым ребенком в семье. После меня была еще и сестренка, пятая. Первый рано умер. Как ни странно, но меня назвали так же. Детство прошло в трудные послевоенные годы. Жили мы тогда в селе Красный Рог. В том самом, где была усадьба Алексея Толстого. Отец работал до войны там начальником почты, а после войны его назначили заместителем начальника районной конторы связи. Добирался он до райцентра пригородным поездом.
Мне уже было года два или три, когда я серьезно заболел. Побегал босиком по лужам и подхватил никто не знает что, но уже в зрелом возрасте врачи заподозрили какой-то энцефалополимиелоневрит, при котором отнимаются руки и ноги. В общем был на волосок от смерти. В районной больнице лечение не устроило отца и меня увезли в областную. А там мест не оказалось. Пришлось отцу подключать свое областное руководство. Положили с кем-то валетом и вызвали с отпуска невропатолога.
Подлечил он меня и сказал, что если до 12 лет не умрет, то жить будет. Живу, слава богу, до сих пор, 75-летний юбилей отметил, к восьмидесяти приближаюсь. Подлечить-то меня подлечили, но остались остаточные явления, которые меня всю жизнь сопровождали.
О родной матери вспоминается один случай. Мать уже тяжело болела. Старшие были в школе, а я должен был приглядывать за матерью. Ко мне зашли друзья и позвали покататься на коньках на прудах, где летом пеньку мочили.
– Не, ребята, я не могу. Мне матери помогать надо.
– Ничего, сынок, мне пока ничего не надо. Иди покатайся с ребятами.
Естественно, я увлекся и довольно долго развлекался, а когда вспомнил про мать, сильно испугался, не потопу что накажет, а потому. как же она без меня.. У нее всегда в изголовье большой кленовый прут лежал. Никогда никого она им не наказала, но все этого боялись. Пришел домой сам не свой, сильно расстроился. Мать поняла это и сказала:
– Ничего, сынок, у меня все в порядке, а ты покатался, и хорошо.
На всю жизнь запомнил это.
В 1951 году умерла моя младшая сестренка, а ровно через год умерла и моя мать. Осталось трое сирот, я самый младший. Когда я болел, матери часто помогала жена погибшего на войне материного брата. Мы ее звали тетей. В общем досталось всем: и тете, и особенно моей сестре.
Она, как старшая, повсюду таскала меня за собой. Я ведь не ходил, и все время ныл, что комарики меня кусают. До самой своей смерти она заботилась обо мне. Брат же учил меня ходить. Я стою, за табуретку держусь, а брат ее потихоньку отодвигает. Я топ-топ и за ней. Так потихоньку и пошел. Брат так обрадовался, что побежал на станцию, и с криком «Иван пошел» встречал отца.
Тетя с матерью хорошо дружили. А когда мать заболела, то тетя помогала нам. Мать все время ее просила, чтобы она после её смерти детей не оставила на произвол судьбы. Так и получилось. Мать умерла, а тетя по дому помогала.
Месяца через два тетя в доме занималась стиркой, а я, скучая без матери, слонялся по дому, как неприкаянный. Старшие были в школе, а я еще в школу не ходил. Слонялся, слонялся, а потом подхожу к тете, дергаю ее за юбку и говорю:
– Теть, а теть. Можно я буду Вас мамкой звать.
Как сейчас помню эту ситуацию. Тетя выпрямилась от корыта со стиркой, заплакала и, помолчав, сказала:
– Плохо тебе, деточка, без мамки. Вижу, плохо. Ну что ж, зови меня мамкой, раз считаешь, что я могу тебе ее заменить.
Когда отец приехал на выходной, ему рассказали про эту ситуацию. Отец, недолго думая, сказал:
– Ну вот, деточки, Иван и выбрал вам мамку.
Назавтра отец с тетей пошли в сельсовет и расписались. Вот так и вышла женщина замуж, по сути дела, не за мужчину, а за троих детей. И стала она для нас хорошей матерью. Правда, и отец на жену не обижался, хотя дома бывал не каждый выходной. и только, когда я уже был в седьмом классе, отца перевели в другое село, где при почте была служебная квартира. Вот тогда отец и забрал нас с матерью к себе.
Мы со второй матерью дружно жили. Она заботилась о нас, и мы старались ее не обижать. Жили мы небогато, супу и того на ужин не всегда хватало. Мать нальет нам, а сама к соседке уходит, чтобы нам больше было. Но мы не садились за стол. Сестра отправляла меня к соседке за матерью.
– Иди, и без матери не возвращайся. Сколько есть еды, поровну делить будем.
Ну, а я упрямым с детства был. Если уж уцепился, то не отпущу. Приходилось матери возвращаться.
Я, как и все мы, по-детски все время старался заботиться о ней. В школе всегда по праздникам сладкие подарки давали. А школа далековато была. Пока донесешь эти подарки до дому, слюной изойдешь, но мать обязательно надо было угостить. Она ругала меня за это, мол, ребенок еще, сам бы съел, но я упрямо приносил ей сладенькое. Конечно, съедал подарок в основном я, а мать для отвода глаз попробует одну-две конфетки. Но главное, я принес подарок домой, а не съел его по дороге.
Мать до Спаса не ела яблоки, а белый налив к этому времени отходил, и мать никогда его даже не пробовала. Я как-то после Спаса в соседском саду увидел высоко на яблоне спелый белый налив. Сразу же возникла мысль, угостить маму. Но как его достать? Сбивать нельзя, разобьется. Надо залезать. Добрался я все-таки до него, положил за пазуху, и довольный пришел домой угощать мать. Опять та же ситуация:
– Сам бы съел, вон сколько яблок-то.
– Это же белый налив, да какой наливной, а Вы такого никогда не пробовали.
Прослезилась мать, но яблоко взяла.
Надо сказать, к матери мы все обращались на «Вы» в знак высочайшего к ней уважения. У меня никогда не поворачивался язык назвать ее мачехой. Вторая мать – другое дело. Не мачеха она, а Мать с большой буквы. Одна мать родила, а другая воспитала. Да, строгой материнской любви и ласки ребенку не хватало, но он был счастлив, что у него есть мать.
Конечно, ребенок есть ребенок. Пошалить ведь хочется. Но мать никогда не наказывала меня, боялась, что люди скажут, мол не родной ребенок, вот и наказывает.
Со старшим братом мы жили, можно сказать, дружно. Немного хулиганистый он был. И это не удивительно. Дружил он с ребятами переростками, у которых отцы погибли, а они понемножку хулиганили. Ну а я все время брату угрожал, что отцу расскажу о его проделках.
– Ябеда ты.
– Не ябеда я., Отец будет ругаться за то, что ты делаешь. Вот я тебя и предупреждаю, что этого делать нельзя. Иначе отцу расскажу. Иногда это действовало.
Мы никогда не дрались. Жалел он меня, видимо помня, как я болел, и они с сестрой выхаживали меня, и как он учил меня ходить. Но это не мешало ему подшучивать надо мной.
Как-то мать сварила нам молочного супа. Налила в миску, ешьте. Он быстренько хлебает, а я недоволен, растягивать удовольствие хотел. Тогда он предложил разделить суп в миске соломиной, чтобы каждый свое ел. Не подозревая подвоха, согласился. Он со своей стороны быстренько похлебал почти весь суп, а мне ничего не осталось. Я в слезы, а он смеется.
Очередной раз задумал он подшутить надо мной.
– Хочешь я тебя от окна до порога за соломину доведу?
– Ну как ты можешь сделать это?
– А давай попробуем.
– Давай.
Взял я в рот соломину одним концом, а он взялся за другой конец. Неожиданно он отпустил свой конец, ухватил меня за губу и тянет. Я ору благим матом, но с места не сдвинулся. Мать заругалась на брата и он отпустил меня. Так ему не удалось разыграть меня.
Я с малых лет любил мастерить. Отец где-то раздобыл трофейные немецкие рубанок и маленький топорик. Ими я и мастерил. Городки, ходули, скворечники и разную мелочь. Но наиболее сложным для меня изделием были деревянные коньки. Надо было аккуратно вытесать треугольный брусок с заострением спереди, на ребро пристроить проволоку, сбоку забить четыре скобки, привязать к ним веревочки. Коньки привязывались к валенкам, и катайся, сколько хочешь.
Как-то мать попросила меня сделать скамейку. Картошку чистить на табуретке высоко, а на детском стульчике – низко. Надо было сделать что-то среднее. А делать было не из чего и нечем. Я взмолился:
– Как же я сделаю эту скамейку? Ведь ничего нет.
– А ты сделай как-нибудь, лишь бы было хорошо.
Стал я думать. Нашел во дворе подходящих размеров суковатую доску, где-то раздобыл четыре бруска на ножки, обрезал по размеру, обтесал, прострогал. А чем же пробить отверстия, куда вставляются ножки? Долота в хозяйстве не было. Нашел большой ржавый и кривой гвоздь, выпрямил, на обухе топора расплющил острый конец и заточил. Получилось что-то вроде долота.
Стал пробивать отверстия в доске. Лезвие гнется через три-четыре удара. Надо поправлять. С горем пополам пробил отверстия и закрепил ножки. Получилась неказистая, но достаточно прочная скамейка. Мать осталась очень довольной.
– Ну вот и получилось хорошо. А говорил, что нельзя сделать.
Стремление мастерить часто заканчивалось травмой. Обычно это были порезы или ушибы, но один раз была довольно серьезная травма. Я что-то надумал сотворить, где надо было забить четыре сравнительно небольших колышка, ну примерно мне по грудь. Я знал, что это требует большой осторожности, но одно дело знать, а другое дело делать. Конечно же я промахнулся.
Топорик вырвался у меня из рук и попал по ноге. Хорошо, что не лезвием, а кромкой. Если бы лезвием, то большой палец на ноге был бы отрублен, а так обошлось рассечением мякоти до кости. Я даже не испугался, главное палец цел, а остальное я знал, что делать, не впервой.
Дома никого. Я один. Сильно зажал рану рукой и попрыгал домой. Нашел ёд, бинтов тогда не было, по крайней мере у нас, но были лоскутки ткани, остававшиеся от швейных работ сестры. Выбрал подходящий лоскуток и только тогда отпустил руку от раны. Крови не было, так сильно сжимал я рану, зияла голая кость.
Намазал лоскуток ёдом и забинтовал рану. Ничего, ходить можно, правда, прихрамывал. Отец с матерью где-то были и вернулись домой уставшиеся и разморенные жарой. Отец попросил меня принести с колодца полведерочка холодненькой воды. Я и поковылял в дальний колодец, где вода была получше. Принес, угостил родителей, а они так и не узнали, что за травма у меня была, и была ли она.
Но один раз я попался так, что и врагу не пожелаешь такого. Родители развозили навоз на огород. Ворота, чтобы не мешали лошади разворачиваться, сняли с петель и положили во дворе. Очень удобное сооружение получилось, чтобы по наклонной плоскости покатать мячик. Играясь, с силой зацепил большим пальцем руки деревянную поверхность.
Естественно, большая заноза под ноготь, глубоко и миллиметров пять диаметром. Рев, слезы. Отец перепугался, бросил свое занятие, не зная, что можно сделать в этой ситуации. До больницы далеко, 25 км, да и везти не на чем. Выковыривать такую занозу из рыхлой древесины бесполезно. Вариантов не оставалось: надо вырезать.
– Ну что, сынок, потерпишь?
Сквозь слезы соглашаюсь.
– Ну тогда терпи. Больно будет.
Можно себе представить, какая это боль, когда тебе без наркоза бритвой разрезают ноготь. Не каждый взрослый вытерпит такую боль, а ребенок, глотая слезы, терпит, сколько есть сил. Отец сказал терпеть, надо терпеть. Вырезал отец занозу, забинтовал, и сказал:
– Больше так не делай, играть нужно осторожнее.
Боль начала уходить и я успокоился.
Поговорка матери "Сделай как-нибудь, лишь было хорошо" преследовала меня всю жизнь, и заставляла меня искать выход из безвыходных ситуаций. Так мать учила меня из подручных материалов делать хорошие вещи. И учила она меня не только этому. Именно меня, потому как сестра вскоре вышла замуж, а брат учился в десятилетке в соседнем селе. Шесть лет мы с ней по сути дела вдвоем жили, потом техникум, работа, институт, своя семья, реже виделись. Но жили душа в душу. Она заботилась обо мне, а я пока жива была заботился о ней.
Как-то раз я с ребятами залез в чужой сад. Хозяин спугнул нас. Ребята разбежались, а я бегал плохо, и оказался крайним. Хозяин и нажаловался матери.
– Ну чего ты полез в этот сад? Ты же знаешь, что у тебя больные ноги и ты не можешь бегать, как другие.
– Все шли, и я пошел.
– Так что, если бы все шли топиться, и ты бы пошел?
Я задумался.
– Нет, не пошел бы.
– Запомни раз и навсегда. Прежде, чем куда-то войти, подумай, как оттуда выйти.
Казалось бы, всем известные прописные истины, но сказанные в особой ситуации человеком, которого обожаешь, запомнились на всю жизнь. Не раз меня эти правила спасали от неприятностей, и научили думать самому, а не поддаваться стадному чувству.
А еще она учила меня быть добрее к людям, терпеливее относиться к их недостаткам. Она любила повторять: «Как ты к людям, так и люди к тебе». И еще «Подумай, что о твоем поступке люди скажут».
Как-то уже в аспирантские годы ситуация была настолько тяжелой, что я надумал бросать аспирантуру. Тем более начальник управления на прежней работе приглашал и предлагал хорошую должность. Сестра, узнав о моем намерении, высказалась категорически против.
– Ты что? А что ж люди скажут? Все знают, что ты поступил в аспирантуру, а теперь бросаешь? Что, кишка тонка? Нельзя тебе бросать. Забирай жену в Киев и продолжай учиться.
– Куда ж я ее заберу? Сам без прописки и живу на квартире.
– Куда хочешь, но забирай. Вместе легче будет.
Задумался. Доводы для меня серьезные. Сделал так, как она сказала. И не ошибся.
Может поэтому в моей жизни так часто встречались хорошие люди и помогали мне в критических ситуациях. А по отношению к плохим людям, мать говорила грубую, но доходчивую фразу: «Не трогай говно. Вонять не будет».
Уже в зрелом возрасте я как-то хорошо помог дочке знакомой женщины. Талантливая девочка, сирота из глухой деревни. Моей помощи оказалось недостаточно. Нужен был звонок одному должностному лицу. Я звоню своему другу, начальнику департамента министерства.
– Ты можешь хоть раз просто так помочь человеку?
Обиделся.
– Ты чего это, сразу вот так? Что я не человек, что ли? Если могу, то помогу. А в чем дело?
Я объяснил ситуацию. Он сам нашел телефон и позвонил кому надо. Попросил повнимательней присмотреться к девочке. Сработало. Присмотрелись. Помогли. Девочка попала, куда хотела, где смогла реализовать свой талант. И мать, и девочка не знали, как меня благодарить.
– Большое спасибо Вам за помощь. Как я могу отблагодарить Вас?
– Деточка! Никакой благодарности мне не надо. Мне столько людей делали добро, что дай бог каждому, а я не могу их отблагодарить. Теперь я должен делать добро другим людям, чтобы как-то компенсировать то добро, что мне перепало. Мне достаточно того, что ты достигла, чего хотела.
Мне люди помогали, и я помогал. Не все помнили добро, но не ради благодарности я помогал. Как-то я помог людям, которые не заслуживали этого. Жена была в недоумении.
– Зачем ты им помогаешь? Они же столько гадостей тебе сделали.
– А я не им помог, а себе.
Жена не поняла.
– Понимаешь, я всем помогаю, а если я им не помогу, люди подумают, что я злопамятен, и уважать меня перестанут. А так все будут знать, что я ровно ко всем отношусь.
А привычка мастерить тоже осталась на всю жизнь. Как-то в техникуме один парень из соседней комнаты в общежитии похвастался безделушкой из фанеры, вырезанной лобзиком. Понравилось. Пошел в магазин, купил лобзик и вырезал картинку не хуже. Тот парень удивился:
– Как, никто не показывал, и ты с первого раза сумел выпилить.
Так я овладел и этим ремеслом. Со временем выпилил большую шести рожковую люстру со множеством деталей. Соседу понравилась, просил продать. Я отказался, так как делал подарок матери. Кто приходил к ним, все обращали на нее внимание, а мать с гордостью говорила: «Это Иван подарил». А красивый настенный шкафчик довольно сложной конструкции еще в техникуме выпилил сестре в подарок. Собирать его пришлось уже в зоне. Местный художник увидел его у меня – глаз загорелись.
– Гражданин начальник, давайте я Вам разукрашу этот шкафчик.
– А зачем его разукрашивать? Достаточно лаком покрыт.
