Иван Евгеньевич Ананьев
Мать бесов
– Эй, мадам, нам бы подсказка ваша пригодилась. Мы кое-кого ищем, – перерезая ей путь, двинулся Череп. Мелкий, потупив взгляд, нетрезвой походной заковылял следом.
– Обратитесь в регистратуру пожалуйста, а если там никого нет, то позвоните по указанному на стойке номеру телефона, – она попыталась обойти рослого молодого мужчину с татуировкой на шее. Тот вновь оказался на ее пути.
– Мадам, нам не нужна регистратура, мы не лечиться пришли. Ищем подругу одну: молодая, невысокая, толстенькая такая слегка, в бежевой кофте она вроде была, – Череп вопросительно глянул на Мелкого, но понял, что от него толку не будет, – она еще с подругой вечно ходит своей, худосочная такая девица, повыше ростом, – отмерил он ладонью примерный рост от пола.
– Если вы пришли навестить кого-то из стационара, то вам следует обратиться по этому вопросу завтра, на сегодня часы посещения уже закрыты, – медсестра немного утратила строгость в голосе, но старалась держаться невозмутимо.
Ее руки в карманах халата и ровное дыхание еще символизировали о том, что она держит ситуацию под контролем, что она тут главная, а не эти странные и опасные на вид ребята, кажется еще и не трезвые.
Участковый наблюдал за всем этим со стороны и готов был в любой момент вмешаться.
Так, очень интересно. Не на пикник ведь пригласить они пришли этих девушек. Не думаю, что они все большие друзья. Нужно их как-то предупредить. Может в этих новых обстоятельствах они захотят более откровенно со мной поговорить?
– Да не, они вроде бы не лежат у вас тут, а просто заглянули к кому-то в гости, но не выходили, насколько мы знаем. Нам очень нужно поговорить с ними двумя.
– По личному делу, – со смешком выдавил из себя Мелкий.
Черепу приходилось немного наклонять голову, чтобы смотреть в глаза медсестры. В свои 20 лет он был ростом 187 сантиметров, почти как Генка. «Только не таким умным», – думал про себя часто Денис, которого друзья называли Черепом, из-за свеженькой татуировки на шее. Ему нравилось это прозвище.
Родители давно еще сбагрили его в эту деревню, как про себя называл он Черняховск, к полуслепой бабке. Тихая и мирная женщина, которая слова никогда поперек не скажет, не смогла стать ему матерью за столько лет. Затаив обиду на родителей, для которых карьера оказалась важнее своего сына, он распылял злобу на весь мир. Тут он познакомился со своими «пацанами», которые в свою очередь стали ему настоящей семьей. Отец Дениса приезжал каждые полгода. Переводил деньги, много денег, на бабушкин счет, к которому он пока не имел доступа. Но бабка не вечная, рано или поздно довольно кругленькая уже сумма достанется ему. Мать вообще не хотела его знать. И ему тоже было на нее плевать. А денег он и без отцовских дотаций нормально поднимал. Их компашку называли пошлым словом «группировка», – ну и пусть, на это тоже было плевать. Главное было в том, что их все боялись, а значит уважали. Даже полиция ничего им толком сделать не могла, а это еще сильнее развязывало руки. Денис хотел расширять «бизнес», много раз говорил об этом с пацанами и Генкой, который вроде как всем руководил и все считали его главным. «Ничего», – думал Череп, «вот бабка окочурится, много деньжат капнет мне на счет, тогда я смогу стать более влиятельным, и все потянутся за мной, а Генка будет моим бегунком. Но пока что буду делать, что велено, набираться опыта, да и ума тоже. Все равно пока ничего не теряю».
– Слушай сюда, старая мышь, я ведь по-хорошему спрашивал, даже не матерился, – расправил плечи, накаченная грудь выступила вперед, а руки в карманах джинсов пересчитывали мелочь. Он подошел почти вплотную к медсестре.
Мелкий был совсем рядом по правую руку от Черепа:
– Мы ждали их битых часа полтора на улице, где они?
– Молодые люди, я могу вам помочь? – это за их спинами приближался человек в форме.
Кажется, они были удивлены его тут увидеть. Череп вытащил руки из карманов, а Мелкий перестал глупо улыбаться, хоть и ненадолго. Человек в форме внушал некий трепет и страх даже самым отъявленным злодеям. Пусть в данном случае и совсем на короткое время. Медсестра, пользуясь моментом, вернула своему лицу строгую невозмутимость и пошла дальше по коридору. Лишь на мгновение посмотрев в глаза Митрохину и еле заметно кивнула. Все внимание бритоголовых теперь было направлено на участкового.
– Все хорошо, дядь, заблудились просто малость, – первым заговорил Череп, – дорогу вот спрашивали у докторши.
Митрохин подошел уже совсем близко и те наконец смогли лучше рассмотреть его.
– А, это наш шериф, он за нами следит что ли? – как всегда с улыбкой на лице спросил Мелкий.
Прозвучало это специально громко, чтобы участковый тоже услышал. Медсестры уже след простыл. Они были в коридоре одни. На улице за окнами уже заметно стемнело.
– Шеф, мы видимся с вами чаще, чем я со своей мамкой, – так же в увеселительной манере сказал Череп.
Он кинул взгляд на Мелкого и оба они громко засмеялись.
– Джентльмены, здесь вы не найдете того, чего ищете. Больница скоро закроется и вам лучше покинуть сие заведение, как вы считаете? – Митрохин галантно улыбался и в показном реверансе указал на входную дверь в другом конце коридора.
– А откуда вы знаете, чего мы ищем? Может у Мелкого геморрой вскочил, заходили проконсультироваться? И вот теперь собираемся уходить, да, Мелкий?
– О да, бедное очко мое, – демонстративно положив ладони себе меж ягодиц и выгнув спину, он пошаркал ногами к двери.
Когда они уже были у дверей, а Митрохин стоял чуть дальше по коридору, он сказал:
– Когда-нибудь, ребятки, когда-нибудь, – он похлопывал ладонью по кожаной папке.
Двое бритоголовых парней смеялись и прикладывали острие ладони к виску, якобы отдавая честь, при этом делая идиотские лица. А потом просто вышли на улицу за стеклянную дверь.
Череп достал сигареты, дал одну Мелкому, они закурили. Он явно был недоволен происходящим. Митрохин мог прочесть по губам парочку матерных слов, которые означали отчаяние и злость. Мелкий приплясывал вокруг и смеялся. Но было видно, что уходить они не собираются, их караул продолжается.
Митрохин отправил сообщение Татьяне еще до того, как пошел спасать медсестру. Благо у него были теперь всех их номера телефонов. Ответа так и не получил. Он беспокоился за них, они хорошие ребята. Подняться к ним он не решался, потому что бритоголовые могли что-то заподозрить, и он мог сам привезти этих волков в овчарню. Необходимо как-то их спровадить, по-хитрому.
Зазвонил телефон. Имя на экране «Андрей Юрьевич – нач.». Только не сейчас.
– Митрохин, полчаса и ты у меня, давай, – разговор длился секунду.
****
Первое сообщение от участкового было следующим: «Они в больнице, берегитесь». До того, как пришло второе, где участковый извинялся за то, что ему срочно нужно уехать и что он задержал их как сумел, прошло около десяти минут. За это время Давид успел одеться, хоть и не без проблем. Катька натягивала ему его черную кофту с капюшоном, на которой были изображены какие-то персонажи из японских мультиков. Давид кряхтел и стонал как старый дед. На спине и рукавах кофты еще виднелись пыльные следы ботинок. Также они мало-помалу успели разобраться в хитросплетениях больничных коридоров. Хоть и ремонт тут был недавно, здание оставалось старым П-образным довоенным строением.
На них не обратил внимания медбрат, который играл во что-то в своем телефоне, сидя в кресле. Такие кресла и диванчики обычно ставят в коридорах стационарного отделения, чтобы навещавшие больных родственники могли с комфортом расположиться. Уборщица мыла полы в другом конце коридора и даже не обернулась. Больше никого не было видно.
Ребята передвигались не быстро, – Давид не мог ускориться, из-за поломанных ребер и накатывающего головокружения. Все тело изнывало от любых, даже самый маленьких движений. Девушки с двух сторон старались его осторожно поддерживать. До этого дня он еще не был так близок к девушке, а тут еще и к двум сразу, – это странным образом придавало сил.
Они дошли до конца коридора и нужно было выбирать – либо воспользоваться лестницей и спуститься на первый этаж, либо идти по коридору дальше, который был за углом. Но во втором случае им пришлось бы пройти мимо стойки дежурной медсестры, которая наверняка заметит трех молодых ребят, один из которых числится в больнице, как больной.
– Постойте пока здесь, а я спущусь вниз, осмотрюсь, – прошептала Таня.
Давид и Катька молчаливо согласились и облокотились к стене. Точнее Давид облокотился, а Катька его придерживала. Не такой уж он и противный, как я думала раньше. Как будто даже ничего. И волосы не воняют у него. Под этими балахонами у него стройное и красивое тело, хоть и худое. Кто бы мог подумать?
– Ты сможешь постоять один немного? – спросила Катька, дружелюбно заглядывая в глаза Давиду, – хочу глянуть, кто там есть за углом, хорошо?
– Да, конечно, я в порядке, – Давид было заулыбался и попытался расправить плечи, но нераспустившуюся улыбку сменила гримаса боли.
Катька все же отпустила его локоть и нерешительно двинулась к углу коридора, долго не отрывая от него взгляд. В этот момент в коридорах больницы включили освещение. Затрещали, а затем загудели люминесцентные лампы, отчего девушка вздрогнула. Уборщица продолжала мыть пол и не замечать ничего вокруг, а медбрата было отсюда уже не видно.
За окнами резко прибавилось сумрака.
Осторожно выглянув из-за угла, Катька увидела в середине коридора полукругом поставленные столы, где должна была сидеть дежурная медсестра, но там было пусто. Вдоль стен прохаживался мужчина на костылях, явно пациент. Огромная больница, но почти пустая.
Катька вернулась к Давиду, тот стоял с закрытыми глазами и глубоко втягивал воздух, плотно прижавшись к стене. Блин, ему надо было поесть, а я сама все сожрала. Дура тупая.
– Там никого нет, можно будет попробовать пройти, – прошептала взволнованным голосом Катька, – там удобнее будет спуститься на первый этаж, подальше от главного входа.
Давид открыл глаза и заговорил:
– Все же считаешь, что там может быть запасной выход?
– Ну я родилась в этом районе, каждый день видела эту больницу, когда ходила в школу. По-моему, там были еще двери, кроме главного входа. Да должны быть – здание огромное ведь, – Катька снова подошла к нему сбоку и взяла под руку, озираясь по сторонам. – Осталось дождаться Таньку.
Таня шла бесшумно, почти кралась. Включение света она встретила без испуга, но все же на секунду замерла. В свои девятнадцать с лишним лет она все еще чувствовала себя ребенком. Даже в такой ситуации продолжала воспринимать все как игру, хоть и отдавала себе отчет в том, что игра рискованная и даже опасная. Когда другие девочки выбирали кукол и чайные церемонии, Таня скакала и прыгала по двору с игрушечным копьем в руке. Она и сейчас чувствовала себя амазонкой.
Нет, она осознавала себя и воспринимала такой, какой была – молодой и вполне симпатичной девушкой, со стройным телом, красивыми ногами и уже выросшей упругой грудью, которую не хотелось прятать за мешковатыми одеждами. Она умела ходить на каблуках, хоть и не любила, хорошо разбиралась в косметике и неплохо научилась общаться с парнями. Правда сблизиться с кем-то ей еще не доводилось.
С Мишкой они познакомились год назад. Он довез ее до Черняховска, когда она опоздала на автобус. Просто остановился и предложил подвезти, так они и стали общаться. Несколько раз ходили на свидание, часто созванивались, почти постоянно были на связи в «Вконтакте», но на этом пока что все. Они лишь единожды по-настоящему целовались, как раз перед тем как он поехал по работе в Санкт-Петербург. Таня была готова на все, если бы он попросил, но тот почему-то держал ее на расстоянии. Это бесило, но и будоражило еще сильнее. Миша был очень галантным и вежливым с ней, очень тактичным и романтичным, но в то же время в нем она чувствовала мужчину, сильного и уверенного в себе. Он старше ее на добрый десяток лет, но при этом выглядит сильно моложе своего возраста. Впрочем, ее это никак не смущает, а даже наоборот. Таня понятия не имела, любит она его или нет, но рядом с ним она таяла, как шоколад на солнце. Может это и есть любовь? Может шоколад и теплое солнце порождают собой любовь?
Но сегодня Таня-ромашка на время стала Таней-амазонкой, так было нужно.
Она не хотела звонить Мише и рассказывать про эту ситуацию, – вдруг он что-то плохое про меня подумает. Да и просто не хочу ввязывать его в эту историю, постараюсь выкрутиться сама. По крайней мере пока.
Спустившись по лестнице, она аккуратно выглянула из открытой двери, в главный холл больницы. Пустующая стойка регистратуры, ряды черных стульев, закрытые двери кабинетов с нумерацией и текстовым обозначением: кабинет 1 – процедурный, кабинет 2 – невролог и так далее. На одном из стульев сидел мужчина средних лет в бежевых бриджах. Он держал на колеях перебинтованную кисть и смотрел куда-то в пустоту. Тучная женщина в белом халате вышла из кабинета, название которого Таня разглядеть не могла, и подошла к нему с какими-то документами в руках, стала что-то показывать и рассказывать, Таня не вслушивалась. Бритоголовых она не увидела. Через двойные стеклянные двери главного входа, она не могла ничего разглядеть – из-за включенного света внутри, на улице была кромешная тьма.
Она долго вглядывалась в улицу и не заметила, как кто-то подошел к ней сзади и прикоснулся к плечу. От неожиданности Таня подпрыгнула, но не издала не звука.
Медсестра со строгим лицом профессора Макгонагалл несколько долгих секунд смотрела в глаза Тани, держа руки в карманах белого халата, а потом повернулась к лестнице и пошла.
– Идите за мной, – весь ее вид и голос источал серьезную непоколебимость и достоинство, а держать спину ровно она видимо обучилась еще в утробе матери.
Таня, несколько помедлив, двинулась за ней. На втором этаже она увидела испуганные лица друзей, готовых пуститься на утек. Когда за ней поднялась и Таня, в глазах их посветлело, но не сильно. Скорее к страху примешалось недоумение.
Медсестра наконец поднялась по лестнице и дождавшись Тани, окинула всех своим крошащим бетон взглядом. Давид прочел прикрепленную маленькую табличку на ее груди: Старшая медсестра Данилова Алевтина Олеговна. Дольше всех она смотрела на Давида, а потом заговорила:
– Вам не следовало покидать свою постель, Солонгин, а вам девушки, давно пора покинуть больницу, часы посещения закончились уже почти час назад назад, – она посмотрела на наручные часы. Затем она долго вглядывалась в коридоры больницы, в конце протяжно вздохнула и навела свой взгляд снова на троицу подростков.
Никто ее не прерывал, все ждали, что будет дальше. А она молчала и продолжала сверлить взглядом Давида. После нескольких секунд, которые длились целую вечность, она наконец развернулась и пошла в ту сторону, где находилась палата Давида.
– Я покажу дорогу, – снова она говорила затылком, мягко ступая своими идеально белыми кедами по паркетному полу, – а вам Солонгин, необходимо выпить лекарства, если не хотите упасть в обморок еще до того, как покинете эту заведение.
Ребята переглянулись и пошли за ней. Таня и Катька придерживали Давида за локти. Никто ничего не говорил.
****
Улица была освещена желтым светом фонарных столбов. Четверо молодых парней стояли возле темно-зеленой «БМВ», в которой негромко играла ритмичная музыка. Они смеялись, разговаривали, то и дело поглядывая на главный вход больницы.
Мелкий пил пиво из банки, облокотившись пятой точкой на пыльный бок автомобиля.
– …ну мы обошли больничку вокруг, там глухомань – кусты какие-то и мочой воняет, – он рыгнул и сам с того засмеялся.
Среди всей банды только Артем, он же Мелкий, был исключительно местным. Его прабабка с кучей сестер переехали сюда еще в 1948, в числе первых переселенцев. Говорила, что в Твери у них была своя свиноферма и много гектаров земли, где они выращивали овес и ячмень. Но из-за ее деда, который что-то не поделил с начальством колхоза, их семья была «раскулачена». Выбор был не велик, и они отправились в Калининградскую область, так сказать на вольные хлеба. Здесь прабабка и умерла, но успела впрок накопить сбережений, квартир и неплохо расплодить наследников. И некоторые из них, кто по умней, сумели это все сохранить и приумножить. В этом маленьком городке все знали фамилию Анохина. Эта семья владела почти всеми барами и кафешками в городе, и даже за его пределами. Мать работала в Черняховской администрации пресс-секретарем мэра, а отец являлся целым министром и заведовал сельским хозяйством. У Артема было еще двое старших братьев, но они как выросли, сразу свалили отсюда в центр, в Калининград. Там учились и теперь работают. А может и не работают, а просто живут на родительские деньги. Артему было плевать, ему нравилось тут, в этой маленькой Венеции, со своими «пацанами», где он был почти что королем. Где всего его боятся и везде уступают дорогу.
Артем окончил только одиннадцать классов и не захотел ехать учиться куда-то еще. Зачем? Ведь все и так «на мази». Денег валом, родители дают какие-то поручения, за которые платят, а еще отец обещал пропихнуть его в администрацию, и будет он там сидеть и в ус не дуть. А самое главное – это друзья, его братаны, которые взяли Артема к себе в банду пару лет назад, с которыми они вообще считай «держат» весь город. Не знает он, то ли из-за отцовых денег, то ли из-за неотразимой харизмы и чувства юмора, – да и плевать, главное, что они теперь не разлей вода. Братья навек.
Он до сих пор не до конца осознавал, как его жизнь круто изменилась в лучшую сторону, после того, как Генка познакомился с ним и назвал своим братом. Артем был готов пойти для них на что угодно, и он был уверен, что они сделают то же самое, если понадобится. Он чувствовал себя поистине счастливым. Ему очень нравился новый образ в виде лысой головы и высоких ботинках с белыми шнурками. У окружающих это вызывает трепет и даже страх, – это его безумно будоражило. В школе он всегда получал нагоняи от сверстников или ребят постарше из-за своего невысокого роста. Но теперь все в этом городе даже в глаза ему смотреть боятся.
– Слышь, зенки залил, конечно ты там ничего не увидишь, – Череп смерил презрительным взглядом Мелкого, – там было еще несколько входов, но двери кажутся такими старыми, будто ими давно уже не пользуются, – обратился он уже к Генке.
– Да там темно, как в танке, деревья вокруг и забор этот высокий кованный, кустами облепленный. Что я там мог увидеть?
– Ты нам скажи, ты ведь местный, разве не мог запомнить, сколько дверей в этом здании? – Спросил Генка Мелкого. Он был слегка на взводе. – У тебя бабушка живет через пару домов отсюда, – указал пальцем в сторону жилой пятиэтажки.
– Да пошла она нах, – и засмеялся хмельным смехом, громко и звонко. Икнул.
Все остальные тоже засмеялись, даже Генка не смог скрыть улыбку.
– Ладно. Мы знаем, что нефор тут, знаем так же, что девчонки зашли сюда в половину шестого и…
– Откуда? – спросил Череп.
– От верблюда. Птичка на хвосте принесла, – заулыбался Генка, – так вот, нефора помяли нормально, на него насрать. С Катькой – это мое личное, понятно? Если у вас есть свои дела, валите, я не в обиде.
Видимо не у кого не нашлось других дел, потому что все промолчали. Мимо больничной парковки проезжала патрульная «Лада» ДПС. Сотрудник полиции, что ехал на пассажирском сиденье, краем глаза посмотрел на ребят в белых майках и тут же вернул взгляд на дорогу, будто его напарник не справится без него с управлением. Парни переглянулись и засмеялись вновь.
– Короче, мы с Ником будем у главного входа, а вы двое обойдите с той стороны и ждите. Вдруг они надумают что-то выкинуть, – Генка мотнул головой в сторону Мелкого и Черепа, которые вместе поддерживали «БМВ» задницами, – если что, звоните сразу.
– Окей, босс, – швырнув недопитую банку пива в кусты, отделяющие маленькую парковку от трёхэтажного дома, Мелкий нетвердой походной двинулся в сторону больницы.
Череп посмотрел на Генку и оба заулыбались, мотая головами из стороны в сторону.
– А что с участковым? – подал голос Ник, поглаживая правой рукой загипсованную левую, – если вернётся?
– Будем решать проблемы по мере их поступления, – Генка дружелюбно посмотрел на брата. Тот в свою очередь кивнул. – Да и мы не собираемся делать ничего криминального, просто хотим повидать своих девчонок.
– Ну вы идете, нет? – крикнул уже перешедший дорогу Мелкий. – Я жду тебя в позе «какающий за углом», – он быстрым шагом двинулся вдоль стены больницы и скрылся за углом.
– Только не на тропинку, придурок, – крикнул Череп и побежал к нему.
6
Семейный ужин – обязательное мероприятие. Мама всегда настаивала на этом, и никто не смел возражать. Маме вообще было сложно возразить. Ее властный и волевой характер мог, наверное, двигать пароходы, если бы она захотела. Детей своих она воспитывала в строгости, не раз применяя для этого ремень или еще что потяжелее. Алексею даже как-то раз перепало железным ведром по голове. Может он из-за этого стал таким несдержанным грубияном?
Мать сидела в своем кресле во главе стола. Нет, она не пересаживалась для трапезы – передвигали стол прямо к ней, который всегда стоял у дивана. «Завтрак и обед съедайте где хотите и как хотите, но ужин – это святой семейный обычай, это важно», – так она всегда говорила.
И вот, после тщательного мытья рук, после причесывания волос и выправления одежды, все усаживались за стол. Миша и Леша сидели по левую руку на пододвинутом так же ближе к столу, когда-то светло синем диване, по левую руку сидел Родион на старом деревянном стуле, а напротив, на табуретке, уселась тетка, прислонив костыль к столу. Готовила обычно тетка, которой немного помогал по хозяйству вечно безработный Алексей. Да, сквозь зубы, но так велела мать. На столе стояла утятница с тушеным мясом; вареный картофель, от которого еще шел пар, посыпанный укропом, и вчерашние жареные караси, холодные. Тарелки и приборы были идеально разложены перед каждым едоком, скатерть была белее снега. Ее стелили только на ужин. Такую белизну и чистоту тарелок всегда требовала мать, а тетка не умела ей возразить.
Мама редко мылась, потому что на восемьдесят шестом году жизни это становилось очень тяжело. Юркая и энергичная тетка, которая уже тоже была не молодой, мыла ее как могла, – мокрыми тряпками и салфетками. Но раз в месяц она все же удосуживалась дойти до бани. Тоже не без помощи своей сестры. Руки так же мыли ей в тазу. А утка-горшок, спрятанная под креслом, давно стала неотъемлемой частью интерьера. Поэтому в воздухе пахло тушеным мясом, сыростью старого немецкого дома и грязным телом толстой старухи.
– Скажем спасибо Господу нашему, вседержавцу, за этот ужин в кругу семьи. За это мясо и овощи, за то, что мы здоровы и за наши чистые души. Прости нас, если согрешили. Дай Бог здоровья моим детям и дай мне сегодня нормально сходить в туалет, – мама перестала читать молитву и открыла глаза. Все тоже открыли и подняли на нее полные трепета взгляды, – третий день уже просраться не могу. Ешьте.
И все стали есть. Зазвенели ложки и вилки, Миша привстал с дивана, чтобы наложить маме мяса и картошки. Рудик что-то сказал на своем тарабарском языке – то ли оскорбил всех, то ли шутку пошутил, протягивая беспалую руку к карасям. Мама не ругала его за то, что он ест голыми руками и не пользуется приборами. Все остальные члены семьи уже к этому привыкли. Она говорила, что ее Рудольф особенный, ему можно и без вилки. Но сама же каждый раз с презрением поглядывала на его трапезы. Тётка налила себе и Лешке по рюмке водки, у остальных был в кружках сладкий черный чай.
– Леша, завтра снова пойди поищи работу. На хутор к Евкурову загляни, может со сбором картошки или с овцами помощь нужна, – мать говорила с набитым ртом, а подбородок блестел от жира.
– Ладно, как раз там его дочурка на меня поглядывает кажись, – когда все уже принялись есть, он все еще накладывал себе гору еды, все выше и выше. Его тарелка явно отличалась большей глубиной, нежели у всех других членов семьи.
– Тебя послушать, так все только спят и видят, как бы затащить тебя в постель, – смеялся Миша.
Рудик отделял хребет карася от филе и тоже что-то гаркнул, подтверждая слова брата. От улыбки его незашитая заячья губа стала шире, еще сильнее оголив ряд желтых и кривых зубов.
– Чья бы корова мычала, полные мужчины нравятся женщинам, – ответил Лешка Рудику, – а ты вон тощий как велосипед, поэтому у тебя бабы нету.
Три брата негромко засмеялись.
– Деньжат нам не помешало бы, – заявила тётка, – казна пустеет, миледи.
Обращалась она к сестре, улыбаясь. Ее редкие, когда-то черные, а теперь сильно седеющие волосы были стянуты на затылке, глаза радостно поблёскивали алкоголем.
– А что вы все на меня уставились, я пытаюсь пробиться, но на это нужно время, – начал возмущаться Миша, должным образом адресуя это всем, кроме матери, – завтра вот как раз поеду показывать квартиру в Черняховске.
– К тебе нет никаких претензий, дорогой, – погладила его по руке мать, – ты обязательно со всем справишься и в будущем сделаешь нашу жизнь чуточку лучше. Я в тебя верю.
– Гмх.
– И ты тоже делаешь нашу жизнь лучше, конечно же, – обратилась она уже к Рудику, – без твоих охотничьих пристрастий, мы бы не вкушали сейчас такого дивного бобра.
– А ты, – она указала вилкой на Лешку, – не прикасайся к девчонке, если она сама не попросит или пока ее отец не даст добро. Не нужно нам ссориться с Дим Димычем, он нам много что со своих полей продает, почти за бесценок или в обмен на свежую дичь и ягоды из леса. Да и мужчина он хороший, обязательный. Сразу видно – советское воспитание, старая школа. И вообще я считаю, что тебе нужна женщина покрупней, чтобы под стать. А то неровен час, ты и эту малютку задавишь. Погреб у нас не резиновый.
Кусок вареного лука вывалился из ее почти беззубого рта на стол. Она подцепила его желтым ногтем большого пальца и отправила обратно в рот, смачно облизав палец.
7
Старшая медсестра провела их через весь второй этаж, обратно к палате номер 18. Если бы не Катька, Давид точно бы рухнул прямо тут, – так кружилась. Она держала его как раненого солдата за талию, а он перекинул через ее голову руку. От нее шло ни с чем не сравнимое девичье тепло и забота – это ощущение было для него совсем новым. Мамино тепло ощущается несколько иначе. Он кажется весь уже пропитался ее духами. Таня шла позади, то и дело лихорадочно поглядывая на телефон.
Алевтина Олеговна открыла дверь в палату и вошла, ребята остались стоять в коридоре и не знали, что их ждет. Та вышла почти сразу и сообщила:
– Хотела убедиться, что вы ничего не забыли, – а потом проследовала к двери в самом тупике коридора, совсем рядом.
Эта дверь ничем не была примечательной – обычная железная дверь, выкрашенная в серый цвет, без каких-то табличек или надписей. Она достала из кармана халата большую связку ключей и стала их перебирать, пытаясь найти нужный. Начала отпирать замок, – три громких перестука эхом пронеслись по пустующему коридору. Дверь легко открылась и сразу повеяло сквозняком. Она сунула руку внутрь темной комнаты и включился свет. Помещение было небольшим. Вдоль всех стен стояли коробки, мусорные пакеты и еще какой-то строительный мусор, видимо оставшийся после ремонта.
– Это помещение временно используется как склад строительного мусора. У руководства больницы пока руки не дойдут все отсюда выгрести, да и ремонтные работы до сюда не дошли, как видите, – ее осанка горделиво держала орлиную голову.
Ребята подняли головы к потолку, который когда-то был белым, но плесень за столько лет не оставила ей шанса, а темно-зеленые стены во многих местах зияли голой штукатуркой и трещинами.
– Я не знаю, что этим бандитам нужно, но они вас настойчиво искали. Я бы даже сказала слишком нахально, а добра от таких людей не жди. Они караулят у главного входа. Есть еще выход, с торца здания, но в таком случае вам нужно будет пройти через весь первый этаж – они могут заметить. Да и не только они. Никто из персонала вас не выпустит, если узнает, – она смотрела на Давида, – пациент с таким диагнозом должен находиться в кровати и я, признаться честно, делаю это скрипя сердцем, но все же верю, что это правильно. Не мое дело, зачем вы им понадобились, да и знать не хочу. Вот возьмите, – она достала из кармана три блистера с таблетками и протянула Давиду, – это от головной боли и головокружения. Когда доберетесь до безопасного места, я настоятельно рекомендую вам хорошенько выспаться.
Она замолчала и оглядела всех троих вновь, тяжело вздохнув. Те стояли с опешившими выражениями лиц и хлопали глазами. Господи, они ведь совсем еще дети.
– В дальней стене этой комнаты есть дверь, скрытая за коробками. Запертая на простую щеколду, она выведет вас на железный балкон. Там же вы найдете выдвижную лестницу. До ремонта по документам это был аварийный выход, а я слишком давно здесь работаю, чтобы не изучить все углы этого здания.
– Почему вы нам помогаете? – задала вопрос Таня.
Алевтина Олеговна посмотрела на Давида и сказала:
– Я хорошо знала вашего отца, мы учились в одном классе. Когда прочитала фамилию и инициалы в вашей медицинской карте, сразу поняла, кто вы. Вы с ним одно лицо, – на секунду она замолчала, глядя на Давида, – мне очень жаль, что он погиб, хороший был человек.
Она отвела от него взгляд и устремила его в другой конец коридора, где по-прежнему не было не души.
– А теперь ступайте. Будьте осторожны. Не забудьте прикрыть за собой дверь, – неспешным шагом она двинулась по коридору, нервно перебирая ключи в кармане.
****
На заднем дворе больницы, почти в полной темноте стояли Череп и Мелкий. Кроме недавно скошенной травы и кустов сирени по кругу забора, ничего больше не было. На задней стене п-образного здания были две железные двери, каждая на своем конце: правая наглухо закрыта амбарным замком и толстый слой дерна под ее основанием говорили о том, что ей давно никто не пользовался, а вот другая не была обременена замком. Было очевидно, что этой дверью часто пользуется персонал больницы, чтобы выйти на перекур, потому что радом с трехступенчатым крыльцом стояла коробка с сигаретными окурками. Рядом с ней тоже их валялось немало. Ее они и стали караулить. Только вахту несли чуть поодаль, рядом с густой и высокой сиренью.
– Получше вытри, все равно воняет. Ну как можно в свое же дерьмо наступить, – громким шёпотом ругался Череп.
– Ну так ночь на дворе, хоть глаз выколи. Я кажись еще и руку испачкал, пока подтирался листиками, хочешь понюхать?