Кайли Рид
Такой забавный возраст
И вдруг оказалось, что все так ужасно. Когда разбилось стекло, Аликс выхватила младшую дочь из кроватки с такой скоростью, что Кэтрин чуть не выпрыгнула у нее из рук. Ее, Аликс, мир стремительно уходил под воду. А если Питера уволят? Питер утром сразу отправился к продюсерам программы извиняться за промах, и они вроде бы отнеслись к этому снисходительно – «ну, бывает» и «вы же у нас совсем недавно». Но что, если они передумают, когда увидят, как разъярились эти школьники? Аликс снова глянула вниз, увидела брызги стекла, разлетевшиеся по плиточному полу и увязшие в склизком яйце. А если об этом узнают в штабе Клинтон и решат, что ее муж – сексист? Или, хуже того, расист? Как она вообще здесь оказалась? И почему она такая толстая? И чей вообще это дом?
Питер взял на руки Брайар, которая заткнула уши. «Я не люблю это… этот шум, – сказала она. – Я не… Я не хотю громко, мама».
«Тшш, – сказала ей Аликс – наверное, в сотый раз за эту неделю. Потом повернулась к Питеру: – Попробую дозвониться Эмире». Питер, с прижатым к уху телефоном, кивнул.
И когда через какие-то пятнадцать минут появилась Эмира – в ультракороткой юбке из искусственной кожи, в очень открытых босоножках с ремешками и на высоченных шпильках, на которых она удивительно легко передвигалась, – Аликс вложила ей в руку тоненькое запястье Брайар, думая: Стоп, минутку, а ведь она… О боже… а если она знает, что ляпнул Питер? В один миг вдруг оказалось: если Эмира знает, что сказал с экрана Питер, то это гораздо хуже, чем если бы узнала та, у кого есть все шансы стать первой женщиной-президентом Соединенных Штатов.
И пока Питер беседовал с двумя полицейскими, Аликс в ослепительном свете люстры осторожно собирала осколки в полотенце для рук. В паузах между длинными, печальными движениями она говорила себе, что пора, на хер, проснуться. Написать долбаную книжку. Жить в Филадельфии. Поближе узнать Эмиру Такер.
Три
В Мэриленде есть город Сьюэлл-Бридж, где шесть с половиной процентов населения (5850 человек) – слабослышащие. В этом городе и родилась Эмира Такер. У самой Эмиры слух был идеальный, как и у ее родителей, и у брата с сестрой, но все Такеры имели склонность к какому-нибудь ремеслу и предавались своему делу с почти что религиозным пылом, а Сьюэлл-Бридж как нельзя лучше соответствовал такой жизненной философии. В семье Такеров все работали руками.
У мистера Такера был магазинчик продуктов пчеловодства, и часто прямо там же стояли гудящие ульи. Обычно у него трудилось несколько работников – он нанимал глухих, – но сам он все равно не тратил времени ни на какие дела, не связанные с пчелами. Миссис Такер переплетала книги на застекленной веранде, изготавливала детские и свадебные альбомы, реставрировала Библии, и ее верстак был вечно завален иглами, лоскутами кожи, фальцевальными косточками и лентами для скрепления альбомов.
Альфи Такер, которому был двадцать один год, еще в 2013-м занял второе место в Национальном конкурсе латте-арта. Его пригласили на стажировку в одну кофейню в Остине, штат Техас, и там он обучал начинающих бариста – в кожаном фартуке, сшитом матерью. А девятнадцатилетняя Джастина шила. У нее был свой онлайн-магазинчик, и она брала заказы на хэллоуинские наряды и на платья для девочек, рассыпающих на свадьбах лепестки роз. Едва она окончила школу, как местный двухгодичный колледж нанял ее шить костюмы для предстоящих спектаклей «Наш городок» и «Однажды на этом острове».
Поскольку интересы Эмириных домашних возникли так естественно и поскольку университет казался вполне подходящим местом, где можно провести время в ожидании, пока и для нее найдется любимое занятие, Эмира стала первым бакалавром в семье. Именно в годы учебы в Темпле она познакомилась с Зарой (в очереди на фото для студенческого билета), в первый раз напилась (ее вырвало в наружный карман сумки) и купила свои первые накладные волосы (длинные, черные, волнистые, объемные) на деньги, которые накопила, подрабатывая в свободное время в библиотеке.
В Темпле Эмира попробовала приноровить руки к официальному жестовому языку, однако дело не пошло – оказалось на удивление трудно забыть тот сленг, с которым она выросла в Сьюэлл-Бридж. Еще она занялась компьютерным набором и расшифровкой устной речи, рассудив, что умение это не только перспективно для дальнейшей работы, но и осмысленно. На четвертом курсе Эмира набирала на компьютере конспекты по тринадцать долларов за лекцию для двух глухих студентов. Это была одна из причин, почему по окончании пятилетней учебы в Темпле она получила диплом по специальности «английский язык». Эмира была совсем не против того, чтобы читать книги или писать сочинения, однако в этом отчасти и заключалась проблема. У нее так и не появилось любимое дело, но, с другой стороны, никакие дела не вызывали у нее особого протеста.
После университета Эмира поехала на лето домой и отчаянно заскучала по Филадельфии. Вернулась она туда со строгим отцовским наставлением: найди себе дело и держись за него. Так что она записалась на курсы расшифровки речи – и горячо их возненавидела. Сидеть нога на ногу запрещалось. Запоминать медицинские термины было невыносимо. И когда на ее стенографической машинке сломалась клавиша, вместо ремонта (который обошелся бы в сотни долларов) Эмира попросту бросила курсы и пошла устраиваться на работу на неполный день, которую нашла через сайт объявлений. В небольшом офисе на шестом этаже высотного здания, в просторной, разделенной перегородками комнате с табличкой на двери «Зеленая партия Филадельфии» белая женщина по имени Беверли, в футболке и в джинсах, спросила, действительно ли Эмира печатает сто двадцать пять слов в минуту. «Да, – ответила Эмира, – но только если можно будет сидеть нога на ногу». В крошечном закутке, в мягких наушниках, по вторникам и четвергам с полудня до пяти Эмира расшифровывала и набирала тексты устных докладов и совещаний. Когда работы было мало, Беверли просила ее отвечать на телефонные звонки.
Университет Темпл еще два года после того, как Эмира получила диплом, любезно продолжал приглашать ее, когда возникала потребность в расшифровке, но все же они предпочитали придерживать несложную работу такого рода для теперешних студентов, поэтому честно предупредили Эмиру, что к лету придется распрощаться. Эмира так и не призналась семье, что бросила курсы расшифровки. Ей хотелось, чтобы на их месте появилось что-то другое, не холодная пустота. В тихой панике Эмира поменяла на бебиситтерском сайте дни, когда она доступна, на понедельник, среду и пятницу – и через два дня встретилась с Аликс Чемберлен.
Брайар стала для Эмиры радостной передышкой от постоянных мыслей о том, чем занять руки и остаток жизни. Брайар задавала вопросы вроде: «Почему это не пахнет?», «Где белочкина мама?» или «Как это мы не знаем эту тетю?» Однажды, когда Брайар впервые попробовала цукини, Эмира, стоя перед ее высоким стульчиком, спросила, понравилось ли ей. Брайар жевала с разинутым ртом и водила глазами по комнате, формулируя ответ. «Мира! А как, ну как… потому что – как мы узнаём, что мы что-то любим? Кто нам говорит, что мы это любим?» Эмира практически не сомневалась, что настоящий воспитатель должен в подобных случаях отвечать: «Ты скоро сама разберешься» или «Когда подрастешь, это станет понятнее», но она просто вытерла Брайар ротик и сказала: «Знаешь, это очень хороший вопрос. Давай спросим маму». При этом она была совершенно искренна. Она и сама хотела бы, чтобы ей кто-нибудь объяснил, что она любит делать больше всего. Собственной матери Эмира могла задать все меньше вопросов, и число их сокращалось с пугающей быстротой.
Эмира не говорила родителям, что зарабатывает бебиситтерством и набором текстов, а значит, нельзя было рассказать и о том вечере в «Маркет депо». Не то чтобы они сказали ей по этому поводу что-то новое, но приятно было бы разделить негодование с теми, кто поймет тебя без всяких объяснений. В четвертом классе в школьной столовой белый одноклассник вразвалочку подошел к Эмириному столу и спросил: ты негритоска? (Когда Эмира рассказала об этом дома, мама сразу схватила телефонную трубку и спросила: «Как его звать?») Еще однажды в магазине «Брукс бразерс», когда она выбирала подарки на День отца, продавцы ходили за ней по пятам как приклеенные. («Заняться им больше нечем, что ли?» – сказала тогда мама.) А еще один раз, уже закончив делать Эмире депиляцию зоны бикини, мастер объявила, что цена будет сорок долларов, а не тридцать пять, как в прейскуранте, «из-за этнических особенностей кожи» (на это мама сказала: «Постой, депиляцию чего?»). Хорошо было бы, если бы она могла поговорить с родителями о «Маркет депо», потому что, если честно, это самое важное, что произошло с ней за последнее время, и к тому же связано с ее любимым маленьким человеком. Эмира понимала, что в первую очередь в этой истории ее должен беспокоить откровенный, неприкрытый расизм, однако дело было не только и не столько в нем. Воспоминание о стычке в «Маркет депо» накатывало приступом тошноты и шипело эхом в ушах: у тебя нет настоящей работы.
Если бы у тебя была настоящая работа, с тобой бы не случилась вся эта хрень, говорила себе Эмира в тот вечер в метро по дороге домой, скрестив ноги и обхватив себя руками. Тебе не пришлось бы уходить с дня рождения. У тебя была бы собственная медстраховка. Тебе не платили бы налом. Ты была бы личность, а не вот это вот. Из того, чем ей приходилось заниматься, заботиться о Брайар ей нравилось больше всего, но ведь потом Брайар пойдет в школу; что же до Кэтрин, то ее миссис Чемберлен, похоже, не собирается отпускать от себя ни на минуту – а хоть бы даже и собиралась, все равно почасовая работа бебиситтера никогда не позволит получить медстраховку. Пока что она вписана в родительскую страховку, но это только до конца 2015 года. Эмире было уже почти двадцать шесть.
Иногда, оставаясь совсем на мели, Эмира убеждала себя, что если у нее будет настоящая работа, с девяти до пяти, с приличной зарплатой и социальными гарантиями, то и все остальное в ее жизни станет как у взрослых. Она начнет делать всякие взрослые вещи, типа застилать постель по утрам, и постарается полюбить кофе. Она не будет сидеть на полу в своей комнате, искать новую музыку и составлять плейлисты до трех ночи, а потом думать, заставив себя наконец-то улечься: Ну зачем ты так с собой поступаешь? Она поставит новое приложение для знакомств и, чтобы было о чем писать, заведет себе интересы поинтереснее; будет заниматься чем-то еще, кроме как зависать с Зарой, смотреть старые клипы, красить ногти и есть один и тот же ужин минимум четыре раза в неделю (кусочки курицы с сальсой и сыром, приготовленные в медленноварке). Если у нее будет настоящая работа, она окинет критическим взглядом свой шкаф, забитый вещами из «Строберри» и «Форевер 21», и решит, что давно пора купить одежду подороже.
Эмира постоянно старалась убедить себя, что найдется другой ребенок, маленькая девочка с милыми родителями, которым она нужна будет на полный рабочий день как постоянная няня. Они заключат с ней официальный договор, и она сможет говорить, что платит налоги. Они будут брать ее с собой в отпуск и считать членом семьи. Но при виде других детей – при виде любого ребенка, который не был Брайар Чемберлен, – Эмира испытывала инстинктивное отвращение. Эти дети не говорили ничего интересного – им было нечего сказать, у них были пугающе пустые взгляды, а их застенчивость казалась результатом какой-то странной муштры (Эмира часто наблюдала, как Брайар подходит к другим детям на качелях или горке, а те отворачиваются от нее и говорят «Нет, я стесняюсь»). Другие дети были легко управляемы и обожали, когда им на руку прилепляли наклейку или ставили печать; Брайар же всегда была на грани крошечного экзистенциального кризиса.
Под непрерывной болтовней скрывалась настоящая Брайар – взъерошенная, пугливая, задумчивая, вечно сражающаяся с демонами приличий. Она любила все, что имело мятный запах. Не любила громких звуков. И не считала объятия разрешенной формой проявления любви – разве что иногда прижималась ушком к дружескому плечу. Большая часть их вечеров заканчивалась так: Эмира листала журнал, а Брайар играла в ванне. Она сидела, обхватив пальчики на ногах, на лице ее разыгрывалась гражданская война эмоций, она пела песенки и пыталась свистеть. Она разговаривала сама с собой, и Эмира часто слышала, как она объясняет голосам в своей голове: «Нет, Мира моя подруга. Она моя лучшая подруга».
Эмира знала, что должна найти новую работу.
Четыре
На следующее утро, вместо того чтобы усадить старшую дочь перед компьютером и включить ей видео о ярких рыбках и прочей океанской живности, Аликс усадила обеих дочерей в двойную беговую коляску и пристегнула ремнями. В Филадельфии настолько больше пространства для пробежек! Не нужно то и дело бежать на месте в ожидании зеленого сигнала светофора, чтобы поддерживать сердечный ритм, или бежать вдоль шоссе, чтобы видеть хотя бы на сто шагов вперед. После третьей мили – по ощущениям она была как двадцать шестая – обе девочки уснули. Аликс остановилась у кофейни, заказала латте и села с ним на скамейку.
Надо созвониться прямо сейчас, – написала она в групповой чат. – Никто не умер, никто не болен, но очень срочно.
Рейчел, Джоди и Тамра – эти имена Аликс произносила столько раз, что не смогла бы перечислить их в другом порядке. Она не писала подругам ничего подобного с тех пор, как переехала, – в последнее время они в основном болтали о знакомых женщинах, советовали друг другу, что хорошего купить, обсуждали статьи и книги и жаловались на мужей, – поэтому уже через секунду Аликс получила в ответ два сообщения У тебя все в порядке?! и одно Тамра, начнешь конференцию?
Джоди была детским кастинг-директором и мамой двух рыжеволосых детей – девочке четыре, мальчику год, – которым часто доводилось рыдать в массовке в кино и на телешоу. Рейчел с гордостью несла свое еврейско-японское происхождение, руководила фирмой по дизайну книжных обложек и пыталась удержать сына от слишком уж серьезных успехов в футболе, потому что кто же, черт побери, мог ожидать от него такого упорства, ему ведь всего пять. А Тамра была директором частной школы на Манхэттене. Дважды в год подруги устраивали пир с вином, сыром и хумусом – подарками от родителей, которые пытались подкрепить свои заявления с просьбой принять детей в школу или, наоборот, боялись, как бы их проблемного ребенка не исключили. У Тамры были две дочки с коротенькими, в дюйм, темными афро; младшей было два с половиной, старшая, четырехлетняя, умела читать, писать и немного говорила по-французски. Тамру они называли Мамуся.
Сидя на скамейке – коленки широко расставлены, по вискам стекает холодный пот, – Аликс рассказала им все.
– Что-о? – задохнулась Рейчел.
– Не выпускали из магазина? – с нажимом, чеканя слова, переспросила Тамра.
– И все это в один день? – уточнила Джоди.
– Господи Иисусе, в Нью-Йорке такого никогда бы не случилось, – сказала Рейчел. – Хадсон, выплюнь немедленно! Простите, мы тут на футболе.
Сердце у Аликс забилось так же сильно, до дурноты, как и накануне вечером, когда Питер вернулся без Эмиры и сказал: «Окей, у всех все в порядке», прежде чем начал рассказывать. Аликс не в силах была удержаться от вопросов, которые, едва срываясь с губ, сразу начинали казаться ей банальными и бессмысленными. «Она плакала? Она злилась? Какой у нее был вид – очень расстроенный?» Если бы саму Аликс спросили, в каком настроении пребывала Эмира все понедельники, среды и пятницы на протяжении последних трех месяцев, она не смогла бы ответить. Потому что, как правило, Аликс практически толкала Брайар в объятия Эмиры и выскакивала за дверь, бросая через плечо, что Брайар не съела ланч или плохо покакала. По вторникам и четвергам, в отсутствие Эмиры, у Брайар были занятия в бассейне Ассоциации молодых христиан, и плавала она так упорно и отчаянно, что потом три часа спала без задних ног. Потом Аликс ставила ей фильм на Нетфликсе, и к финальным титрам на пороге появлялся папа. Эта схема настолько устраивала Аликс, что она понятия не имела, что за человек ее бебиситтер – из тех, кто плачет, из тех, кто подает в суд, или из тех, кто вообще ничего не предпринимает.
Тамра поцокала языком.
– Ты должна немедленно позвонить этой девушке.
– Я гуглю Питеров сюжет, – сказала Джоди. – Ага, всего пятьсот просмотров… не так и ужасно.
– А на видео это случайно никто не снял? – спросила Тамра.
– Вы с Питером могли бы помочь ей засудить этот магазин, – сказала Рейчел.
– Я не знаю. Я в панике. – Аликс уперлась локтями в колени. – Я так ужасно с ней обращалась. Она такая молодец и такая пунктуальная… Брайар ее обожает, а теперь из-за какого-то долбоеба-охранника я потеряю ее, и все. – Аликс сдвинула лямку ремня безопасности с ротика спящей Брайар и огляделась по сторонам – не слышал ли кто, как она сказала плохое слово при детях. – Я просто в последнее время так расслабилась, что, кажется, эта история мне в наказание. Я срываю все сроки с книгой, я набрала вес, сегодня на день рождения Брайар заявится толпа Питеровых коллег, и я рассчитывала, что Эмира мне поможет. Слушайте, мне физически дурно от одной мысли, что я потеряю ее насовсем. Без нее мне никогда не закончить эту книгу.
– Эй, – перебила ее Рейчел. – Книгу ты допишешь при любом раскладе. Ты упертая и все доводишь до конца. Но сейчас твой главный приоритет – Эмира.
– Сто процентов, – подтвердила Тамра.
– Пруденс! – крикнула Джоди не в телефон. – Нужно делиться с братиком, ты меня поняла? – Затем ее голос снова приблизился: – Я согласна со всем, что здесь было сказано.
– Конечно. Я понимаю. И я знаю, что должна ей позвонить, – сказала Аликс. – Но как я… что я скажу?
– Главное, не советуй ей написать письмо, – пробурчала Рейчел.
– Рейчел, сейчас не до шуток, – произнесла Джоди тем же специальным мамским тоном, каким только что обращалась к дочери.
– Честно говоря, – сказала Тамра, – она может и не ответить. Ты должна быть к этому готова.
На дверях кофейни звякнул колокольчик, и наружу вышла пара. Женщина сказала: «Что нам мешает взять его в прокат на Амазоне?» – а мужчина ответил: «Но ведь вся фишка в том, что это 3D!» Аликс опустила голову, с носа упало несколько капелек пота.
– Мне плохо. Меня сейчас, кажется, стошнит.
– Слушай, – сказала Тамра, – если она все же ответит, скажи ей, что ты страшно жалеешь, что с ней такое произошло, и что ты в любом случае на ее стороне и поддержишь ее во всем, что бы она ни решила. Хочет – пусть судится с магазином, не хочет – пусть совсем ничего не делает.
– Да, и без лишних эмоций, – добавила Рейчел. – Ты и сама это понимаешь, но… Главное, говори о ней, не о себе. Хадсон, ну-ка, спокойнее, дружок! – Слышно было, как она похлопывает себя по бедру. – Хочешь прямо сейчас пойти домой? Нет? Вот и хорошо.
Аликс понимала, что, возможно, разговор с Эмирой не так бы ее пугал, если бы ему не предстояло стать самым долгим из всех, какие между ними случались до сих пор. Она глубоко вдохнула.
– Это я виновата, да? Нельзя было ее туда посылать?
– Ну что ты, солнце, – сказала Джоди.
– Я бы точно так же поступила! – сказала Тамра.
– Ты виновата в том, что переехала в Филадельфию, – сказала Рейчел. – Извини, конечно, но, повторю еще раз, в Нью-Йорке такого просто не могло произойти. Когда я прихожу куда-нибудь забирать Хадсона, никто, буквально никто не верит, что это мой ребенок. Но когда за ним приходит Арнетта, они такие сразу: «Да-да, вот он, помним, аллергия на орехи, до свиданья!»
– Пру! – крикнула Джоди. – Так, юная леди, я считаю до трех. Один, два… Спасибо, мадам.
Аликс откинулась на спинку скамьи; пропитанная пóтом майка прилипла к лопаткам. Кэтрин в коляске сучила ножками в ботиночках – куда-то бежала во сне.
– Просто возьми и позвони, – сказала Тамра.
– Да, – ответила Аликс. – Я понимаю.
– Аликс, – ласково сказала Джоди, – я тебя люблю. И ты красавица, всегда. Но сейчас я на правах настоящего друга спрашиваю: на сколько ты поправилась?
Аликс посмотрела вниз, на свои неоновые оранжевые шорты. Между резинкой на поясе и короткой майкой разлегся мягкий рыхлый холмик, сложенный из послеродового веса, неиспользованного абонемента в спортзал и поглощаемых на солнышке смузи с добавлением сахара. Аликс вздохнула и ответила:
– Боюсь взвешиваться.
– О боже, – сказала Тамра. – Почему ты нам раньше не говорила?
– Короче, солнце, – решительно заявила Джоди. – Соберись и возьми себя в руки, потому что сейчас это не ты. Ты умеешь отстаивать свои интересы, ты кормила грудью перед аудиторией, ты напишешь книгу, и она станет бестселлером. Сейчас ты поднимешь жопу, упросишь бебиситтера остаться, скажешь Питеру, чтоб выбирал выражения, и купишь себе фитнес-браслет, окей?
– Она права, Ал, – подхватила Рейчел. – Потому что когда книга выйдет, твоя физиономия на обложке будет на каждом углу, а на книжных обложках все выглядят фунтов на семнадцать толще, и я не шучу.
– Считай это вмешательством в твою жизнь, – добавила Тамра, – но очень дружеским и заботливым.
– У них там соки есть вообще? – спросила Рейчел. – Прислать тебе что-нибудь для диеты?
– Подозреваю, соки там найдутся, Рейч, – рассмеялась Джоди. – Она же все-таки не в Монтане.
Эмира на звонок не ответила, так что Аликс приняла душ и повторила попытку. На этот раз Эмира откликнулась, и Аликс выложила все, что велели подруги, мысленно отмечая пункты, чтобы ничего не упустить. Но когда она сказала: «Но это полностью на ваше усмотрение. Как решите, так и будет», Эмира ответила: «Подождите… я что, опоздала?»
Фоном донесся голос Зары: «Кто это тебе звонит в такую рань?» Аликс посмотрела на часы – 9:14. До нее дошло, что Эмира еще не вполне проснулась.
– Нет-нет, вы не опоздали! – заверила ее Аликс. – Все в силе, начало в полдень, ну или в одиннадцать сорок пять, если вы сможете пораньше… но это совсем не обязательно, просто я бы очень хотела, чтобы вы пришли. Мы бы очень хотели, чтобы вы пришли. Но это как вы решите.
– Нет, я буду, конечно, – сказала Эмира. – Я приеду, не беспокойтесь.
– Что вы, Эмира, я не в том смысле… – Аликс силилась подобрать слова. – То есть да, я беспокоилась, но за вас… Просто хотела узнать, как вы. Ну хорошо. Увидимся в двенадцать, да? Или в одиннадцать сорок пять?
– Угу.
Снова послышался голос Зары, уже не такой сонный: «Если я закажу бейгл, ты будешь?»
– Тогда до встречи! – сказала Аликс, и Эмира отключилась.
Я позвонила, – написала Аликс Тамре. – Похоже, она не хочет об этом говорить.
Это ее право, – ответила Тамра. – Она придет?
Да.
Главное – спокойствие, – написала Тамра. – Пей побольше воды. Никакой пасты. Но кусочек торта можешь съесть, так и быть, все-таки твоему ребенку сегодня три.
Аликс посмотрела на Брайар, которая играла с двумя расческами на полу в своей комнате. «Брай, – сказала она, – с днем рождения, солнышко». На что Брайар очень серьезно ответила, указывая на расчески: «Это мой подарок?»
Если бы решения принимала Брайар, темой ее праздника были бы очки, потому что она дико хотела очки, обожала трогать чужие очки и смотреть, как она выглядит в разных очках. Но Брайар еще любила самолеты, и показывать на самолеты, и гул самолетов, и Аликс считала, что из всех интересов Брайар (например, нюхать чайные пакетики, разглядывать чужие пупки, трогать мамину мягкую мочку уха) поощрять следует именно этот.
Так что Аликс освободила пространство в гостиной, сдвинув мебель к стенам, и ровно распределила белые воздушные шарики по высокому потолку. К двадцатифутовой ниточке каждого шарика был привязан голубой бумажный самолетик с изогнутыми крыльями и с колесиками. Затем она накрыла фуршетный стол, застелив его бумажной гобеленовой скатертью, лазурно-голубой с облачками, а у двери повесила для детей мягкие летные очки. Мини-капкейки благодаря синему красителю были небесного цвета, а подарочки для гостей выстроились в ряд в ярко-голубых пакетах с крошечными белыми пропеллерами, которые могли по-настоящему вращаться. Пропеллеры и капкейки Аликс сняла для Инстаграма крупным планом (настолько крупным, что эти кадры теоретически могли быть сделаны где угодно, на том же Манхэттене). Несколько воздушных шариков Питер вынес на крыльцо и скотчем прикрепил к стеклу, маскируя дыру в окне. Когда Аликс выглянула наружу, он спросил: «Это тупо, да?» Она помотала головой, чувствуя к нему тепло и печальную нежность. Она знала: то, что он сказал в сюжете, было не нарочно, на самом деле Питер так не думал. «Нет, – ответила она. – Это не тупо».
Поднявшись наверх, Аликс надела просторный джинсовый комбинезон и распустила волосы. Питер, застегивая рубашку и ремень, пел лежавшим на кровати Брайар и Кэтрин «Малыша Белуху». Между «глубоко-глубоко» и «где плавают дельфины» он заглянул в ванную:
– Она все же придет помочь, да?
Аликс посмотрела на него в зеркало, крася нижние ресницы.
– Сказала, что да.
Эмира появилась ровно в одиннадцать сорок пять.
У нее был свой ключ, и, услышав звук захлопывающейся двери, Питер и Аликс переглянулись поверх детских голов. Брайар, уже в деньрожденном темно-зеленом брючном костюме, походила на героя массовки «Лучшего стрелка»; Кэтрин была втиснута в комбинезончик небесного цвета. Аликс сунула в руки Питеру золотую заколку с крылышками, сказала: «Дай нам минутку» – и ринулась вниз, на два лестничных пролета. Эмира вешала рюкзак на крючок. Темные джинсы, длинные волосы заплетены в нетугую косу, глаза густо подведены.
В первую свою неделю у Чемберленов Эмира повела Брайар на рисование. С вязаного кардигана оверсайз, в котором пришла Эмира, краска ни за что бы не отстиралась, и Аликс предложила ей одну из множества своих белых футболок поло «Собственный почерк». «У меня их тонны, а у вас тот же размер, что и у моих бывших стажерок, – сказала она. – Может, конечно, на вас и великовато, но, если вам удобно, носите их, пожалуйста». Футболки стали Эмириной униформой. Три раза в неделю, спускаясь вниз, Аликс заставала Эмиру натягивавшей белую футболку. Перед уходом Эмира вешала ее на крючок в прихожей. И пока Аликс пробиралась к ней сквозь бумажные самолетики, у нее внезапно сжалось горло от трогательности этой традиции. Когда она шагнула на нижнюю ступеньку, Эмира сказала «здравствуйте» и вытащила косу из-под футболки.
– Здравствуйте. Привет. – Аликс стояла перед Эмирой, обхватив себя за локти. – Можно… можно я вас обниму?
Она сразу почувствовала, что это неумный порыв. На самом деле она не хотела, чтобы их первое объятие было таким, но делать нечего, раз она сама предложила. Эмира пахла маслом для тела, пережженными волосами, лаком для ногтей и дешевыми духами.
– Прежде всего, – сказала Аликс, отступая на шаг, – вы вовсе не обязаны были сегодня приходить, и я вам очень…
– Нет, что вы. Я рада. – Эмира повернулась к рюкзаку и достала из верхнего кармана тюбик гигиенической помады.
Аликс скрестила ноги и руки.
– Я даже не пытаюсь делать вид, будто понимаю, что вы сейчас чувствуете или что вы чувствовали вчера вечером, потому что я все равно не смогу по-настоящему это понять, но я просто хочу сказать: в чем бы вам ни понадобилась моя поддержка – она у вас есть. Будь то поиск адвоката… или гражданский иск, или…
Эмира улыбнулась:
– Что-что?
– Эмира. – Аликс только сейчас ощутила, что плечи ее напряжены и подняты до ушей, и попыталась вернуть их на место. – Вы можете подать в суд на весь этот супермаркет. Вы имеете полное право возбудить дело.
– Ой, нет. – Эмира крепко сжала губы и закрыла помаду. – Я в это все не полезу.
Аликс кивнула:
– И я полностью уважаю ваше решение. Мы просто хотим, чтобы вы знали, что мы ужасно сожалеем и…
– Аликс? – раздался чей-то голос с крыльца.
Дверь за спиной у Эмиры приоткрылась на пару дюймов. Эмира повернулась и распахнула дверь пошире. На пороге стояли два маленьких мальчика из группы Брайар по плаванию и их мама.
– Ой, здравствуйте, – сказала женщина. – Я знаю, я знаю, мы слишком рано. Вы, наверное, даже еще не готовы. Но мы можем помочь, и мы будем хорошо себя вести. Вы так чудесно выглядите!
Повторяя «конечно-конечно» и «входите-входите», Аликс проводила их в гостиную. Мальчики сразу ринулись к фуршетному столу, один на ходу сбросил кроссовки. Пока мать снимала с обоих курточки, Аликс шепнула Эмире: «Давайте позже к этому вернемся».
– Да все в порядке. Со мной все нормально, честно. – С этими словами Эмира погрузила руки в картонный пакет, который принесла с собой и поставила на пол, под рюкзаком на крючке. Из пакета она вынула маленькую прозрачную чашу, перевязанную под ободком оранжевой ленточкой; в чаше плавала ярко-желтая золотая рыбка.
– О, Эмира. – Аликс приложила руку к сердцу. – Это что, от вас?
– Ага.
Эмира поставила чашу на каминную полку рядом с бумажным самолетиком, на котором было написано: «Подарки приземляются здесь!» Пока Эмира поворачивала чашу, чтобы виден был оранжевый бантик, Аликс вспомнила. Да. Точно. Эмира спрашивала, можно ли подарить Брайар на день рождения рыбку, – спрашивала их обоих, ее и Питера, несколько дней назад. Аликс даже не подумала, что это может быть настоящая рыбка, потому что слушала вполуха, но вот пожалуйста: живая, золотая, плещется. Эмира заранее красиво обвязала крошечный аквариум ленточкой, но бантик по пути примялся, и теперь концы печально свисали.
Через две минуты после чересчур раннего появления первых гостей одного из них, трехлетнего, вырвало рядом с унитазом, и он разрыдался, растерянно подвывая. Едва все было вытерто и поток извинений иссяк, как явилась компания коллег Питера из «Новостей Филадельфии». Аликс включила музыку, подошла к двери и сказала: «Привет, мы, кажется, однажды уже встречались, я Аликс». (Знакомясь, она всегда произносила свое имя по слогам, А-ликс, подчеркивая «и» во втором слоге.)
Глядя на Питера, никто бы не догадался, что он старше Аликс на восемь лет, – подтянутый, живот не торчит, светлые волосы подстрижены по-мальчишески, – но в окружении его коллег Аликс вдруг почувствовала себя так, словно это к ее родителям пришли гости и она ждет не дождется, когда уже можно будет скрыться в своей комнате и смотреть клипы. На Питеровых сотрудницах были облегающие платья с пышными юбками и крупным цветочным принтом и туфли на платформе или лодочки на шпильках. Даже у единственной среди них чернокожей волосы были коротко подстрижены, начесаны и мелированы. К тому же эти дамы явно обожали массивные яркие ожерелья с крупными камнями и бусинами, словно для карнавальных костюмов. Мужчины в брюках цвета хаки и футболках поло все как один походили на повзрослевшего Кена, друга Барби.