Жан-Рох Куанье
Воспоминания старого капитана Императорской гвардии. 1776-1850
На следующий день прибыла моя одежда – все в полном порядке. «Давай Жан, мы должны посмотреть, хорошо ли она сидит».
Они отвели меня в свою комнату и, увидев меня в новом костюме, восклицали: «Да тебя просто не узнать!» «Посмотри, – сказала мадам, – вот галстуки и карманные носовые платки. Я купила тебе сундук, чтобы ты мог хранить в нем все свои вещи». – «Мсье, мадам, я ошеломлен вашей добротой!» В воскресенье я оделся во все новое и предстал перед домашними. Все мои друзья осмотрели меня с головы до ног, и все говорили мне комплименты. Я благодарил их, пожимая им руки, и был в центре всеобщего внимания.
Так проходили годы в приятном, но кропотливом служении, потому что я принимал участие во всем и следил за интересами дома. Я постоянно думал о своих братьях и сестре, и особенно о тех двух, которые в столь нежном возрасте исчезли из дома. Я не мог не плакать, думая о судьбе этих двух бедных маленьких невинных существах и часто задавался вопросом, что же произошло с ними. «Неужели эта злая женщина убила их?» Эта мысль постоянно преследовала меня, и я жаждал пойти и удовлетворить свое желание, но не осмеливался спрашивать разрешения, опасаясь потерять свое место. Мое присутствие было необходимо в доме. Я был вынужден терпеливо сносить судьбу. Прошли годы, а известий о них не было. Я очень страдал от неведения, и у меня не было никого, кому бы я мог рассказать о своих бедах.
Я много занимался сельским хозяйством, достиг больших успехов и все это признавали. В двадцать один я мог обучать работе с плугом и управлению упряжкой из восьми лошадей.
Из Парижа прибыли бумаги, и нам надлежало немедленно отправиться в Военное училище, где нас встречали генерала и офицеры – гусары и егеря. Мой хозяин был назначен генералом старшим по осмотру лошадей. На следующий день на Марсово поле было доставлено пятьдесят лошадей. Я купил пару кюлотов из оленьей кожи и широкий ремень, чтобы укрепить поясницу. Я заплатил за них.
Мой хозяин находился рядом с генералом, и тот позвал меня: «Вы – тот юноша, которого назначили показывать лошадей, так ведь? Посмотрим, мне трудно угодить». – «Не беспокойтесь, генерал, – сказал мсье Потье, – он знает свое дело». – «Хорошо, тогда посмотрим лошадей для кавалерии». – «Оставьте его, вы будете им довольны, он только очень застенчив». – «Прекрасно, тогда начнем с той, что справа, и так далее».
Я вскочил на первую лошадь так быстро, что никто не успел рассмотреть, как я это сделал. Лошадь несколько раз испуганно дернулась. Я дважды стегнул ее под его грудью, заставил его немного проскакать и вскоре взял ее под контроль. Я повел ее рысью, а потом галопом. Затем я снова перешел на шаг, поскольку этот аллюр наиболее необходим для кавалерии. Закончив, я спешился и сказал офицеру: «Отметьте эту лошадь – номер один – это хорошая лошадь». Ветеринару я сказал: «Осмотрите рты всех лошадей, и особенно их зубы. Я вернусь к ним позже».
И я продолжал. Я разделил всех лошадей на три группы, их отмечал капитан егерей. Когда мы подошли к тридцатой, я попросил стакан вина. Генерал поднес мне бокал и сказал: «Что ж, я не мешал вам, юноша. Скажите мне, для чего эти разные группы?» – «В первой – лошади для ваших офицеров, во второй – для егерей, а в третьей – отставленные лошади». – «Как, отставленные?» – «Хорошо, генерал, я объясню. Четыре лошади третьей группы проверены и не должны быть приняты без специальной комиссии. Видите, как я строгий. Так же как и вы. И что вы скажете по поводу моего экзамена?» – «Да, мне нравится ваш метод – суровый и справедливый».
Таким образом, я занимался этим делом весь день. Я обкатал пятьдесят лошадей: шесть из первой партии и четыре из второй не прошли проверки. Егерям досталось сорок лошадей. Когда офицеры увидели, как я работаю, они пожали мне руку и сказали: «Вы знаете свое дело, мы уверены, что нас не обманут». – «Есть, – ответил я, – шесть прекрасных лошадей, будут отданы офицерам». Генерал, стоявший возле адъютанта и мсье Потье, послал за мной и сказал: «Вы хорошо потрудились. Я наблюдал за вами, и я доволен. Продолжайте в том же духе. Вы, должно быть, устали, мы завтра отберем лошадей для гусар, и вы будете работать так же, как и начали. В одиннадцать часов, запомните». – «Хорошо, генерал». – «Вы умеете писать?» – «Нет, генерал». – «Жаль. Я взял бы вас на службу». – «Благодарю вас, мсье, но я не оставлю своего хозяина. Он меня вырастил». – «Вы преданный юноша». Потом он подозвал офицеров и сказал им: «Возьмите с собой этого молодого человека. Пусть он пообедает с вами, ведь он работает ради ваших интересов. Не позволяйте другим подрядчикам разговаривать с ним и приведите его к моему дому в девять часов. Со мной будет обедать инспектор».
Офицеры были очень любезны со мной. Обед прошел весьма оживленно. В девять часов мы пошли в дом генерала, там был подан кофе. Генерал очень радушно принимал меня. «Завтра, – сказал он, – мы посмотрим лошадей, на которых вы проедетесь, и я пришлю вам в качестве помощника одного из интендантов – он хороший наездник. Так вы быстрее справитесь». – «Хорошо, я дам ему кобыл». – «Почему кобыл?» – «Генерал, кобылы лучше, чем жеребцы, они не так легко утомляются. Я посмотрю их еще до того, как он сядет на них». – «Я доволен вашим осмотром, и позвольте мне сказать вам, я сердечно его одобряю». – «Если ваш солдат будет доволен своей кобылой, он должен определить ее в первую группу и т. д. Я поступлю так же». – «Ну, господа, что вы думаете об этом?» – «Мы попали в хорошие руки, и у нас больше не будет этих никчемных лошадей, которые не выдерживают и шести месяцев». – «Меня можно обмануть, но я сделаю все, что будет в моих силах». – «Приходите завтра, господа, в одиннадцать часов».
Мы простились с генералом, и мой хозяин посадил меня в карету, чтобы вернуться в наш отель. «Жан, – сказал он, – генерал доволен тобой, он действительно рад. Постарайся завтра хорошо поработать. Если вас будет двое, он, без сомнения, сможет получить сто лошадей. Это очень поспособствует нашей сделке». – «Я сделаю все, что могу, мсье». На следующий день в шесть часов к нам пришел капитан гусар, и мой хозяин: «Будьте любезны, угоститесь отбивной и выпейте кофе. Мы выходим, карета уже готова». – «Поторопитесь, генерал строг». В половине десятого мы были на Марсовом поле, готовые к осмотру лошадей. Мой хозяин сказал: «Выведите пятьдесят лошадей». В одиннадцать прибыл генерал. В этот раз мы вдвоем осмотрели всех лошадей.
Все эти лошади оказались хороши: я был в восторге от них, и сообщил об этом генералу, который тоже был доволен. Только две из ста были отклонены. Бедные торговцы лошадьми были не так огорчены, как накануне. Таким образом, мы получили сто лошадей в этот день, и через девять дней сделка завершилась. Меня высоко оценили все офицеры и генерал, который приказал мне заплатить тридцать франков за десять отвергнутых лошадей. Со своим хозяином я пошел поблагодарить генерала, который сказал нам: «Я доложил о том, как вы позаботились о выборе лошадей для офицеров и о том улучшенном методе, который вы применили. Именно по этой причине я дал тридцать франков награды вашему молодому человеку». Я поблагодарил его, и мы пошли подводить итоги. Мой хозяин подсчитал, что в этой поездке он заработал тысячу восемьсот франков, и на следующий день мы отправились в Куломье. Мой хозяин сказал мне: «Мы сделали отличное дело, и все остались довольны».
Я же ответил ему: «Если я когда-нибудь стану солдатом, я сделаю все возможное, чтобы попасть в гусары, они такие красивые». – «Не думай об этом, посмотрим, это мое дело, но я предупреждаю тебя, что жизнь солдата не сахар». – «Я в этом уверен, и, конечно, я особо к этому не стремлюсь, и если я когда-нибудь покину вас, то только потому, что буду обязан так поступить». – «Очень хорошо, я рад знать, что ты думаешь именно так».
Мы вернулись домой в субботу, и в воскресенье у всех был праздник. Мой хозяин совершенно не беспокоился обо мне. Я вернулся к своим обычным обязанностям, но в один прекрасный день меня вызвали в мэрию.
Там меня спросили, каково мое имя и имя при крещении, кто я по профессии и сколько мне лет. Я ответил, что меня зовут Жан-Рох Куанье, и родился я в Дрюйе-ле-Белл-Фонтэн в департаменте Йонна. «Сколько вам лет?» – «Я родился 16-го августа 1776 года». – «Вы можете идти».
Этот вызов взволновал меня. «Чего, черт возьми, они хотели от меня? Я ничего такого не сделал» – так я сказал моему хозяину и хозяйке. А они ответили: «Они хотят зачислить тебя на воинскую службу». – «Я буду солдатом?» – «Пока нет, но это один из предварительных шагов. Если хочешь, мы подыщем тебе замену». – «Спасибо, я подумаю об этом». Эта новость поразила меня. Я должен был бы пойти сразу, но до августа у меня было все время подумать. Голова моя работала день и ночь. Я понимал, что мне предстоит покинуть дом, где я провел столько счастливых дней, с таким хорошим хозяином и хозяйкой такими добрыми товарищами.
Здесь я завершаю первую часть своей книги, чтобы не утомлять вас мелочами. Теперь начинается рассказ о моей военной карьере. По сравнению с ней, мое печальное детство было просто розовым раем.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ОТБЫТИЕ В АРМИЮ. – МОЯ АРМЕЙСКАЯ ЖИЗНЬ ДО БИТВЫ ПРИ МОНТЕБЕЛЛО.
6-го фруктидора VII-го года[13] пришли два жандарма и вручили мне предписание 10-го числа прибыть в Фонтенбло. Я немедленно подготовился к отъезду. Хозяин и хозяйка хотели найти мне замену. Я поблагодарил их со слезами на глазах. «Я обещаю вам, что вернусь с серебряным ружьем, никак по-другому». Это было грустное расставание. Все домашние собрались, чтобы тепло попрощаться со мной. Они долго провожали меня, обнимали и желали счастливого пути. Со своим маленьким узелком я добрался до Розоя, первого пункта моей военной службы, где я должен был переночевать. Я показал свой документ хозяину, но он не обратил на меня никакого внимания. Затем я отправился купить что-нибудь, чтобы приготовить тушеное мясо, и побывал у местного мясника. Я почувствовал себя совершенно несчастным, увидев этот кусочек мяса размером с мою ладонь. Я отдал его хозяйке и очень вежливо попросил приготовить ее для меня, а сам пошел за овощами. Наконец я получил свою маленькую порцию тушеного мяса, поскольку к тому моменту мне удалось завоевать симпатию своих хозяев. Они пытались поговорить со мной, но я был равнодушен к их словам.
На следующий день я добрался до Фонтенбло, где нас встретили несколько весьма апатичных офицеры, которые поместили нас в отвратительные по своему состоянию казармы. Наш прекрасный батальон был сформирован в течение двух недель, он насчитывал 1800 человек. Поскольку никакого порядка и дисциплины не было, сразу же вспыхнула революция, и половина его людей ушла домой. Командир батальона сообщил об этом в Париж и каждому из призывников разрешили в течение пятнадцати дней вернуться в свой батальон, в противном случае он будет считаться дезертиром и соответственно наказан. К нам немедленно отправили генерала Лефевра. Было сформировано несколько армейских рот и одна гренадерская. Я был зачислен в последнюю, она насчитывала сто двадцать пять человек, и мы сразу же получили форму. Также мы были полностью экипированы и немедленно начались учения – два раза в день. Жандармы вернули сбежавших и порядок восстановился.
Воскресеньем для всего батальона был декади.[14] Мы должны были петь «Победа ликует» («Chanter la victoire»), а офицеры размахивали своими саблями. В храмах пели то же самое. Мы кричали: «Да здравствует Республика!» Каждый вечер, вокруг Дерева Свободы на главной улице мы должны были петь: «Аристократов на фонари». Было очень здорово.
Так мы жили почти два месяца, до тех пор, когда газеты распространили сообщение о прибытии генерала Бонапарта, о том, что направляется в Париж, и что он выдающийся генералом. Наши офицеры сходили с ума по этому поводу, потому что командир нашего батальона был знаком с ним, и весь батальон был рад услышать эту новость. Нам устроили смотр и проверили наше обмундирование. Мы были созданы для того, чтобы стрелять из ружей и колоть штыками. Офицеры взялись за два месяца сделать из нас солдат. От трения о ружейные приклады руки наши покрылись мозолями. Мы носили оружие постоянно. Офицеры оттягивали наши воротники и осматривали нашу одежду, они предпринимали все, чтобы мы ни в чем не нуждались.
Наконец, курьер сообщил о том, что Бонапарт пройдет мимо Фонтенбло и проведет там ночь. В течение всего дня нас держали при оружии, а его все не было. Нам едва удавалось перекусить. Пекари и трактирщики главной улицы очень неплохо заработали. В лесу поставили конных часовых, и как только раздавался крик «К оружию!», все выбегали на балконы, но напрасно, потому что Бонапарт до полуночи не появился.
На главной улице Фонтенбло, где он спешился, он был рад увидеть такой прекрасный батальон. Он собрал вокруг себя офицеров и дал им приказ отправиться в Курбевуа. Он снова сел в экипаж, и мы, с криками «Vive Bonaparte!», вернулись в казармы, чтобы надеть свои ранцы, разбудить наших прачек и оплатить их услуги.
Мы ночевали в Корбейле. Жители приняли нас так, как если бы мы были их земляками, а на следующий день мы отправились в Курбевуа, где обнаружили, что казармы наши в самом плачевном состоянии, даже соломы для постели не было. Нам пришлось собирать в виноградниках подпорки для лоз, чтобы согреться и вскипятить воду в наших горшках.
Мы пробыли там всего три дня, так как нам было приказано идти в Военное училище, где нас поселили в комнаты, в которых не было ничего, кроме соломенных матрасов и, по меньшей мере, по сто человек в каждую комнату. Затем было произведено распределение патронов: по три пакета по 15 патронов на каждого человека, и спустя три дня нас отправили в Сен-Клу, где повсюду были пушки и закутанные в плащи всадники. Нам сказали, что это «gros talons»,[15] что они словно молния поражают врага, и что они закованы в железо. Но это было не совсем так. На них были лишь безобразные трехгранные шапки с двумя прикрепленными спереди в виде креста железными пластинами. Эти люди выглядели как здоровенные крестьяне на своих огромных, сотрясающих землю конях, и вооруженные длинными саблями – каждая длиной около четырех пье. Это была наши тяжеловооруженные кавалеристы, которые впоследствии стали кирасирами и были прозваны «gilets de fer». Наконец наш полк достиг Сен-Клу. Гренадеры Директории и «Пятисот» выстроились впереди всех, пехотная полубригада была поставлена около больших ворот, а четыре гренадерские роты позади гвардейцев Директории.
Крики «Vive Bonaparte!» неслись со всех сторон, и он появился. Приветственно били барабаны, он прошел перед прекрасным гренадерским корпусом, отдал честь каждому, приказал нам храбро сражаться, а затем поговорил с офицерами. Он шел пешком, на нем была небольшая шляпа, у пояса короткая сабля. Он совершенно один поднялся по ступеням. Вдруг мы услышали крики – Бонапарт вышел, обнажил саблю и снова поднялся по лестнице уже в сопровождении взвода гренадеров-гвардейцев. Затем шум усилился. Гренадеры стояли на ступенях и у дверей. Мы увидели солидных господ, выпрыгивающих из окон,[16] плащи, красивые шляпы и перья валялись на земле, а гренадеры ободрали все кружева с этих элегантных плащей.[17]
В три часа нам приказали отправляться в Париж, но гренадеры с нами не пошли с нами. Мы голодали. По прибытии нам выдали коньяк. Парижане толпами сбегались к нам, чтобы узнать новости из Сен-Клу. Мы едва смогли пробраться по улицам в Люксембург, где нас разместили в часовне у входа в сад (нам пришлось подниматься по ступеням). Слева, после того, как мы поднялись по лестнице, находилась большая комната со сводчатым потолком, как нам сказали, ризница. Здесь нам приказали поставить несколько больших котлов для четырехсот солдат. Перед главным зданием росли красивые липы, но вся прекрасная площадь перед дворцом была покрыта обломками домов. В этом прекрасном саду не осталось ничего, кроме старых каштанов, которые все еще там, и небольшие ворота за нашей часовней. Было очень жаль, что этот прекрасный сад полностью разрушен.
Затем вместе с командиром батальона подскакал красивый гренадер с начальником батальона, который приказал нам при полном параде принять мсье Томаса (или Томе) в качестве лейтенанта 96-й полубригады, и добавил: «Мы с товарищем спасли жизнь генерала Бонапарта. Когда он в первый раз вошел в здание, на него с кинжалами напали двое мужчин, и я со своим другом парировал их удары. Затем генерал вышел на улицу, а они кричали: «Вне закона!» Тогда он вытащил саблю, приказал нам примкнуть штыки и крикнул: «Очистить зал!» – и позвал своего брата. Затем все эти птиценогие[18] повыскакивали из окон, и мы овладели помещением». Он также сообщил нам, что Жозефина подарила ему кольцо, стоившее целых пятнадцать тысяч франков, и запретила ему продавать его, сказав, что теперь она будет следить за всеми его потребностями.
Весь наш прекрасный батальон был в конечном итоге включен в состав 96-й полубригады, состоящей из старых, опытных и очень строгих солдат и офицеров. Нашего полковника звали мсье Лепре. Он был парижанином, хорошим солдатом и любезным со своими офицерами. Нашего капитана звали Мерле, и он обладал всеми необходимыми солдату качествами. Строгий, справедливый, всегда присутствующий при распределении пайков и на ежедневных учениях. Очень требователен к дисциплине. Он присутствовал во время приемов пищи, он учил нас стрелять. Мы были заняты постоянно. Через три месяца наши роты могли провести показательные учения в присутствии Первого Консула.
Я достиг больших успехов в обращении с оружием. Я был очень подвижен, и обучали меня два очень опытных солдата. Осматривая меня, они прощупали и мои ременные сумки, поэтому они и занимались со мной. Я платил за их выпивку. С этими пьяницами можно было обращаться только таким образом. Однако у меня не было причин для недовольства, так как по истечении двух месяцев они подвергли меня суровому экзамену – они спровоцировали меня на конфликт, и надо сказать, без всякого повода. «Давай, – сказал мне этот храбрец, – возьми свою саблю, и я пролью немного твоей крови». – «Хорошо, посмотрим, мсье грубиян». – «Возьми секунданта». – «Но у меня его нет». Тогда мой наставник, который состоял в заговоре, сказал мне: «Хочешь, я буду твоим секундантом?» – «Конечно, Папаша Палбруа». – «Тогда отойдем, – сказал он, – шутки закончились!» Все вчетвером мы пошли. По тропинке мы прошли вглубь Люксембурга, где было два старых разрушенных здания, и они поставили меня между ними. Я сбросил плащ на землю и был совершенно готов. «Атакуй первым», – сказал я ему. «Не хочу», – ответил он. «Ладно, тогда берегитесь». И я так бросился на него, что он был совершенно ошеломлен. Мой учитель с саблей в руке бросился между нами. Я оттолкнул его. «Прочь с дороги, я убью его!» – «Ладно, ладно, полно тебе, пожмите друг другу руки и пойдем, выпьем бутылочку вина». – «А капля моей крови, разве он ее уже не хочет?» – «Это шутка была», – ответил мой наставник.
Теперь я был признан хорошим гренадером. Я понял, чего они хотели – это был трюк, чтобы заставить меня заплатить за все потраченные на меня усилия, что я и блистательно сделал, и это заставило их уважать меня еще больше. Гренадер, хотевший убить меня тем утром, был моим лучшим другом. Он уделял мне много внимания и оказал мне множество мелких услуг. Оба мои наставника продолжали со мной заниматься – четыре часа строевой подготовки и два часа фехтования – всего шесть часов в день. Такая жизнь длилась три месяца, и я оплатил много рюмочек для этих пьяниц. К счастью для меня, мсье и мадам Потье хорошо наполнили мой поясной ремень, я очень долго пожинал плоды их доброты.
Мы провели зиму в Париже. В феврале в Тюильри Первый Консул устроил нам смотр. Три полубригады – 24-я легкой пехоты и 43-я и 96-я линейной, сформировали дивизию из 15 000 человек, командование которой было передано генералу Шамбарлаку. Первый Консул посмотрел как мы маршируем, проехался вдоль рядов и, похоже, остался доволен. Он вызвал полковников и пожелал посмотреть новобранцев отдельно. Была выведена рота гренадеров батальона Сены-и-Марны. Он сказал нашему капитану, Мерле, чтобы мы промаршировали перед ним. Он был очень удивлен. «Но это, должно быть, уже послужившие солдаты, с которыми вы занимаетесь?» «Нет, – ответил капитан, – это рота вспомогательного батальона, который был сформирован в Фонтенбло». – «Я очень доволен этой ротой, отправьте ее обратно в батальон. Будьте готовы к действию».
Мы получили приказ отправиться в лагерь у Дижона, которого на самом деле не было, во всяком случае, мы его никогда не видели. Вся дивизия отправилась в Корбейл, где Шамбарлак расположил нас среди виноградников прекрасного департамента Сена-и-Марна, который столь многим пожертвовал ради нашего батальона. В общем, мы расположились вдоль дороги. Из Осера он привел нас в Сен-Нитасс. Местные жители были готовы поселить нас, они привели нам груженые деревом и сеном повозки, но, увы, мы были вынуждены сжечь их подпорки для винограда и вырубить тополя. Они назвали нас «разбойниками Шамбарлака». Он, однако, никогда не ночевал на бивуаке со своими солдатами. Так мы жили до тех пор, пока мы не достигли Дижона, где нас расселили среди местных жителей, и где мы оставались в течение шести недель.
Генерал Ланн сформировал свой авангард и отправился в Швейцарию. Мы последними покинули Дижон и отправились в Осон, где и остановились. На следующий день мы отправились в Доль, где только переночевали, а потом пошли в Полиньи. Оттуда мы пошли в Морес. На следующий день мы спали в Руссе, а потом в Ньоне, где весь наш маленький отряд расположился на красивой равнине. Нам устроил смотр Первый Консул, которому помогали его генералы, среди которых был Ланн. Мы маршировали, а потом построились в каре. Консул занимался с нами целый день, а на следующее утро отправил нас в Лозанну, очень красивый город. Консул остановился в нем на ночь, и нас там тоже очень доброжелательно принимали.
Мы вышли на высокий покрытый лесом холм, с которого хорошо видны просторы этой страны – с Женевой, справа от нас и на противоположном берегу, и берегом озера – по левую руку. Повсюду, сколько мог видеть глаз, – лес и скалистые берега величественного озера, вода которого всегда темно-синего цвета. Слева, вдоль от этого прекрасного берега пролегает дорога, имеющая форму полумесяца. Она состоит из цепочки вырубленных в скалах выемок с укрепленной подпорной стенкой. Этот берег является национальным сокровищем всей этой страны – это шедевр природы. Чтобы идти по Швейцарии, нужны проводники, потому что страна очень лесистая и гористая. Местные жители хорошо относились к солдатам – мы никогда не уходили без завернутого в бумагу хорошего куска ветчины. Сколько мы шли, у нас всегда был проводник, поскольку мы всегда рисковали заблудиться.
Покинув Лозанну, мы обошли вокруг Женевского озера, а затем спустились в долину Роны и прибыли в Сен-Морис. Оттуда мы отправились в Мартиньи. Эти деревни настолько убоги, насколько это можно себе представить. Затем мы прошли долину, которую вполне можно было назвать Адовой долиной. Далее мы покинули Ронскую низменность и, двинулись в сторону Сен-Бернара, пришли в деревню Сен-Пьер, расположенную у самого входа в ущелье Сен-Бернар. Вся эта деревня состоит из покрытых досками хижин и огромных амбаров, в которых мы с трудом переночевали. Здесь в присутствии Консула мы разобрали весь наш артиллерийский парк. Каждая пушка была уложена в деревянный лоток. На конце лотка надо было сделать большой паз, с помощью которого сильный и умный артиллерист мог управлять пушкой и тянущими ее сорока гренадерами. Мы должны были беспрекословно выполнять все его указания. Если он приказал «Стоп!», мы должны были застыть на месте, а если – «Вперед!», мы должны были двигаться дальше. Мы были полностью в его власти.
На следующее утро, на рассвете, все было готово, и нам выдали сухари. Я нанизал их на шнурок и повесил на шею (очень неудобное ожерелье), и кроме того, нам выдали по две пары обуви. Вечером наши артиллеристы собрали свои команды, в каждую из которых входило по сорок гренадеров – двадцати чтобы тянуть пушку (по десять с каждой стороны, держась за палки, пропущенные через петли веревок, к которым была привязан лоток), и двадцати других, которым следовало заботиться о ружьях своих товарищей, зарядных ящиках и колесах пушки. Консул предусмотрительно пригласил местных жителей, чтобы они собрали все вещи, которые пришлось бы оставить, пообещав им за это по шесть франков и два пайка в день за этот переход. Таким образом, все вещи дошли до назначенного места, и ничего не было потеряно.
На следующее утро с рассветом наш командир разместил нас возле пушек, по десять человек с каждой стороны. Меня поставили впереди справа, и это было самое опасное место, потому что я шел по краю обрыва. Потом мы начали. Два человека несли оси, два – колеса, четыре – верхнюю часть лафета, восемь – зарядный ящик, и еще восемь других – ружья. У каждого была своя задача. Этот марш был ужасным. Время от времени звучали команды «Стоп!» или «Вперед!», и все молчали. Однако все это были только цветочки, поскольку, когда мы добрались до заснеженной земли, стало намного тяжелее. Дорога обледенела, лед резал нашу обувь, и наш канонир был не в состоянии управлять своей пушкой – он постоянно поскальзывался. Ему пришлось снова проверить все крепления. Этому человеку требовалось немало мужества, чтобы продолжать дело, «Стоп!», «Вперед!» – постоянно кричал он, и мы молча шли.
Мы прошли более лье по этой ужасной дороге, и нам нужно было немного отдохнуть и переобуться, поскольку та обувь, что была на нас, совсем изорвалась, а также, чтобы поесть сухарей. Когда я снимал свое «ожерелье» с шеи, веревка порвалась, и все мои сухари улетели в пропасть. Как печально, что я оказался без хлеба и что мои сорок товарищей посмеялись над моим несчастьем! «Идите сюда, – сказал наш канонир, – мы должны накормить нашего коренника, потому что он всегда беспрекословно выполняет команды». Его слова вызвали новый взрыв смеха моих товарищей. «Хорошо, – ответили они, – пусть каждый из нас даст по сухарю нашему кореннику!» Я снова приободрился. Я поблагодарил их всем сердцем и чувствовал себя богаче, чем они. Затем, переобувшись, мы продолжили путь. «Давайте, мои лошадки, – сказал наш канонир, – налегайте на пушку, вперед! Когда мы выйдем в долину, идти будет легче».
Когда мы добрались до ужасных, покрытых вечным снегом полей, идти нам стало легче, пушечные «сани» быстрее заскользили по снегу. Появился генерал Шамбарлак – он хотел ускорить наш ход. Он направился к артиллеристу и начал командовать, но его никто не слушал. «Это не ваша пушка, – сказал канонир. – Только я отвечаю за нее, а вы идите себе! Эти гренадеры в данный момент только в моем распоряжении, и только я приказываю им». Тот пытался помешать ему, но канонир приказал ему остановиться. «Если вы не уйдете с моего пути, я ударю вас своим рычагом. Уйдите, или я сброшу вас в пропасть!»
Генерал был вынужден уйти, и после величайших трудов мы подошли к подножию холма, над которым возвышался монастырь. На протяжении четырехсот шагов подъём к нему очень крут, и мы заметили, что некоторые группы обогнали нас. Дорога была открыта, и ничто не мешало нам дойти до монастыря. Мы дотянули до него три наши пушки, и четыреста наших гренадеров со своими офицерами вошли в дом Божий, где люди, исполненные любви к человечеству, жили, чтобы оказывать помощь и утешать путешественников. Их собаки всегда под рукой, чтобы разыскивать в случае необходимости заваленных под снегом несчастных и отводить их в этот дом, где так тепло и уютно.
Пока наш полковник и другие офицеры грелись у каминов, мы получили от этих почтенных монахов ведро вина для каждых двенадцати человек и по четверти фунта грюйерского сыра и буханке хлеба на солдата. Нас поселили в больших коридорах. Эти добрые люди делали все, что могли, и я считаю, что они к нам очень хорошо относились.
Мы же, в свою очередь, пожимали руки добрых отцов при расставании, и обнимали их собак, которые ласкались к нам так, словно они давно знали нас. Я не могу найти слов, чтобы выразить то почтение, которое я испытываю к этим людям.
Наши офицеры решили спустить наши пушки по крутому склону и таким образом завершить нашу трудную работу. Нашего храброго капитана Мерле назначили руководить тремя ротами. Когда мы пересекли озеро, находившееся у стен монастыря, мы увидели, что в одном месте лед проломлен. Показывавший нам дорогу добрый монах сказал нам, что впервые за сорок лет он увидел воду. Он пожал руку нашему капитану и попрощался с нами.
Мы преодолели почти отвесный обрыв, и пришли в Сен-Реми. Эта деревня находится поистине на дне снежного ада, дома в ней невысокие и покрыты крупной черепицей. Здесь мы переночевали. Я улегся на полу конюшни, в которой нашел немного соломы, и провел весьма приятную ночь в обществе двадцати моих товарищей, холодно нам не было. На следующее утро после переклички мы пошли в следующую деревню, тремя лье дальше. Наконец-то мы выйдем из ада и спустимся в рай. «Берегите сухари, – сказал наш капитан, – мы еще не в Пьемонте. Нам нужно пройти через тяжелый перевал, прежде чем мы достигнем Италии». Мы пришли на место общего сбора всех полков – это было длинное ущелье со стоявшей напротив горы деревней. Справа находилась высокая скала. Через два дня на равнине собрались все наши войска. Наши храбрые офицеры пришли без сапог и без рукавов на пальто, на них было жалко смотреть.
Это rendezvous,[19] казалось, состоялось на краю света, отсюда не было никакого выхода. Прибывший Первый Консул немедленно приказал доставить несколько тяжелых бревен. Он лично за всем присматривал, вместе со всеми инженерами, и они сделали отверстие в скале на краю обрыва. Эта скала была настолько крутой, что казалось, будто ее срезали. Одно бревно поместили в отверстие; затем он приказал поставить следующее бревно поперек первого (это было сложнее), и у его конца поместил человека. Когда второе бревно заняло свое место, уже было несложно закончить наш мост, уложив на эти балки настил. Со стороны обрыва были сооружены поручни, и эта замечательная работа была завершена за два дня. Тем временем все наши пушки были снова собраны, и ни одна из них не пропала.
Затем последовал легкий спуск в долину, который привел нас к окруженной скалами крепости Бард. Этот форт неприступен, его невозможно было взять штурмом – это одна большая скала, окруженная возвышающимися над ней скалами, которые нельзя пройти. Здесь Консул принял много щепоток табака, и их оказалось вполне достаточно для его гения. Инженеры взялись за поиск пути, чтобы избежать огня крепостных пушек. Среди скал они обнаружили тропинку длиной более четырехсот туазов, расчистили ее и выровняли. Эта тропа привела к подножию горы – здесь часть скал была снесена железными кувалдами, и она была достаточно широка, чтобы по ней мог проехать всадник. Но это было не самой сложной из имевшихся задач. Пушки были под рукой, спрятанные в пещере, но они не могли пройти по тропинке, а только рядом с крепостью.