Казимир Валишевский
Сын Екатерины Великой. (Павел I)
Глава 12
Бегство
I
Суворов долго и упорно отказывался покинуть театр войны в Италии, где, так много потрудившись, он надеялся сделать еще больше. Выказывая полное уважение к полученным распоряжениям, он ставил свое выступление в зависимость сначала от сдачи Тортоны, потом от занятия Кони и Ниццы, равно как и западной границы Пьемонта. Только такой ценой обладание Италией, думал он, будет обеспечено союзникам и, кроме того, разве не следовало также дать время эрцгерцогу и Корсакову подготовить вторжение во Францию через Франш-Конте, для которого он присоединится к ним, когда придет время?
Фельдмаршал был прав; но это значило отложить выполнение плана, условленного между Веной, Лондоном и Петербургом до того времени, когда Швейцария, как база намеченных операций, окажется уже непригодной. Зима приближалась. Суворов этого, конечно, не забывал; но он не заслуживал в этом отношении никакого упрека, так как узнал о новом плане только 25 августа, – почти через три недели после того, как эрцгерцог был о нем уведомлен. Затем, до 4 сентября ему пришлось еще ждать разрешения увести корпус Ребиндера, без которого, как он находил вполне разумно, его появление в Швейцарии было бы бессмыслицей, а тем временем австрийцы, отдав проходы неприятелю, сделали переход через Альпы еще более затруднительным. Во всех отношениях от него требовали невозможного.
Он не мог со дня на день освободиться от итальянских дел, где ему приходилось сталкиваться с тысячами затруднений политического и военного характера; не мог также так быстро организовать, на новом театре, необходимой связи с австрийским генеральным штабом и интендантством; не мог, наконец, составить плана совместных действий в стране, совершенно для него незнакомой, не изучив ее, на что требовалось время. Эти соображения, по-видимому, были упущены из виду историками, упрекавшими, в данном случае, в медлительности человека, гениальность которого основывалась, главным образом, на быстроте, проявляемой им как в умозаключениях, так и в действиях. Победитель при Треббии и Нови не замедлил дать, несмотря ни на что, еще один пример этой быстроты, граничившей с чудом.
5 сентября, через двадцать четыре часа после того, как он получил возможность принять какое-либо решение, он послал в Швейцарию Корсакову и австрийским генералам циркуляр, где указывал движения, вторые предпримет сам, чтобы с ними соединиться, и то, что должны сделать они, чтобы вместе с ним атаковать неприятельские позиции.
Желая перейти Альпы через Сен-Готард, фельдмаршал назначил на 17 сентября встречу с ним австрийской бригаде генерала Штрауха, которая должна была в этот день быть в Айроло, у подошвы горы. 19-го русские овладеют переходом и вступят в долину верхней Рейссы и нижней Линты. Корсаков, Готце и Линкень (командующий австрийским корпусом в Куре) будут помогать этому движению, первый – перейдя Лиммат, чтобы удержать Массену, главная позиция которого была между этой рекой и Рейссой, два других – оттеснив французов от Линты, проникнуть между Цугским и Цюрихским озерами. Кроме того, Суворов будет двигаться вдоль Фирвальдштедтского озера, и все соединятся на правом берегу нижней Рейссы, зайдя таким образом неприятелю в тыл.
Составленный генерал-квартирмейстером австрийской армии Цахом (а не Вейротером, адьютантом фельдмаршала, как долгое время предполагали), этот план был предметом резкой критики, – в особенности в отношении выбора Сен-Готарда, как пункта для доступа в Швейцарию. Клаузевиц назвал его «колоссальной ошибкой», и Жомини подтвердил это мнение. С этой стороны дорога, по которой предстояло идти, считалась тогда довольно хорошей. Доступная для конницы в большей части своего протяжения, она достигала в среднем шести футов ширины и представляла довольно большие затруднения только на итальянском склоне, между Айроло и Оспенталем, т. е. приблизительно на пространстве в пятнадцать верст. Напротив, на Швейцарском склоне она прерывалась в Альтдорфе, не достигнув даже, в Флюелене, южной стороны Фирвальдштедтского озера. За Флюеленом, вследствие того, что оба берега озера обрамлялись острыми утесами, можно было пройти к Люцерну только окольными путями, через соседние горы. От Флюелена до Бруннена, в направлении нынешней излюбленной туристами Аксенштрассе, одна тропинка, правда, существовала, но почти недоступная, узкая, неудобная для армии. Здесь французы пользовались водным путем; они имели вооруженную флотилию, для которой Бруннен служил пристанью. Швейцарский адмирал есть личность историческая, и эта должность, если не титул, принадлежал в то время члену одной из знатных фамилий в Люцерне, Антону Шумахеру. Но, очевидно, Суворов не мог рассчитывать на это средство передвижения, а между тем предполагали, что он не был знаком с особенностями местной топографии. Кроме того, массив Сен-Готарда охранялся теперь, и хорошо охранялся, неприятелем. Двенадцать тысяч человек, приученных к трудностям военного времени и опытных в горной войне, занимали все ущелья, под начальством Лекурба, лучшего генерала, бывшего у французов для этого рода действий.
Суворов однако решился не без причин, бывших с его точки зрения достаточно серьезными: Он начал с того, что остановил свой выбор на Большом Сен-Бернаре и долине Роны, думая, быть может, ударить под Берном в тыл французам. Мелас занялся даже подготовкой проекта марша в этом смысле, который был недавно найден. Но это было до ухода эрцгерцога, отступление которого исключало всякую попытку в этом направлении. На выбор оставался еще другой путь, через Сплюген.
Эта дорога, приводившая к Граубиндену через Бернардинский проход, давала русским возможность соединиться с австрийцами близ Кура, без всякого кровопролития. Приказав недавно, Корсакову отправить ему 10000 человек в Италию, Суворов сам указал на эту дорогу, как на самую безопасную. Избрав ее, в свою очередь, он, правда, нарушил бы распоряжения Вены: со времени ухода эрцгерцога гофкригсрат настаивал на том, чтобы фельдмаршал заместил Гадика в районе Сен-Готарда, и австрийский генеральный штаб считал себя связанным этим указанием. Если бы грозный противник бештимтзагеров руководился, однако, только соображениями тактическими и стратегическими, он, конечно, не обратил бы на это внимания, настолько были значительны выгоды, предоставляемые ему выходом через долину Рейна и через Сплюгенштрассе. Расстояние, которое надо было пройти для достижения этого пункта, было вовсе не длиннее отделявшего его от долины Рейссы. Через восемь дней после того, как русская и итальянская армии выйдут из Беллинцоны, Корсаков и Готце могли быть уверены, что она появится около Линты и Лиммата и, если бы даже Массена их тем временем атаковал, они имели бы возможность отступить навстречу Суворову и ожидать еще вместе с ним на недоступной позиции прибытия других обещанных подкреплений: эмигрантов, баварцев и виртембергцев.
Но это было именно то, чего не хотел фельдмаршал. Если встреча произойдет таким мирным образом и в безопасном месте, он мог опасаться, что оставшиеся в Швейцарии австрийцы получат приказания последовать за эрцгерцогом в Германию. Он был официально предупрежден, что гофкригсрат на него рассчитывает для смены не только Гадика, но и Готце, так как Корсаков, по мнению бештимтзагеров, заменил эрцгерцога. Таким образом, менее чем с 50000 человек он очутился бы в безопасности от всякого нападения, но, равным образом, и в невозможности что-либо предпринять. Этого он не хотел. Теперь, как всегда, – в Швейцарии, как и в Италии, – он хотел сражаться, испытать во что бы то ни стало счастье своего оружия. И потому он отдавал предпочтение комбинации рискованной, смелой, но которая, соединив хоть на несколько дней под его начальством силы, приблизительно равные силам Массена, заставляла Готце, Линкена и Штрауха согласиться встретиться с ним на поле сражения, где он намеревался вызвать в бой противника.
Он был достаточно начитан, чтобы знать, что сосредоточение, предположенное в местности, в большей своей части занятой неприятелем, во все времена считалось в военном искусстве крупной ошибкой. Ему были также небезызвестны трудности и опасности избранного им пути. Новейшие исследования выяснили опрометчиво взведенное на него обвинение, будто он не знал, как пройти из Альтдорфа в Люцерну. Среди офицеров австрийского генерального штаба, главных его сотрудников по разработке планов маршей, многие не раз, под начальством Гадика, проходили этот путь в том и другом направлении, и еще в июле сражались под Флюеленом. Когда же фельдмаршал говорил о движении обоими берегами Фирвальдштедтского озера, в чем видели доказательство его незнания, он хотел сказать, о чем свидетельствует его корреспонденция, что он обогнет это огромное водное пространство слева, по Эстерфельдской долине на Энгельберг, и справа, по Шахенской долине на Швиц.
Он не забывал, наконец, что горный массив со своими ущельями, благоприятный для неожиданностей и обходных движений, так же трудно защищать, как и атаковать, и поэтому он мог надеяться одержать верх над Лекурбом. Единственный слабый пункт в его плане и ошибка, делавшая успех более чем гадательным, заключались в сложности движений, которые он хотел между собой согласовать с точностью до нескольких километров и нескольких часов, и из-за которых, принимая в расчет расстояния, неровности местности, уже известные, и препятствия, дававшие себя легко предвидеть, казалось невозможным достигнуть такой точности, являвшейся непременным условием успеха. Против этого неправильного расчета должна была предостеречь Суворова военная история недавнего прошлого. Поставленной им себе задачей было то стратегическое окружение, с целью полного уничтожения противника, которое задумал генерал Мак в 1794 году, для сражения при Туркуэне; позже Карно, чтобы окружить Кобург; в 1796 году Вурмзер, чтоб разбить Бонапарта, и, наконец, Моро, при приближении Макдональда, чтобы побить самого Суворова. Всегда попытка кончалась неудачей, или даже поражением, и всегда по одной и той же причине: слишком большой простор, предоставленный случайностям в комбинациях такого рода, и легкая возможность для противника им помешать.
II
Суворов первый опоздал к сроку, назначенному им самим. В последний момент демонстрация Моро у Тортоны задержала его и заставила потерять три дня. После того как французский генерал отступил в горы и город 10 сентября сдался, фельдмаршал продолжал свой путь и ускорил его, насколько мог. Расставшись со всей тяжелой артиллерией, которая должна была догнать его через Милан, Киавену и Энгадин, и даже со своим обозом, направленным на Шафгаузен через Тироль, оставив при себе лишь 25 орудий малого калибра, взятых из пьемонтских парков, 15 сентября он уже вел свои войска в Таверне, к подножию Монте-Ченере, и обогнал их в Беллинцоне, где рассчитывал найти мулов, потребованных от австрийского интендантства. Увы! в тот же день он писал Ростопчину: «Я прибыл в Беллинцону, но ни мулов, ни лошадей, ничего кроме Тугута, гор и пропастей».
Тугут на этот раз был ни при чем, а Меласу, от которого требовали уступки своих собственных ценных животных, простительно, что он на это не согласился. Правда, он обещал сделать все возможное, чтобы достать других; но тысяча триста пятьдесят мулов, цифра, указанная Суворовым, не находятся вдруг. Вместо того чтобы жаловаться Ростопчину, фельдмаршал лучше прибегнул бы к средству, к которому он в конце концов и обратился, состоявшему в утилизации казачьих лошадей. Чтобы перейти через Готард, кавалеристам было выгоднее спешиться. Но после того как ему пришла в голову эта мысль, Суворов потерял еще пять дней, и атака была отложена с 19 на 24 сентября.
В некотором отношении он этим выигрывал. Наметив со своей стороны на 25-е число того же месяца общее наступление, Массена предписал Лекурбу движения, вынуждавшие его очистить проходы, где он со своими 12000 человек уже принял меры к тому, чтобы установить со всех сторон тщательное наблюдение. Несколько батальонов под начальством Луазона оставались одни вдоль Рейссы, и самого Лекурба там не было. Ни он, ни Массена не были осведомлены по крайней мере о такой близости Суворова, и при известии о появлении русских под Айроло оба они приняли это за простую демонстрацию. Задача нападающих этим облегчалась.
Останавливаясь ныне перед памятником, воздвигнутым Суворову между Андерматом и Флюеленом, на повороте узкого прохода, где среди утесов и головокружительных пропастей Рейсса с шумом катит свои бурные воды, редкие туристы не выразят своего удивления: «Как! Здесь прошел он со своей армией?» И в уме тех, кто знает, что больше трехсот французов находились там, чтобы преградить путь этому новому Ксерксу, классическое воспоминание вызывает сравнения, обидные для Лекурба и его солдат. Но русский Ксеркс не прошел там со своей армией, ни даже с ее четвертью! Русская армия, собранная в Беллинцоне, насчитывала 20986 человек. Суворов не думал ни одной минуты двинуть ее целиком в ущелье Готарда. 21 сентября 6000 человек под начальством Розенберга выступили через Донджио и Санта-Мариа на Дисентис, к верховьям Рейна, чтоб выйти к Обер-Альпу в тыл французской позиции в горах. С другой стороны, посланный из Кура в Дисентис генералом Линкеном генерал Ауфенберг должен был в то же время двинуться со своим отрядом через горы в долину Мадеранскую, к Амштегу, чтобы тоже угрожать тылу защитников долины Рейссы. Приняв эти меры, Суворов разделил еще остальные свои силы на три колонны, из которых одна, под его непосредственным начальством, поднявшись вверх по реке Тиччино, потом пройдя вдоль Рейссы через ущелье Ури и Чертов мост, должна была атаковать Сен-Готард с фронта. Две другие, под начальством Багратиона и Дерфельдена, должны были произвести одновременно, справа и слева, глубокие обходные движения, чтобы напасть на противника со всех сторон и поставить его везде между двух огней. При этих условиях горы, вовсе не стесняя наступающих, позволяли им, наоборот, наилучше использовать свое огромное численное превосходство; они им служили укрытием для обходных движений, очень искусно задуманных, и борьба не могла от них требовать нигде слишком больших усилий.
Легенда напрасно драматизировала отдельные ее факты. Суворову не приходилось, при отступлении солдат, удерживать их, как предполагали, приказывая рыть ему могилу на оставляемой местности. Сопровождаемый швейцарским офицером, Антонио Гамма, который с ним не расставался в продолжение всего похода, подвижный, внушающий доверие и в критические моменты, как всегда, не щадивший себя, фельдмаршал должен был скорее сдерживать порыв своих войск. Но его собственный пыл трудно мирился с выжиданием результата маневров, имевших целью сломить сопротивление противника. Направив свой отряд позади Айроло на левый фланг французов, Багратион своим движением быстро, однако, заставил очистить южную часть прохода! На Чертовом мосту Луазон держался стойко, но был обойден в тыл Розенбергом, и 26 сентября, около полудня, без больших потерь, русские были в Альтдорфе, где Суворов думал соединиться если не с Корсаковым, то по крайней мере с Линкеном.
Он совершил одно из своих любимых сенсационных вступлений в этот маленький город; но об Линкене и его товарищах по оружию он не имел никаких известий; и предположенное движение к Люцерну с двумя обходными колоннами из одной точки должно было показаться ему невозможным. Фельдмаршал предположил, что, не имея возможности проникнуть дальше, Линкен ждал его в Муотатале, близ Швица, и ни другой день решил с ним там соединиться. Удивлялись, что при своей неуверенности он не попытался достигнуть верхнего течения Линты скорее через Клаузенское ущелье, которое Гамма был, конечно, в состоянии ему указать. Эта дорога довольно легкая, давала ему уверенность встретиться с Линкеном. Предполагали, но без достаточных оснований, что в этом случае им руководила другая воля, именно великого князя Константина. К трудностям этого похода юный сын Павла действительно прибавлял еще лишнюю обузу своей персоной. Его участие в последнем периоде Итальянской кампании не было блестящим, и впоследствии он проявил себя несколько раз в Швейцарии еще менее славным образом. Он легко принимал повелительный характер, но его мнения основывались обыкновенно на малодушии, которое на этот раз не могло его вдохновить в предполагаемом направлении.
К тому же дорога к Муотенской долине, помимо связанной с ней страшной неизвестности, была еще более трудной. Ведя через Шэхенталь к подножию Руозальпа, она проходила затем по крутым скатам Кинцигского прохода тропинками, по которым ходили одни пастухи. Чтобы перейти через перевал и достигнуть долины, русским пришлось потратить больше мужества и энергии, чем на Сен-Готарде, а при прибытии их ожидало известие о цюрихском поражении.
III
В то время как Корсаков и Готце разбрасывали свои силы между Цюрихом и Верхним Граубинденом, Массена сосредоточивал свои. Хотя и ослабленный недавно выделением части его войск для усиления Рейнской армии, он имел возможность, кроме 12000 человек Лекурба, 9000 Тюро в верхнем Валисе и резерва из 7000 человек, под начальством Клейна и Гумбера в Фриктале, около Базеля, собрать, вместе с Сультом, Мортье и Лоржем, около 40000 человек, сгруппированных на верхней Рейссе, нижней Линте и на левом берегу Цюрихского озера. Смутно осведомленный о прибытии Суворова, получая настоятельные требования Директории «сделать что-нибудь», подобно тому как это было с Жубером перед Нови, находясь, наконец, пред угрозой потерять еще часть своего наличного состава по той же причине, что и раньше, он выжидал благоприятного случая. В конце месяца, при известии о падении Бернадота, которого он ненавидел, и который платил ему тем же, он принял решение. Рядом быстрых маневров предупредив движение, предписанное союзникам Суворовым, и перейдя первым Линту и Лиммат, он опрокинул Готце, погибшего в этой схватке, отбросил остатки его отряда к Рейну и столкнулся с Корсаковым под Цюрихом. Потерпев полное поражение при первом же столкновении, самонадеянный генерал потерял 5000 человек и сто орудий, весь свой обоз, вместе с казной армии, и всю канцелярию. По свидетельству Викгама, перед сражением, во время его и после он показал себя совершенным ничтожеством. Он пренебрег мнениями швейцарских офицеров относительно выбора позиций и, когда завязался бой, был уже более не в состоянии даже отдать распоряжение. Он, кажется, отказался также выслушать Пишегрю, предлагавшего из штабквартиры эрцгерцога свои услуги и советы. Вместе с письмами бывшего командующего Рейнской армией, его корреспонденция выдавала французам, в документах, недавно присланных из Петербурга и Митавы, весь секрет интриги Барра.
Итак, Суворов, думая найти Линкена на Муоте, или в Швице, в тот момент, когда он намеревался продолжать свое движение к городу, узнал, что Массена только что вступил в него с 20000 французов! В то же время, возвратясь на только что оставленные позиции, Лекурб атаковал под Альтдорфом арьергард фельдмаршала. Положение русских становилось более чем критическим. Всякий другой на месте Суворова счел бы его, вероятно, безнадежным. Произведенный 30 сентября в Муотатале подсчет его армии показал всего только 16584 человека, из которых кавалеристов было 2852. Переход через Сен-Готард, а еще более через Кинцигский проход, отнял и остальных.
Между тем, вместо того, чтобы думать о капитуляции, Суворов не хотел даже слышать об отступлении. Ввиду того, что великий князь Константин был против попытки идти на Швиц, что было бы действительно безумием, фельдмаршал решил через гору Прагель добраться до Глариса, опрокинув слабую бригаду Молитора (4000 человек), которая одна охраняла этот пункт и уже вела бой с Линкеном. Соединившись затем в долине Рейна с остатками разбросанных корпусов Корсакова и Готце, он хотел попробовать отомстить.
Это значило просить многого у фортуны и предъявлять чересчур большие требования к армии, уже очень изнуренной. Ошибившись на минуту относительно взятого русскими направления и соединившись с Лекурбом в Альтдорфе, для преследования союзников в Шэхентале, тотчас же воспользовавшись флотилией на озере; для возвращения через Бруннен к Швицу, Массена отдавал все новые и новые распоряжения, чтобы «захлопнуть мышеловку», в которой видел Суворова попавшимся окончательно. Действительно, всякий другой, кроме победителя при Нови, был бы в ней, вероятно, взят в плен. Но мышеловка имела многочисленные выходы, а французские генералы вовсе не выказывали ни своей обычной храбрости, ни уверенности, которую им должны были бы внушить положение противника и их недавняя победа. Их корреспонденция, опубликованная частью одним из швейцарских историков этого похода, красноречиво об этом свидетельствует. Самые мужественные из них и самые ловкие, Мортье и даже Молитор, выказывают себя в ней неуверенными и встревоженными. Им бы следовало только думать о том, чтобы преградить путь этой горсточке людей, бывшей всецело в их власти, а они, оказывается, главным образом, были озабочены обеспечением своего собственного отступления в случае неудачи! Вполне очевидно, что эти храбрые из храбрых боятся, волнуемые и запуганные воспоминаниями о подвигах, которые победитель Макдональда, Моро и Жубера вывез из Италии и тащит за собой, как пугало.
Первые соприкосновения с его армией, хотя и сильно ослабленной, оправдывают, впрочем, их опасения. В Муотенской долине Массена лично атаковал с 10000 человек русский арьергард, находившийся под начальством Розенберга, и потерпел жестокий удар. Животное, будучи в безвыходном положении, набрасывается и кусает ужасно. Мортье, со своей стороны, исчез, вопреки полученным инструкциям; Молитор дал себя опрокинуть в Клентале, и Суворову удалось таким образом достигнуть Глариса. Быстрый марш через Молис и Керенцерберг на Саргане обещает ему теперь если не слишком смело задуманную отплату, то, по крайней мере, быстрое соединение с австрийцами Линкена, Елачича и Петраша. Но перед ним возникает новое препятствие, и оно происходит не от французов.
На утвержденный им план, энергично поддержанный на военном совете австрийским генералом Ауфенбергом, швейцарскими офицерами и английским комиссаром, полковником Клинтоном, один великий, князь Константин налагает, на этот раз правильно, формальное veto. Ему представляется, что избранный путь слишком подвержен опасности со стороны противника, и после продолжительных споров он заставляет принять другой, более кружной, через Иланц и Кур на Майенфельд. Он действительно укроет армию от нападения; но на сей раз это во всяком случае будет отступление, хотя Суворов и не хочет в том сознаться. Кроме того, этот маршрут подвергнет беглецов испытаниям другого рода, которые несомненно одержат верх над их выносливостью и мужеством, и при другом начальнике совершенно их погубил бы. «Лучшее отступление стремительное», думал Суворов. Вскоре он дал самому себе блестящее опровержение.
На высоте 2400 метров гора Паникс, через которую предстояло теперь перейти, оказалась 7 октября уже покрытой снегом. Из-за множества пропастей, переход через нее был не только труден, но и опасен. Лошади скользили. Та, на которой ехал фельдмаршал, не раз чуть было не увлекла его в бездну. Всегда неустрашимый, старый воин вырывался однако из рук казаков, силой старавшихся ему помочь.
– Оставьте меня! Я поеду один!
– Сиди! – отвечали они ему.
И он покорялся.
Для начальника и для армии, которою он командовал в дни более счастливые, этот марш является, однако, самым прекрасным подвигом, возбуждающим удивление потомства. Он заслуживает почетного места в военной истории всех времен.
IV
В Иланце Суворов был уже в состоянии вновь произвести сосредоточение своих войск и снабдить их провиантом. С прибытием в Фельдкирх он стал прежде всего думать, более чем когда-либо, о том, чтобы снова перейти в наступление. Он мог теперь иметь такое намерение, не будучи слишком дерзким. С 28 сентября, вследствие того, что эрцгерцог остановил свое движение и вернул некоторые части назад, Корсаков снова вступил с ним в сношения и занял свой прежний лагерь в Дерфлингене, около Шафгаузена. Справа от него Науендорф с 8000 австрийцами прикрывал Рейн, от Вальдсгута до Шафгаузена; слева полковник Титов с одним полком, уцелевшим от цюрихского поражения, охранял окрестности Констанцского озера. Корпус Конде, формировавшиеся швейцарские батальоны и баварские войска, бывшие в пути, обещали в скором времени подкрепления, которые вознаградили бы, и даже с излишком, за понесенные потери. Но побежденный при Цюрихе был подавлен. Его прежнее хвастовство уступило место полному унынию. Эрцгерцог, с другой стороны, не выказывал расположения возобновить попытку действовать сообща. Он сначала хотел подождать Суворова и, таким образом, позволил Массена оправиться от тревоги, которую вызвало в нем появление фельдмаршала в Швейцарии. Так как Суворов от него ускользнул, французский генерал бросился на Корсакова и принудил его совершенно очистить левый берег Рейна. Наконец, победитель при Нови вскоре сам перешел самым странным образом от воинственного пыла, который недавние испытания, кажется, еще более воспламенили, к нравственному упадку, тем менее оправдываемому; после напряжения всех своих сил, для противодействия злому року, эта железная душа казалась еще не разбитой, а как бы выведенной из равновесия.
В письме к Ростопчину из Фельдкирха, помеченном 2/13 октября, начало и конец которого, должно быть, были написаны с промежутком в несколько дней, фельдмаршал начинал с того, что гордо возвещал о намерении оказать помощь Корсакову, «чтобы поправить зло», а продолжал описанием своего положения, положения генерал-лейтенанта и самого эрцгерцога, как не подающими никакой надежды на продолжение войны, «Победительная армия низошла на 10000; пехота боса, нага; дневной провиант, в котором терпела недостаток, как и в патронах, чего последнего ради, наконец, избегал от сражения. Корсаков без палаток плащей, артельных и прочих денег!» Он преувеличивал свои потери и общую нужду. У эрцгерцога, по его словам, оставалось 18000 человек в Швейцарии, но он их расставлял «по гарнизонам», и Тугут, со своей стороны, только и думал о том, как бы ему сговориться с Директорией. Фельдмаршал получил известие о пребывании в Вене двух французских дипломатических агентов, присланных туда тайно, и он кончал словами: «Уже действовать надежды нет!»
Что произошло между началом и концом этого послания? С помощью английского агента, Викгама, и под его давлением, были начаты переговоры для достижения соглашения между фельдмаршалом и эрцгерцогом и приведения обоих генералов к дружным действиям. Так как эрцгерцог, по-видимому, был на это готов, Суворов поспешил распорядиться, чтобы Вейротер составил по этому предмету подробный план. Но, прибыв в Фельдкирх 12 октября (новый стиль), адъютант эрцгерцога, граф Коллоредо, сделал возражения. Австрийский главнокомандующий находил этот план чересчур сложным. Более правдоподобно, что он видел в нем другой недостаток: перейдя Рейн у самого верховья, фельдмаршал хотел оставить на произвол судьбы Граубинден и Форальберг, то есть территорию, от которой Венский двор не мог отказаться, даже на короткое время.
С другой стороны, Викгам, сопровождавший Коллоредо в Фельдкирх, сам изменил свой взгляд. Он убедился, вопреки мнению Вейротера, что, даже с корпусом Корсакова и принца Конде, Суворов располагал бы самое большее тридцатью тысячами человек, годных к походу. В то же время он составил себе довольно плохое мнение об этих войсках, храбрых, по его словам, но утративших всякую дисциплину со времени их пребывания в Италии и находившихся под начальством офицеров, которые, помимо полковой службы, ничего не смыслили на войне. Пообедав, наконец, с фельдмаршалом, он, хотя и был предупрежден и подготовлен к его выходкам, нашел его совершенно неспособным на какое-либо командование. Герой, только что прогремевший своими подвигами на всю Европу, выглядел совершеннейшим «дурачком»: с согнутыми коленями, с трясущимися головой и руками, он ходил из угла в угол по комнате, произнося бессмысленные слова. Когда Викгам заговорил с ним о плане кампании, который со своей стороны предлагал эрцгерцог, Суворов обратил к небу восторженный взор и сказал, что имел ночью видение, запретившее ему соглашаться на это. Минуту спустя он действительно изумлял своего собеседника, высказывая относительно австрийской армии оценку, носящую на себе отпечаток ума настолько же беспристрастного, сколько и рассудительного. Он продолжал разговаривать в течение двух часов о самых разнообразных предметах с полной ясностью и глубоким знанием; но, как только Викгам попытался вернуть разговор к военной действительности, фельдмаршал вновь принялся за свои разглагольствования, потом вдруг позвал одного офицера и продиктовал ему по-французски следующую заметку, в двух столбцах:
Ошеломленное превосходительство удалилось, не имев возможности добиться ничего другого, и новое свидание дало английскому комиссару только следующую исповедь фельдмаршала, более понятную, но такую же неутешительную:
«Я не желаю иметь никакого дела ни с вашими швейцарцами, ни с вашими баварцами. Все, что я желаю, это то, что я имел в этом году, а именно австрийскую армию, которой я был так несправедливо лишен и без которой ничего не могу сделать, так как мои русские, несмотря на то, что они во многих отношениях лучшие войска в мире, не могут действовать сами по себе… Во-вторых, я хочу возвратиться в Италию… я хочу проникнуть во Францию через Дофине, с тем, чтобы эрцгерцог, поддержанный баварцами и швейцарцами, помогал мне в Швейцарии и Франш-Конте».
Викгам должен был передать эти заявления в австрийскую штабквартиру; но, не дождавшись ответа, уже на другой день фельдмаршал выступил со своими войсками в направлении к Линдау, в Швабию, что не приближало его к Италии. И англичанин охотно присоединился к его решению, так мало он был уверен в том, чтобы присутствие этой армии, в особенности под предводительством такого начальника, могло принести хотя бы малейшую пользу общему делу.
Однако в Линдау, так как Викгам все еще служил посредником, переговоры продолжались, и Суворов выказывал даже нетерпение видеть их оконченными. К остаткам корпуса Корсакова он присоединил теперь корпус Конде, а также баварские и швейцарские войска под начальством Роверса. Он получил от Павла рескрипт, составленный в очень лестных выражениях и предоставлявший ему полную свободу действий. Уступив, наконец, настояниям Кобенцеля, Венский двор решился послать ему, одновременно с великим князем Константином, большой крест Святой Терезии. Это утешило фельдмаршала, но он преследует свой замысел, состоящий в том, чтобы покинуть Альпы для Апеннин. «Из его меланхолического гнезда, пишет он 9/20 октября Разумовскому. Тугут (сова) выгнал меня из Италии, где сердца мои были до Лиона и к Парижу; он их остудил хищничеством Пьемонта, где у меня была бы хранительная армия в спине для моих спокойных винтер-квартир, ежели не лучше во Франции… Неистовства сии легко поправить можно… Верно будет войти во Францию через Дофине. Эрцгерцог Карл со швейцарцами, освободя Швейцарию от ига безбожных сумасбродов, войдет во Францию через Франш-Конте. Можно одною кампанией отвечать».
