Юрий Иванович
Полдня до расплаты
Пролог
На экране мелькали заключительные кадры фильма. Рут, легендарный воин расы гаибсов, ударом ноги выбивает дверь в рубку космического челнока и косит врагов свинцом из древнего стрелкового оружия. Его лицо, осеняемое вспышками выстрелов, хоть и вымазано копотью и сажей, но выглядит величественно в своей беспощадности и осознанной, праведной мести. Когда грохот стихает и дым рассеивается, Рут заносит в рубку свою прекрасную возлюбленную и бережно усаживает на место штурмана. Сам деловито садится в капитанское кресло и дает команду «старт». Убегающая в космос камера сопровождает рвущийся к свободе челнок, на заднем плане вспыхивает громадное облако взрыва. Астероид, недавнее прибежище самых заклятых врагов гаибсов, исчезает из пространства с помощью заранее заложенных мин с часовым механизмом. Теперь погони бояться нечего, и счастливая суженая Рута благодарно склоняется к нему. Их губы сливаются в продолжительном и страстном поцелуе. Зритель с удовольствием вытирает набежавшую слезу, мешающую читать выплывавшие на экран титры…
Изображение исчезло, и в зале постепенно загорелся яркий свет. Продюсер Кацки с довольным видом похлопал своего соседа по плечу:
– Замечательно! Просто потрясающе! Я теперь совершенно уверен, что правильно сделал, когда доверил вам режиссировать эту легендарную эпопею. Лучше вас никому не справиться с такими героическими и патриотическими сценами. Вот только вы как-то нерадостно смотрите. Чем недовольны, друг мой? Или что-то в личной жизни не так?
Сидящий с ним рядом в ложе режиссер дернул лохматыми бровями и тяжело вздохнул:
– В личной жизни как раз все прекрасно: дети здоровы, жена опять благополучно забеременела…
– Тогда вам ничто не помешает приступить к работе над остальными сценами. Судя по тем, которые мы уже просмотрели, они у вас тоже получатся на высшем уровне.
– А вот в этом-то я и не уверен. – Режиссер почесал выступающую вперед нижнюю челюсть, покрытую длинной щетиной. – Хочу вас разочаровать: многочисленные сцены с червяками мне совершенно не нравятся. Просматривая уже готовые кадры, я чуть не выл от бешенства и бессилия.
– Очень странно, Мердок! – Продюсер кивнул в сторону экрана. – Когда я просмотрел один из монтажей, мне очень понравилось.
– Да бросьте вы, Кацки! – прорычал режиссер, вскочил с кресла и заходил по небольшой ложе из угла в угол. – Неужели вам понравились наши актеры, загримированные под червяков?! По-вашему, у них есть хоть какое-то сходство с теми тощими и несуразными фигурами?! А эта скользкая и гладкая резина, призванная сделать лицо гаибса похожим на лицо червяка?! Да она же исключает элементарную актерскую игру! Мимика совершенно отсутствует! Когда они чуть пошире открывают рот, становится даже смешно от их попыток выглядеть как наши проклятые враги. Я просто в шоке! Нельзя создать шедевр с подобными актерами. Мы же однозначно погубим и испохабим такой замечательный и дорогой сценарий! Неужели вам это неясно?!
Продюсер миролюбиво выставил обе руки вперед, пытаясь успокоить разошедшегося собеседника. Когда Мердок замолчал, Кацки признался:
– Честно говоря, мне тоже видны явные несоответствия в гриме… Но не можем же мы все это делать с помощью компьютера! В фильме и без того будет использовано много монтированного материала. Да и зритель прекрасно понимает, кого изображают актеры.
– Вот именно: понимает! А надо, чтобы зритель прочувствовал! Чтобы его пробрало до основания от ненависти к нашим извечным врагам! Надо, чтобы он поверил, что Рут сражается не с коллегами по актерскому ремеслу, а с подлыми и жестокими червяками, уничтожившими тысячи и тысячи наших сограждан! – Мердок опять заметался словно тигр в клетке.
Кацки задумчиво оперся на руку подбородком и после паузы предложил:
– А может, создать несколько роботов с необходимой внешностью?
– Еще лучше! Да нас даже дети засмеют на премьере! А уж взрослые гаибсы уйдут после первых десяти минут, даже реклама не поможет.
– Хорошо, вам все не нравится! Тогда, может, у вас есть какие-то идеи на этот счет? Уж я – то вас знаю, Мердок, вы заранее все продумываете и взвешиваете. Если готовы, выкладывайте свои соображения!
– Готов! – Режиссер резко остановился и сжался, как перед прыжком. – Для того чтобы наш фильм выглядел как можно более реалистичным, предлагаю привлечь к съемкам настоящих червяков. Тогда все будет натурально и на высшем уровне!
– Да вы в своем уме?! – воскликнул Кацки. – Где же я вам найду таких актеров? Между нашими районами Галактики уже давно жесткий мир с категорическим обещанием полного невмешательства в дела друг друга. Ни один корабль под страхом смерти не залетает в нейтральную зону, опасаясь даже небольшого случайного столкновения. Перемирие очень шаткое, и дипломатические миссии отсутствуют полностью. А пролететь из нашего Отрога в другие районы Галактики мимо Цейлеранской империи невозможно. Даже если бы и были контакты между нами и имперскими червяками, вряд ли их актеры захотели бы сниматься в подобном позорном для себя фильме.
– Да я и не говорю об их поганых актерах! – прорычал режиссер.
– А! Кажется, я вас понимаю! – обрадовался продюсер. – Вы хотите использовать тех червяков, которые еще кое-где находятся в рабстве и являются собственностью плантаторов и лесоводов?
– Еще чего! – Мердок фыркнул от возмущения. – Да эти недоноски выглядят как побитые собаки! На них противно смотреть! И уж тем более своим видом они не вызовут у обывателей страха и ненависти.
– Кого же вы тогда хотите? – в недоумении спросил Кацки.
– Я хочу свежих червяков! Диких и непокоренных! С огнем ненависти в глазах и с жаждой убийства на их безволосых харях! Самых жестоких и подлых, полных отщепенцев и отморозков даже среди своих соплеменников!
– Но где я их вам возьму? Да еще и таких свирепых, будоражащих воображение обывателя? Запросы у вас, знаете ли!
– Где? – переспросил режиссер, опять останавливаясь и подходя вплотную к продюсеру. – Есть один вариант. И стоить он будет совсем недорого.
Затем он пригнулся к уху собеседника и зашептал что-то скороговоркой. Через несколько минут режиссер отстранился и выжидательно уставился на Кацки. Тот задумчиво покачал головой, но губы сами собой разошлись в хитрой улыбке.
– А как быть с ними потом, по окончании съемок?
– Пообещаем свободу за полное сотрудничество и помощь, но будем их понемногу использовать в заключительных сценах справедливого возмездия. Натуральней и не придумаешь! Настоящая, горячая кровь будет брызгать из них фонтанами. И качество я вам обещаю отличнейшее! А уж кассовым фильм станет непременно. И будет наилучшим, войдя во все исторические анналы. Я уже все продумал до мелочей.
– Да уж, вы неистощимы на выдумки и новые идеи! – Продюсер Кацки встал и поправил модную, с блестящими геолатовыми вставками куртку на своих широких плечах. – Конечно, надо все тщательно обдумать и организовать, но уже сейчас заявляю, что согласен. Приступайте к заказу немедленно! С нюансами разберемся по ходу дела.
– Я верил в вашу мудрость! – воскликнул режиссер и впервые за время разговора улыбнулся, продемонстрировав свои прекрасные, крепкие клыки. – И мы действительно создадим уникальнейший шедевр киноискусства!
Глава первая
Четвертые сутки полета подходили к концу. Скоро тюремный глайдер развернется основными дюзами вперед и начнет торможение. А потом…
Об этом «потом» лучше не думать, но мысли постоянно возвращались к недалекому будущему, в котором было только одно – смерть.
Нет, смерти Николай Матеус не боялся. Иначе бы никогда не пошел служить в боевые соединения имперского космодесанта. Он не раз уже видел смерть своих товарищей, смерть своих собратьев по шеренге. Но одно дело умереть в бою, а совсем другое вот так: преданным, униженным и несправедливо осужденным. Все друзья знали Николая как человека с неиссякаемым оптимизмом, который никогда, даже в самые тяжкие минуты лишений и трудностей, не предавался унынию. Он верил до последнего, что несуразное и ложное обвинение с него снимут, справедливость восторжествует, а истинные виновники понесут заслуженное наказание. Но неделя пролетала за неделей, и вот настал день, когда военный суд вынес свой вердикт: виновен. Приговор: казнь через распластание. И когда его вместе с колонной других таких же смертников, закованных в кандалы, поместили в тюремный глайдер, наступила полная апатия и сознание сковало черным пессимизмом. А перед глазами постоянно крутилась одна и та же сцена.
Планета Вербена. Их батальон космопехоты почти месяц назад удачно подавил мятеж преступных сепаратистов и теперь поддерживал спокойствие на участке в несколько городов. Уже и дата завершения всей операции была назначена, ожидали лишь транспорты для вывода войск.
В тот трагический день, поздно вечером, лейтенант Матеус совершенно случайно вернулся в штаб за своей тетрадью с личными записями. Хотелось несколько часов после отбоя полежать на кровати, сделать кое-какие заметки о последних событиях. В своем кабинете он быстро выдвинул ящик стола, взял тетрадь и заложил за обшлаг парадного мундира. Дверь за собой он закрыл тихонько, поскольку заметил, что в кабинете майора, их командира, горит свет и раздаются громкие голоса. Ни один военный в такой момент не рискнет попадаться на глаза рассерженному командованию. И Николай на цыпочках поспешил в конец темного коридора, к лестнице, ведущей вниз, на первый этаж. В штабе в это время никого уже не было: лишь дневальный внизу у входа да у ворот дежурное отделение караула в бронированном блокпосте.
Но когда доносившаяся громкая ругань перешла в истерический крик, а затем раздалось несколько автоматных выстрелов, Николай стал действовать без промедления. Он метнулся к кабинету своего командира и без стука распахнул дверь.
Картина предстала перед глазами та еще. На полу в луже крови лежал с простреленной шеей полковник разведки из штаба округа, а непосредственный командир лейтенанта, майор Далемис, поспешно обшаривал карманы трупа.
Нападать на командира Матеусу и в голову не пришло. Он только успел воскликнуть: «Что произошло?!» – как в следующий момент майор схватил лежащий в стороне автомат и, еще только поднимая ствол, уже нажал на спусковой крючок.
Николай по праву считался передовым бойцом своего батальона. Его тело действовало лучше, чем компактный боевой автомат последней модели. Пули только начали крошить полотно закрывающейся двери, а в майора Далемиса уже летел метко запущенный стул. Ствол модернизированного оружия резко дернулся влево за метнувшейся тенью лейтенанта, перемалывая в щепки письменные столы, но и стул достиг своей цели. После его удара очередь сразу же прошила пластиковые плиты потолка. А в следующее мгновение новые выстрелы опять наполнили небольшую комнату грохотом. Но Николай уже был рядом и на всей скорости врезался в майора. Тот тоже слыл весьма крепким орешком: даже в падении он не выпустил автомат и, не переставая стрелять, умудрился вскочить на ноги. Но Матеус уже крепко держал взбесившегося командира со спины одним из своих знаменитых захватов. Какая-то часть сознания, не участвующая в сватке, подсказывала: убивать нельзя, брать только живым!
Как майор ухитрился вырваться из захвата, Матеус так и не понял, но в следующее мгновение пришлось выбивать своему командиру коленную чашечку, хватать за ствол автомат, изрыгающий огонь, и, заворачивая его кверху, наносить ребром ладони ломающий удар по пальцам. Последний удар получился невероятно жестоким и сильным. Левая рука майора переломилась у основания кисти, словно деревянный веер, короткий автомат задрался круто вверх, и последняя пуля разорвала левое плечо командира батальона. По трагической случайности пуля в магазине оказалась хоть и последней, но не менее смертельной, чем остальные.
Майор был еще жив, когда раздался топот караульных и они ворвались в развороченный пулями кабинет. Матеус всеми силами пытался остановить кровь, вытекающую из плеча майора, но тот, видимо, прекрасно осознавал приближение смерти. И уже деревенеющими губами, но вполне четко проговорил склонившимся к нему караульным:
– Мы с полковником зашли и застали Матеуса копавшимся в сейфе. Мы пытались его остановить… задержать… но он нас… убил.
И умер.
А сейф действительно был нараспашку…
Суд не нашел показания Матеуса достойными внимания и доверия. Вражды, как и повода для нее, между полковником и майором тоже не отыскали. Никаких улик против майора не обнаружили, как и против полковника. Был только найден в кабинете мини-передатчик, который транслировал звук и изображение всего происшедшего. Но где и кто принимал передачу – так и не докопались. А ведь только это могло спасти обвиняемого лейтенанта.
Как ему ни помогали друзья и боевые товарищи, как ни заступались некоторые вышестоящие командиры, как ни требовали адвокаты пересмотра дела – приговор оставили в силе. Распластание!
Страшная казнь… Но еще страшнее несправедливое обвинение, поруганная честь настоящего воина и запятнанное имя кристально честного человека.
И вот подходил к концу четвертый день. Тюремный глайдер вынырнул из Лунманского прыжка и шел на маршевых двигателях. Наверняка красный карлик уже прекрасно виден на экранах обзорных локаторов. Но смертникам такого удовольствия не положено, хотя и содержали их, к удивлению даже бывалых уголовников, вполне прилично.
– Ужин!
Герметичные, из тонких листов титана, створки отсека разошлись в стороны, и несколько дежурных по камбузу повезли по проходу между двумя общими камерами тележки с большими кастрюлями. Одни раздавали пищу женщинам, другие – мужчинам. И первые, и вторые блюда выкладывались в продолговатые коробочки из непромокаемого картона, которые легко проходили между прутьев решетки. Из такого же картона были сделаны и разовые ложки.
За конвоирами следовали два старших охранника с готовыми для стрельбы парализаторами, причем установлено оружие было на болевом режиме. Если кто-то из смертников отказывался от еды или пытался отобрать порцию у сокамерника, то тут же получал парализующий разряд в нижнюю часть тела. А ходить после этого несколько часов под себя не хотелось даже смертникам. Поэтому все ели безропотно и неспешно, тщательно вычищая «тарелки».
Вообще, это было немного странно. Ведь если рассуждать логически, какая кому разница, как будет себя чувствовать смертник перед казнью – сытым или голодным? Но старший охранник в первый же день пути огласил:
– Нам наплевать на вас! Вы преступники! Но мы-то не звери и не желаем потерять самоуважение. Мы не хотим даже сомневаться в своей человечности. Понятно, что человечность не заключается в сострадании к таким подонкам, как вы! Но долг для нас превыше всего. И мы ни на секунду не перестанем выполнять возложенные на нас обязанности – до последней минуты и последнего параграфа нашего служебного расписания. А за непослушание имеем право и будем наказывать. Болью! Очень сильной болью! Каждый раз, когда кто-нибудь из вас позволит себе нарушение дисциплины, мы не задумываясь будем применять оружие. Положено вам есть – ешьте. Положено спать – спите. А если хоть кто-то нанесет телесный вред своему сокамернику, распну на дыбе и буду каждый час постреливать в самые болезненные места. Хоть женщину, хоть мужчину.
Поначалу даже Николай Матеус не обратил внимания на эти высокопарные слова. Пребывая в мрачной апатии, он намеревался не есть все эти дни перед казнью, чтобы потом с большим равнодушием встретить свой печальный конец. Но первый же болевой удар парализатора по ногам заставил его в дальнейшем съедать все выданное до последней крошки.
Отморозков, привыкших калечить своих товарищей по несчастью в камерных потасовках, здесь хватало, и многие пытались навязать свою волю окружающим силой и наглостью. Однако особо строптивые скоро успокоились, причем не только среди женщин, которым по природе полагалось вести себя спокойно, но и среди мужчин. И спрятаться было нельзя от справедливого наказания, потому что все происходящее в двух общих камерах фиксировалось в корабельной памяти. Утром старший охранник с полным равнодушием просматривал неприглядные сцены, выявлял виновных и недрогнувшей рукой производил выстрел – в первый раз целясь ниже колен, второй уже по коленям. А в третий раз, если нарушители продолжали упорствовать, стрелял прямо в живот или чуть ниже. На четвертую порцию пока никто не напросился.
Вот и сейчас все ели, настороженно поглядывая на середину отсека и прекрасно понимая: этот ужин последний. Дальше им оставят только сухой паек, сбросят отсек на красный карлик, и только тогда поднимутся решетки, разделяющие обе камеры – мужскую и женскую – друг от друга. Именно этот момент и ожидался большинством смертников со скотским вожделением. Полсуток падения – последние часы жизни для всего, что удастся получить от этой жизни. Отпетые преступники мечтали оторваться друг на друге, удовлетворяя свои самые низменные инстинкты. Вакханалия ожидалась с зубовным скрежетом как с одной, так и с другой стороны. Самые сильные особи открыто и вслух уже давно выбрали себе жертвы для насилия, и, к сожалению, женщины в этом жутком деле собирались бороться на равных с мужчинами.
Все несколько дней последнего космического путешествия Николай прислушивался к хвастливым рассказам и унылым жалобам других смертников лишь краем уха. Ему было на них наплевать. Он ни минуты не сомневался: все находящиеся здесь заслужили своей смерти! Все, кроме него, естественно. Но теперь в лейтенанте проснулось неожиданное любопытство, и он стал анализировать услышанные рассказы, сохранившиеся в его феноменальной памяти, рассматривая своих сокамерников и сопоставляя с имеющейся у него информацией.
Вот они – преступники Цейлеранской империи, именами которых последние месяцы пестрели сводки новостей и газетные заголовки. У этих отбросов человечества на лицах, обезображенных сейчас страхом предстоящей казни, явно написано: «Убивал, убиваю и убивать буду».
Самый жуткий среди них – бывший граф Гайс – устраивал охоту на похищенных детей в своем поместье. Его подручные – друзья Мерка и Сакус – любили преследовать своих малолетних жертв со старинными луками и музейными копьями. А вон то изворотливое существо с бегающими, косоватыми глазками – Соляк. Он наловчился похищать детей и целые семьи на другом континенте своей планеты и порой продавал графу деток вместе с несчастными матерями. Что творили кровожадные охотники с этими обезумевшими женщинами – и представить трудно.
Среди женщин-уголовниц особой агрессивностью отличалась Метакса. Она даже громогласно заявила, что первым изнасилует именно Николая Матеуса: слишком он ей понравился. А то, что он космодесантник, вызывало с ее стороны лишь новые насмешки. И надеялась она на себя небезосновательно: Метакса и по весу, и по комплекции превосходила приговоренного к казни лейтенанта, а по боевому опыту считалась одной из самых сильных претенденток на чемпионское звание этого года в боях без правил. Да и раньше пару раз эта груда мышц уже становилась абсолютной чемпионкой Цейлеранской империи. До столкновения с законом ей жилось лучше всех, но непомерная жадность подвела любимицу извращенной публики: Метакса решила урвать слишком много. Без лишних укоров совести передушила, как цыплят, нескольких крупных воротил игрового бизнеса вместе со всей охраной и набила деньгами два огромных чемодана. Только вот со своими трофеями скрыться так и не успела.
Рядом с ней сидит Гилана. Тоже легендарная личность: убивала крупных дельцов теневого бизнеса. Хотя Матеусу так и не было понятно, каких именно и по чьему заказу. Гилана пообещала сделать после поднятия решетки хоть что-то хорошее: изнасиловать Соляка. «Голубчик, я тебя так приласкаю, так приласкаю…» – авторитетно заявила она в самом начале путешествия. Говорила наемная убийца сквозь зубы, да и глаза ее слишком уж странно блестели, так что вряд ли этот косоглазый доживет до распластания…
А вот Ларта, забившаяся в самый угол, действительно достойна некоторой жалости – в том смысле, что она совершила преступление непреднамеренно. Правда, жалости весьма относительной – из-за ее ротозейства погиб целый эшелон с пассажирами. И не просто ротозейства, а, как доказал суд, преступной халатности. Прозвище к ней сразу же приклеилось соответствующее – Стрелочница. Ее, кстати, в последние часы жизни вознамерился «ублажать» самый главный ублюдок: бывший граф Гайс. Видимо, запал на миловидную мордашку Ларты.
Матеус сместился чуть в сторону, пытаясь рассмотреть женскую фигурку как можно лучше. «Может, вырубить эту дылду Метаксу, – подумал он, – успокоить графа, а самому… просто поговорить с Лартой о жизни? Или, точнее сказать, о последних часах этой жизни?..»
Двадцать девять мужчин и двадцать две женщины. Пятьдесят один человек, не желающие, но определенно заслуживающие смерти. Николай привычно вычеркнул себя из этого числа, но тут же понуро уронил голову на грудь. Заслужил! Несомненно, заслужил. Уже хотя бы тем, что смирился с приближающейся смертью. Забыл о своей честности, благородстве и бескорыстии. Пусть его обвинили несправедливо, но ведь он знает, что невиновен! Значит, должен последнюю минуту встретить с гордо поднятой головой, поддерживая справедливость и защищая слабых. Ну, может, и не совсем слабых или злокозненно обиженных, но хоть какую-то видимость справедливости поддерживать надо.
Николай резко встал и принялся ходить вдоль решетки, разминая затекшие мышцы. Тут же послышался насмешливый голос Мерки, дружка звероподобного Гайса:
– Смотрите! Наш вояка вспомнил, что пропустил утреннюю зарядку.
После отдельных смешков рявкнула баском и Метакса:
– Дорогой, побереги силенки для ублажения моего тела. Или ты хочешь порадовать наших друзей неповторимым шоу и оттянуть время моего удовольствия? Сразу предупреждаю: если что не по мне – переломаю тебе вначале ноги. А потом вы вон с той курочкой на пару будете ублажать меня язычками.
Огромный толстый палец указал на сжавшуюся невзрачную женщину, истории которой Николай не помнил. Но поскольку ответного кивка от будущей жертвы не последовало, значит, надо защищать и ее.
– Метакса! Если ты хоть одно гнилое движение сделаешь после поднятия решеток, я тебе твой поганый язык засуну вместе с твоей тупой башкой в твою задницу навсегда!
– Вот это поза! – фыркнула Гилана. При этом она смотрела на краснеющую чемпионку по кровавым боям без всякого страха или уважения. А та моментально налилась бешенством и приклеилась горящим взглядом к Николаю:
– Тварь! Свинья! Тебе конец! И руки тебе переломаю! Сразу! Даже ползание на коленях теперь тебя не спасет!
Матеус же, наоборот, успокаивался все больше и больше.
– Ладно, кучка дерьма! – решительно и уверенно сказал он. – Можешь поболтать перед смертью. От силы час тебе остался…
Поток проклятий и оскорблений понесся от Метаксы с такой силой и яростью, что даже бывалые преступники закрутили головами от удивления. А Николай с полным презрением к ее брани дошел до конца камеры и уже повернулся, когда один из мужчин жестом попросил его о разговоре. Это был Станислав Городо, заслуживший казнь за то, что поджег предприятие своего конкурента. Людей при этом погибло более полутора десятков, так что даже огромные средства не спасли предпринимателя-капиталиста от смертной казни. Сейчас Станислав явно решился о чем-то попросить. Но тем более удивительно прозвучало его предложение:
– Слушай, парень… если что, можешь надеяться на меня и трех моих товарищей. Поддержим. Не хочется умирать в паскудном бедламе. Хотим остаться людьми…
– Договорились! – благодарно кивнул Матеус, а затем, понизив голос, добавил: – Если сможете, прикройте мне спину со стороны Гайса и его ублюдков! – и продолжил свое движение вдоль решетки.
Естественно, до конца доверять такому скандально известному, изворотливому и хитрому преступнику, как Городо, не стоило. Хотя как организатору, психологу и руководителю Станиславу не было равных во многих звездных системах. Вот и здесь за четыре дня он сумел организовать нечто вроде сплоченного кружка и с завидной уверенностью считал выбранных смертников своими товарищами. И с какой стати Николаю было отказываться от предложенной помощи? Наоборот, уже одно осознание того, что он неодинок в своих намерениях, приятно согревало душу лейтенанта. Действительно, не хочется умирать среди воплей и стонов в кровавой, мерзостной вакханалии.
Вскоре вновь раздался шум раздвигаемых переборок, и вошедшие интенданты принялись раздавать сухой паек и соки в пластиковых пакетах. В проходе показался также и корабельный священник в своем облачении, призывая верующих к покаянию. Как ни странно, но на этот милый анахронизм все-таки откликнулось два человека. Первым, со стороны мужчин, подошел к решетке Станислав Городо, а потом, со стороны женщин – Гилана Баракси. Наемная убийца о чем-то долго и смиренно перешептывалась со священником.
Напоследок в проходе показался сам капитан глайдера и выступил с небольшой речью:
– Через двадцать минут мы вытолкнем этот отсек в открытый космос. Тем самым я выполню приказ о вашей казни, данный мне правосудием Цейлеранской империи. Несколько часов после этого мы будем наблюдать за вашим ускорением к красному карлику. По расчетам ваша смерть наступит через двенадцать часов – от распластания при ударе о тело с высочайшей гравитационной массой. После соприкосновения с карликом с его поверхности не поднимется ни малейшего облачка, а небольшой кратер выровняется за несколько минут. Ваши тела будут распластаны толщиной в атом, И по заслугам! Попробуйте за оставшееся время осознать свою никчемность. Если же вам выпадет удача и вы пройдете реинкарнацию в другое тело, то постарайтесь прожить новую жизнь достойно и праведно.
– Да плевать я на тебя хотел, урод поганый! – вдруг истерически заорал Сакус. – И на твою жизнь правед…
Договорить он не успел. Стоявший позади капитана старший охранник вскинул парализатор, и детоубийца повалился на пол с животным мычанием.
«Одним скотом меньше!» – удовлетворенно подумал Николай. Хотя в преддверии предстоящей потасовки он предпочел бы иметь в отсеке парализованным Гайса, а еще лучше – Метаксу. Но те благоразумно помалкивали и явно не желали валяться на полу, как истерик Сакус.
Командир глайдера, словно не заметив инцидента, продолжил:
– Хотя большинство из вас, я уверен, так и не оценили бы предоставленного шанса и вновь закончили бы свою жизнь распластанием.
Обведя строгим взглядом всех заключенных, капитан остановил его на стонущем Сакусе:
– Из-за неуважения ко мне и плохого поведения этого отребья все остальные тоже будут наказаны.
Смертники опасливо попятились от решеток, вполне справедливо полагая, что и их тела сейчас получат болевые удары. Но ничего не произошло. Капитан развернулся и вышел. За ним поспешили и остальные члены экипажа. Створки входа тихо закрылись – теперь уже навсегда.
С минуту висело напряженное молчание. Его разорвал скрипучий голос Мерки:
– Что это он там плел по поводу наказания для всех?
– Не тявкай! – зло прикрикнул на него Гайс – Поживем – увидим.
Сбоку тут же послышалось плаксивое:
– Жить-то осталось всего ничего…
Присевший на корточки Соляк уже не вытирал текущие по щекам слезы. От его вида находящаяся через два ряда решетки Гилана залилась нервным смехом:
– Миленок! Не робей! У тебя еще будет несколько прекрасных часов в моих объятиях.
Гайс тоже хохотнул, глядя на своего бывшего соучастника преступлений. Он и слова не собирался сказать в его защиту, наоборот, оскорбительно подхватил:
– А наш Солячок как раз и любит жесткий, контактный и силовой секс. Ха-ха-ха!
Подала голос и Метакса:
– Никто по зрелищности не превзойдет то представление, которое покажет собранное мною трио! – злобно заявила она.
Матеус тоже в долгу не остался:
– Как же ты сможешь что-то разглядеть, если твоя голова будет в твоей же заднице?
На этот раз смешки раздались пусть и осторожные, но довольно многочисленные. Но их перекрыла ругань разошедшейся чемпионки боев без правил.
Каждый из смертников, хоть и прекрасно слышал разговор и ругательства в отсеке, гораздо внимательнее прислушивался к внешним шумам и звукам. Вот раздался далекий приглушенный скрежет – скорей всего, распахнулись створки внешней брони. Вот мягко качнуло весь отсек: космическая пустота ворвалась в трюм глайдера и вытолкнула пригодную для дыхания атмосферу. Вот стены и пол мелко завибрировали – железный гроб со смертниками двигался по направляющим к черной бездне. И наконец, весь отсек резко качнулся. Сброс! Пятьдесят один человек отправился свой последний путь, откуда нет возврата.
Шумный вздох отчаяния вырвался из десяток глоток, и даже взбешенная великанша на короткий момент примолкла. Но тут же яростно хлопнула в ладоши, пригнулась, словно на ринге, и уставилась на Николая Матеуса горящими от ненависти и похоти глазами. При этом четко и громко предупредила остальных смертников:
– Кто хоть пальцем тронет мою «курочку» в мое короткое отсутствие, потом без разговоров сверну тому шею!
Все тоже подобрались, пытаясь первыми уловить момент, когда решетки станут открываться.
Но произошло совершенно неожиданное, искусственная гравитация исчезла, и все оказались в полной невесомости. Проклятия, смех, вскрики и сдавленные стоны – все смешалось в один непонятный гомон. Но главной темой этого гомона были всеобщие проклятия в адрес сорвавшегося на истерику Сакуса. Не менее оскорбительные выкрики неслись и в сторону недосягаемого капитана, который напоследок придумал для всех такое идиотское наказание.
В сложившейся ситуации наибольшее преимущество получили люди, прошедшие специальную боевую подготовку в невесомости. И Матеус как боец, безусловно, выдвигался на первое место Но Николая больше всего озадачило совершенно другое обстоятельство. Пока все выражали свое отношение к Сакусу, капитану и невесомости, бывший лейтенант с изумлением смотрел на решетки: те так и оставались на своих местах. Самое непоколебимое правило подобных казней было нарушено! Зачем же тогда главный охранник распинался о своем долге и скрупулезном выполнении всех обязанностей?
Не прошло и пяти минут, как осознание случившегося навалилось и на остальных смертников. Почти неслышимый вздох облегчения меньшинства перекрыли разочарованные и возмущенные вопли большинства. Некоторые даже выкрикивали, что такого беззакония еще свет не видывал, а капитан тюремного глайдера и есть самый главный преступник современности. Самые сильные и агрессивные мужчины попробовали объединить усилия и «помочь» решетке подняться, но та отреагировала на это с железным равнодушием. И вот тогда самые оголтелые любители крови и насилия переключили свое внимание на ближайших соседей.
