К. В. Бабаев
Введение в африканское языкознание
В 1880-х гг. выходят в свет сразу две гипотезы смешанной ареально-генетической классификации языков Африки. К тому времени европейские исследователи имели возможность работать уже не только в прибрежных, но и во многих глубинных районах Субсахарской Африки, что, безусловно, резко повысило и количественный уровень данных, и качество анализа. В 1883 г. Роберт Каст опубликовал своё исследование «Обзор современных языков Африки» [Cust 1883], где обосновал деление языков континента на шесть подразделений: семьи семитскую и банту, а также группы хамитскую, нуба-фула, негритянскую и готтентото-бушменскую. При этом термин «семья» относился к языкам, чьё родство представлялось доказанным, в то время как «группа» могла объединять идиомы по географическому признаку. Примерно такая же классификация была независимо предложена К. Р. Лепсиусом, который разделил все языки южнее Сахары на готтентотские, негро-банту и негро-смешанные – при этом под последними подразумевалось всё языковое многообразие Западной и Центральной Африки; о большинстве языков этого региона у учёных того времени было лишь весьма поверхностное представление.
Основным показателем родства между языками Западной и Южной Африки в то время считался типологический: наличие системы именных классов и классного согласования, особенно образуемого с помощью префиксальных морфем. Позднее на основании наличия и внешнего сходства именных классных аффиксов родство с языками банту предполагали для самых разных языков Западной Африки. Так, немецкий миссионер и лингвист Г. Кристаллер писал, что родству языков эфик, йоруба, ашанти [акан], темне… может быть найдено много доказательств. Однако это были пока лишь эмпирические заявления, основанные на внешнем сходстве именных согласовательных систем различных языков. На многие десятилетия вперёд наличие или отсутствие систем именной классификации в африканском языке стало считаться основным показателем его генетической принадлежности: остатки этого мировоззрения мы можем иногда наблюдать и в работах сегодняшнего дня. Таким образом, основную роль при сравнении играла структурная типология, что с точки зрения сравнительного метода в корне неверно.
Столь некорректный подход к классификации, впрочем, ни в коем случае нельзя ставить в вину учёным XIX в. При отсутствии сколько-нибудь надёжных сведений об абсолютном большинстве языков Африки лингвистам того времени приходилось работать с крайне скудными, обрывочными и нередко неаккуратными данными, которые не давали возможности провести качественный сравнительный анализ на массиве такого масштаба, который был доступен исследователю индоевропейских или семитских языков.
Другим заблуждением конца XIX в. и начала XX в. в африканском языкознании стала концепция о существовании в Субсахарской Африке большого количества т. н. смешанных языков, возникших в результате конвергентного развития. Об этом, в частности, много писал немецкий учёный Карл Майнхоф, полагавший, что языки Западной и Центральной Африки могли быть результатом влияния более северных языков на гетерогенные языки Великого Судана. Именно тогда в литературе появляется термин «языки полубанту» (Semi-Bantu languages), введённый в научный оборот Адольфом Шлейхером. Так стали называть большое количество языков Западной Африки, обладающих чертами, роднящими их с языками банту.
Концепция «смешанных» языков сыграла скорее деструктивную роль в объяснении генетического происхождения языков Африки южнее Сахары. Во-первых, механизмы, приводящие к образованию «смешанных языков», так и не были удовлетворительно объяснены. Во-вторых, это поверхностное объяснение приводило к тому, что «смешанным» возможно стало объявить любой язык, носящий типологические характеристики, свойственные, к примеру, берберским языкам Северной Африки и языкам банту Южной Африки.
К началу XX в. практически все крупные языки Африки были исследованы европейскими лингвистами, хотя и в различной степени. При этом в африканском языкознании продолжала господствовать немецкая школа. В Великобритании изучение африканских языков практически целиком находилось в руках миссионерских объединений, а французские исследователи работали скорее над тем, чтобы привить африканцам свой язык, так как государственная политика полной ассимиляции колониального населения не приветствовала даже изданий книг на африканских языках. В то же время Германия была сосредоточена на чисто научном изучении языков Африки. Как говорил в 1881 г. английский лингвист Р. Каст, по мнению англичан, языки изучаются, а книги пишутся для практических целей, при этом они не думают ни о романтике, ни о науке. Те, кто прожил четверть века в Индии, не заботятся о том, чтобы изучить организм языка, используемого там в быту. Поэтому Англия в долгу у Германии за всё то, что сделали её учёные.
Германия стала первой страной Европы, где изучение африканских языков перешло от миссионеров в руки учёных, подчас буквально: самые выдающиеся деятели немецкой школы Карл Майнхоф и Дидрих Вестерман начинали как миссионеры. В Германии же африканские языки впервые удостоились университетского уровня изучения. В 1887 г. канцлер Отто Бисмарк дал указание создать в Берлинском университете Семинар восточных языков с африканским отделением в составе. Правда, семинар как раз имел чисто практические цели: на нём проходили подготовку будущие чиновники новообретённых германских колоний в Африке. Там же начал выходить и периодический «Журнал африканских языков», где публиковали свои труды и заметки учёные и путешественники разных стран. В частности, именно здесь были опубликованы материалы российского путешественника В. В. Юнкера, составившего словари нескольких неизученных языков Центральной Африки в ходе своего второго путешествия в 1879–1896 гг.
Но основным автором журнала являлся К. Майнхоф. Возглавив в 1903 г. африканское отделение семинара, он вскоре опубликовал свои самые значительные работы – «Основы сравнительной грамматики банту» [Meinhof 1899–1906] и второе издание «Основ языкового строя языков банту» [Meinhof 1910], окончательно доказав предположения своих предшественников, что языки банту являются единой семьёй близкородственных языков, распространённых на всём пространстве Африки южнее экватора.
После завершения работы над языками банту Майнхоф переключил своё внимание на языки Севера Африки, выдвинув вскоре «хамитскую» теорию, на десятилетия ставшую чрезвычайно популярной в языкознании [Meinhof 1912].
Термин «хамитские языки» по отношению в языкам Северной Африки был выдвинут ещё К. Р. Лепсиусом в середине XIX в.: явные сходства между семитскими и берберскими языками перекликались с известной библейской легендой о трёх сыновьях Ноя – Симе, Хаме и Иафете, чьи потомки разошлись по разным регионам мира. Примерно тогда же стало очевидным и родство семитских и хамитских языков с древнеегипетским (этот вопрос был разработан А. Эрманом, К. Зете, Г. Циммерном и другими), что привело к выделению семито-хамитской семьи (ныне афразийской) языков. В начале XX столетия работы по языку хауса и кушитским языкам обнаружили очевидные сходства между ними и другими семито-хамитскими языками.
В то же время в конце XIX – начале XX в. под влиянием учения Ч. Дарвина и теории рас в африканском сравнительном языкознании утвердилась точка зрения о соответствии между расово-культурными типами и языковой классификацией. Как и жители континента, их языки были разделены на семито-хамитские языки белой расы и негритянские языки чернокожего населения. Для отнесения народа к той или иной языковой семье учитывались такие признаки, как цвет кожи и тип хозяйствования, в результате чего все скотоводы Африки автоматически попадали в «хамитскую семью». Среди собственно лингвистических критериев классификации предпочтение отдавалось типологическим. В. Блик на заре своей карьеры делил языки Тропической Африки на группу А (с местоименными префиксами) и группу Б (с местоименными суффиксами) и обе их противопоставлял языкам Европы и Ближнего Востока2. Если семитским и хамитским языкам был свойственен род имён существительных, то «негритянские» языки отличались системой именных классов. Кроме того, в соответствии с тогдашними представлениями, слаборазвитые народы должны были и говорить на неразвитых языках: к последним причислялись языки изолирующего типа, локализуемые в Западной и Центральной Африке. В то же время высокоразвитыми считались флективные языки, подобные индоевропейским и семитским.
Уже сам К. Р. Лепсиус предполагал включить в состав хамитских языков также язык готтентотов нама, которые, по его мнению, испытали влияние древнего светлокожего населения. Карл Майнхоф предложил ещё более расширить рамки семьи за счёт языков самых различных районов Африки. Для обоснования состава «хамитской» языковой семьи был использован набор таких показателей, как фено-типические черты «кавказской расы» и скотоводческие навыки. В результате в составе «хамитской» семьи Майнхофа оказались, помимо прочих, языки фула, нама, маасаи и сомали, т. е. представители не только всех четырёх принятых сегодня макросемей языков Африки, но и почти всех антропологических типов африканцев. В попытке оправдать единство языка и расы Майнхоф и ряд его учеников практически полностью отошли от принципов младограмматического анализа языка. Даже открытие в начале XX в. родства между языками банту и кордофанскими языками в Судане не смогло поколебать убеждения Майнхофа о том, что Африка разделена между тремя расами и тремя языковыми семьями: семито-хамитской, банту и смешанной суданской.
Хамитская теория и классификация языков Африки Майнхофа были поддержаны в Европе и широко популяризованы благодаря небольшой работе его ученицы Алисы Вернер «Языковые семьи Африки» [Werner 1915], которая в течение как минимум двух десятилетий не теряла значения. В книге Вернер семьи африканских языков перечислялись в следующем порядке:
1. Суданская семья.
2. Семья банту.
3. Хамитская семья.
4. Бушменская группа.
5. Семитская семья.
Вернер основывает свои выводы на структурных сходствах языков каждого объединения между собой. Так, суданские языки в книге характеризуются односложными лексемами, отсутствием категории грамматического рода, развитой тонологией и генитивным определением, предшествующим вершинному существительному.
Работа А. Вернер не могла не привести к ещё большему смешению классификационных методов. Она, в частности, утверждала, что вероятность родства между языками бушменов и суданскими языками «чрезвычайно велика», что фула представляет собой «древнюю речь», из которой произошли все хамитские языки, и прочее. При этом никаких убедительных языковых данных в поддержку столь смелых утверждений не приводилось. В результате в африканском сравнительном языкознании на полтора десятилетия наступило затишье: науке требовался принципиально новый, более надёжный подход к генетическим отношениям языковых объединений.
В начале XX в. Берлинский университет и Колониальный институт в Гамбурге стали ведущими центрами африканистической научной мысли в языкознании – оставаясь ими даже после того, как по условиям Версальского мира 1919 г. Германия потеряла все свои владения в Африке и, следовательно, практическую необходимость заниматься её языками. В 1910 г. в Гамбурге начал издаваться «Журнал колониальных языков», известный нашим современникам как «Afrika und Übersee». К. Майнхофу удалось собрать крупнейших африканистов своего времени, наладить выпуск грамматик и словарей десятков языков Африки. В Гамбурге работали такие выдающиеся лингвисты, как А. Клингенхебен, исследователь языка фула, и О. Демпвольф, бантуист, позже ставший всемирно известным своей реконструкцией австронезийского праязыка. Из этой среды вышел в начале XX в. и самый выдающийся исследователь африканских языков этого периода – Дидрих Вестерман.
С именем Вестермана, ближайшего ученика К. Майнхофа, поставившего своей задачей тщательное сравнительное изучение многочисленных языков Великого Судана, связано формирование нового метода, более тщательного сравнения языков Африки. Ранние работы Вестермана посвящены языкам, ныне классифицируемым как нило-сахарские, но затем он вплотную принимается за исследование «западносуданских языков», генетические связи между которыми были обоснованы им в фундаментальной работе «Западносуданские языки и их отношение к языкам банту» [Westermann 1927]. Эта работа содержит первую попытку научного доказательства мысли Блика о том, что сотни языков Африки южнее Сахары имеют общее генетическое происхождение.
Вестерман разделил «западносуданские» языки на шесть подсемей: ква, бенуэ-кросс, гур, западноатлантические, мандинго и «остаточные языки Того» (нем. Togorestsprächen, англ. Togo Remnant). Такая классификация впервые была основана не столько на типологических критериях, сколько на базе сравнения большого объёма лексических единиц и попыток вычленения закономерных фонетических соответствий. В результате исследования был составлен список из около четырёхсот постулируемых пра-«западносуданских» лексических реконструкций, некоторая часть которых не потеряла актуальности по сей день. При этом, хотя родство между «западносуданскими» языками Вестерман считал доказанным и приводил множество примеров соответствий как корневых, так и грамматических морфем между ними и языками банту, до самой смерти он воздерживался от прямых выводов о родстве между языками банту и «западносуданскими». Не решался он и покушаться на постулируемый Майнхофом «хамитский» статус языка фула, несмотря на его очевидные сходства с другими атлантическими языками, прежде всего сереер.
Работы Вестермана по нигеро-конголезским и нило-сахарским языкам имели большое значение не только для компаративистики, но и для дескриптивной лингвистики. Выше уже упоминалось о разработанном им фонетическом алфавите, который лёг в основу транскрипции большинства современных описаний африканских языков. Помимо этого, Вестерман первым стал систематически учитывать тон как смысло-различительную категорию фонологии языков Тропической Африки, положив начало изучению тонологии. На примере языка эве Вестерман показал значение тонов для грамматической системы и лексики западноафриканских языков, и с того времени игнорировать их при описании языков Африки стало невозможным. Свои исследования по языкам Африки Вестерман суммировал уже после Второй мировой войны, будучи членом Академии наук ГДР, в книге «Языки Западной Африки», вышедшей в Оксфорде в 1952 г. в соавторстве с М. Брайан [Westermann, Bryan 1952].
Труды Майнхофа и Вестермана качественно опережали современные им исследования французской и английской школ африканского языкознания. Вместе с тем в этих школах также следует отметить ряд выдающихся учёных-африканистов. Одним из них был Морис Делафосс, крупный дипломат и государственный деятель Франции, работавший одно время генерал-губернатором Экваториальной Африки. Его авторству принадлежит множество работ по языкам манде, другим языкам Западного Судана, а также трёхтомный труд «Словари более 60 языков Берега Слоновой Кости» [Delafosse 1904], содержащий списки слов многих неизвестных дотоле языков региона. Делафосс не поддерживал «хамитской» теории Майнхофа, однако его собственная классификация африканских языков оказалась ещё более далёкой от исторического метода. Вполне в духе расового подхода он делил все языки континента на восемь категорий по структурному типу: от изолирующих, т. е. самых низших, через агглютинативные языки с различными способами выражения именной классификации к седьмой, высшей категории языков флективного типа. Особую группу составляют в его классификации койсанские языки, обладающие щёлкающими звуками.
В Лондоне в конце XIX в. появился «Журнал африканского общества», однако это издание принимало, помимо научных трудов, весьма вольные фантазии авторов. В нём можно было увидеть статью о том, что все слова языков банту происходят из односложных междометий и имитации звуков дикой природы, или о том, что язык фула был создан африканскими школьниками, чтобы их не поняли учителя. Большинство трудов, издававшихся в Великобритании в тот период, по-прежнему издавались миссионерами и обнаруживали полное незнакомство с теорией языковых изменений и сравнительным языкознанием. Такова, например, «Сравнительная грамматика языков банту» Дж. Торренда [Torrend 1891], содержащая много нового материала, но почти никакого полезного анализа. Те же недостатки демонстрирует фундаментальный труд Г. Джонстона «Сравнительное изучение языков банту и полубанту» [Johnston 1919–1922], вводящая в научный оборот целый ряд новых языков Нигерии и Камеруна: из-за непоследовательности транскрипции и игнорирования тонов её материал оказывается почти бесполезен.
После Первой мировой войны внимание к африканским языкам в Западной Европе усилилось. В 1926 г. в Лондоне был создан Международный институт африканских языков и культур, оргкомитет которого были приглашены возглавить Д. Вестерман и М. Делафосс. Институт выпускал ряд научных журналов, многотомный «Справочник африканских языков», занимался подготовкой универсального алфавита для транскрипции языков Африки, известного как алфавит Вестермана. В 1938 г. в Лондоне же была открыта Школа восточных и африканских исследований, которая постепенно перехватила европейское лидерство у университетов Германии. Здесь началась подготовка аспирантов по языкам хауса, амхарскому и суахили, преподавалось множество других языков Африки, выходили многочисленные научные журналы. Среди капитальных проектов, разработанных в Лондоне, можно назвать общую карту языков Африки под руководством Д. Дэлби, а также исследование по 600 языкам банту, возглавленное М. Гасри, позже оформившееся в его капитальный четырёхтомный труд по реконструкции праязыка группы банту [Guthrie 1967–1971].
Основанный в городе Тервюрене Музей Бельгийского Конго ещё в начале XX в. взялся за публикацию научных материалов экспедиций, в т. ч. по некоторым языкам банту. С некоторыми перерывами эта работа продолжилась и позже. Расцвет лингвистической науки пришёл в Тервюрен с назначением на должность директора Ф. Ольбрехтса, а его заместителем А. Меуссена. В 1961 г. под руководством последнего стартовал масштабный проект «Лолеми» по детальной разработке сравнительной грамматики языков банту. В рамках «Анналов» музея было выпущено в свет более сотни томов, включавших словари и грамматики языков Центральной Африки (в т. ч. конго, луба, кирунди, нгбанди), тексты африканского эпоса и поэзии. В 1962 г. была основана периодическая серия (позже журнал) «Africana Linguistica», остающаяся одним из крупнейших периодических изданий по африканскому языкознанию.
Во Франции в 1936 г. было принято решение о создании Института Французской Чёрной Африки в Дакаре (IFAN), который возглавил известный этнограф М. Гриоль. Ежеквартальный «Бюллетень IFAN» уже вскоре стал одним из наиболее авторитетных источников научных сведений о языках Тропической Африки, а серия монографий («Мемуары IFAN») содержит важнейшие сведения о малоизученных языках семей манде, гур, сонгаи, атлантических языков. В институте существовала фонетическая лаборатория, работавшая над повышением качества обработки материалов, собирался обширный корпус текстов на африканских языках. В административных центрах различных районов французской Африки открывались филиалы IFAN. Позже, уже после обретения независимости африканскими странами, эти филиалы были превращены в национальные институты – причём подчас с сохранением всемирно известной аббревиатуры «IFAN» (например, Институт фольклора и антропологии Нигера в Ниамее или Фундаментальный институт Чёрной Африки в Дакаре).
Итальянская африканистика, стартовавшая на фундаменте миссионерских программ, добилась впечатляющих результатов в середине XX в. в ходе исследований языков Центральной и Восточной Африки. Руководители веронской католической миссии С. Сантандреа и Ж. Краццолара стали инициаторами издания многочисленных грамматик и сравнительных описаний языков убангийской, нилотской, шари-нильской семей языков, о которых до этого в науке существовали лишь обрывочные сведения. По некоторым из этих языков после С. Сантандреа до сих пор не выходило больше ни одной работы. Большинство трудов итальянских африканистов были изданы Восточным институтом в Неаполе.
Своя школа языковедения существовала и в Австрии, где ещё в конце XIX в. работал известный лингвист и египтолог Лео Рей-ниш, опубликовавший несколько важных описаний языков Восточной Африки – афарский, сомали, нобиин и др. В первые десятилетия XX в. в Вене работало католическое Общество божественного слова, деятельность которого, однако, вместо строго научных целей ставило своей задачей обоснование библейских легенд с помощью сопоставления языков. Представители этой школы В. Шмидт и В. Вангер сравнивали языки банту с шумерским и на этом основании выводили всех африканцев из Месопотамии. Порядок слов в генитивных конструкциях сопоставлялся со структурой отцовского и материнского права, а любые несоответствия языковых фактов с библейскими построениями объяснялись древним смешением языков в духе Вавилонской башни. Подобные воззрения, характерные для лингвистики XVIII в., в отдельных научных центрах дожили до второй половины XX в.
В России до 1917 г. африканским языкам уделялось довольно мало внимания в научных исследованиях. Помимо уже упоминавшихся екатерининского «словаря всех языков» и материалов путешествия В. В. Юнкера, вышедших в свет в Берлине, сложно назвать научный труд, посвящённый хотя бы отчасти языкам Тропической Африки. Исключение составляет книга А. П. Погодина «Язык как творчество» [1913], где содержится некоторый материал из европейских источников о языках Африки и проведён критический разбор работ К. Майнхофа. Погодин отмечал методические ошибки, свойственные многим западным исследованиям того времени: большим недостатком их является стремление уложить материал в рамки наших грамматических категорий, которые, в сущности, совершенно не покрывают его. Что же касается исследований в области египтологии и изучения эфиосемитских языков, то здесь российские достижения более существенны: изучением древнеегипетского, коптского языков и особенно языка геэз занимались многие выдающиеся учёные империи, включая П. К. Коковцова, И. Ю. Крачковского, Б. А. Тураева. По инициативе последнего в 1918 г. в России возникла первая кафедра египтологии, изучавшая древнеегипетский и коптский языки.
К 1920-м гг. относится становление одной из наиболее выдающихся фигур советской африканистики: в Ленинграде начинает работать Д. А. Ольдерогге, которому суждено было поднять африканское языкознание в СССР на принципиально новый уровень. В течение полугода он стажировался в Гамбурге, где под руководством Д. Вестермана изучал языки нобиин и эве, работал в Тервюрене и Франкфурте над вопросами африканской этнографии. В январе 1934 г. в Москве состоялась первая в России научная конференция по африканским языкам, в том же году на филологическом факультете Ленинградского университета открылось первое африканское отделение, где Д. А. Ольдерогге преподавал зулу и суахили (позже также хауса), а Н. В. Юшманов читал курсы введения в африканское языкознание, языков амхарского и хауса [Громова 1999]. В Ленинграде же работал академик И. Ю. Крачковский, автор «Введения в эфиопскую филологию» – фундаментальной работы по изучению эфиосемитских языков. В 1936 г. Н. В. Юшмановым впервые в России был издан литографированный курс «Введения в африканское языкознание» – структурно-типологическая работа, в которой рассматривались проблемы фонологии, тонологии и грамматического строя на примерах множества языков Африки. К сожалению, в широкую печать она так и не попала. После выхода в свет нескольких концептуальных работ по африканским языкам – амхарскому, хауса, а также арабскому – Н. В. Юшманову в 1938 г. была присвоена учёная степень доктора наук без защиты. С 1944 г., после снятия блокады Ленинграда, в ЛГУ возобновились занятия, была создана кафедра африканистики, которую после смерти Н. В. Юшманова в течение более 40 лет возглавлял Д. А. Ольдерогге.
Д. А. Ольдерогге был африканистом широчайшего профиля, участвуя в становлении не только изучения языков Африки, но и африканской этнографии, антропологии, социологии в СССР. Его особые интересы включали системы родства у народов Тропической Африки, системы счёта и числительных, пространственные и временны́е отношения в языках Африки. К его основным трудам относятся словари суахили и хауса, учебник хауса. Под руководством Д. А. Ольдерогге и И. И. Потехина вышел коллективный обзорный труд «Народы Африки» [1954]. Он глубоко занимался вопросами сравнительно-исторического изучения африканских языков и одним из первых обратил внимание на несостоятельность ряда положений «хамитской» теории К. Майнхофа для классификации африканских языков.
К 1950-м гг. мировая африканистика уже значительно продвинулась вперёд по сравнению с классификационными теориями немецкой школы начала XX в. Труды Д. Вестермана дали возможность структурировать качественно новую классификацию языков континента, основанную на сравнительно-исторической методологии. Кроме того, резко возросло количество языковых описаний, введённых в научный оборот в первой половине столетия.
Достижение Джозефа Гринберга, считающегося отцом современной классификации африканских языков, состоит в том, что он суммировал достижения своих предшественников – Блика, Майнхофа, Вестермана и других, придав их мыслям, вызревавшим целое столетие, форму стройной теории, а также закрыв в ней наиболее существенные белые пятна. В окончательном виде его работа по классификации языков Африки вышла в свет в 1963 г. [Greenberg 1963], распределив абсолютное большинство языков Африки по четырём крупным макросемьям, которые мы сегодня называем афразийской (или афроазиатской, далее АА), нило-сахарской (НС), нигеро-конголезской (НК) и койсанской (К), см. карту 1 на вклейке.
Своими основными достижениями в области языковой классификации сам Дж. Гринберг считал, во-первых, обоснование родства кордофанских и адамауа-убангийских языков с другими языками Западной и Южной Африки; во-вторых, определение места языков банту как одного из таксонов нижнего уровня в структуре бенуэ-конголезской семьи; и, наконец, определение чёткого генетического положения языка фула, о происхождении которого в первой половине XX столетия, наверно, существовало больше всего самых экзотических гипотез.
Вместе с тем уже с момента выхода в свет работы Гринберга методика его анализа подвергалась серьёзной критике. Его метод «массового» или «многостороннего сравнения» не имел надёжной доказательной базы и был весьма поверхностным – что, надо признать, осознавал и сам Гринберг. Вслед за некоторой заинтересованностью к методике массового сравнения со стороны учёных последовал быстрый возврат к критической позиции. Это было вызвано в том числе последующими работами самого Гринберга. Опираясь на «массовое сравнение» языков других континентов, где работы его предшественников не создавали столь прочного фундамента, как в Африке, он вывел ещё как минимум две гипотезы дальнего родства, не нашедшие на этот раз поддержки в научном «мэйнстриме»: америндскую (о генетической связи между собой многочисленных семей автохтонных языков Северной и Южной Америки) и индо-тихоокеанскую (о родстве папуасских, андаманских и австралийских языков). «Евразийская» гипотеза Гринберга, расширяющая границы предложенной В. М. Иллич-Свитычем ностратической макросемьи, также не получила серьёзной поддержки в мировом языкознании и вызвала скорее агрессию лингвистического «мэйнстрима» вплоть до вытеснения последователей Гринберга из университетов США в последние десятилетия.
Шестидесятые и семидесятые годы XX в. в африканском историческом языкознании были посвящены в основном обсуждению идей Гринберга, которым, тем не менее, так и не было противопоставлено более стройной и объяснимой модели генетической классификации: его классификация доминирует в африканистике по сей день. В отсутствие альтернативы африканисты всего мира сосредоточились на пересмотре состава семей НК языков в схеме Гринберга и их взаимоотношений между собой.
Если состав афразийской языковой семьи выглядел наиболее бесспорным, то и заслуги Гринберга здесь были минимальны: состав афразийской общности был в целом обоснован уже в начале XX в. Относительно трёх прочих макросемей такой уверенности быть не могло. Целый ряд языковых семей, отнесённых к нигеро-конголезской макросемье, не имели к тому надёжных оснований; койсанская макросемья, как предполагалось ещё до Гринберга, объединяет лишь языки со схожими структурными характеристиками, но их общее происхождение Гринбергом не было доказано; что касается нило-сахарской макросемьи, то в неё, казалось, автор гипотезы собрал все разноструктурные языки Восточной и Западной Африки, которые не удалось «разместить» в трёх других макросемьях.
Эти соображения заставили крупнейших лингвистов второй половины XX в. выдвинуть целый ряд уточнений к классификации Гринберга. Его работы подстегнули усилия по сравнительному анализу небольших семей языков Африки: в период с 1960 по 2000 г. вопросами сравнения и классификации языков Африки занимались такие выдающиеся африканисты, как У. Уэлмерс, К. Уильямсон, Дж. Стюарт, Г. Мукаровский, Р. Фоссен и другие. Было предложено около десятка различных вариантов классификации африканских языков, в разной степени схожих со схемой Гринберга. Постепенно его классификация, оставаясь стержнем сравнитетельно-исторической африканистики, подверглась сильной эрозии. К концу XX в. мало кто из учёных всерьёз полагал оправданным родство языков койсанской макросемьи, в составе нило-сахарской макросемьи также стало принято выделять несколько семей с неясными перспективами родства.
Методы лексикостатистики и выделения лексических инноваций постепенно вышли на первый план при сравнительном анализе и ре-классификации языков Африки. При этом долгое время не существовало единой методики сопоставления лексем в рамках статистического подхода – каждый исследователь мог «на свой вкус» объявить две формы когнатами, что нередко довольно чувствительным образом меняло всё родословное древо макросемьи.
Итогом чрезмерного увлечения классификационными моделями и построением дендрограмм на основе нескольких лексических соответствий стала их довольно низкая абсолютная ценность в отсутствие того, что обычно сопутствует родословному древу в сравнительно-историческом языкознании: систем регулярных фонетических соответствий, реконструкции фонологии и морфологии праязыка, праязыкового лексического фонда. В то же время стремление «углубить» родство с помощью лишь 10–15 лексических изоглосс привело к тому, что появились гипотезы праязыков, отстоящих от нас на 18–20 тысяч лет. В их числе – конго-сахарская гипотеза Э. Грегерсена (фактически возвращавшая к «суданской» теории К. Майнхофа) [Gregersen 1972]. Составлялись и списки «панафриканских» лексических корней, призванных свидетельствовать об общем происхождении всех четырёх макросемей языков африканского континента. При этом для сравнения приводились данные, произвольно выбранные из каждой макросемьи, соответствия между ними остаются тёмными и никак не объясняются с точки зрения методологии.
