Иван Крылов
Басни

Полная версия

Лебедь, Щука и Рак

            Когда в товарищах согласья нет,
                  На лад их дело не пойдет,
      И выйдет из него не дело, только мука.

            Однажды Лебедь, Рак да Щука
            Везти с поклажей воз взялись,
      И вместе трое все в него впряглись;
Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!
Поклажа бы для них казалась и легка:
            Да Лебедь рвётся в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
Кто виноват из них, кто прав, – судить не нам;
            Да только воз и ныне там.

ОДНАЖДЫ ЛЕБЕДЬ, РАК ДА ЩУКА

ВЕЗТИ С ПОКЛАЖЕЙ ВОЗ ВЗЯЛИСЬ…

Пруд и Река

«Что это, – говорил Реке соседний Пруд, –
      Как на тебя ни взглянешь,
      А воды всё твои текут!
Неужли-таки ты, сестрица, не устанешь?
      Притом же, вижу я почти всегда,
            То с грузом тяжкие суда,
      То долговязые плоты ты носишь,
Уж я не говорю про лодки, челноки:
Им счёту нет! Когда такую жизнь ты бросишь?
            Я, право, высох бы с тоски.
В сравнении с твоим, как жребий мой приятен!
            Конечно, я не знатен,
По карте не тянусь я через целый лист,
Мне не бренчит похвал какой-нибудь гуслист:
            Да это, право, всё пустое!
Зато я в илистых и мягких берегах,
            Как барыня в пуховиках,
            Лежу и в неге, и в покое;
                  Не только что судов
                        Или плотов
      Мне здесь не для чего страшиться:
Не знаю даже я, каков тяжёл челнок;
            И много, ежели случится,
Что по воде моей чуть зыблется листок,
Когда его ко мне забросит ветерок.
Что беззаботную заменит жизнь такую?
            За ветрами со всех сторон,
Не движась, я смотрю на суету мирскую
            И философствую сквозь сон». –
«А, философствуя, ты помнишь ли закон? –
            Река на это отвечает, –
Что свежесть лишь вода движеньем сохраняет?
            И если стала я великою рекой,
Так это оттого, что, кинувши покой,
            Последую сему уставу.
                  Зато по всякий год
      Обилием и чистотою вод
И пользу приношу, и в честь вхожу и в славу,
И буду, может быть, ещё я веки течь,
Когда уже тебя не будет и в помине
      И о тебе совсем исчезнет речь».
Слова её сбылись: она течёт поныне;
      А бедный Пруд год от году всё глох,
      Заволочён весь тиною глубокой,
            Зацвёл, зарос осокой
      И наконец совсем иссох.

Так дарование без пользы свету вянет,
Слабея всякий день,
Когда им овладеет лень
И оживлять его дея́тельность не станет.

Цветы

В отворенном окне богатого покоя,
      В фарфоровых, расписанных горшках,
Цветы поддельные, с живыми вместе стоя,
            На проволочных стебельках
                  Качалися спесиво
И выставляли всем красу свою на диво.
            Вот дождик начал накрапать.
Цветы тафтяные Юпитера тут просят:
            Нельзя ли дождь унять;
Дождь всячески они ругают и поносят.
«Юпитер! – молятся, – ты дождик прекрати,
                  Что́ в нём пути
            И что́ его на свете хуже?
      Смотри, нельзя по улице пройти:
      Везде лишь от него и грязь и лужи».
Однако же Зевес не внял мольбе пустой,
И дождь себе прошёл своею полосой.
                  Прогнавши зной,
Он воздух прохладил; природа оживилась,
      И зелень вся как будто обновилась.
Тогда и на окне Цветы живые все
      Раскинулись во всей своей красе
            И стали от дождя душистей,
                  Свежее и пушистей.
А бедные Цветы поддельные с тех пор
Лишились всей красы и брошены на двор,
                        Как сор.

Таланты истинны за критику не злятся:
Их повредить она не может красоты,
Одни поддельные цветы
Дождя боятся.

Демьянова Уха

            «Соседушка, мой свет!
            Пожалуй-ста покушай». –
«Соседушка, я сыт по горло». – «Нужды нет,
            Ещё тарелочку; послушай:
      Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» –
«Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счёты:
            Лишь стало бы охоты,
      А то во здравье: ешь до дна!
      Что́ за уха! Да как жирна:
Как будто янтарём подёрнулась она.
      Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Ещё хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» –
Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
      Однако же ещё тарелку он берёт:
            Сбирается с последней силой
И очищает всю. «Вот друга я люблю! –
Вскричал Демьян. – Зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же ещё тарелочку, мой милой!»
            Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
            Схватя в охапку
            Кушак и шапку,
      Скорей без памяти домой –
      И с той поры к Демьяну ни ногой.

Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь;
Но если помолчать вовремя не умеешь
И ближнего ушей ты не жалеешь,
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.

«НУ, СКУШАЙ ЖЕ ЕЩЁ ТАРЕЛОЧКУ, МОЙ МИЛОЙ»

Мышь и Крыса

«Соседка, слышала ль ты добрую молву? –
      Вбежавши, Крысе Мышь сказала, –
Ведь кошка, говорят, попалась в когти льву?
Вот отдохнуть и нам пора настала!» –
            «Не радуйся, мой свет, –
      Ей Крыса говорит в ответ, –
      И не надейся по-пустому!
      Коль до когтей у них дойдет,
      То, верно, льву не быть живому:
      Сильнее кошки зверя нет!»

Я сколько раз видал, приметьте это сами:
      Когда боится трус кого,
      То думает, что на того
      Весь свет глядит его глазами.

Чиж и Голубь

      Чижа захлопнула злодейка-западня:
      Бедняжка в ней и рвался и метался,
А Голубь молодой над ним же издевался.
«Не стыдно ль, – говорит, – средь бела дня
                  Попался!
            Не провели бы так меня:
            За это я ручаюсь смело».
Ан, смотришь, тут же сам запутался в силок.
                  И дело!
Вперёд чужой беде не смейся, Голубок.

Волк и Журавль

Что волки жадны, всякий знает:
            Волк, евши, никогда
            Костей не разбирает.
Зато на одного из них пришла беда:
            Он костью чуть не подавился.
Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
            Пришло хоть ноги протянуть!
      По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот кой-как знаками стал Волк его манить
            И просит горю пособить.
            Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть и с трудностью большею
      Кость вытащил и стал за труд просить.
      «Ты шутишь! – зверь вскричал коварный, –
      Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный!
А это ничего, что свой ты долгий нос
И с глупой головой из горла цел унёс!
            Поди ж, приятель, убирайся,
Да берегись: вперёд ты мне не попадайся».

ЖУРАВЛЬ СВОЙ НОС ПО ШЕЮ

ЗАСУНУЛ К ВОЛКУ В ПАСТЬ…

Медведь у пчёл

            Когда-то, о весне, зверями
В надсмотрщики Медведь был выбран над ульями,
Хоть можно б выбрать тут другого поверней,
            Затем что к мёду Мишка падок,
                  Так не было б оглядок;
      Да спрашивай ты толку у зверей!
                  Кто к ульям ни просился,
            С отказом отпустили всех,
                  И, как на смех,
            Тут Мишка очутился.
                  Ан вышел грех:
Мой Мишка потаскал весь мёд в свою берлогу.
            Узнали, подняли тревогу,
            По форме нарядили суд,
                  Отставку Мишке дали
                        И приказали,
Чтоб зиму пролежал в берлоге старый плут.
            Решили, справили, скрепили;
            Но мёду всё не воротили.
      А Мишенька и ухом не вёдет:
      Со светом Мишка распрощался,
      В берлогу тёплую забрался
      И лапу с мёдом там сосёт
      Да у́ моря погоды ждёт.

Зеркало и Обезьяна

Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
      Тихохонько Медведя толк ногой:
      «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой!
            Что это там за рожа?
      Какие у неё ужимки и прыжки!
            Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
            А ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». –
      «Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» –
            Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.

            Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
            Я даже видел то вчера:
Что Климыч на руку нечист, все это знают;
            Про взятки Климычу читают,
А он украдкою кивает на Петра.

«Я УДАВИЛАСЬ БЫ С ТОСКИ, КОГДА БЫ

НА НЕЁ ХОТЬ ЧУТЬ БЫЛА ПОХОЖА»

Лев и Лисица

            Лиса, не видя сроду Льва,
С ним встретясь, со страстей осталась чуть жива.
Вот, несколько спустя, опять ей Лев попался,
      Но уж не так ей страшен показался.
            А третий раз потом
Лиса и в разговор пустилася со Львом.

Иного так же мы боимся,
Поколь к нему не приглядимся.

Слон в случае

            Когда-то в случай Слон попал у Льва.
В минуту по лесам прошла о том молва,
      И так, как водится, пошли догадки,
            Чем в милость втёрся Слон?
      Не то красив, не то забавен он;
            Что за приём, что за ухватки!
            Толкуют звери меж собой.
«Когда бы, – говорит, вертя хвостом, Лисица, –
            Был у него пушистый хвост такой,
            Я не дивилась бы». – «Или, сестрица, –
            Сказал Медведь, – хотя бы по когтям
                  Он сделался случайным,
            Никто того не счёл бы чрезвычайным:
      Да он и без когтей, то́ всем известно нам». –
      «Да не вошёл ли он в случай клыками? –
            Вступился в речь их Вол, –
      Уж не сочли ли их рогами?» –
      «Так вы не знаете, – сказал Осёл,
Ушами хлопая, – чем мог он полюбиться
            И в знать добиться?
            А я так отгадал –
Без длинных бы ушей он в милость не попал».

Нередко мы, хотя того не примечаем,
Себя в других охотно величаем.

Лягушка и Юпитер

      Живущая в болоте, под горой,
            Лягушка на гору весной
                  Переселилась;
Нашла там тинистый в лощинке уголок
                  И завела домок
Под кустиком, в тени, меж травки, как раёк;
Однако ж им она недолго веселилась.
            Настало лето, с ним жары,
И дачи Квакушки так сделалися сухи,
Что, ног не замоча, по ним бродили мухи.
«О боги! – молится Лягушка из норы, –
      Меня вы, бедную, не погубите
И землю вровень хоть с горою затопите,
      Чтобы в моих поместьях никогда
            Не высыхала бы вода!»
            Лягушка вопит без умолку
      И наконец Юпитера бранит,
Что нету в нём ни жалости, ни толку.
            «Безумная! – Юпитер говорит
            (Знать, не был он тогда сердит), –
            Как квакать попусту тебе охота!
            И чем мне для твоих затей
                  Перетопить людей,
Не лучше ль вниз тебе стащиться до болота?»