Первая половина XIII века. На Русь, пока не ставшую единым государством, пришёл Батый, но даже перед лицом общего врага нет единства между русскими людьми. Одни, такие как боярин Коловрат и его сын, защищают Русскую землю, а другие, подобно броднику Плоскине, помогают неприятелю. Трудно защитникам выстоять! А между тем идёт на Руси и другая битва – противостояние христианства и языческих верований, которые как «бесовские наваждения». Христианство не объединяет людей так, как могло бы объединить. Потому и силён бес, который прячется в камне и навевает опасные, сладкие мечты. Последуй за такой мечтой – и можешь погибнуть.
Незаслуженно забытая повесть «Бес, творящий мечту» публикуется вместе с другим, хорошо известным произведением классика русской исторической прозы Ивана Наживина – «Глаголют стяги».
Очнулась ото сна… очнулась и повела плечами Русь Великая, пробуя силушку богатырскую, накопленную за долгие века. Очнулась, да подняла меч вострый и пошла на татарина поганого. Верно говорю вам, касатики, так оно и случилось… да только вот ждать этого пришлось нам не мало, ни много, а почитай два века.
Поешь, милок? А ты песней застольной помяни минувшее, да поведай о горе горьком, что темной тучей ходило по земле русской, когда поганая татарва аки море черное хлынуло на Русь.
Только не думайте, касатики, что это я, ваша баушка, то ли выдумала все, а то ли костями в былое проросла. Нет, в книжице вычитала – «Бес, мечту творящий» называется. Вот и вы читайте, не пропускайте. А то сказки-то ваши хороши, а все быль знать надо.
А верно баушка моя рекла – нет жизни долгой тем народам, кто прошлое свое забывает, ибо подобны они Ивану без рода и племени, что шатается по земле неприкаянный. Силу-то, родимые, от земли своей черпают, от могил отцовских. А потому благое дело-то писать о днях минувших. Да, вот только – кому верить, каким летописям, да книжицам? Истинную ли правду писал Иван Федорыч Наживин о том, как люди тогда жили, какие песни пели, каким словесами говорили? Не знаю того, милые мои. А одно скажу: не хочешь – так поверишь. Ибо больно уж трепетно пишет он – так, что словечки-то все старые по страницам сыпляются, словно самоцветы из шкатулки матушкиной. И упивается душенька той речью, что уже на улицах-то и не слыхать. Она самая та речь, как прадеды наши говаривали, и от слов этих на языке сладко становится, словно медом намазано. И хоть пишет то он о временах горьких, да позорных, а так рассказ ведет, что и среди чащобы солнце увидишь. Ить, не обманываю вас, касатики, и такое бывает. Времена-то были такие смутные, да тяжелые, что и сейчас, как пойдешь по улице Володимира, да думку о былом возьмешь, так и заплачешь. Вот и книжица эта – как по страницам прогуляешься, так наревешься вдоволь над судьбой горькой городов русских. Поплачаешь и над Рязанью спаленной, и над Киевом рухнувшим, и над маленьким Козельском, чей мальчик-князь в крови татарской захлебнулся. Тяжело говорить о таком, да как смолчать? А как сказать, да чтобы не упустить ничего? Трудно, касатики.
Обьять-то необъятное никому не дано, хоть и хочется. Верно моя баушка сказывала, кто за перо возьмется, то греха не оберется. А коли задумал полотно такое соткать, то много силушки надобно. Не все гладко, не все ладно выходит. Так и здесь, неровно ткется, да неровно ход идет. Порой, может, и зевнуть придется – главы-то иные долгие, да и мудреные, словно летопись для мужей ученых, али учебник для детишек малых. Ну, и греха немного зевнуть-от. Рот перекрести, да дальше книжицу листай, чтобы снова встретиться с попом Упирем – балбесом, а все поумнее иных. С Настенкой, красавицей, что как лебедь иного суженого не знает. А главное – с Русью Матушкой, что расстелилась как плат – крещеная, да хороводная, где лесной ведун князя христианского лечит. Пестрая Русь, где переплелись веры, да обычаи, где вокруг после всенощной во храме идут вокруг камня бесовского плясать…
Ох, касатики, да не пужайтесь вы беса этого. Слухайте, что скажу – не в камнях, и не в реках бес прячется. Прячется хитро он – в самых дальних уголках души, где обиды наши гнездо свили. Вот из гнезда того и глядит бес на мир, да словами тебя улещает разными. И кажется тебе, что вроде цена мечте твоей малый грех. А как из того малого греха великое зло родится – не ведаешь. Вот о том и пишется в книжице сей.
Как не сказать о том, что погубили землю русскую не вороги, не татарва погная, да не псы-рыцари. Погубила греховность людская, да слабости человеческие – бесы наши родные. Ибо чем выше человек стоит, тем грехи его тяжельче. Если ты холоп, то вреда от грехов твоих – только твоей головушке, да близких твоим. А вот если княжич, там и земля твоя заплачем кровавыми слезами. И как не писать о этом, как буквицам не кричать о том?
Правда ли нет, все, что в этой книжице написано, за то, родимки, не возьмусь сказать. Но другое скажу – душу-то пробирает насквозь, так что слезы горючие льются, а боль ты чуешь как свою собственную. Да, и пишется-то не о княжье каком-то, а о своих же…
Вот слухай, милок, ты разве не знаешь того бестолкового попа, что всю жизнь с бесом воюет, да в душе-то его чище, чем в патриарших покоях? А вот ту девку, что в лихорадке любовной своих покидает, да идет за ворогом? А ту синеглазую лебедушку, что об одной только витязе мечтает и ждет? А баушку Марфу, что все по богомольным местам ходит, с лапотками за плечом, да дивные сказки потом внучатам рассказывает?
Знаешь ты их, касатик, всех знаешь. Потому как душа-то человеческая, знаешь, она всегда одинакова. А времена… времена, касатик, у нас на Руси всегда смутные – не помню других. ДП 2021, «Тысячелетний баклан»