Келли Крэй
Сердце призрака
Глава шестая. Зедок
На этот раз, вопреки всему, Стефани наконец увидела меня во сне.
Мне даже удалось воплотить свой план предстать перед ней таким, каким я был когда-то давно…
Несмотря на то что проклятие безвозвратно уничтожило меня, прошлого, я никогда не забывал лицо, которое когда-то мог разглядеть в любом зеркале.
Это лицо невозможно было забыть и уж тем более нелегко игнорировать.
Сон Стефани в точности повторял предыдущий, в который я уже пытался проникнуть: школа, проявляющаяся из темноты подсознания. Стефани шла сквозь рассеивающуюся пустоту, сосредоточив все внимание на чем-то впереди нее. Вернее, на ком-то. Однако, бегло осмотрев толпу, я не обнаружил никаких следов заветного светловолосого героя из ее предыдущих фантазий.
Когда Стефани приблизилась, я воспротивился искушению завладеть ее сном и не стал нарушать его привычный сценарий. Вместо этого я занял свое место среди других призрачных игроков, будучи, по иронии судьбы, наименее призрачным среди них.
Стефани уже проходила мимо, когда выхватила меня взглядом, пока я опирался на стену с металлическими отсеками. Она замедлилась, сделала шаг назад, а затем резко остановилась прямо передо мной.
Мы стояли всего в нескольких футах друг от друга, наблюдая друг за другом. В это время коридор опустел гораздо быстрее, чем это случилось бы в реальности.
Наконец, все ее внимание сосредоточилось на мне.
Я ждал, пока она заговорит первой, потому что так мне удастся прочнее закрепиться в ее сне. И в ее сознании.
Однако ее первая фраза оставляла желать лучшего.
– Ум-м, – сказала она. И на этом все.
Ах да, Эрик. Он всегда так действовал на людей. Особенно на дебютанток – молодых богатых леди моего времени. Девушек, которые, изображая из себя наивных дурочек, боролись между собой за более удачную партию для замужества. И любая из них запросто отравила бы пунш соперницы ради танца с Эриком.
– Откуда ты? – спросила Стефани, после чего окинула взглядом пустой холл, как будто только сейчас поняла, что мы остались одни. Она указала на мою рапиру: – Ты из драматического кружка или что-то в этом роде?
Ее непринужденная манера поведения говорила о том, что Стефани еще не догадалась, что находится во сне. Я надеялся, мой старомодный костюм поможет ей осознать это.
– Прошу простить меня за вторжение, – сказал я, слегка кивнув. – Мы с вами официально еще не знакомы, но вы должны знать, что наши пути уже пересекались. Поэтому я здесь.
Она нахмурилась, крепко сжав ремешок сумки, висевшей на плече.
– Мне так не кажется. Насколько помню, я единственная новенькая в школе. К тому же я бы уж точно запомнила такого… британца.
Невольная улыбка коснулась моих губ, а точнее, идеальных губ Эрика. Уверен, что никогда не узнаю, но догадываюсь, что изначально Стефани хотела сказать совсем не о моей национальности.
Я и забыл, сколько силы заключено в красоте, и очень скучал по этой силе. Тем более что она, похоже, очаровала Стефани гораздо больше, чем я предполагал.
Моя улыбка дрогнула, потому что какой-то части меня хотелось, чтобы Стефани оказалась не такой, как девушки, которых я знал раньше, чтобы она удивила меня.
Хотя, наверное, даже лучше, что она этого не сделала.
– Я не обучаюсь в этой школе, мисс Арманд, – объяснил я. – На самом деле, образование я получил более ста лет назад.
Она резко шагнула назад.
– Откуда ты знаешь мое имя? Что тебе нужно?
Я поспешил ответить:
– Я законный наследник и владелец особняка, который приобрел ваш отец.
Она прищурилась, а потом снова осмотрела пустой холл.
– На самом деле, – признался я, – я уже давно пытался привлечь ваше внимание. И теперь, когда мне это удалось, крайне важно, чтобы вы выслушали меня и запомнили каждое слово из того, что я собираюсь рассказать.
– Я, наверное, сплю, – внезапно пробормотала она, разговаривая сама с собой, а затем снова посмотрела на меня. – Ты ненастоящий.
– Да, возможно, это и сон, – поторопился сказать я, – однако, боюсь, не могу согласиться с вашим последним выводом.
Теперь, когда Стефани осознала себя во сне, вероятность того, что она проснется и разорвет нашу связь, возросла. Вопреки моим словам, она все еще считала меня плодом своего воображения. Хотя, возможно, правильные слова смогут начать менять ее точку зрения.
– Все, что говорила ваша младшая сестра о призраке, обитающем в поместье, – чистая правда, – сказал я.
– Призрак? – Стефани сделала еще один шаг назад. – О чем ты говоришь?
– В этом доме царит непостижимая тьма, – сказал я, сокращая дистанцию между нами. – Результат проклятия. Инфекция, заразившая стены особняка и его территорию. Ваша семья в серьезной опасности, а я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал или случилось что похуже. Поэтому вы должны уехать. Немедленно.
– Уехать, – повторила она бесстрастно, намекая мне, что я сам не понимал, какой бред несу.
– Монстр, о котором говорит ваша сестра, на самом деле существует.
Как и все, о чем я рассказал ранее.
Стефани вздохнула:
– Зедо?..
Я прижал палец к ее губам, чтобы остановить, и не сводил с нее взгляда, пока не убедился, что она будет молчать. И только после этого я убрал палец, на мгновение прижав его к своим губам.
Ее, похоже, поразила и шокировала моя наглость, потому что она только моргнула. Я решил, что пора сбавить обороты, и заговорил, тщательно подбирая слова:
– Будь осторожна с этим именем. Он услышит, когда ты или кто-либо еще произнесет его имя.
– Ла-а-адно, – она по-прежнему не верила мне. – Ты еще не сказал, как тебя зовут.
– Я Эрик, – солгал я, потому что уже больше ста лет им не являюсь.
– Эрик… – Ее голос заставил меня вздрогнуть. Был еще один человек, который всегда так меня называл, но услышать, как кто-то произносит его вслух, все равно что напомнить мне обо всем, что я потерял.
– Мне уже пора, – произнес я, так как уже достигнул главной цели. – Однако помни о том, что я тебе сказал. Уезжайте из «Молдавии». Или он заставит вас.
Я покинул сон, открыв глаза, и направил светящийся взгляд на камин, перед которым сидел до этого.
И вот я снова здесь, на своей стороне дома. Снова заперт в оболочке того, о ком предупреждал только что Стефани.
Глава седьмая. Стефани
Я проснулась в 4:15 утра, сразу, как оборвался сон. Мне больше не хотелось спать, да и не вышло бы. Это лицо, и этот голос. Он до сих пор отдавался эхом в моей голове.
В надежде прояснить голову я накинула халат поверх ночной пижамы и спустилась вниз, чтобы приготовить себе чашку кофе. Но, сделав несколько глотков, я продолжала задавать себе все те же нелепые вопросы. Почему с тех пор, как вошла в этот дом, я чувствовала себя здесь так… странно? И почему этот сон казался более реальным, чем то, что происходит сейчас?
Кончиками пальцев я коснулась своих губ, на которых остался невидимый след его прикосновения. Хотя на самом деле меня никто не трогал.
Подсознание – забавная штука. Многие ученые утверждают, что космос – это последний рубеж в познании мира, но я бы сказала, что это человеческий мозг. Взять, например, мой. Между сегодня и вчера он будто провалился в черную дыру.
К счастью, после двух чашек кофе и получаса тишины мне удалось во всем разобраться. Ну, почти во всем.
Высокий, смуглый и горячий незнакомец, облокотившийся на шкафчики? Всего лишь красивая мечта, созданная моим подсознанием из воспоминаний о вчерашнем разговоре с Лукасом и из странных безликих фотографий, которые я нашла на чердаке. Почему я ни капли не сомневалась в этом? Потому что сэр Стими Макдрими назвал наш дом «Молдавией», и Лукас был первым, кто произнес это название в разговоре со мной.
Бум. Тайна раскрыта.
Сон также осветил еще один уголок моего подсознания, который я не могла не изучить сейчас.
Тот парень, Эрик. Я бы даже не обратила на него внимания, если бы он не был таким… Ну, красавчиком.
Даже сейчас, как во сне, я отчетливо помнила безупречные черты его лица.
Ухватившись за чашку, я хмуро уставилась на нее, наполненную давно остывшей светло-коричневой жидкостью.
Что-то влекло меня к Эрику из сна… Могло ли его появление означать, что я официально запала на образ Лукаса? Просто не осознавала этого?
Я была не в силах отрицать его привлекательность. Но вдруг подсознание пыталось так сказать мне, что я не позволяю себе признать степень своей симпатии? Или вся эта встреча с Эриком лишь продемонстрировала мое противоречивое отношение к Лукасу?
Устав от теорий Зигмунда Фрейда, я отодвинула чашку и поднялась с места.
Уже скоро шесть утра, и я хотела приготовить завтрак для них с Чарли, прежде чем нас поглотит череда будничных дел. Это означало, что у меня есть еще час, чтобы разгадать хотя бы одну загадку.
Предрассветные сумерки все еще окутывали поместье, пока я оделась и вышла через заднюю дверь.
С фонариком в руке я спустилась со сгнивших ступенек крыльца террасы в молочный туман, окутавший территорию. Шагая по короткой тропинке, я видела, как из зарослей ежевичных кустов выглядывал металлический каркас оранжереи, сооруженной в виде беседки.
Уцелевшие окна этого стеклянного дома сверкали в свете звезд, а другие, лишенные стекол, зияли чернотой и делали оранжерею похожей на жука со множеством открытых ртов и еще большим количеством невидящих, мутных от катаракты глаз.
В отличие от дома, я уже полностью осмотрела оранжерею, которая заросла травой внутри так же сильно, как и снаружи.
Конечно, я заметила некоторые следы былой красоты и очарования этого места. Когда-то это место было оазисом растений и покоя.
Устраивала ли там хозяйка дома чаепития? Какие цветы она выращивала?
Наверняка это были розы. В викторианскую эпоху ведь любили розы?
Отец, скорее всего, решит снести этот стеклянный дом, но мне бы хотелось, чтобы его, наоборот, восстановили. Однако, даже если бы эта оранжерея цвела, как и прежде, это не повысило бы стоимость дома достаточно, чтобы покрыть затраты на его восстановление. Или чтобы не обращать внимания на тот факт, что в тридцати ярдах отсюда покоились мертвецы.
Мой взгляд скользнул по темной линии леса.
Мне хотелось верить, что к исследованию этого кладбища меня подтолкнуло обыкновенное любопытство. Однако глупо было отрицать, что мой внезапный интерес возник после сегодняшнего сновидения.
Нельзя сказать, что здесь было страшно, но определенно странно.
Однако, если отбросить в сторону все странности, не останется ничего, кроме голых фактов. Таких, как могилы. На них были имена и даты, и это были факты.
Собравшись с духом, я поплелась к самому густому участку высокой травы, шурша по листьям и веткам своими резиновыми сапогами. До сих пор тяжелый фонарь, который я взяла с собой, не особо помогал, потому что густой туман рассеивал его белый луч света.
Подойдя поближе, я свернула в сторону странно расположенных деревьев. Они стояли поодаль от леса. Вокруг их оснований росли кусты терновника, а в сорняках путались поваленные сучья и ветки.
И вот. Прямо впереди я заметила могилы. Всего три.
Я затаила дыхание, когда подошла к двум стоящим рядом могильным камням, один из которых наполовину утонул в высоких сорняках.
«Уильям Теофилус Дрейпер» – гласила первая надпись прямо под эпитафией «Любимый отец и сын» и над указанными датами: 18 февраля 1859 г. – 21 декабря 1903 г.
«Любимая жена и мать» – предсказуемо гласила эпитафия на втором надгробии, Лилиан Анжелики Дрейпер.
Я нахмурилась, глядя на потертые даты на ее надгробии. Они ведь не говорят о том, о чем я подумала?
Подойдя ближе, я присела и смахнула налипшую грязь с камня, кончиком пальца проведя по заросшим мхом цифрам.
Родилась 25 марта 1865 года. Умерла 21 декабря 1903 года.
Почти против своей воли я взглянул направо. На третью могилу.
Она принадлежала «Драгоценной дочери» Мириам Элейн Дрейпер. И снова указанные даты меня озадачили. Вернее, одна из них.
Эта девушка тоже умерла 21 декабря 1903 года.
Учитывая, что она родилась 29 августа 1891 года, ей было всего двенадцать. Примерно столько же, сколько и девочке на фотографии с чердака. А ее родители… Их возраст тоже совпадает с изображенными на фото людьми.
Без дальнейших исследований я не могла быть уверенной, но могла предположить, что причина смерти у них была одна.
В эту секунду на меня обрушилось осознание этой ужасной трагедии.
Может ли репутация дома быть обусловлена тем, что семья каким-то образом погибла в доме или на его территории? Возможно, произошла утечка газа или несчастный случай с каретой.
Чтобы погибнуть в один день, они должны были находиться вместе. Все, кроме… Тот юноша со снимка. С темным пятном на месте лица.
Трепет от беззвучного движения около одного из деревьев заставил меня вздрогнуть и быстро встать.
Я шагнула к источнику движения и увидела еще одного мотылька.
Существо таких же огромных размеров, как и то, что я увидела вчера, карабкалось по стволу дерева.
С трудом перебираясь по неровному рельефу земли, усыпанной ветками и листьями, я направилась к клену. Вглядываясь между ветвями, я искала других обитателей леса.
Когда я посмотрела себе под ноги, то увидела второго мотылька.
Немного меньше того, за которым охотилась Чарли, он сидел на краю другого камня.
Еще одно надгробие.
Я снова присела на корточки.
Мотылек отлетел в сторону, пока я освобождала камень от грязи, травы и опавших листьев, скрывавших камень.
– Нет, – прошептала я, глядя на высеченное здесь столетие назад имя. – Этого не может быть.
И не могло.
Потому что это имя на надгробии утверждало невозможное.
Что другие вещи, которые не могли существовать, на самом деле существуют.
Глава восьмая. Зедок
Каминные часы, принадлежавшие моему отцу, привычно тикали, медленно сводя меня с ума.
Расхаживая по гостиной на своей стороне «Молдавии», застывшей во времени версии, полной изящества и обставленной с безупречным вкусом моей матери и безграничным богатством отца, я старался игнорировать тиканье часов, нарушавших полночную тишину большого дома.
Их всегда печальная, монотонная песня служила единственным аккомпанементом к тому беззвучному ноктюрну, в который превратилось мое существование.
Я мог сочинять. Концерты, вальсы и реквиемы, даже оперу, если бы захотел. Написание музыкального произведения всегда так захватывало мой дух и переворачивало все внутри, что я забывал о ничтожности своего существования. Вот почему я так безумно жаждал тех часов до прибытия Армандов, когда на другом конце дома я мог свободно сочинять.
Однако, где бы я ни писал свою музыку, она оставалась такой же неживой, как и я сам. Потому что у меня не было сердца.
Моя последняя попытка, простая баллада, лежала брошенная и незаконченная на чердаке Армандов. Я так отвлекся на воспоминания о нашей встрече со Стефани тем утром, когда она вошла в гостиную за Чарли и остановилась у моего пианино, слушая в своей голове только ей известную мелодию, что прервался на середине ноты и оставил листы на старом столе моего отца, чтобы Чарли до них не добралась.
Я мог бы снова вернуться к работе и наслаждаться тишиной до самого рассвета, пока новые обитатели «Молдавии» не проснутся и не начнут шуметь громче, чем странствующий карнавал.
Хотя как я мог надеяться сосредоточиться на музыке после вчерашней встречи со Стефани во сне?
Я вообще с тех пор не мог ни на чем сосредоточиться.
И я необъяснимо хотел еще раз с ней поговорить, что очень тревожило.
В целом только по этой причине грядущей ночью я решил воздержаться от проникновения в ее сны. Так или иначе, я добился своего, посеяв семя, которое уже скоро подарит мне бо́льшую власть над ее реальной жизнью. Так к чему нам разговаривать снова?
Мой неподдельный интерес к разговору со Стефани, безусловно, был вызван лишь тем, что я не любил сидеть без дела. Особенно когда время упорно работало против меня. Тогда я уверял себя, что бездействие – это тоже действие. Ведь отсутствие Эрика в ее снах обязательно побудит ее искать ответы самостоятельно. Но свернет ли она горы на пути к разгадке, используя весь свой ум и целеустремленность?
Возненавидит ли она Эрика после того, как узнает, что он натворил?
Конечно, как же иначе.
Внезапно я замедлил шаг и остановился. Нахмурившись под маской, я взглянул на пианино, как всегда желая играть. Должен сказать, что моя неспособность воспроизвести хотя бы две взаимодополняющие ноты была одной из самых жестоких частей проклятия.
Меня не только преследовали осколки моей собственной расколотой души вместе со всеми воспоминаниями об этом доме, но они еще и насмехались над этим нетронутым инструментом, который, хотя и сиял лакированной чернотой, издавал для меня не больше музыки, чем его разрушенный близнец. Чудесным образом мое пианино, то, которое я считал истинным, все еще занимало то же место в доме на стороне Армандов.
Не столь важно, какую роль пианино играло в жизни этой семьи, оно, скорее всего, не простоит там долго. Это было еще одним поводом для волнения, поскольку последний человек, намеревавшийся избавиться от моего пианино, покинул этот дом… довольно потрепанным.
Подобная участь ожидала Армандов. И я прекрасно знал, что это лишь вопрос времени.
Если бы только Стефани не была такой…
– Упрямая, – пробормотал я из-под маски, меряя шагами комнату. – Противоречивая.
Что еще я мог о ней сказать?
– Она может уколоть сильнее колючки, – последовал мой сухой ответ, и я усмехнулся. – Отважная, – добавил я. – Но упрямая и непримиримая. Да, ум и красота в избытке, но никакого намека на утонченность. Что сказали бы о ней мои родители? Представить страшно. А вот Мириам была бы от нее в восторге. Даже не сомневаюсь.
Зачем я разговаривал сам с собой? Ладно, иногда я беседовал со своими личинами – слабыми осколками меня самого, – которые сновали вокруг меня, по всему дому и вокруг него. Призраки моей собственной души. Но я никогда не выражал вслух свои мысли. Да и зачем, если мои личины делали это за меня.
Неужели я просто для своей выгоды озвучивал свое мнение о Стефани, как только оно сформировалось?
– Не совсем так, – слева от меня раздался язвительный голос, который я узнал с первых же секунд. Хотя его вообще трудно было назвать голосом.
Мое тело замерло, а взглядом я впился в пианино, не осмелившись поднять глаза на обладателя жуткого голоса.
Я привык, что в любой момент ко мне могла присоединиться одна из моих личин, но было довольно необычно, что он появился так внезапно и без предупреждения.
Что же заставило его покинуть свой подвал?
Неужели недавний визит Мистера Арманда все-таки его взволновал, как я и опасался?
– Ты и правда не догадываешься, что меня привело? – спросил он, отвечая на мои мысли, которые на самом деле были в той же степени и его.
Мои личины. Олицетворенные осколки моей души. Одну или даже двадцать из них всегда можно было обнаружить слоняющимися по величественному особняку или его заснеженной территории. Но, в отличие от меня, они оставались привязанными к этой версии дома, застрявшей во времени. К счастью для Армандов, мои личины не могли перемещаться между двумя версиями дома, как я, и не имели телесной формы под своими маскарадными одеяниями.
Но эта личина, самопровозглашенный Гнев, была самой захватывающей из всех. В малиновом мундире, развевающемся плаще и в сверкающей серебряной маске головы смерти[4].
А осколок моей души – возможно, самый отвратительный из всех, – который он олицетворял, слишком хорошо вписывался в его образ.
– Может, рискнешь угадать? – прозвучал искаженный баритон с примесью злорадства.
Я не стал отвечать, потому что частично понимал, что заставило его выйти из подвала.
Раньше у каждой из моих личин была своя очередь. Целыми десятилетиями я носил каждую из них, обретая, таким образом, их сущность.
Контроль – вот чего хотел Гнев. Контроль, который, к счастью для Армандов, принадлежал сейчас Апатии, моей нынешней личине.
Но с другой стороны, это означало, что в какой-то степени я должен хотеть подарить Гневу контроль, потому что наши с личинами мысли и действия неотделимы.
Появление Гнева предвещало катастрофу, которой я надеялся избежать. Ведь получается, что у него есть мотивы, чтобы завладеть мной, а следовательно, и жизнями обитателей «Молдавии».
– Оставь меня, – настойчиво прорычал я. – Забирай все, что хочешь, и полезай обратно в свою нору. Как бы ты ни старался, тебе не заманить меня в ловушку.
– Ты уже в ловушке, глупец.
– Я же сказал тебе уйти, – угрожающе предупредил я, ощущая опасную дрожь по всему телу.
– Мои глаза, – ужасный голос Гнева еще больше обеспокоил меня. – Взглянув в них, ты увидишь правду. Если захочешь ее увидеть.
– Я хочу, чтобы ты, омерзительное чудовище, вернулся в свой ад и оставил меня в моем. – Я развернулся к нему лицом и увидел, что он сидит в бледно-голубом кресле у эркера гостиной. Его спрятанную под капюшоном голову венчали оленьи рога, а с серебряного черепа на меня смотрели две черные ямы пустоты.
– Ты этого не хочешь, – мягко, но высокомерно прошептал Гнев, его голос напоминал треск пламени.
Я сжал челюсти и уставился на него, сохраняя упрямое молчание. Одно только его присутствие говорило о том, что он прав.
– Хорошо. Тогда что дальше? – бросив ему вызов, я ощущал, как в ожидании его ответа мой страх эхом разрастался в груди, в том пустом пространстве, которое когда-то вмещало и неповрежденную душу, и ее бьющийся сосуд. – Продолжай, чего же мы тогда хотим?
Гнев не обронил ни слова. Вместо этого, его кошмарный облик сравнялся с моим ростом, а затем обтягивающей перчаткой он снял свою маску, обнажая лицо небытия. Медленным и размеренным шагом он приблизился ко мне, но я, невзирая на свою настороженность, даже не пошевелился.
Он остановился в нескольких футах от меня и протянул мне в облаченной в малиновую перчатку руке, унизанной кольцами, серебряную маску презрения, злобы и разрушения.
Неужели он был настолько наивным, чтобы подумать, будто я приму эту маску? Особенно зная, кто он такой.
Одолевающий меня ужас до последнего боролся с непониманием, пока мой взгляд не упал на блестящий металл предложенной маски.
Словно мираж, на зеркальной поверхности черепа проявилось другое лицо. Постепенно изображение стало четким. Это лицо… Оно принадлежало девушке.
Стефани.
Тик-так, тик-так. Часы на каминной полке отсчитывали секунды, в течение которых мои пальцы сами по себе тянулись к маске. К ней.
Когда я притронулся к ней, до моего сознания донесся негромкий треск.
Дом. Он начал гудеть вокруг нас, заставляя маленькие предметы дребезжать по поверхности, ножки мебели стучать по полу, а струны спящего пианино единодушно издавать зловещий вой предупреждения.
Ужас того, что я почти сделал, заставил меня вырвать маску из рук Гнева и бросить ее в очаг, где она бесследно растворилась, превратившись в пар.
Тут же все вокруг успокоилось, и голос пианино затих.
Нависающая надо мной фигура Гнева исчезла, его малиновый плащ и офицерский мундир превратились в ничто, а низкий тревожный смех, каждый раз завершающий его визит, эхом разносился по гостиной, как затихающие раскаты грома.