Карлос Гонсалес
Растем вместе. С младенчества до подросткового возраста с любовью и уважением
Carlos González
Creciendo juntos. De la infancia a la adolescencia con cariño y respeto
© Издательство «Ресурс», 2016, перевод, оформление
* * *
Que voulez-vous? L’enfant me tient en sa puissance;
Je finis par ne plus aimer que l’innocence;
Tous les hommes sont cuivre et plomb, l’enfance est or.
Victor Hugo, L’Art d’être grand-père (1877)
Что Вы хотите? Ребенок властвует надо мной безраздельно;
Одну невинность я возлюбил;
взрослые – медь и свинец; золото – детство.
Виктор Гюго, Искусство быть дедушкой (1877)
Благодарю Хулио Басульто, Росу Жове, Кристину Сильвенте и Монику Тесоне за их точные комментарии к рукописи. И моего издателя – Ракель Джисберт – за ее бесконечное терпение и непреклонность.
Введение
Каждый раз, когда рождается дитя, с ним рождаются отец и мать. И с тех самых пор мы растем вместе, набираясь мудрости и жизненного опыта. Дети нам предлагают свою безусловную любовь, даже если мы ее совсем не заслужили. Они заставляют нас чувствовать себя важными и нужными, развлекают нас и озадачивают. Придают смысла и тепла нашей жизни, позволяют какое-то время сопровождать себя в их захватывающем приключении по открытию мира. Быть родителем – это привилегия.
В прошлых книгах я затрагивал темы, которые волнуют, прежде всего, родителей самых маленьких детей: грудное вскармливание и питание, плач и сон, распространенные предрассудки и абсурдные нормы, которые порой не позволяют нам наслаждаться нашими детьми, брать их на руки или утешать, когда они плачут, спать с ними и открыто проявлять всю свою нежность и любовь.
Пользуясь случаем, хотел бы поделиться кое-какими размышлениями по вопросам, которые затрагивают детей постарше – вплоть до подросткового возраста, – размышлениями об особых условиях, в которых оказались современные родители, о применении родительского авторитета, его ограничений и его действенности. Об увеличении до масштабов эпидемии диагноза «гиперактивность» в последние годы…
Я достаточно подробно останавливаюсь на отдельных научных исследованиях некоторых из этих тем. Кому-то, возможно, что-то покажется скучноватым, но надеюсь, что другим будут интересны не только мои выводы, но и весь тот процесс, который позволил к ним прийти. Мы живем в мире, перенасыщенном информацией, где любой может сказать, что угодно по любой теме, и его услышит огромная аудитория. Думаю, что полезно научиться критически оценивать прочитанное, требовать доказательств от тех, кто предлагает только голословные утверждения, отличать тех, кто обосновывает свои высказывания, от тех, кто выдумывает на ходу. Таким образом у первого, кто скажет «Если будете носить его на руках – он никогда не пойдет» или «Если вы кормите по требованию – вырастет малолетний преступник» или другую подобную глупость, вы сможете попросить научных доказательств, на которые опираются эти страхи.
Очень давно мне говорила одна мама, что когда ее сыну было четыре года, он просыпался (и плакал) каждую ночь до трех часов ночи. «Худшее, – говорила она, – было думать, что это никогда не кончится. Сейчас, когда он прекрасно спит, я думаю, как было бы хорошо, если кто-нибудь сказал бы мне тогда – «Это пройдет, еще два года – и все пройдет».
Ну, так вот – я вам это говорю. Это пройдет. Он перестанет плакать по ночам, научится ходить в туалет, самостоятельно есть и пережевывать. Перестанет постоянно проситься на руки, перестанет быть почемучкой. Пройдет детство, отрочество. Сегодняшние проблемы завтра покажутся смехотворными. А с большой любовью и небольшим везением – завтрашние проблемы также будут казаться смешными.
Дети растут, и мы растем вместе с ними. Детство пролетает в одно мгновенье, и пусть наше неуемное стремление что-то в нем исправить не помешает им насладиться.
Глава 1. Современные родители
Какие они – современные родители? Я не знаю. Я был знаком только с несколькими тысячами матерей (и несколькими сотнями отцов). И с большинством очень поверхностно – по коротким встречам или письмам. Они были, в основном, очень схожи по происхождению и социальному статусу. С идентичными общими воззрениями на воспитание детей. (Прежде всего, это те родители, которым нравились мои книги.) И несмотря на это – они разные. Абсолютно разные во многих аспектах и даже беспокояще одинаковые – в других. И не всегда так уж легко понять – какие из этих воззрений свойственны современным родителям (родителям-испанцам среднего и близкого к нему уровня жизни), а какие объединяют родителей всех времен и народов.
И, безусловно, как же нам нравится классифицировать и вешать ярлыки на людей! Как будто мы все принадлежим к одной группе, как будто все одинаковые! Современные матери и матери позапрошлого года, мужчины и женщины, немцы и эскимосы, подростки и беременные женщины… Порой наши предрассудки настолько сильны, что время от времени мы стремимся предусмотреть даже «исключения, подтверждающие правило». Пожилые «должны быть» скучными, пассивными, рутинерами и скрягами. А человек в годах, который ведет активную жизнь, – это потому, что он «молод духом». Те, кто считает, что мы, мужчины, «должны быть» грубыми, с плохими манерами, грязными и бесчувственными, не долго думая, объявляют нас «женоподобными» вместо того, чтобы отказаться от своих предрассудков. Таким образом, я не могу говорить обо всех «современных родителях». Лишь о некоторых, лишь в общих чертах. Может быть, вы узнаете себя в каких-то поступках и почувствуете облегчение (или вас позабавит), когда поймете, что и с другими родителями происходит нечто подобное. Может быть, откроете что-то в себе такое, чего раньше не замечали, или чему не могли придумать название. А может быть, то, что я говорю, не будет иметь ничего общего с вами. Тогда надеюсь, что вы не поверите в мои слова и не попадетесь на удочку, думая, что вот какой-то невежда, находящийся в сотнях или тысячах километров вас, знает о вас больше, чем вы сами о себе. Я не буду рассказывать вам – какой вы есть, а только – какими мне кажутся некоторые родители, с которыми я был знаком лично.
Сомнения
Современные матери создают впечатление очень неуверенных в себе. Конечно, моя точка зрения весьма поверхностна, так как я сужу только по женщинам, которые приходят ко мне на консультации относительно своих проблем и сомнений. Возможно, есть тысячи, миллионы уверенных в своих силах матерей, спокойно растящих детей. Хорошо или плохо, но с уверенностью. Потому что это разные вещи. Делать что-то хорошо или плохо – не имеет отношения к сомнениям. Можешь делать что-то очень хорошо и при этом сомневаться, а в большинстве случаев – делаешь что-то хорошо, а что-то плохо (и не очень уверен при этом – что из этого делаешь хорошо, что плохо), и в силу этого возникает еще больше сомнений.
В большинстве случаев, если вас это утешит, никто не может знать – хорошо он что-то делает или плохо. Рассказать сказку, успокоить, когда плачет, выслушать, когда говорит, – это понятное дело, что хорошо. Бить, оскорблять, высмеивать – ясно, что плохо. Но плоха ли конфетка, хорош ли банан, лучше синтетическая одежда или хлопковая, цыпленок на сковороде или в панировке? До какого времени помогать ему делать уроки или участвовать в его играх?
Где грань – между «не обращать внимания» и «не вмешиваться через чур»? Я не знаю и не думаю, что кто-либо знает. Боюсь только, что эти замечания, возможно, утешив одних мам, других заставят сомневаться еще больше.
Мне неизвестно, больше или меньше сомнений было у женщин в прошлом по сравнению с современными матерями. Предполагаю, что меньше, основываясь на двух следующих размышлениях.
Первое: у них было больше опыта в уходе за детьми. В семьях было больше детей, которые видели, как их мать ухаживает за несколькими младшими братьями-сестрами (и помогали ей в воспитании). Младший ребенок видел, как старшие ухаживали за несколькими племянниками (и тоже должны были помогать). Семья не была так малочисленна, как сейчас (что называется – «нуклеарная семья», то есть сформированная исключительно родителями и детьми). Вместе могли жить несколько поколений и ветвей, несколько матерей с несколькими детьми.
Второе: было меньше культурного разнообразия. Нет, я не имею ввиду только иммиграцию, хотя ее надо тоже учесть. Дело в том, что привычки внутри одной страны были очень схожими, а уж в маленьком поселке они были практически одинаковы – в любом аспекте. Все соседи исповедовали одну религию, одинаково воспринимали мир, одевались в однотипную одежду. Кухня и музыка также не различались. Без интернета, телевидения, имея небольшую библиотеку, большинство населения ничего не знало об укладе жизни жителей соседнего села, не то что других континентов!
Возможно, я принадлежу к одному из последних поколений детей, выросших на одних и тех же незыблемых привычках. Когда почти все матери делали все одинаково со своими детьми. Воскресная служба, вечерняя молитва перед сном, не класть локти на стол, желать доброго утра и доброго вечера, в кровать в девять вечера… Ребенок, который шел в гости к другу, видел там обычно те же нормы, что и в его семье. Ребенок, который поступал «плохо» мог услышать порицание от любого взрослого, находящегося поблизости.
Но сейчас – царит бесконечное разнообразие. Дети не всегда делают то же, что делали бабушки-дедушки, они вполне могут делать и полностью противоположное. Могут делать то, что вычитали в книге, увидели по телевизору или просто, что пришло в голову. К примеру, я знал одних родителей, которые пытались воспитывать своих детей на идеях, взятых из книги «Клан пещерного медведя». Фантастического романа!
Наши дети быстро распознают такие особенности, нормы и стили воспитания в разных семьях и пытаются воспринять «лучшее из каждого дома». Так возникает решающий аргумент во всех спорах: «А Марии это разрешают».
Подозреваю, что в прошлом матери меньше сомневались, потому что у них был опыт в уходе за детьми и потому что все делали это одинаково. И подозреваю, что в случае сомнений они предпочитали обращаться к своим собственным матерям и соседкам, к другим опытным женщинам.
Но сегодня у мам много, очень много сомнений, и создается такое впечатление, что другим матерям они мало доверяют. Вероятно потому, что при наличии стольких различных стилей и методов воспитания советы того, кто использует другой метод, – тебе уже не годятся. Дело все в том, что сегодня ищут ответы в книгах, журналах, у специалистов (педиатров, медсестер, психологов, воспитателей…). И, по крайней мере, это объективные и показательные факты: никогда раньше не было в киосках столько журналов о детях, столько книг по уходу за детьми в книжных магазинах, такого количества детских психологов в школах, консультаций «здоровый ребенок» в педиатрии. Если матери в прошлом имели какие-то сомнения, они их проясняли в своем окружении или оставались со своими страхами один на один.
Вина
В этом вопросе у меня нет ни малейшей догадки. Всегда ли чувствовали вину матери или только сегодня?
Дело в том, что современные мамы ощущают огромное чувство вины. За то, что делают, за то, что не делают, за то, что считают что-то хорошим, но в глубине знают, что это плохо. За то, что делают что-то, что считают плохим, но в глубине знают, что это хорошо.
Скорее всего, именно сомнения способствуют возникновению и дальнейшему культивированию такого чувства вины. Когда все вокруг воспитывали детей одинаково, было значительно легче предполагать, что поступаешь хорошо. Сейчас же – с таким-то выбором – так просто ошибиться… Фактически, а это можно доказать математическим путем, ошибаться – это нормально. Если есть два пути, и только один из них верный, вероятность попасть в цель один к двум. Если путей двенадцать, вероятность один к двенадцати. Поэтому матери все время ошибаются. И всегда во всем виноваты.
Есть две важных ошибки в этих «доказательствах». Возможно, это те же самые две ошибки, которые неосознанно делают матери. Во-первых, ошибочно полагать, что существует только одна правильная форма воспитания детей, а все остальные – плохие. На самом деле, существуют тысячи одинаково достойных форм воспитания детей и другие тысячи, которые не будучи настолько идеальными, все же довольно хороши. И еще тысячи, которые так сразу на глаз и не определишь – хорошие они или нет, потому что у нас нет достаточных фактов и мы делаем то, что в наших силах. Возможно, надо было бы рассуждать от противного: если есть двенадцать форм воспитания детей и только одна из них плохая, есть только одна возможность к двенадцати – ошибиться. Во-вторых, ошибочно полагать, что матери будут выбирать наугад между всеми вариантами – у них есть естественная способность выбирать правильные варианты. Большинство мам справляются с этим весьма достойно, и делали это на протяжении тысячелетий – иначе мы бы здесь с вами не общались.
Настаиваю – я не исповедую моральный релятивизм. Есть много форм правильного воспитания ребенка, что не исключает и такой возможности, как нанесение, пусть по незнанию или неосторожности, существенного вреда. Почти все матери делают достойный выбор, но некоторые – с этим не справляются (есть и невоспитанные дети, и оставленные). Иногда сложно понять – хорошо ли мы что-то делаем или плохо («Купить ему мороженое, которое он просит или объяснить, что это не здоровое питание?», «Остаться на качелях еще полчаса или пойти домой, так как холодает?» Нет, это не глупости, это то, из-за чего испытывают вину многие матери.). Но есть и иные вещи, которые, без сомнений, хорошие или, без сомнений, плохие.
Часто в общении с матерями «срабатывает» что-то типа шестого чувства – во избежание ловушек с чувством вины. Стараюсь никогда не говорить «надо делать так» или «не делайте так», чаще всего использую обороты такого плана – «иногда…», «при случае…», «хорошо бы…», «может быть полезным…» Но некоторые мамы, такое впечатление, – ищут вину, как будто ищут сокровище, и им удается найти ее в любом месте. Если я говорю, что дети обычно просыпаются по ночам, найдется мама, обеспокоенная тем, что ее ребенок не просыпается достаточно часто. Пытаюсь утешить матерей, чьи дети много плачут, таким аргументом – «Ваш сын вас очень любит, поэтому отчаянно плачет, если вы покидаете его хоть на минуту». Так те счастливицы, у которых дети не плачут, начинают думать, что их дети их не любят… Нет, пожалуйста, ваш ребенок тоже вас любит, просто он выражает это по-другому!
Но некоторым «индивидам» как раз очень хочется, чтобы матери чувствовали свою вину. Это позволяет поддерживать в них состояние униженности и покорности! И, прежде всего, – это так просто! Есть классические обвинения – «Если возьмешь его на руки – он ходить не будет», надо заставлять его есть фрукты, это профилактика рака толстой кишки», «Плачет, потому что твои нервы ему через молоко передаются». А уж сколько различных «современных» и «альтернативных» историй: «Если у малышки астма, это потому, что у тебя конфликт со своей собственной матерью, потому что мать «тебя душила», «Если у тебя трещины на соске, это потому что, на самом деле, ты не хочешь кормить грудью».
Пожалуй, самая абсурдная и жестокая из обвинительных теорий, которые я слышал (из уст профессионалов в области здоровья и психологии), касается кесарева сечения, наложения щипцов или затяжных и тяжелых родов. Она основана на том, что мать, возможно, неосознанно не хотела иметь этого ребенка, и поэтому «она закрылась». Конечно, и если в северных странах делают кесарево в одной трети случаев, по сравнению с Испанией, это не потому, что врачи там делают его по-другому, а потому, что там матери так «не закрываются»…
Представьте ситуацию: измученная несколькими часами родов, напуганная тем, что могло произойти, разочарованная кесаревым сечением, уже ощущая вину за «провал» (может, я не достаточно подготовилась, плохо дышала, плохо терпела боль, выбрала не тот роддом?). С гормональным взрывом, определенного рода печалью, которую некоторые матери ощущают после родов, – и тут кто-то тебе говорит, что в глубине души ты не хотела своего ребенка. Если исследуешь свое подсознание – какая мать что-то да не найдет? Может, ты хотела забеременеть после повышения, а вышло раньше. Возможно, в самый жаркий день лета ты подумала: «Какой ужас – эта жара, а я с таким животом, вся мокрая от пота, лучше бы я рожала зимой». Может быть, ты думала о том, что путешествие, о котором так мечтала, теперь придется отложить на годы. Или предпочла бы родить второго малыша немного позже, по крайней мере когда старший будет спать всю ночь, не просыпаясь. День состоит из многих часов – для многих раздумий, а материнство пробуждает много противоречивых чувств. Но это не означает, что мы не любим наших детей. В итоге 90 % матерей склоняют голову и принимаются плакать, уверенные, что на самом деле – кесарево было по их вине, потому что они отвергали своего ребенка. Если одна из них в сомнении отвечает: «Насколько я помню – я никогда его не отвергала», ей возразят: «Видите? Это неосознанное отвержение». А для тех, кто в праведном гневе стукнет по столу и крикнет: «Неправда! Я никогда не отвергала своего ребенка!», есть окончательный ответ: «Видите? Вы выражаете отрицание!» С такими людьми нельзя спорить.
С другой стороны, некоторые матери (и отцы) используют чувство вины как окончательное оружие и последний аргумент в любой дискуссии. Если скажешь, например, что не надо бить детей, тут же возникнет кто-то: «И что такого? Я, что теперь, плохая мать, если я как-то один раз дала пощечину?» И обвинение такое страшное: быть «плохой матерью» настолько устрашающе звучит, что рациональное обсуждение далее становится невозможным и остается только безоговорочно смириться: «Нет, конечно, вы не плохая мать, если дали один раз пощечину». А если дали две? А если каждый день? А если еще обзывали? А если до крови? Где есть предел, если он вообще есть? Я не знаю, да мне и не важно. «Простите, я не говорю о том, хорошая вы мать или плохая. Я не имею право судить. Я говорю о том – хорошо ли бить детей. А бить детей не хорошо. Даже если это делает хорошая мать».
Одиночество
Современные родители в целом сейчас более одиноки, чем их предшественники. Одиноки в пространстве, отделены от других людей, которые могли бы помочь им в воспитании детей, и одиноки во времени. Отделены от поколений своих предков.
Век XX видел поколение так называемой нуклеарной (ядерной) семьи (подобно тому, как атомное ядро разрушается в атомной бомбе, это семейное ядро разрушается растущим количеством разводов, с ужасающими последствиями для детей). Всего лишь одно-два поколения назад часто практиковалось совместное проживание с другими людьми – дедушками-бабушками и дядями-тетями.
Дедушки и, особенно, бабушки всегда участвовали в воспитании детей. Но это было сотрудничество «в параллели», когда делили в равных долях – работу, ответственность и семейный стол. Дома всегда был кто-то из взрослых, таким образом мать могла уходить и возвращаться без проблем и обвинений. Ребенок, обнаружив отсутствие матери или поняв, что она занята, с легкостью обращался к другому человеку. Было больше людей, способных рассказать сказку, взять на руки, ответить на один из «почему?..» Сегодня бабушки принимают огромное участие в воспитании детей, вероятно, в Испании даже большее участие, чем прежде (благодаря смехотворно короткому декретному отпуску). Но речь идет об участии «серийном»: ребенок переходит из родительского дома в дом бабушек-дедушек (или же бабушка приходит на несколько часов в дом родителей). Мама не видит, что делает ее ребенок днем, а бабушка же не знает – ни что делает мать, ни что происходит вообще в семье в ее отсутствие. «Смена караула», зачастую, едва ли дает время на быстрый обмен какой-либо информацией («поел мало, покакал два раза, немного повышалась температура…»). Как мать, так и бабушка проводят наедине с ребенком по несколько часов, без чьей-либо поддержки и возможности передохнуть. Выйти на улицу для чего-либо, пойти к врачу или в парикмахерскую в такой ситуации не возможно без тщательного предварительного планирования. Несколько звонков, чтобы найти кого-то, кто мог бы остаться с малышом в четверг с десяти до двенадцати. С маленькими детьми даже принять душ или отойти в туалет – не простое действие. Ребенок же, видя свою сиделку временно занятой, уставшей или в плохом расположении духа (а мы, взрослые, иногда бываем не в духе), не может обратиться ни к кому другому.
Но мать (и бабушка) находится теперь в одиночестве не только дома, но и вне его. Раньше не было такой большой разницы в нахождении «дома» и «вне дома». Жизнь проистекала в общих двориках, куда выходили двери всех соседских квартир, на площадях и на улицах. Двери были открыты, народ входил и выходил, матери стирали вместе белье в общественных прачечных, садились вместе шить или лущить горох, пока дети бегали туда-сюда, а соседи шли мимо и здоровались. Еще я был свидетелем, как в конце семидесятых соседи на окраине Барселоны, населявшие кварталы, состоящие из пяти-восьмиэтажных зданий, построенных в основном в I половине XX века, выносили стулья на тротуар и вели беседы у всех на виду. Сейчас никто уже так не делает, по крайней мере, в городах и крупных поселках. Наиболее близко похожее на беседу на стуле происходит на улице, на открытой террасе кафе, но это не перед твоим домом, не во дворе и не составляет часть общей повседневной жизни. Ты или дома, или в другом месте, граница вполне ясна.
Когда жизнь проистекала на улице и дети могли играть, не опасаясь машин, ответственность и работа по уходу за детьми до определенного предела делилась с другими матерями по-соседству. Это прекрасно иллюстрирует старая пословица: «Вытри нос сыну соседки и отправь к себе на кухню» (то есть позаботься и накорми его).
Социализация детей (то, что всегда существовало, но без современного определения) проходила в лоне большой семьи и по соседству. Дети социализировались в обществе, вступали в отношения с несколькими взрослыми (не только с родителями и воспитателями) и с детьми разного возраста (не только с братьями-сестрами или товарищами по классу). Они принимали участие в повседневной жизни взрослых, наблюдали за их действиями, слушали их разговоры (в которых, вероятно, им не дозволяли участвовать, но из которых они вскоре могли понять больше, чем полагали их родители). И только к концу XX века нас попытались убедить, что лучшая форма социализации ребенка – это отделить его от общества и семьи и поместить его в пространство с другими десятью детьми, которые еще не говорят, и одним единственным взрослым (как правило, женского пола), который, если что и говорит, то только обращаясь к детям.
Отсутствие других членов семьи, минимальное общение с соседями приводит к тому, что многие матери проводят долгие часы наедине с ребенком. Как считает Гро Ниландер (Nylander, Gro) в своей книге «Материнство и грудное вскармливание» – это негативно сказывается на ее психологическом состоянии. Нет ничего хорошего в том, что взрослый человек вынужден проводить долгие часы без общения с другими взрослыми, только в компании ребенка.
Не удивительно, что некоторые матери начинают желать, чтобы поскорее закончились эти жалкие шестнадцать недель отпуска по уходу за ребенком: они хотят вернуться на работу, потому что «на них стены давят». К одиночеству и недостаточному интеллектуальному стимулированию, которое приносит общение с другими взрослыми, присоединяется ряд предрассудков и советов, не позволяющих матери насладиться общением со своим ребенком. Ей постоянно запрещают различные вещи: «Не бери его на руки, а то избалуется», «Не обращай внимания, если плачет, он тебя «водит за нос»… Никто ведь не скажет: «Не мой полы, а то привыкнешь», «Не стирай, а то всю жизнь стирать придется».
Желательно, чтобы женщина занималась еще чем-нибудь, чтобы помимо заботы о ребенке у нее был дополнительный и даже несвязанный с материнством круг общения. Проблема в том, что сегодня многие люди считают, что это несовместимо: «Тебе надо оставить малыша с кем-нибудь, чтобы было время для себя». Наши прабабушки не ходили в спортзал, бассейн или кино и могли общаться со своими родными и соседями без необходимости оставлять на кого-то ребенка. В наше время группы по грудному вскармливанию (см. список на www.fedalma.com) и другие ассоциации матерей помогают женщинам организовать свой досуг и работу без необходимости разлучаться с детьми.
Одна африканская пословица гласит: «Чтобы вырастить ребенка, нужна вся деревня». В отличие от других млекопитающих, достигающих взрослого состояния за недели или месяцы, наши дети нуждаются в уходе, внимании, воспитании и защите в течение более пятнадцати лет. А то и более тридцати. В одиночку матери сложно наладить все эти виды ухода, всегда было необходимо участие всего племени.
Структура этого племени изменилась существенно не только за последний век, но и в течение последнего десятилетия. Прежде ее формировали родные и соседи. Только подросшие дети ходили в школу – я сам пошел только в пять лет (да и сама школа появилась несколько веков назад). Сегодня многие дети посещают образовательные учреждения, не достигнув и года, а других растит на дому нанимаемый персонал – няни и воспитатели, не являющиеся членами семьи.
Эти новые помощники отличаются от прежних по двум важным пунктам: во-первых, они уже не находятся рядом с матерью, помогая ей, а заменяют ее на время отсутствия. Во-вторых, они проводят с ребенком очень мало времени.
Раньше дети богатых родителей часто воспитывались нянями или кормилицами. Эти люди обычно долгое время находились в семье, дети устанавливали с ними крепкую эмоциональную связь, возникала привязанность. В литературе XIX века мы часто встречаем образ «дряхлой няни» или «старой горничной», к которой взрослый герой обращается с уважением, у которой он просит совета.
Сегодня же, напротив, приходящие помощники, воспитательницы детского сада или случайные няни не устанавливают и не могут установить какого-либо контакта с малышом. Порой они проводят с ребенком больше часов в день, чем сама мать (если вычтем время сна), и почти всегда у них больше времени для общения, чем у бабушек. Но интенсивность связи не может быть и не является той же самой. Воспитательница в детском садике должна защитить себя от опасности привязаться к своим подопечным, иначе выпуск группы будет восприниматься ею, как потеря собственных детей. Ребенок в любом случае навсегда связан со своими бабушками-дедушками, с тетями-дядями и другими родными. С этими людьми он будет находиться в контакте (более-менее частом) в течение всей своей жизни. А воспитательница после одного-двух лет интенсивнейшего контакта полностью исчезнет из его жизни. Она не позвонит в пять лет спросить как дела, не будет приходить на дни рождения, не будет отмечать с ними Рождество.
А что же малыш? Получится ли у него так же защититься, не привязаться всей душой к своей воспитательнице? Или сильная связь устанавливается, и, расставаясь, он переживает потерю любимого существа? Я не знаю.
Так что, глядя с другой стороны, родители сегодня одиноки, и их одиночество связано с отсутствием контакта как с родителями, так и со своими ровесниками.
Практически в любой сфере деятельности новички находятся в постоянном контакте с людьми, обладающими бо́льшим опытом. Если вы поступаете на работу, хоть в адвокатскую контору, хоть в парикмахерскую, кто-то из тех, кто там проработал пять или десять лет, учат вас тому, что вам надо делать. И за всем этим наблюдают издалека те, у кого опыт уже двадцать или тридцать лет. Но родители обычно мало контактируют с теми родителями, которые старше их на десять или пятнадцать лет. Конечно, у них есть такие связи по работе или общению, но обычно воспитание детей они не обсуждают.
На эти темы родители обычно беседуют с родителями их же поколения. С теми, с кем они познакомились на курсах по подготовке к родам, с которыми они встречаются каждый день в парке или в дверях сада или школы, которые ходят в те же спортивные секции… Родителями того же поколения. А ваши собственные родители, которые растили вас двадцать пять – тридцать лет назад, воспринимаются, видимо, (и ошибочно) дико древними и не внушающими доверия. Огромная межпоколенческая пустота.
Из-за недостатка общения с теми, кто был родителями всего десяток лет назад, и недоверие к тем, кто был ими более двадцати лет, молодые родители склонны верить тому, что советует кучка друзей и знакомых в духе «так все поступают», или даже «так всегда делали». Они не отдают себе отчет в том, что родители делали все совершенно по-другому несколько лет назад, или что в других странах (даже в других районах одного города) родители делают все по-разному. Несколько примеров.
Раннее начало посещения образовательных учреждений. Есть те, кто считает, что дети должны ходить в садик, потому что только так они «социализируются», «приобретают навыки» или «начинают говорить». Я знал матерей, которые, будучи безработными, экономят на всем, чтобы оплатить садик, потому что считают, что он необходим ребенку. Видел и тех мам, которые сильно переживают, что их ребенок не получит должного развития, общего и интеллектуального, если пропустит хоть один день в садике. Есть и такие, которые ищут информацию о различных видах и формах занятий, стараются организовать обучение на дому для детей одного-двух лет. Они не знают, что сорок-пятьдесят лет назад практически никто не ходил в детский сад. Я сам, как уже говорил, пошел в школу только в пять лет. И, как видите, научился говорить, приобрел навыки (некоторые пускай и не очень хорошие, но все же навыки, как ни крути), поступил в университет. И сегодня мало кто из финских или немецких детей идет в сад раньше трех лет.
Пюре. Когда я говорю мамам, что они могут давать нарезанную кусочками еду, начиная уже с шести месяцев, что не надо размалывать еду до однородной жидкой каши, многие из них удивляются и даже пугаются. Он же подавится! Какое нововведение, никогда не слыханное, – не давать пюре! Если всю жизнь младенцы ели пюре! Так вот, нет. Я не ел пюре, как и все мои ровесники. Помню день, когда моя мама купила первый электрический миксер, как она в восторге распаковывала его детали, крепление на стену, инструкцию на трех языках, сменные ножи (один – для пюре, другой для майонеза и один специальный – взбивать белки до снежных пиков!). Я это помню прекрасно, потому что мне было семь лет. До этого она использовала давилку для картофеля с рукояткой, которая была сделана даже не из нержавейки. После каждого использования приходилось тщательно вымывать остатки, застрявшие в механизме, хорошенько вытирать насухо и смазывать маслом, чтобы давилка не заржавела. Моя мама терпеть ее не могла, она не использовалась неделями. Когда я был маленьким, конечно же, никто мне не готовил три пюре в день (и в любом случае, получилось бы не такое жидкое пюре, как в электрическом миксере, а густое). До семидесятых годов дети не ели взбитую еду, а ели порезанную на кусочки или помятую вилкой.
