Узнаваемые признаки ударов звонной меди в рахманиновской музыке – диссонантные терпкие биения гармоний, настойчиво повторяющиеся скупые или затейливые ритмические узоры и особая раскачка интонации. Интересно, что для коллеги композитора Николая Метнера звук музыки Рахманинова вообще отличается от всех других, как звук колокола от какофонии уличного шума: он «прорезает весь этот хаос не силой своей, а интенсивностью своего содержания».
Так преобразует пространство звукового хаоса образ колокола в поэме «Колокола».
История возникновения замысла поэмы «Колокола» напоминает детектив. Однажды летом 1912 года Рахманинов получил странное письмо. Было это в его любимой Ивановке, на Тамбовщине. В конверте находился отпечатанный на машинке текст поэмы Эдгара Аллана По «Колокола» в переводе Константина Бальмонта. В приписке не назвавшийся автор таинственного послания просил композитора ознакомиться со стихами, говоря, что они необыкновенно музыкальны и словно созданы для Рахманинова.
Это был не первый случай получения доброжелательных анонимных посланий в жизни музыканта, находившегося тогда в зените славы. Чуть раньше у него уже завязалась активная переписка с кем-то, скрывавшимся под псевдонимом Re. Неизвестный корреспондент выказывал недюжинное понимание музыки Рахманинова, часто помогая ему преодолевать творческие сомнения и даже, по просьбе самого композитора, присылая подборки поэтических текстов для будущих романсов. Возможно, что сначала Рахманинов отнес авторство письма со стихами По на счет того же Rе. Однако это инкогнито позднее было раскрыто, и Мариэтта Шагинян, одна из самых преданных поклонниц, стала верным другом Сергея Васильевича на много лет. Имя же корреспондента, посоветовавшего Рахманинову «озвучить» стихи Эдгара По, для него так и осталось загадкой. Лишь несколько десятилетий спустя, уже после смерти композитора его друг виолончелист М. Е. Букиник в своих воспоминаниях раскрыл эту тайну: письмо было послано его юной ученицей, виолончелисткой Машей Даниловой.
Стихи по-настоящему захватили композитора. Действительно, где, если не в рахманиновской музыке, естественно и органично можно представить воплощение необычной идеи: показать различные этапы человеческой жизни в столь дорогих ему образах колокольного звона! Почему же между знакомством со стихами и реализацией замысла прошел целый год?
Осень 1912 года была для Рахманинова не простой. Физическое недомогание – следствие страшной усталости после нескольких напряженных концертных сезонов, пианистических и дирижерских, – вынудило его в декабре вместе со всем семейством отправиться на отдых за границу. Рахманинов всегда панически боялся периодов, когда у него пропадала способность сочинять, и нередко впадал в жесточайшую депрессию. Так произошло, например, после неудачной премьеры его Первой симфонии, когда спасение от затянувшейся многолетней композиторской немоты пришло в лице врача-гипнотерапевта Н. В. Даля. Но сейчас кризис не был столь глубок. После месячного пребывания в спокойной, умиротворяющей атмосфере Швейцарии желание сочинять вновь вернулось.