Роберт Джордан
Колесо Времени. Книга 1. Око Мира
Решив снова лечь на землю, он вдруг замер. Не слышалось ни единого звука. Овцы должны были уже успокоиться и уснуть, хотя это и маловероятно, – даже в самый глухой ночной час несколько овец всегда не спали, шурша чем-то в загоне и время от времени блея. Ранд с трудом различил темнеющие неподвижные холмики. Одна овца лежала совсем рядом с ним.
Стараясь не шуметь, он перегнулся через стенку и протянул руку к смутно видневшемуся бугорку. Пальцы уткнулись в завитки шерсти, затем Ранд почувствовал что-то влажное – овца не шевелилась. Из горла вырвался шумный выдох, он отпрянул назад и едва не выронил меч, упав на землю возле загона. «Они убивают ради забавы». Ранд вытер дрожащую руку о землю.
Со злостью он напомнил самому себе, что ничего не изменилось. Троллоки сделали свое кровавое дело и ушли. Повторяя это себе, он полз через двор фермы, стараясь прижиматься ниже, но при этом не забывая оглядываться по сторонам. Ранд никогда не предполагал, что когда-нибудь позавидует червякам.
Приблизившись к дому, юноша привалился к стене, как раз под выбитым окном, и прислушался. Ровный глухой шум крови в ушах был самым громким звуком, что он услышал. Медленно-медленно Ранд приподнял голову и заглянул в окно.
В золе очага вверх дном валялась кастрюля. По всей комнате было разбросано расщепленное, изрубленное дерево, из мебели в целости не осталось ничего. Даже стол лежал на боку, две ножки его торчали неровными обрубками. Все ящики комодов выдернуты и разломаны, дверцы буфетов – распахнуты, многие висели на одной петле. Содержимое шкафчиков валялось поверх обломков, сверху все было обсыпано белым. Судя по всему – мукой и солью из рассеченных мешков, сброшенных с полки у камина. Довершали картину разгрома четыре скрюченных тела, кучей лежавшие среди обломков мебели. Троллоки.
Одного из них Ранд признал по бараньим рогам. Другие были очень похожи на первого, несмотря на некоторые различия, – отвратительная смесь человеческих лиц, изуродованных рогами, перьями, шерстью и звериными рылами. Их руки, почти человеческие, только подчеркивали уродство. На двоих были тяжелые башмаки; у двух других ноги оканчивались копытами. Не мигая, Ранд смотрел на них до рези в глазах. Ни один из троллоков не шевелился. Они, должно быть, мертвы. А Тэм ждет.
Ранд вбежал в дверь и остановился: в ноздри ударило зловоние. Единственное, с чем он мог сравнить этот запах, – хлев, который не чистили месяцами. Стены измараны мерзкого вида пятнами. Дыша через рот, Ранд стал торопливо рыться среди беспорядочно разбросанных на полу вещей и обломков. В каком-то из буфетов раньше лежал бурдюк.
Шорох за спиной морозным ознобом прошелся по позвоночнику, и Ранд резко развернулся, зацепившись за обломок стола и едва не упав. Он удержался на ногах и застонал сквозь зубы, которые наверняка застучали бы, не стисни он их так, что заныла челюсть.
Один из троллоков поднимался на ноги. Над волчьим рылом горели запавшие глаза. Тусклые, лишенные всякого выражения глаза, но все равно чересчур человеческие. Волосатые, заостренные уши непрерывно подрагивали. Тварь переступила через тело одного из своих мертвых товарищей острыми козлиными копытами. Такая же, как и на других, черная кольчуга терлась о кожаные штаны, громадный, изогнутый косой меч болтался у чудища на боку.
Тварь что-то невнятно произнесла, гортанно и грубо, затем сказала:
– Другие уйти. Нарг остаться. Нарг умный. – Слова были искажены и плохо понятны: их произносила пасть, вовсе не приспособленная для человеческой речи. Как казалось Ранду, их тон должен был быть успокаивающим, но юноша не в силах был оторвать глаз от длинных и острых, покрытых пятнами зубов, которые сверкали всякий раз, когда это создание разевало пасть. – Нарг знать, кто-то когда-то вернется обратно. Нарг ждать. Меч не нужен тебе. Брось меч.
Пока троллок говорил, Ранд еще не понимал, что обеими руками сжимал меч Тэма, направив дрожащее острие в огромную тварь. Ее голова и плечи возвышались над юношей, широкая грудь и могучие плечи не шли ни в какое сравнение с телосложением мастера Лухана.
– Нарг не делать больно. – Жестикулируя, троллок подступил на шаг ближе. – Ты брось меч.
Темные волосы на тыльной стороне его рук густотой походили на мех.
– Стань где стоял, – сказал Ранд, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Зачем вы это сделали? Зачем?
– Влжа дайг рогхда! – Рык быстро превратился в оскал улыбки. – Брось меч. Нарг не делать больно. Мурддраал хочет говорить с тобой. – Что-то промелькнуло по исказившейся морде. Страх. – Другие вернутся, ты говорить с мурддраалом. – Троллок сделал еще один шаг, большая рука дернулась к эфесу меча-косы. – Ты брось меч.
Ранд облизнул губы. Мурддраал! Наихудшие из сказаний расхаживают наяву нынче ночью. Явись Исчезающий, и троллоки покажутся по сравнению с ним смирными овечками. Ему нужно сбежать. Но если этот троллок вытащит свой тяжелый клинок, то не останется уже ни единого шанса. Ранд вымученно улыбнулся дрожащими губами.
– Ладно. – Пальцы сильнее сжали рукоять меча, он опустил руки вниз. – Я поговорю.
Волчья улыбка превратилась в рычание, и троллок бросился на юношу. Ранд никогда бы не поверил, что такая огромная тварь способна двигаться так быстро. В отчаянии он вскинул меч. Чудовищно-громадное тело обрушилось на него, отшвырнув к стене. От навалившейся тяжести нельзя было вздохнуть. Когда они упали на пол – троллок сверху, – Ранд стал бороться за глоток воздуха. Он бешено сопротивлялся, отталкивая ищущие цепкие и толстые руки, увертываясь от щелкающих челюстей.
Вдруг троллок судорожно дернулся и затих. Порядком помятый, весь в ушибах, чудом не задохнувшийся, Ранд только и мог что лежать, не веря случившемуся. Тем не менее он быстро пришел в себя, по крайней мере настолько, чтобы выползти из-под тела троллока. Из-под мертвого тела. Окровавленный клинок торчал из самой середины троллоковой спины. Все же меч он поднял вовремя. Пальцы Ранда были липки от крови, поперек груди шла быстро темнеющая кровавая полоса. Ранда замутило. Его трясло как от пережитого ужаса, так и от облегчения – он все еще жив.
Другие вернутся, сказал троллок. Другие троллоки вернутся обратно на ферму, в дом. И мурддраал, Исчезающий. В сказаниях говорится, что Исчезающие футов двадцати ростом, с горящими огнем глазами, что они скачут верхом на тенях, словно бы на лошадях. Когда Исчезающий сворачивает в сторону, он пропадает и никакая стена ему не помеха. Ранд решил, что надо сделать то, зачем он пришел, и побыстрее отсюда удирать.
Закряхтев от усилия, Ранд перевернул тело троллока, чтобы вытащить меч, – и чуть не бросился наутек, когда открытые глаза уставились на него. Только потом он сообразил, что смотрят они сквозь поволоку смерти.
Ранд вытер руки о превратившуюся в лохмотья тряпку – еще утром она была рубашкой Тэма – и выдернул меч. Очистив от крови клинок, он с тяжелым чувством бросил тряпку на пол. На уборку нет времени, подумал он с нервным смехом и, чтобы унять его, с силой стиснул зубы. Ранд не понимал, можно ли будет отчистить дом, чтобы тот вновь обрел уютный, обжитой вид. Этой отвратительной вонью наверняка пропитались все балки. Но сейчас нет времени размышлять об этих делах. «Нет времени на уборку. Может, нет времени уже ни на что».
Ранд был уверен, что о каких-то нужных вещах он позабыл, но Тэм ждал, а троллоки возвращались. Он стал собирать то, о чем успел вспомнить. Шерстяные одеяла из спален наверху, чистое полотно, чтобы перевязать рану Тэма. Плащи и куртки. Мех для воды, который он обычно брал с собой, когда выгонял овец на пастбище. Чистую рубаху. Выдастся ли минута, чтобы переодеться, Ранд не знал, но при первой же возможности он хотел скинуть с себя испачканную кровью одежду. Маленькие мешочки с ивовой корой и другими лечебными травами оказались сейчас частью темной неопрятной кучи на полу, и заставить себя прикоснуться к ней он был не в силах.
Принесенное Тэмом ведро по-прежнему стояло у камина, чудом не опрокинутое и не загаженное. Ранд наполнил мех, а оставшейся водой наспех ополоснул руки. Еще раз напоследок обвел все взглядом, припоминая, не забыл ли чего. Среди разгрома он заметил свой лук, переломанный надвое в самом толстом месте. Вздрогнув, юноша выпустил обломки из рук. Хватит и того, что уже собрано, решил Ранд и сложил все снаружи, у двери.
Последнее, что он сделал, перед тем как покинуть дом, – отыскал среди беспорядка фонарь с заслонками. В нем еще оставалось немного масла. Засветив его от свечи, юноша задвинул заслонки – отчасти от ветра, но больше для того, чтобы не привлечь внимания, – и заторопился во двор, с фонарем в одной руке и мечом – в другой. Вряд ли он мог сказать заранее, что обнаружит в сарае. Загон для овец дал ему понять, что не стоит надеяться на многое. Но чтобы доставить Тэма в Эмондов Луг, ему нужна повозка, а для двуколки нужна Бела. Поэтому приходилось на что-то надеяться.
Двери сарая были распахнуты настежь, одна покачивалась на ветру и поскрипывала. На первый взгляд все внутри было как обычно. Потом взор Ранда упал на пустые стойла, их дверцы оказались сорваны с петель. Бела и корова исчезли. Торопливо Ранд прошел в глубину сарая. Двуколка лежала на боку, половина спиц в колесах оказалась выломана. От одной оглобли остался обрубок длиной всего в фут.
Ранда наполняло отчаяние, которое он еле сдерживал. Он не был уверен, что сможет донести Тэма до деревни, даже если отец и выдержит такую дорогу. Боль могла убить Тэма скорее, чем жар. Так или иначе, но это единственная оставшаяся возможность. Все, что можно сделать, сделано. Ранд развернулся и шагнул было к выходу, когда взгляд его зацепился за отрубленную оглоблю, валяющуюся на засыпанном соломой полу. Неожиданно он улыбнулся.
Поспешно юноша поставил фонарь на пол, рядом положил меч и в следующее мгновение уже ухватился руками за двуколку и напряг все силы, чтобы перевернуть ее. С сухим треском посыпавшихся спиц повозка стала на колеса, а потом Ранд, подсунув плечо, опрокинул ее на другой борт. Целая оглобля теперь торчала прямо. Подхватив с земли меч. Ранд рубанул по хорошо высушенному ясеню. К его радостному удивлению, от его ударов во все стороны полетели щепки, и Ранд отрубил оглоблю быстрее, чем ему это удалось бы с помощью отточенного топора.
Когда оглобля упала на пол, Ранд с интересом посмотрел на лезвие меча. Даже отлично заточенный топор должен был затупиться о столь твердое, старое дерево, но клинок казался таким же блестящим и острым, как и раньше. Он дотронулся до лезвия большим пальцем и поспешил сунуть палец в рот. Лезвие до сих пор было острым как бритва.
Но удивляться времени не было. Задув фонарь – не хватало еще в довершение всего спалить дотла сарай, – Ранд поднял оглобли и побежал обратно к дому, чтобы забрать оставленные там вещи.
Все вместе оказалось страшно неудобной ношей. Пока он, спотыкаясь, шел по распаханному полю, оглобли от двуколки, хоть и не тяжелые, так и вело из стороны в сторону, и удержать их, норовящих выскользнуть или удариться концами о землю, было не так просто. Однако в лесу оказалось еще хуже: оглобли цеплялись за стволы, едва не сбивая юношу с ног. Проще было бы их просто волочь по земле, но тогда за ним оставался бы отчетливый след. Поэтому Ранд намеревался терпеть неудобство своей ноши как можно дольше.
Тэм лежал там, где он его и оставил, и, похоже, спал. Ранд, внезапно испугавшись, сбросил свою поклажу и положил руку отцу на лоб. Да, как он и надеялся, Тэм спал; он по-прежнему дышал, однако жар стал сильнее.
Прикосновение потревожило Тэма, и в дремотном тумане он прошептал:
– Это ты, мальчик мой? Волновался за тебя. Грезы минувших дней. Ночные кошмары.
Тихо бормоча, он опять забылся.
– Не беспокойся, – сказал Ранд. Он укрыл Тэма от ветра курткой и плащом. – Я постараюсь отнести тебя к Найнив как можно скорее. – Юноша стянул с себя измаранную кровью рубаху, почти не замечая холода и стремясь поскорее избавиться от нее, и торопливо надел чистую. Отбросив грязную рубаху в сторону, Ранд почувствовал себя так, словно принял ванну. Он продолжил говорить, стараясь одновременно убедить себя и успокоить Тэма: – Очень скоро мы будем под надежной крышей, в деревне, и Мудрая сделает все как надо. Вот увидишь, все будет хорошо.
Эта мысль стала теперь для Ранда лучом надежды. Юноша натянул свою куртку и склонился над Тэмом, занявшись его раной. Они будут в безопасности, как только окажутся в деревне, и Найнив вылечит Тэма. Надо только донести отца туда.
Глава 6
Западный лес
В лунном свете Ранд не мог ясно разглядеть, с чем ему пришлось столкнуться, но рана Тэма казалась всего лишь неглубоким порезом, проходящим по ребрам, не больше ладони в длину. Юноша недоверчиво качнул головой. Случалось, отец получал раны и побольше этой и все равно продолжал работать, ну, может быть, лишь промыв их. Ранд торопливо осмотрел и ощупал Тэма с головы до ног в поисках того, что является причиной жара, но, кроме этой единственной резаной раны, ничего не обнаружил.
С виду небольшой, единственный этот порез внушал серьезные опасения: плоть вокруг него просто горела. Сам Тэм весь пылал так, что от одного этого у Ранда сводило скулы, тело возле Тэмовой раны было еще горячее – словно печка на ощупь. Такой жар может или убить, или оставить от человека лишь оболочку. Водой из бурдюка Ранд смочил кусок полотна и положил его на лоб Тэма.
Ранд старался не причинять Тэму боли, обмывая и перевязывая рану, но слабое бормотание отца порой все же прерывалось тихими стонами. Окоченевшие ветви нависали вокруг них, угрожающе покачиваясь под порывами ветра. Когда троллоки, не сумев найти его и Тэма, вернутся на ферму и обнаружат ее по-прежнему пустой, они отправятся восвояси. Ранд пытался убедить себя в этом, но беспричинный разгром в доме, полная его бессмысленность оставляли в душе мало места для такой веры. Поверить тому, что эти создания так просто откажутся от возможности убить всех и каждого, кого могут найти, было опасно, и позволить себе попасться на такую удочку Ранд не мог.
«Троллоки. О Свет, троллоки! Создания из сказок менестреля явились из ночи и вламываются в дверь. И Исчезающий. Сияй Свет надо мной, Исчезающий!»
Вдруг Ранд очнулся от своих мыслей и понял, что держит в неподвижных руках свободные концы повязки. «Застыл, словно кролик, завидевший тень ястреба», – с презрением подумал он. Гневно мотнув головой, он затянул повязку на груди Тэма.
Знание того, что нужно сделать, даже то, что дело уже идет на лад, не отогнало его страхов. Когда троллоки вернутся, они наверняка начнут обшаривать лес вокруг фермы, искать следы убежавших от них людей. Убитый Рандом троллок убедит их, что эти люди не так далеко. Кто знает, что сделает Исчезающий или что он может сделать? В придачу ко всему в голове Ранда вертелось замечание отца о слухе троллоков, оно звучало в ушах так громко, будто только что сказанное. Он боролся с сильным желанием прикрыть ладонью рот Тэма, приглушить его стоны и бормотание. «Некоторые выслеживают по запаху. А что я могу с этим поделать? Ничего». Больше тратить время впустую на тревожные раздумья о проблемах, решить которые ты не в состоянии, нельзя.
– Нельзя шуметь, – прошептал Ранд в ухо отцу. – Троллоки вернутся.
Тэм хрипло произнес успокаивающим шепотом:
– Ты все так же прекрасна, Кари. Все так же прекрасна, как девушка.
Ранд сжал зубы. Матери вот уже пятнадцать лет нет в живых. Если Тэм считает, что она до сих пор жива, его состояние еще хуже. Как удержать отца от разговоров сейчас, когда молчание может означать жизнь?
– Мать хочет, чтобы ты не разговаривал, – зашептал Ранд. Горло ему на миг сжало. У нее были самые ласковые руки, он очень хорошо помнил их. – Кари хочет, чтобы ты успокоился. Вот. Попей.
Тэм жадно припал к бурдюку, но, глотнув пару раз, отвернул голову в сторону и снова стал нежно что-то говорить, очень тихо. Ранд не мог разобрать ни слова, и ему оставалось надеяться, что этого не услышат и рыщущие окрест троллоки.
Не мешкая, Ранд принялся за дело. Тремя одеялами он соединил оглобли, срубленные с двуколки, соорудив импровизированные носилки. Он мог взяться только за один их конец, а другой тащить по земле, но жаловаться нечего. От последнего одеяла Ранд ножом отрезал длинную полосу и привязал ее концы к оглоблям.
Осторожно, как только мог, юноша стал укладывать Тэма на носилки, болезненно морщась при каждом его стоне. Отец всегда казался ему несокрушимым. Ничто не могло причинить ему вреда; ничто не могло его остановить или хотя бы помешать ему. Теперешнее состояние Тэма едва не отнимало у Ранда те крохи мужества, которые ему удалось собрать. Но он должен делать то, что делал. Лишь это двигало Рандом. Должен.
Когда Тэм в конце концов оказался на носилках, Ранд немного помешкал, затем снял с него ремень с ножнами. Странное ощущение овладело юношей, когда он застегнул ремень у себя на поясе. Вместе ремень, ножны и меч весили всего несколько фунтов, но, когда он вложил клинок в ножны, ему показалось, что его тянет к земле огромная тяжесть.
Ранд сердито выбранил себя. Сейчас не время для всяких глупых выдумок. Это всего-навсего большой нож. Сколько раз он видел в мечтах, что на боку у него – меч, а сам он участвует в каких-то приключениях. Если этим клинком он смог сразить одного троллока, то, наверное, сможет схватиться и с другими. Вот только он очень хорошо понимал, что все случившееся в доме на ферме – чистой воды удача. И в своих мечтах-приключениях Ранд никогда не стучал зубами от страха, не убегал, спасая свою жизнь, в непроглядную ночь, и в них не было отца, находящегося на грани жизни и смерти.
Торопливо Ранд подоткнул последнее одеяло, положил бурдюк с водой и оставшееся полотно рядом с отцом на носилки. Глубоко вздохнув, он встал на колени между оглоблями, просунул голову под полосу одеяла, которая легла на плечи, и пропустил ее под мышки. Когда Ранд ухватился за оглобли и выпрямился, большая часть поднятого им веса пришлась на плечи. Это оказалось не очень-то удобно. Стараясь идти ровным шагом, он направился в Эмондов Луг, волоча за собой носилки.
Ранд уже принял решение: выбраться к Карьерной дороге и по ней идти к деревне. У дороги опасность будет самой большой, сомневаться в этом не приходилось, но Тэм точно не дождется помощи, если Ранд заблудится в темноте, пытаясь выбраться к деревне через лес.
Во тьме юноша почти выскочил на Карьерную дорогу, прежде чем узнал ее. Когда он понял, где очутился, то у него перехватило дыхание, будто кто сжал горло. Поспешно развернув носилки, Ранд потянул их обратно за деревья, потом остановился, чтобы перевести дух и успокоить колотящееся сердце. Все еще тяжело дыша, он повернул на восток, в сторону Эмондова Луга.
Идти между деревьями оказалось гораздо труднее, чем стащить Тэма с дороги, ночь тут явно не помощница, но шагать по самой дороге было бы безумием. Идея заключалась в том, чтобы добраться до деревни, не встречаясь с троллоками; а еще лучше – чтобы даже не увидеть ни одного из них. Ранд исходил из того, что троллоки, все еще охотясь за ними, рано или поздно сообразят, что люди отправились в деревню. Скорей всего, они пошли именно туда, а Карьерная дорога – самый вероятный путь. На самом деле – Ранд отдавал себе в этом отчет – он подобрался к дороге ближе, чем ему того хотелось. Ночь и тени под голыми деревьями навряд ли послужат хорошим укрытием и не спрячут его от взгляда с дороги.
Лунного сияния, просачивающегося через обнаженные ветви, хватало ровно на то, чтобы обманывать взгляд, когда Ранд пытался понять, что у него под ногами. На каждом шагу корни норовили подставить подножку, прошлогодние заросли куманики опутывали ноги. Порой он едва не падал – когда на внезапных неровностях почвы нога вместо твердой земли не чувствовала ничего, кроме пустоты, или же когда он, сделав шаг вперед, спотыкался, ударяясь носком о вдруг выросший там бугор. Бормотание Тэма сменялось стонами боли, когда оглобля слишком резко подскакивала на корневище или камне.
До рези в глазах Ранд всматривался в окружающую тьму, и неуверенность заставляла его прислушиваться к шорохам ночи так, как никогда раньше. От любого поскрипывания в ветвях, от случайного шуршания сосновых иголок он застывал на месте, напрягая слух, едва осмеливаясь дышать из страха, что мог не услышать какой-то предостерегающий звук, из страха, что именно его-то он и услышал. Ранд делал очередной шаг вперед только тогда, когда был уверен, что виновник встревожившего его шума – лишь ветер.
Мало-помалу в мышцы рук и ног вползала усталость, подстегиваемая ветром, который ни в грош не ставил плащ и куртку Ранда. Поначалу не очень тяжелые, носилки теперь тянули к земле. Он стал все чаще спотыкаться. Постоянная борьба за то, чтобы не упасть, отнимала столько же сил, сколько уходило на то, чтобы тащить носилки. Ранд встал еще до рассвета, занялся делами по хозяйству, и, даже не считая дороги в Эмондов Луг и обратно, за день он переделал свою обычную работу. Другим вечером он лежал бы сейчас у камина, почитывая какую-нибудь книгу из небольшого собрания Тэма, а потом бы отправился спать. Пронизывающий холод пробирал до костей, а пустой желудок напоминал, что он ничего не ел с тех пор, как угостился медовыми пряниками миссис ал’Вир.
Ранд упрекнул себя, что не захватил с фермы ничего съестного. Несколько минут ничего не решали. Несколько минут на то, чтобы отыскать хлеба и сыра. За эти три-четыре минуты троллоки все равно не вернулись бы. Или хотя бы только хлеб. Разумеется, миссис ал’Вир усадит его за стол и поставит перед ним чего-нибудь горяченького, как только они с отцом доберутся до гостиницы. Наверное, это будет тарелка с толстым куском мяса молодого барашка, с поднимающимся над ней паром. И хлеб, который она печет собственноручно. И горячий чай, да побольше.
– Они потоком хлынули через Стену Дракона, – вдруг произнес Тэм сильным, гневным голосом, – и омыли страну кровью. Сколько погибло за грех Ламана?
От неожиданности Ранд чуть не упал. Он устало опустил волокушу и вылез из «сбруи». Плечи, натертые полосой одеяла, горели. Он пошевелил затекшими плечами, разгоняя кровь, и встал на колени рядом с Тэмом. Нашаривая бурдюк, юноша всматривался в просветы между стволами, тщетно стараясь в тусклом лунном свете разглядеть дорогу, что была не далее двадцати шагов. Кроме теней, там ничего не двигалось. Кроме теней – ничего.
– Нет никакого потока троллоков, отец. По крайней мере, нет сейчас. Скоро мы будем вне опасности, в Эмондовом Лугу. Выпей немного воды.
Рукой, которая, казалось, обрела прежнюю силу, Тэм отстранил бурдюк и, ухватив Ранда за ворот, подтянул к себе так близко, что тот почувствовал на своей щеке тепло от охваченного жаром тела отца.
– Их называют дикарями, – с настойчивостью сказал Тэм. – Глупцы заявляли, будто их можно смести как мусор. Сколько сражений было проиграно, сколько городов сожжено, прежде чем они посмотрели в лицо правде? Прежде чем государства вместе поднялись против них? – Он ослабил хватку, и печаль наполнила его голос. – Поле у Марата устлано мертвыми, и не слышно никаких звуков, кроме карканья воронья и жужжания мух. Обезглавленные башни Кайриэна факелами полыхают в ночи. На всем пути до Сияющих Стен они сжигали и убивали, прежде чем их отбросили. На всем пути до…
Ранд зажал отцу рот рукой. Звук раздался вновь – ритмичный глухой стук; с какой стороны он доносился, нельзя было понять из-за деревьев вокруг. Перестук стих, затем, когда подул ветер, стал слышнее. Нахмурившись, Ранд медленно повернул голову, стараясь определить, откуда он идет. Краем глаза он уловил едва заметное движение и в тот же миг нагнулся, закрыв собой Тэма. Ранд был поражен тем, как крепко сжал рукоять меча, но почти все свое внимание сосредоточил на Карьерной дороге, словно ничего, кроме этого проселка, в целом мире не существовало.
Качающиеся тени на востоке разорвались, распавшись на лошадь и всадника, следом за ними – движущиеся рысью громоздкие высокие фигуры. В лунном сиянии поблескивали наконечники копий и лезвия секир. У Ранда даже и мысли не возникло о том, что это жители деревни, спешащие на подмогу. Он знал, кто это такие. Он почувствовал это – словно песком проскребли по костям – даже раньше, чем они приблизились настолько, что в лунном свете обрисовался плащ с капюшоном, в который был закутан верховой, плащ, свисавший с его плеч, не колеблемый ветром. Все фигуры казались черными пятнами в ночи, а стук лошадиных копыт звучанием походил на шаги любой другой лошади, однако эту лошадь Ранд узнал бы из тысячи.
За мрачным всадником замаячили существа из ночных кошмаров, с рогами, со звериными мордами, клювастые: двумя цепочками, друг за другом, в ногу, словно подчиняясь одному разуму, – сапоги и копыта одновременно громыхали по земле, – рысили троллоки. Когда они пробегали мимо, Ранд успел их сосчитать: двадцать. Он поразился: какой человек осмелился бы повернуться спиной к троллокам? Или хотя бы к одному троллоку.
Колонна исчезла в западном направлении, глухой топот стихал во тьме, но Ранд оставался на месте, не шевелясь, едва дыша. Что-то шептало ему: надо быть уверенным, абсолютно уверенным, что троллоки убрались достаточно далеко, и только потом можно двинуться дальше. Не скоро он вздохнул полной грудью и с опаской начал выпрямляться.
На этот раз лошадь возникла совершенно беззвучно. Темный всадник возвращался в жуткой тишине, его призрачная лошадь останавливалась через каждые несколько шагов, медленно ступая по дороге. Порывы ветра стали сильнее, он завывал между деревьями – плащ верхового висел не шелохнувшись. При каждой остановке капюшон поворачивался из стороны в сторону, будто всадник вглядывался в лес, что-то высматривая. Лошадь вновь остановилась, как раз напротив Ранда, темный провал в капюшоне повернулся в ту сторону, где юноша пригнулся над своим отцом.
Ранд судорожно стиснул рукоять меча. Он почувствовал на себе пристальный взгляд, совсем как этим утром, и вновь задрожал от излучаемой чужаком ненависти, пусть даже и не видел его. Этот закутанный в плащ, словно в саван, человек ненавидел все живое, всех и вся. Несмотря на холодный ветер, бисеринки пота выступили на лбу Ранда.
Потом лошадь двинулась дальше – несколько беззвучных шагов, остановка, – и вскоре Ранд видел лишь едва различимое в ночи пятно на дороге. Оно могло быть уже чем угодно, но он ни на миг не отрывал взгляда. Юноша опасался, что потеряй он это расплывчатое пятно из виду – и в следующее мгновение всадник на неслышной лошади возникнет прямо перед ним.
Внезапно тень устремилась обратно, пронесшись мимо бешеным галопом. Всадник смотрел только вперед, мчась на запад, в ночь, к Горам тумана. В сторону фермы.
Ранд осел на землю, жадно глотая воздух и утирая холодную испарину рукавом. Его больше не волновало, почему приходили троллоки. Если он никогда не узнает причины их появления, так тому и быть, лишь бы все это закончилось.
Ранд поднялся на дрожащих ногах, торопливо осмотрел отца. Тэм по-прежнему бормотал, но так тихо, что юноша не мог разобрать его слова. Он попытался напоить отца, но вода лишь полилась по его подбородку. Тэм закашлялся, захлебнувшись струйкой, попавшей в рот, затем вновь забормотал, словно продолжая разговор.
Ранд плеснул еще воды на полотно, положил его на лоб Тэма, убрал бурдюк и опять впрягся в волокушу.
Он пошел вперед, словно после хорошего ночного сна, но новых сил хватило ненадолго. Сначала усталость скрывалась за пеленой страха, но туманящая дымка быстро рассеялась, хотя сам страх и остался. Вскоре Ранд опять ковылял вперед, стараясь не обращать внимания на голод и ноющие мышцы, сосредоточившись лишь на том, чтобы переставлять ноги и не спотыкаться при этом.
В мыслях ему рисовался Эмондов Луг, распахнутые ставни, дома, светящиеся огнями в Ночь зимы, люди, обменивающиеся поздравлениями, заходящие в гости друг к другу; скрипки заполняют улицы разными мелодиями – и «Джаэмова причуда», и «Цапля в полете». Харал Лухан в одиночку употребит слишком много бренди и – как всегда в таких случаях – голосом, как у лягушки-быка, затянет «Ветер в ячмене», пока жена не утихомирит его, а Кенн Буйе решит доказать, что вполне может станцевать так же, как и раньше, а Мэт наверняка что-то такое планирует, и оно пойдет не так, как он замыслил, и всяк будет уверен, что именно Мэт всему виной, даже если никто не сумеет этого доказать. Ранд при мысли о том, как все могло бы быть, чуть не улыбнулся.
Через какое-то время Тэм опять заговорил:
– Авендесора. Говорят, у него не бывает семян, но они принесли черенок в Кайриэн, молодое деревце. Чудесный королевский дар, подарок королю.
Хотя голос Тэма звучал гневно, Ранд едва его слышал и понимал речь отца с трудом. Тот, кто разобрал бы слова Тэма, наверняка услышал бы и носилки, волочащиеся по земле. Ранд продолжал идти, прислушиваясь вполуха.
– Они никогда не заключали мира. Никогда. Но они принесли молодое деревце, в знак мира. Оно росло пять сотен лет. Пять сотен лет мира с теми, кто не заключал никакого мира с чужаками. Зачем он его срубил? Зачем? Кровь была ценой за Авендоралдеру. Кровь стала ценой за гордость Ламана. – Бормотание Тэма вновь стало невнятным.
Измотанный Ранд пытался понять, что за горячечные видения одолевают теперь Тэма. Авендесора. Считалось, что Древо жизни обладает множеством чудотворных свойств, но о молодом деревце не говорилось ни в одном из сказаний, и «они» не упоминались нигде. Было лишь одно дерево, и принадлежало оно Зеленому человеку.
Еще этим утром Ранд счел бы за глупость размышлять о Зеленом человеке и Древе жизни. Они были всего лишь сказками. «Разве? Этим утром троллоки тоже были сказками». Может быть, все сказания столь же правдивы, как и новости, что приносят купцы и торговцы, все эти менестрелевы предания и все эти сказки, что рассказывают вечерами у камина. Того и гляди он вполне может встретить Зеленого человека, или великана-огира, или дикого Айил, с черной повязкой на лице.
Ранда отвлек от его мыслей Тэм, который опять заговорил, иногда невнятно бормоча, иногда достаточно громко для того, чтобы можно было понять его слова. Время от времени он замолкал, тяжело и часто дыша, затем продолжал говорить, словно и не останавливался.
– …в битве всегда жарко, даже в снегу. Жар пота. Жар крови. Лишь смерть холодна. Склон горы… единственное место, где не воняет смертью. Надо увести от ее запаха и ее вида… услышали детский плач. Порой их женщины сражаются вместе с мужчинами, но почему они разрешили ей идти, я не… родила здесь в одиночестве, прежде чем умереть от ран… укрыла ребенка своим плащом, но ветер… сдул плащ… ребенок весь посинел от холода. Он тоже должен был умереть… изойдя плачем. Плача на снегу. Я не мог оставить тут ребенка… своих детей у нас нет… всегда знал, что ты хочешь детей. Я знал, что ты примешь это близко к сердцу, Кари. Да, любимая. Ранд – хорошее имя. Хорошее.
