Керри Манискалко
Охота на дьявола
Глава 5. Призрак из прошлого
Комнаты Одри Роуз
Пятая авеню, Нью-Йорк
21 января 1889 года
Перед тем как мы покинули отель, инспектор Бирнс пообещал зайти к нам, чтобы сообщить подробности о личности жертвы. Так и не получив разрешения провести вскрытие или присутствовать на нем, мы с Томасом и дядей отправились домой ждать новостей. После ужина я ушла переодеваться и заметила на туалетном столике конверт с лондонским штемпелем.
С любопытством я быстро вскрыла его и увидела незнакомый аккуратный почерк.
«До меня дошли слухи о вашей предстоящей свадьбе. Я на пути в Нью-Йорк и приеду через две недели. Скажи Томасу, что я хочу поговорить с ним до церемонии венчания. Это крайне важно. У меня есть кое-что нужное ему».
Странно. Ни я, ни Томас не сообщали о наших планах пожениться никому, кроме Лизы и моего отца. И отец наверняка не стал бы никому рассказывать о нашем желании обручиться, сначала не поговорив с Томасом. Существуют определенные обычаи, которые должны идти в нужной последовательности. Когда мой отец даст согласие, Томас сообщит своей семье. Пока стороны не подпишут все необходимые документы, никто, кроме близких родственников, не будет знать о помолвке. И тем не менее… кто-то еще знал, что она возможна. На самом деле этот человек, похоже, убежден, что свадьба состоится в ближайшем будущем.
Вздор.
Я скомкала письмо и сунула его через витую решетку в камин. Края почернели, потом стали оранжевыми, и наконец бумага загорелась. Я подождала, пока письмо не превратится в пепел, и отвернулась. В душе поселилось беспокойство. В записке не было ничего угрожающего, но отсутствие подписи тревожило.
Если это сестра Томаса, Дачиана, она обязательно подписалась бы, и сама записка была бы теплой и дружеской, как и сама Дачиана. И если бы её сообщение предназначалось именно ему, она отправила бы письмо напрямую брату. Бессмысленно писать мне и просить передать ее пожелания. А если это не Дачиана или ее возлюбленная, Иляна, то кто мог просить поговорить с Томасом перед нашей свадьбой?
Отчасти я беспокоилась, что это задумка озорного хозяина карнавала, с которым я играла в опасные иллюзорные игры. Могут ли у Мефистофеля быть шпионы в Нью-Йорке? Я глубоко вздохнула. Вряд ли его волнуют наши жизни. Он знает, что мое сердце принадлежит только Томасу. Он не настолько бессердечен.
Из бесконечного круга мыслей меня вырвал стук в дверь. Мое воображение часто рисовало затейливые картины. Скорее всего, это одна из них.
– Войдите.
Лиза с чашкой ароматного чая впорхнула в комнату и внезапно остановилась, наморщив носик.
– Пахнет горелой бумагой, – сказала она, помахав свободной рукой перед лицом. – Ты же не сжигаешь наши пьесы?
Я села, прислонив трость к кушетке, и нерешительно провела пальцами по рисунку своей парчовой юбки цвета морской волны. Теперь все казалось таким глупым.
– Я получила письмо.
Лиза пересекла комнату и подала мне чай.
– Да, и еще получишь немало, учитывая возможность скорой свадьбы. Ты сожгла это самое письмо?
Я кивнула и сделала быстрый глоток чая с весьма приятным насыщенным и одновременно пряным вкусом. Отпив еще немного, я ответила:
– Я… Похоже, я получила завуалированную угрозу. Хотя чем больше думаю об этом, тем больше мне кажется, что я преувеличиваю. Наверное, просто нервничаю перед тем, как отец даст свое благословение. Это же нормально?
При этом моём признании у Лизы глаза чуть не выскочили из орбит. Она подбежала ко мне и, отставив чашку, сжала мои ладони в руках, лицо ее светилось от восторга.
– Скандал! Интрига! Тебе и правда достается все веселье. Думаешь, это отвергнутая любовь ищет мести?
– Что? С чего ты взяла? – Я уставилась на радостно возбужденное лицо кузины и наконец уступила. – Что ж, по правде говоря, Мефистофель приходил мне на ум. Ему нравится лезть не в свои дела, но вряд ли у нас была любовь. И хотя возможно, что в какой-то момент я приняла необдуманное решение, на самом деле мне никогда не угрожало влюбиться в него.
Лиза с жалостью посмотрела на меня.
– Милая кузина, я знаю, что ты не питала никаких чувств к Мефистофелю. Вообще-то я говорила про Томаса.
Я открыла рот и захлопнула его, обдумывая услышанное.
– Томас не… – Я покачала головой. – До меня он ни за кем не ухаживал.
Между нами повисло неловкое молчание.
Лиза теребила оборки юбки.
– Ты уверена? Он говорил тебе об этом или ты предполагаешь?
– Я… – заспорила было я, но, поскольку речь шла о сердечных делах, кузина снова оказалась чертовски права. – Думаю, он уже упомянул бы, если бы ухаживал за кем-нибудь в прошлом. Он всегда так серьезно относился к работе с дядей.
Лиза, кажется, была готова что-то сказать, но вместо этого лишь сжала губы. Я вздохнула.
– Это глупо. У Томаса нет бывшей возлюбленной, которая хотела бы сорвать нашу свадьбу. Даже если бы это было возможно, откуда ей знать о наших планах обручиться?
– Слухи. Сплетни. Ты же знаешь, что нет ничего скандальнее или восхитительнее хорошего романа. Особенно после того, как вы с Томасом прославились в Лондоне. Дворецкий или слуга увидел переписку и запустил цепочку передаваемых из уст в уста секретов.
– Если бы мы отправляли приглашения или даже письма нашим семьям, тогда возможно. – Я взяла чашку с чаем и вдохнула успокаивающий аромат. – Может быть, Цзянь, или Гудини, или кто-то еще из «Лунного карнавала» довольно жестоко пошутил. Не удивлюсь, если они отправили анонимное письмо еще кому-нибудь. Ты же знаешь, что у них несколько извращенное чувство юмора.
Чем дольше я болтала, тем невероятнее становились мои предположения и сильнее тревога. Выражение лица кузины не помогало облегчить беспокойство. Лиза нацепила улыбку.
– Наверное, ты права. Уверена, после того как он десять дней досаждал тебе, один раз поцеловал, а потом сбежал в очередной город ради следующих побед, хозяин карнавала оставил шпионов и хочет испортить твою гипотетическую свадьбу, посылая письма в газеты за океан.
Проклятье. Я пожалела о том, что рассказала ей про злополучный поцелуй. Томас же воспринял все это гораздо лучше, чем я того заслуживала. Он только пожалел, что я не стукнула Мефистофеля по самому чувствительном месту за то, что он воспользовался мной.
– Паршивец.
Допив чай, я взяла трость и направилась к двери со всей уверенностью, на которую была способна.
– Я просто прямо сейчас спрошу Томаса про любые любовные увлечения.
– Отличная идея. – Лиза смотрела на книжные полки около камина. – Подождать тебя?
Я знала, что ей не терпится свернуться калачиком в обнимку с хорошим любовным романом, и не хотела, чтобы волнения помешали ей наслаждаться вечером. Я покачала головой.
– Спасибо, со мной все будет хорошо.
* * *
Совсем непросто красться по незнакомому дому ночью, а стучащая по тонкому ковру трость не способствует маскировке. Я морщилась каждый раз, когда она касалась пола, и молилась, чтобы дядя крепко спал. Однако после утреннего расследования он, скорее всего, изучает записи, в надежде, что инспектор Бирнс все же пришлет весточку в такой час.
Миссис Харви жила на том же этаже, что и мы с Лизой, и не стала бы поднимать шум, застукав меня. На самом деле она скорее подтолкнула бы меня к комнатам Томаса, весело напевая себе под нос. Во время плавания на «Этрурии» она практически подстрекала меня тайком навестить Томаса, передав мне записку, в которой он просил о встрече в полночь.
Я была очень рада, что отец с тетушкой еще не приехали. Было бы невозможно предсказать, где каждый из них окажется в этот час. После маминой смерти отец плохо спал и по ночам бродил по коридорам нашего дома, как неприкаянное привидение.
Дверь Томаса была приоткрыта. Я посмотрела в щель: любопытно, чем он занимается. Не удивлюсь, если он предугадал мой неожиданный визит. Лампа на прикроватной тумбочке горела, а в углу тихо потрескивало пламя. Сама комната была темно-синей, словно самые темные глубины океана.
Резная мебель красного дерева и мрачная цветовая гамма идеально подходили Томасу. Я постаралась не задерживать взгляд на кровати, но было трудно игнорировать ее захламленное состояние. На ней валялись бумаги и хаотичными стопками громоздились блокноты. Я ожидала, что Томас будет дремать, опираясь спиной на изголовье, словно уставший принц, отдыхающий на троне из книг.
У меня засосало под ложечкой, когда я вспомнила, что он читал записки Джека-потрошителя. Он упоминал об этом в Румынии, а потом еще раз, когда мы пересекали Атлантику. Я все еще не была готова узнать, что́ брат писал о своих преступлениях. Однако я испытывала облегчение, зная, что его дневники у нас и не попадут в руки тому, кто может их повредить или предать огласке.
Чувствуя себя незваным гостем, я постучала и тихо окликнула:
– Томас?
Запахло корицей с сахаром. Я толкнула дверь шире, опасаясь скрипа петель.
– Кресуэлл? – Я заглянула внутрь. – Где…
– Прошу, скажи, что все мои непристойные мечты наконец исполнились.
Я дернулась назад и выругалась, когда трость со стуком упала на пол. Развернувшись со всей возможной грациозностью, я сердито уставилась на Томаса.
– Ты зачем шныряешь по коридорам в такой час?
По лицу Томаса скользнула лукавая улыбка, и он жестом пригласил меня в комнату.
– Ты же осознаешь иронию своего вопроса, когда на самом деле точно так же шныряешь по коридору?
В ответ на мой раздраженный вздох он показал тарелку со сладостями и закрыл дверь ногой.
– Повар испек булочки с корицей, политые растопленным маслом с сахаром. Определенно это на утро, но я не смог удержаться.
Увидев мой недоверчивый взгляд, он возмущенно добавил:
– Попробуй устоять перед ароматом корицы, сахара и моей вечной любви – сливочного масла.
Я отщипнула кусочек булочки и, когда он растаял на языке, застонала от наслаждения. Идеально сбалансированного вкуса и сладости было достаточно, чтобы я забыла, зачем спустилась сюда в этот час. Томас водрузил тарелку на комод и смотрел на меня с таким же голодом и обожанием, как и на выпечку.
Не спуская с меня глаз, он стёр глазурь в уголке моего рта, и его губы тут же впились в мои. Поцелуй получился теплым и сладким. И совершенно неожиданным. Булочки были хороши, но это намного лучше. Томас медленно подвел меня к комоду, чтобы я могла присесть на него, разгрузив ногу. Пока мы целовались, он нежно держал мое лицо в ладонях, словно я самое дорогое, что у него есть.
Каким-то образом его нежное внимание разбудило во мне что-то неукротимое. Я желала большего. Я встала с комода и подтолкнула Томаса к кровати, наслаждаясь его удивлением. Томас быстро пришел в себя и, пробуя меня на вкус, провел ладонями вдоль моей спины. Через пару мгновений нас обоих перестало устраивать расстояние между нами. Томас опустил руки мне на бедра, сжав их одновременно нежно и сильно. Я скользнула ладонями под его сюртук и занялась шейным платком, но Томас остановился.
– Подожди, – сказал он, задыхаясь.
Я удивленно отстранилась.
– Я… это слишком?
Томас обнял меня одной рукой и, притянув к себе, проложил дорожку из поцелуев от губ к сердцу и обратно. Как и в лаборатории, он действовал медленно и тщательно. Прислушивался к каждому удару моего сердца, каждому вдоху и использовал свою дедукцию для моего удовольствия. Когда он наконец сумел снова оторваться от меня, его дыхание было таким же тяжелым, как веки.
– Нет, Уодсворт. Это совсем не слишком. Просто…
– Это твоя добродетель, да? – поддразнила я. – Хочешь подождать, пока мы не поженимся?
– Боже, нет. – Он хмыкнул. – Я неприлично долго хочу тебя совратить. Если бы я был более эгоистичным, то взял бы тебя прямо сейчас, если бы ты позволила.
Я перевела взгляд с него на кровать, раздумывая.
– Однако… – Он сел на матрас и похлопал ладонью рядом с собой. – Сегодня ты можешь не захотеть двигаться дальше. Я…
Мои тревоги тут же вернулись, и я перебила его, пока не струсила:
– Ты ухаживал за кем-либо еще?
– Я… – Он посмотрел на меня в своей изучающей манере. Я ожидала озорства, но вместо этого он наклонился и целомудренно поцеловал меня. – Я никогда ни за кем не ухаживал официально и не просил разрешения это делать. Только за тобой.
Я выдохнула, но облегчение было недолгим. Мое внимание привлекла одна маленькая деталь. Его ухаживания за мной тоже не были официальными. По крайней мере пока мой отец не даст согласия. Томас провел по лицу ладонью, и я наконец заметила, что он пытается скрыть волнение.
– Ты должна кое-что прочитать, – сказал он. – Я это обнаружил недавно и никак не мог выбрать удачное время, чтобы показать тебе.
Внутри заворочалось что-то сродни истерике. Должно быть, он тоже получил анонимное письмо. Ладони внезапно вспотели, а во рту пересохло. Кто-то нацелился на нас по причинам, о которых я не смела думать.
– Что такое?
– Я… думаю, лучше тебе посмотреть самой.
Он пролистал дневник, нашел конверт и, опустив глаза, отдал его мне. На мгновение мне показалось, будто вся вселенная затаила дыхание, ожидая моей реакции. Когда я достала письмо и застыла, увидев почерк, паника только возросла.
Не может быть.
Я моргнула в полной уверенности, что это галлюцинация. Почерк совсем не такой, как в том письме, что я получила. Этот был знаком мне гораздо лучше. Я узнала бы его где угодно.
– Что это?
Голос выдавал мой страх. Томас покачал головой и ничего не ответил. Я собралась с духом. Такое поведение Томаса означало, что после прочтения станет еще хуже.
Я начала читать, и в ушах зашумела кровь. Теперь я поняла, почему Томас прервал наши тайные ласки. Руки и ноги ослабели, и я никак не могла решить, чего мне хочется: закричать, заплакать или все вместе. Я боролась с захлестнувшим меня водоворотом эмоций, надеясь, что меня не стошнит в ту же секунду. Словно золотистое солнце на горизонте, надо мной поднимался новый кошмар.
У моего любимого брата была еще одна тайна.
И это меняло все, что я знала до этого момента.
«Дорогая сестра.
Если ты читаешь это письмо, значит, я либо арестован, либо уже предстал перед правосудием. Какая жалость. Подозреваю, королева и парламент ждут не дождутся разорвать меня на куски за причиненные беды. Понимаю, что тебе сейчас нелегко, но прошу не терять силы воли и разума. Какие бы обстоятельства ни привели нас к этому, надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии, хотя возможно, что после прочтения станет немного дурно. Боюсь, еще одно сожаление в длинном списке.
Я знаю, что скорее всего тебе не понравятся мои деяния, но должен сделать одно последнее признание. На самом деле я предпочитал представлять себя Джекилом. Мой коллега, назовем его мистер Хайд, скоро возвращается в Америку и обещал продолжить наше дело там.
Я люблю тебя, кто бы что ни говорил – знай, это правда. Я сожалею о том, что натворил, но клянусь, скоро ты увидишь ценность моей работы, даже если не согласна с методами. Однажды ты узнаешь правду о Джеке-потрошителе. Не забудь про мои дневники, дорогая сестренка. Я писал их ради тебя и наследия нашей семьи.
Люблю вечно,
Натаниэль Джонатан Уодсворт».
Глава 6. Страшное открытие
Комнаты Томаса
Пятая авеню, Нью-Йорк
21 января 1889 года
Их было двое.
Меня била дрожь. Смяв письмо в кулаке, я вскочила с кровати. Боль яростным кнутом хлестнула ногу, напоминая об осторожном обращении с телом, для сердца же защиты не было. Стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль, я перечитала записку. И опять предательское сердце с каждой фразой колотилось все быстрее.
Их было двое.
Это не может быть правдой. Не может. И все же… Я не могла дышать. Я едва соображала сквозь какофонию в голове. Хотелось разодрать на себе корсет и швырнуть в огонь. Хотелось бежать без оглядки из этой комнаты и из моей жизни.
– Одри Роуз?
Я подняла руку, не давая Томасу сказать то, что он хотел. Ужасное давление под ребрами нарастало, воздух внезапно стал слишком разреженным или слишком густым. Это, должно быть, ночной кошмар. Я скоро проснусь, и все будет хорошо. Скоро я вспомню, что мой любимый брат был Джеком-потрошителем и он мертв, а моя семья разбита вдребезги, но мы потихоньку собираем наши жизни обратно. Мы сломлены, но не побеждены. Мы… Я ущипнула себя за руку и вскрикнула. Я не сплю, все происходит наяву. К горлу подкатил комок.
Я не могу принять это письмо. Не могу. В нем заключается слишком ужасный смысл. Я упала на кровать, голова шла кругом. Хотя, наверное, опасность угрожала не голове – мое сердце готово было разбиться. Опять. Долго еще это дело будет меня преследовать? Сколько секретов хранил мой брат? Как только я думаю, что решила одну загадку, тут же возникает другая, более жестокая и страшная, чем предыдущая.
Я сосредоточилась на медленных вдохах и выдохах. Это оказалось труднее, чем следовало. Джек-потрошитель совершал свои преступления не в одиночку. Его ужасное правление еще не кончилось. Эта мысль вырывала из моей груди остатки сердца. Джек-потрошитель жив.
Все это время… все эти месяцы я убеждала себя, что ужасы кончились. Что его смерть станет некоторым утешением для душ убитых, хотя мне, как хранительнице его тайны, никакого покоя не было. Все призраки прошлого, с которыми я боролась, все демоны моего воображения – все они восстали заново при этой новости, вцепились мне в горло, издеваясь: «Я же тебе говорил». Его смерть оказалась еще одной ложью. Слезы обожгли глаза.
Джек-потрошитель оказался двумя извращенцами, действовавшими как один. И я знала – знала каждой молекулой своего тела, что он был с нами на «Этрурии». То преступление было слишком похоже на его дела, как я могла это упустить? Я совершила ту же ошибку, что и в нашем первом деле, – проигнорировала факты, потому что не хотела видеть в них то, чем они являлись. Я делала один за другим неровные вдохи.
Джек-потрошитель жив. Я мысленно повторяла это снова и снова.
– Уодсворт… пожалуйста, скажи что-нибудь.
Я держала рот на замке. Если я его открою, то начну кричать и не смогу остановиться. Я не знала, кем был мой брат или настоящий Джек-потрошитель. Я с трудом узнавала себя в этот момент. Кто еще в моей жизни не тот или не та, кем кажется? Я закрыла глаза, заставляя себя внутри стать твердой глыбой льда. Сейчас не время расклеиваться.
– На корабле, – произнесла я сквозь стиснутые зубы. – Он сидел в тени, ночь за ночью, притаившись, наблюдая, возможно, наслаждаясь хаосом, когда другой серийный убийца устраивал свои представления.
Я покачала головой, боль уступила место гневу. Интересно, достаточно ли горяча моя ярость, чтобы кого-нибудь поджечь?
– Знает ли он меня? Он последовал через океан за мной или же то, что наши пути опять пересеклись, просто причуда судьбы?
Я положила письмо и стиснула набалдашник трости в виде розы так, что онемели пальцы. Я хотела обрушить трость на голову Потрошителя. Я хотела…
Томас медленно оплел пальцами мою руку и держал так, пока я не успокоилась.
– Боюсь, есть еще. В его дневниках.
Я боролась с горьким смехом. Разумеется, есть еще. Похоже, этот кошмар только начинается. Каждый раз, когда я думаю, что закрыла главу, появляется новый поворот. Я не стала спрашивать о подробностях. Если есть что-то еще, то тут задействован еще один человек, еще одна трагическая смерть. Еще одно жестокое убийство в добавление к кровавому списку Потрошителя.
– Кто?
– Мисс Марта Табрам. Она была проституткой, зарабатывавшей на жизнь в Ист-Энде.
Томас внимательно посмотрел на меня и, порывшись в стопке дневников, нашел тот, который читал.
– Натаниэль сохранил несколько газетных вырезок, в которых обсуждалась ее смерть. По-видимому, ей нанесли тридцать девять ударов двумя разными ножами. Один – предположительно складной нож, второй описывается как кинжал. Судя по тому, что мы знаем о других убийствах Потрошителя, это орудие могло быть длинным тонким хирургическим ножом.
Я поразмыслила над этой информацией. Все еще хотелось кричать, но эта потребность уменьшалась по мере того, как я погружалась в решение загадки.
– Дядя был на месте преступления?
– Нет. – Томас покачал головой. – Осматривать тело на месте преступления позвали доктора Киллина, а во второй статье упоминается другой коронер. Не знаю, почему не консультировались с доктором Уодсвортом.
– Возможно, потому что Скотленд-Ярд еще не нуждался в его экспертизе.
Я уставилась на заголовок. Мой дядя – блестящий профессор судебной медицины и часто помогал полиции, если его приглашали, но официально в Скотленд-Ярде он не числился.
– Как тебе хорошо известно, до Джека-потрошителя повторные убийства были чем-то неслыханным. Полагаю, они, недолго думая, приглашали первого попавшегося коронера.
Ни Томас, ни я не упомянули более явную причину, почему полицейские не позвали эксперта: наше общество не особенно доброжелательно к женщинам, особенно тем, которые вынуждены выживать любыми средствами. Разумеется, газеты заявляли, что все возможное расследование было проведено, но это очередная низкая ложь, чтобы приукрасить их байки. Чтобы газеты покупали. Чтобы крепче спать по ночам.
Я глубоко вздохнула и направила вернувшийся гнев на что-то полезное. Злость проблем не решит, зато действие поможет. Я спокойно прочитала первую статью.
УЖАСНОЕ И ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО В ДЖОРДЖ-ЯРДЕ, УАЙТЧЕПЕЛ-РОУД
– «Убийство в день летних банковских каникул в здании Джордж-Ярд, – прочитала я вслух первые строчки. – Тело обнаружено утром седьмого августа».
Я похолодела.
– Это примерно за три недели до убийства мисс Мэри Николс.
Предположительно первой жертвы Джека-потрошителя.
– Что интересно… – Томас взял из стопки другой дневник, – мисс Эмма Элизабет Смит также была убита в банковские каникулы.
Я закрыла глаза, слишком ясно вспомнив, что она погибла четвертого апреля. В день рождения моей мамы. В памяти всплыл еще один факт из ее дела.
– Она жила на Джордж-стрит. Это убийство произошло в Джордж-Ярде. Это может что-то значить для убийцы.
Томас казался заинтригованным этой новой нитью. Он перешел с кровати за маленький письменный стол и принялся что-то записывать. Пока он был поглощен этим занятием, я вернулась к вырезке о смерти мисс Марты Табрам. Мой брат не признался в ее убийстве, по крайней мере в своём дневнике, но его интерес был не случайным.
«Ист Лондон адвертайзер» сообщала:
«Обстоятельства этой ужасной трагедии не только окружены глубочайшей тайной, но и создают ощущение незащищенности: в таком величайшем городе, как Лондон, улицы которого постоянно патрулирует полиция. Женщина может быть убита отвратительным и жестоким образом практически по соседству с мирно спящими в своих постелях горожанами, и при этом не останется ни малейшего намека на личность злодея, который это совершил. Похоже, не найдено никаких следов убийцы, и на данный момент улики также отсутствуют».
Я потерла виски. Я не слышала об этом убийстве, хотя, если не ошибаюсь, начало августа у нас в доме выдалось необычным. Брат был занят изучением права, а отец пребывал в особенно угрюмом настроении. Я считала причиной частых отлучек брата возрастающую тревожность отца, а также думала, что отец обеспокоен приближением моего семнадцатого дня рождения. Каждое утро он забирал газеты и сжигал прежде, чем я успевала их прочесть.
Теперь я знала почему. Не из-за безумия, а от страха. Я перевернула страницу дневника и молча прочитала цитату, вырезанную из статьи.
«Этот человек должен быть настоящим дикарем, если он нанес таким способом огромное множество ран беззащитной женщине». Это сказал Джордж Коллье, заместитель окружного коронера.
Ниже лихорадочным почерком Натаниэля был нацарапан отрывок из «Франкенштейна», нашего любимого готического романа.
«Если бы наши чувства ограничивались голодом, жаждой и похотью, мы были бы почти свободны; а сейчас мы подвластны каждому дуновению ветра, каждому случайному слову или воспоминанию, которое это слово в нас вызывает.[5]
Мы спим – расстроен сновиденьем сон.
Встаем – мелькнувшей мыслью день отравлен.
Веселье, плач, надежда, смех и стон —
Что постоянно в мире? Кто избавлен
От вечных смен? – Для них свободен путь.
Ни радость, ни печаль не знают плена.
И день вчерашний завтра не вернуть.
Изменчивость – одна лишь неизменна[6]».
Я так часто читала эту книгу холодными октябрьскими вечерами, что почти сразу вспомнила этот момент. Доктор Виктор Франкенштейн путешествует по стране снега и льда в поисках своего монстра. Перед встречей с творением, столь ненавидимым им, он намекает, что природа может исцелить человеческую душу. Брат воображал себя доктором Виктором Франкенштейном?
Основываясь на предыдущих отрывках, которые он подчеркнул много месяцев назад, я всегда думала, что он считает себя монстром. Хотя как я могу утверждать, что знала его? Насколько хорошо любой из нас на самом деле знает другого? Секреты ценнее бриллиантов и валюты. А мой брат был ими богат.
Я нашла перо и принялась писать свои лихорадочные заметки на чистой странице, добавляя даты и теории, которые казались такими же безумными и дикими, как монстр Франкенштейна. Наверное, я сама становлюсь сумасшедшей и необузданной.
Я уловила движение за секунду до того, как Томас опустился передо мной на колени с непривычно доброжелательным выражением лица. На мгновение мне подумалось: как я выгляжу в его глазах? Такой же буйной, какой себя ощущаю? Мое сердце колотилось быстро, как у кролика, но инстинкты никуда не делись – мне хотелось крови. Томас дотронулся до моего лба, провел пальцем по волосам, разглаживая узел, который непонятно как появился. Я расслабилась от его прикосновения. Совсем чуть-чуть.
– Над тобой реет определенная аура убийства, если честно. Странная, соблазнительная и тревожная смесь. Даже для меня. Что это? – спросил он.
Развернув дневник, я показала место про Франкенштейна. Он прочитал и внимательно взглянул мне в лицо.
– Помню, твоего брата интересовали Шелли и опыты Гальвани с электричеством и дохлыми лягушками. Но тебя же не это беспокоит.
– В одной статье описываются раны Марты, они все сосредоточены на горле и внизу живота.
Взгляд Томаса вернулся к отрывку про Франкенштейна. Моя, на первый взгляд, резкая смена темы заставила его наморщить лоб.
– Раны Эммы казались совершенно отличными от пяти жертв убийств в Уайтчепеле, – сказала я, с каждым словом обретая больше уверенности. – Ее убийца не трогал горло и не бил ножом.
Томас тяжело сглотнул, без сомнения, живо вспомнив подробности совершенного над ней зверства.
– Нет, с ней поступили другим жестоким образом.
– Так и есть.
Кто-то проткнул ее брюшную полость неизвестным предметом. Мы так и не поняли, причинил эти повреждения какой-то механизм или нечто иное. На месте преступления были найдены какие-то приспособления. Как мы впоследствии обнаружили, это была часть плана моего брата подвести электрический ток к мертвым тканям.
– Натаниэль пишет в этом письме о Джекиле и Хайде, – продолжала я. – Но вот это место указывает на его увлечение доктором Франкенштейном и его монстром.
– Боюсь, я потерял нить, Уодсворт. Ты считаешь, что твой брат использовал готический роман как источник материалов для убийств?
– Не совсем. Думаю, Натаниэль может быть виновен в смерти мисс Эммы Элизабет Смит. Он был одержим слиянием механизма и человека. Нападение на нее сюда вписывается. Так же, как и гальванические эксперименты. Доктор Гальвани продемонстрировал, что удары током заставляют мышцы мертвой лягушки сокращаться. Натаниэль пытался усовершенствовать его теорию и пошел дальше – хотел возвращать людей к жизни посредством более сильных электрических разрядов.
– Полагаю, мы установили, что мисс Смит скорее всего жертва Потрошителя, – осторожно сказал Томас.
– Да, установили. Но там что-то не сходится. Даже если его способы убийства менялись по мере совершенствования смертоносных талантов, убийство мисс Смит не было конечной целью. В отличие от остальных. Ее покалечили, но я не думаю, что он хотел ее убить. Он хотел, чтобы она жила. Вот в чем был для него смысл. Натаниэля не интересовали убийства живых существ. Он стремился найти способ оживить их.
Томас слушал молча и неподвижно.
– Томас, Натаниэль убил Эмму, но он никогда не был Джеком-потрошителем. Он был человеком, который создал Джека-потрошителя. Или, возможно, дружил с ним.
Томас глянул на даты, которые я поспешно нацарапала. На его лице отразилась борьба чувств.
– Если Натаниэль напал на Эмму в апреле, возможно, ее смерть растревожила его. Похоже, какая-то его часть не могла снова пересечь эту черту. По крайней мере, не мог он сам. – Томас внимательно оглядел меня. – В его поведении не проявлялись признаки того, что он считает себя спасителем?
Я качнула было головой, но тут же всплыло воспоминание.
– В детстве ему становилось физически плохо, если не удавалось спасти бродячего кота или собаку. Для него была невыносима мысль о чьей-то смерти. Он по нескольку дней лежал в постели, плакал или смотрел в потолок. Это было ужасно, и я никак не могла вытащить его из этого мрачного настроения. – Я сделала глубокий вдох, стараясь не потеряться в мыслях о прошлом. – Если мисс Марта Табрам – первая настоящая жертва Потрошителя, это значит, что у Натаниэля было почти четыре месяца, чтобы создать собственного монстра. Это его собственные слова. – Я ткнула в письмо. – Что он работал с другим. Полагаю, мой брат побуждал убивать и работал с полученными органами, а остальные преступления в действительности совершил другой человек.
– Это не снимает вины с твоего брата, – мягко сказал Томас.
Я опустила голову. Если моя теория верна, Натаниэль превратил в клинок другого человека, что вовсе не делает его самого невиновным. И тем не менее, снова оказавшись лицом к лицу с его виной, я испытала предсказуемую безотчетную боль. Мы, люди, не можем перестать любить наших монстров.
– Знаю.
Томас повернул голову из стороны в сторону.
– По-прежнему существует вероятность, что Натаниэль просто копировал убийство мисс Смит, узнав подробности из газет. Возможно, его разыскал настоящий убийца или наоборот. Сейчас это просто домыслы, а ты знаешь, что говорит на этот счет твой дядя.
Домыслы бесполезны. Нам нужны факты. Я посмотрела на стопку дневников на кровати Томаса. Брат написал целые тома. Я боялась, что уйдут годы, чтобы распутать все новые нити, которые он связал в клубок. Стоя за спиной, Томас опустил руки мне на плечи и принялся медленно массировать, снимая напряжение.
– Уодсворт, это всего лишь головоломка, которую нужно решить. Разберемся в ней вместе.
Я подавила новый приступ слез и взяла Томаса за руку.
– Я…
– Если вы оба не против присоединиться к нам, – произнес дядя, заходя в комнату и сверкнув глазами на вторую руку Томаса, все еще лежащую на моем плече, – то инспектор Бирнс ждет в приемной.
